Текст книги "Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Вы знали, что это произойдет? – пытливо посмотрел я на Филипса.

– Что снайпер выстрелит?

Он тяжело вздохнул и продолжил:

– Я надеялся, что они сделают это как-то иначе. Например, запустят в помещение нанодрона и усыпят его несмертельной инъекцией. Но в глубине души… Что ж, да, знал, – спокойно кивнул детектив. – «Стражи» так работают.

– Тот парень, кажется, готов был сдаться. Вы бы смогли уговорить его, в итоге.

– Так казалось. Но он мог передумать. Занервничать, сорваться. И тогда жизнь одного или двух людей, включая мою, могла бы оборваться раньше срока. Мы боремся за жизни невинных граждан и офицеров полиции. Жизнь преступников, которые захватывают заложников и стреляют в полицейских, не является приоритетом.

Эти холоднокровные слова могли быть, наверное, правдой, если смотреть на это в широкой перспективе. Но я пока не в состоянии был увидеть столь широкую перспективу. Перед моими глазами застыло лишь лицо парня по имени Каму, перепуганного, отчаявшегося, только что потерявшего отца и брата. Он не был профессиональным преступником, не был террористом…

– Я знаю, что чувствуешь ты как иммигрант, – проникновенно посмотрев на меня, констатировал сержант-детектив. – Ты думаешь: «Черт возьми, эта несчастная семейка нелегалов, они же просто стали жертвами обстоятельств, несправедливо было лишать их жизни!» Как-то так?

– Сэр, не совсем так, но… – вряд ли я смог бы скрыть свои чувства от этого опытного легавого.

– Ты не первый иммигрант в рядах полиции. Вся современная Австралия – это иммигранты. Отличаются они лишь тем, кто раньше приехал. Поверь, наши штатные психологи слышат десятки таких историй от полицейских. Большинство из нас – люди с высокими моральными качествами. А таким людям свойственны угрызения совести.

Я согласно кивнул.

– Знаешь, что я посоветую, парень? Откажись от этих мыслей. Отрасти себе кожу потолще. Ты не должен отождествлять себя с преступниками. Мы находимся по эту сторону закона, а те, кто незаконно берет в руки оружие и наставляет его на невинных людей – по ту. Все, что нам стоит о них знать – как остановить их и защитить от них граждан.

Я неуверенно покачал головой. Такая прямая солдатская логика, прозвучавшая из уст Филипса, которого я всегда считал интеллектуалом, намного мягче и интеллигентнее того же Паттерсона, удивила меня. Я представлял себе философию представителей закона несколько иначе.

– Я попросил начальника академии о переводе из «силовиков» в «детективы», потому что не хотел участвовать во всем этом, – признался я после колебаний.

– В чем – «в этом»? – полюбопытствовал Филипс.

– Не хотел ввязываться в эту чертову войну, которую ведет Анклав со всем окружающим миром. Черт, я ни с кем не спорю, все это очень сложно и, может быть, оправдано. Но я просто не хотел быть среди тех, кто берется за дубинку или нажимает на курок!

– Что же привело тебя на 122-ой участок? С твоими баллами ты бы легко мог бы затесаться в какое-нибудь менее пыльное местечко.

– Мне хотелось делать что-то по-настоящему полезное, – чувствуя в своих словах явную непоследовательность, о которой и сам хорошо знал, попытался объяснить я. – Не хотел прятаться от настоящей работы.

– Но ведь это соображение не помешало тебе уйти от «силовиков».

И снова он прав. Мой уход с ФЗОПАТа шокировал многих, так как выглядел не иначе, чем предательство. Мало кто ожидал от знаменитого олимпийского чемпиона, героя всего факультета, трусости и слабохарактерности. Именно так, с презрением, это воспринял, например, наш куратор Иванкович. Даже Бен МайБрайд, мой лучший друг во всей академии, не понял моего поступка, и наши с ним отношения стали заметно прохладнее.

– Я не боюсь запачкать руки. Я даже готов применить силу в определенной ситуации. Но мне важно верить в правоту того, чем я занимаюсь, – попробовал объяснить это противоречие я. – Я не могу застрелить или избить кого-то просто потому, что мне поступил такой приказ.

– Этого от тебя и не требуется. Люди, которые умерли сегодня в той квартире, перешли грань, – покачал головой Филипс. – Они сделали длинную череду ошибок. Во-первых, они зря приехали в этот перенаселенный город, который не хочет больше никого принимать и не скрывает этого. Во-вторых, они напрасно нелегально пробрались в «зеленую зону». В-третьих, им уж точно не следовало брать с собой ствол. В-четвертых, им не следовало оказывать сопротивление при задержании, как бы грубо не вели себя при этом офицеры полиции. Поведение офицеров – это предмет отдельного разбирательства. И, наконец, в-пятых, этот парень сделал свою последнюю ошибку, когда, вопреки всем моим уговорам, отказался сдаться на милость правосудия и понадеялся, вместо этого, избежать ответственности за свои деяния, скрывшись в «желтой зоне».

– С этим сложно спорить, – вздохнул я.

– Парень, эти «Стражи» выглядят не самыми дружелюбными парнями, но они отнюдь не живодеры. Они разнесли тому парню голову не из любви к насилию, а для того, чтобы сегодня больше не пострадал кто-то из нас или из мирных граждан.

– Понимаю, – покорно кивнул я.

– Никто не говорил тебе, что эта легкая работа. Тебе сказали об этом в первый же день в академии, разве нет? Эта работа психологически тяжела, а порой практически невыносима. Людям свойственно сомневаться. Постоянно сталкиваясь с преступниками, вникая в их образ мыслей, ты невольно начинаешь ставить себя на их место, сочувствовать им, оправдывать их действия. Если ты намерен работать детективом, это будет постоянной частью твоей жизни. Но ты должен научиться держать свои мысли в узде. Делать над собой усилие, наводить порядок в голове и идти дальше.

Я молчал, кивал в ответ на каждую фразу наставника, однако на моем лице не было, я это чувствовал, достаточной убежденности.

– Вот что, наш рабочий день на сегодня закончен. Мне требуется длинный сеанс упражнений, чтобы прийти в себя. И ты тоже вали домой, – велел детектив. – И завтра не появляйся. Вернешься в среду со свежими силами.

– Сэр, я не прошу об этом…

– Не надо мне только твоих «сэров», – махнул рукой следователь.

– У меня там непочатый край работы…

– Забудь об этой писанине. Сегодня ты испытал чудовищную эмоциональную нагрузку и больше ни на что не годен. Я или Паттерсон не собираемся исправлять за тобой ошибки в документах. А они неизбежно появляются, если пытаешься игнорировать стресс или переутомление. Мы обходимся без стажера десять месяцев в году – обойдемся и еще полтора рабочих дня. Или ты считаешь себя такой важной птицей, что без тебя вся сыскная машина остановится?

В какой-то момент мне захотелось рассказать, что в моей личной жизни происходит сейчас неладное, и что работа – это единственный якорь, который вообще держит меня сейчас в этом мире. Однако мои собственные проблемы показались мне мелкими и надуманными на фоне того, что мне пришлось увидеть. Да и не был сержант-детектив Филипс тем человеком, с которым уместно будет делиться своими переживаниями. Особенно сейчас.

– Спасибо, сэр, – только и оставалось произнести мне.

Я вышел из кофейни десять минут спустя, пытаясь вспомнить, бывал ли я хоть раз в этом районе. Впрочем, навигатор быстро проведет меня к ближайшей станции метрополитена. Проблема в том, что я не знал, куда отправиться дальше. Я точно знал, что мне нечего сейчас делать в пустой квартирке в Студенческом городке. От одной мысли, что я буду сидеть там в одиночестве и переваривать мысли, крутящиеся в голове, становилось дурно.

Я вызвал по коммуникатору Джен. Вызов шел довольно долго. Вопреки своему обыкновению, девушка не ответила мне сразу и не отклонила вызов. Лишь секунд пятнадцать спустя я наконец увидел на сетчаточнике ее лицо. Голова девушки колыхалась на фоне окна, за которым проносились какие-то быстро проносящиеся пейзажи.

– Дженни, привет. Ты в поезде? – удивился я.

– М-м-м… да, Дима. Ты не получал моего сообщения?

– Я думал, ты дежуришь сегодня в больнице.

– Нет-нет, у меня сегодня выходной, разве я не говорила тебе?

– Просто чудесно, – я расплылся в улыбке. – У меня тоже. Где ты сейчас?

– Дима, э-э-э, – на ее лице появилось виноватое выражение. – Мне очень жаль. Ты не предупреждал о своем выходном, поэтому я решила смотаться в Перт. Папа уже много раз писал, что хочет увидеть меня, и я подумала…

– О, вот как, – расстроился я такому неожиданному стечению обстоятельств. – Что ж, жаль.

– Прости, ты не предупреждал меня. Я полагала, что ты будешь целый день на своей работе, как всегда, – девушка выглядела очень сконфуженной.

– Что ты, Дженни, тебе не за что извиняться. Я сам не ожидал, что у меня сегодня так все сложится.

– С тобой все в порядке?

– М-м-м, – я немного поколебался, думая, удачная ли это идея – рассказывать о сегодняшних событиях по телефону. – В общем, со мной все хорошо. Стал свидетелем кое-чего неприятного.

– Чего именно? Я думала, у тебя там каждый день что-то неприятное.

– В общем-то да, но бывают разные степени неприятности. Ладно, Джен, не буду грузить тебя сейчас. Главное, что все закончилось благополучно. Для меня, во всяком случае.

«Уж точно не для парня по имени Каму и всей его семьи», – не стал добавлять я.

– Ты меня пугаешь.

– Ты вернешься вечером?

– Да, конечно.

– Что ж, тогда и поговорим. Передавай привет Ральфу и Синди.

– Конечно, обязательно!

Вид у Дженни был каким-то излишне взволнованным и говорила она сбивчиво, не так, как обычно. Да и о поездках в Перт она обычно предупреждала меня заранее, не преминув при этом предложить поехать вместе. Не будь я сейчас так поглощен своими мыслями, должно быть, я заинтересовался бы этой внезапной переменой – все-таки в академии меня учили наблюдательности и вниманию к деталям, которые являются частью образа мышления детектива. Но сейчас мне было не до того.

– Что ж, тогда до встречи, милая.

– Мне правда жаль. Ты… э-э-э… найдешь чем заняться?

– Конечно. Позвоню кому-то из ребят.

Это было проще сказать, чем сделать. На протяжении своих лет я нажил множество приятелей и знакомых, однако мало кто из них задержался в моей жизни прочно и надолго.

Как уже упоминалось, Бен МакБрайд, с которым мы на втором-третьем курсе здорово сдружились, охладел ко мне после перехода на ФСОРД. Последние полгода, встречаясь в коридорах академии или в спортивном зале, мы ограничивались простым приветствием, максимум шаблонным вопросом «Как дела?» и коротким на него ответом.

Метнуться на скоростном экспрессе в Канберру к Энди Коулу или даже в Элис-Спрингс к Ши Хону или Шону Голдстейну не было, конечно, хитрым делом, и они были бы рады меня видеть. Но ни один из них не был тем человеком, с которым я готов был поделиться своими переживаниями. Их реакция загодя была мне известна. Шон или Энди попытались бы мягко убедить меня прислушаться к Филипсу в вопросе терзаний из-за сегодняшних событий («Это просто работа») и прислушаться к Дженет в том, что касается моей депрессии и нашей личной жизни («Надо жить дальше»). Ши оседлал бы своего любимого революционного конька и завел бы разглагольствования, за одно лишь слушание которых меня впору было бы отчислять из академии.

Давно уже не общался с Серегой Парфеновым, который сейчас стажировался в «Дрим Тек» где-то в Аргентине. Но что мне мог сказать добродушный и наивный Серега? Уверен, что он улыбался и соглашался бы со всеми моими словами, как он делал это все два года, что мы провели с ним в «Вознесении». Может, это еще и не худший вариант.

Пролистывая адресную книгу, я вдруг остановился на знакомом имени и фотографии.

– Чего тебе? – вместо приветствия гаркнула Рина Кейдж. – Я на стажировке!

Я очень редко общался с Риной за последний год (чему была весьма рада Джен) и не знал, в каком подразделении она проходит стажировку, как, впрочем, и других подробностей ее жизни. Но когда мы встречались в академии, она улыбалась и отпускала свои обычные шуточки, и по ее взгляду я понимал, что между нами ничего не изменилось.

– Не хочешь сходить куда-нибудь? – спросил я.

– С какой стати мне куда-то с тобой идти? Ты не пьешь и не изменяешь своей возлюбленной, если только ты все еще тот, кого я помню как Алекса Сандерса.

– Все еще не запомнила моего настоящего имени?

– Прости, парень, но ты у меня записан как «Сандерс».

– Плевать, могу быть и Сандерсом.

– Что там у тебя стряслось?

– Чувствую себя хреново. Хочется поплакаться кому-то в жилетку.

– Хм. Ладно, так уж и быть, я сейчас попробую слинять. Сходим в зал, помесим грушу, если ты еще не разучился, конечно. Выпустишь немного пара и расскажешь о своих бедах. Только учти, я вообще-то не любитель слушать нытье.

– Спасибо! – по моему лицу растеклась улыбка.

Мы встретились около спортивного комплекса, в котором проходили мои олимпийские тренировки, примерно через час. Рина явилась в полицейской униформе, со спортивной сумкой на плече. В ней так и не прибавилось женственности, однако в форме она смотрелась лихо и чувствовала себя, по-видимому, в своей тарелке. На фоне черной формы и смуглой кожи ее зубы блестели, когда она улыбалась, хоть и были не такими ровными и белыми, как у большинства жителей Сиднея, и уж точно не сравнимые с идеальными зубами Джен.

– Хорошо выглядишь, – признался я.

– Ты чего, клеишься ко мне?! – вопросительно подняв брови, прыснула Рина.

– Да иди ты, – отмахнулся я.

Грушу мы с ней месили по меньшей мере час, а затем еще столько же сидели за стойкой спортбара, выпив по два фреша. На взгляд здравомыслящего человека Рина выглядела последним кандидатом на роль психотерапевта, но мне выговориться перед ней оказалось неожиданно легко. Ее ироничные шуточки и подстегивающие комментарии, мол, «Чего ныть-то?», на удивление, отдавались в моей души большим теплом, чем шаблонные слова сочувствия, которые я слышал ото всех. Наверное, дело в искренности.

– Я своих предков вообще не знала, – безразлично пожала плечами Рина, с громким звуком втягивая в себя через трубочку остатки фреша. – Может, они были обычными уродами, как те, среди которых я выросла. А может, нормальными людьми, хотя таких я там не встречала. Что мне толку думать о них?

– Ты никогда не думала попытаться найти их? Или хоть узнать об их судьбе?

– Ты прикалываешься, мать твою? Предлагаешь отправиться в Нигерию, на эту сраную пустошь, и искать там останки моих биологических предков, чьих имен я даже не знаю, среди сотен миллионов могил по всей стране? А если вдруг удалось бы, то потом что – сесть над ними и расплакаться? – фыркнула девушка. – Парень, для таких, как я, сделали этот долбанный памятник в центре города. Приносишь туда цветы – и дело с концом.

– Дело ведь не только в этом, – махнул рукой я, но так и не смог объяснить ей, в чем же, собственно, дело.

Жизнь ужесточила характер Рины до такой степени, что мои интеллигентные сопли вряд ли способны были проникнуть к ней в душу.

– Знаешь, что? Тебе нужно выпить. Не сраный сок, а что-нибудь покрепче.

– Я не пью. Ты же знаешь.

– Ой, да перестань. Вот ответить мне – почему?

– Потому что алкоголь разрушает человеческий организм и превращает людей в животных, – высказался я, вспомнив отца друга своего детства, Седрика Лайонелла. – Ты не представляешь себе, сколько людей в моем поселении спились, и какое жалкое зрелище они собой представляли. Даже мой папа, выпив, иногда становился на себя не похож. Я никогда не понимал, зачем люди делают это с собой, и решил, еще в детстве, что я никогда не буду им уподобляться.

– И что, ты никогда не пробовал? Ни единого раза?! – недоверчиво переспросила девушка. – Даже на праздниках, днях рождениях и тому подобных попойках, когда все вокруг под шафе?!

– Никогда.

– С ума сойти!

– И я никогда еще об этом не пожалел.

– Парень, да ты конкретно перегибаешь палку! Чтобы ни разу даже не попробовать – это даже как-то противоестественно! Ты никогда не думал, что люди не лили бы в себя пойло сотни лет, если бы в этом не было совсем никакого смысла?

– Слабый аргумент. Люди разрушили почти всю планету. В этом разве был смысл?

– Я не алкашка, но пила больше раз, чем могу вспомнить, Сандерс, и поверь моему опыту: выпить – это все, что тебе сейчас нужно. Неужели ты думаешь, что одна попойка сделает что-то твоему долбанному сверхздоровому организму? Да тебя, черт возьми, разве что выстрел из дробовика в упор может взять!

– Это ничего не решит, – махнул рукой я.

– Да не будь ты чертовым фанатиком! Мы живем всего один раз. Ты же не веришь в переселение душ и прочую лабуду? Какой смысл тебе помирать, даже не попробовав, что это такое?

– Слушай, мне плевать, – пожал плечами я. – Если тебе станет легче, я залью в себя этой отравы. Неужели ты правда думаешь, что это что-нибудь изменит?

– О, больше ничего не говори! – похлопав меня по плечу, Рина вскочила со стула и радостно запрыгала на месте, словно девочка, которая только что получила рождественский подарок. – Надо же, старый-добрый Алекс Сандерс будет пить, поверить не могу!

– Кому ты звонишь? – мрачно следя за ней, поинтересовался я. – Я не хочу никого видеть.

– Расслабься. Пара крепких ребят нам не помешает. Вдвоем такие дела не делаются.

– Да я не буду много пить. Пригублю, разве что.

– Дружище, оставь это мне.

Полчаса спустя мы уже сидели в невзрачном недорогом баре, расположенном в подвале одной из высоток в том же районе, что и наш спортзал, вместе с ребятами, которых Рина смогла вызвонить и убедить слинять со стажировки – Германом Кенигом, Роном Дэвисом и Кайлой Линдерсон. Это было низкопробное заведение с посредственной музыкой, где столы были не очень чистыми, а вытяжки недостаточно хорошими, чтобы полностью избавить помещение от сигаретного и кальянного дыма. Странно, но, несмотря на ранний час, народу здесь было не протолкнуться. На мой вопрос о причинах такой популярности Рина ответила: «Ядреные коктейли».

– Сегодня же понедельник, – оглядывая здешнюю публику, удивился я. – Чем занимаются все эти люди, если они торчат здесь средь бела дня? И неужели никто из здешнего персонала не знает, что в Сиднее нельзя отпускать бухло до 21 года?

– Выключи копа, – похлопав меня по плечу, предложил Рон Дэвис. – Тебе нужно расслабиться.

– Это точно, – кивнул Кениг.

– Вы двое что, уже поладили? – удивился я.

– Он все такой же слабак, но выпить с ним иногда можно, – усмехнулся Кениг.

– Обалдеть! – Кайла по прозвищу Лыжница, которое досталось ей на первом курсе, засмеялась и с интересом посмотрела на меня. – Как же тебя припекло, если ты решил набухаться после двадцати двух лет воздержания!

– Эй, вы что, на цирковое представление пришли посмотреть?! – раздраженно буркнул я, удивленный таким комментарием со стороны сокурсницы, с которой я был лишь шапочно знаком. – Во-первых, я вовсе не собираюсь набухиваться…

– О, а вот и огненная вода! – всплеснула в ладоши Рина.

Официант небрежно выгрузил нам на стол пять стаканов с разноцветными слоями алкоголя и, воспользовавшись зажигалкой, поджег их.

– Что это еще за чертовщина? – нахмурился я.

– Просто лей в себя, – усмехнулась Рина, хватаясь за свой стакан.

Я вздохнул. Я был совершенно уверен, что эта глупая затея не закончится ничем, кроме гадкого привкуса во рту. И еще сожаления из-за напрасного прерывания 22-летнего абсолютного воздержания от спиртного, которым я привык гордиться. Впрочем, Рина, по сути, права – это дерьмовое достижение не стоит выеденного яйца. Жизнь всего одна. С этим я спорить не стану.

– Ну что, вздрогнем?! – грозно подняв брови, девушка вознесла вверх пышущий пламенем стакан.

От огонька ощутимо разило жаром, и я засомневался, не обожгу ли себе губы или язык, но увидев, что даже Линдерсон взялась за бокал без малейшей опаски, решил, что это безопасно.

– Как угодно, – пожал плечами я и, зажмурившись, влил в себя обжигающий напиток.

***

Пробуждение никогда не было настолько тяжелым. Но самое страшное и необычное было не в том, что во рту было сухо, а в желудке творилось что-то невероятное. Пугало то, что я очнулся через секунду после того, как влил в себя коктейль в баре. Клянусь, это произошло в следующий миг! Но в помещение, где я находился, проникал дневной свет, и по некоторым признакам я мог догадаться, что времени прошло немало.

– Что за хрень? – прошептал я и удивился тому, какой хриплый у меня голос.

С трудом продрав слипшиеся веки, расплывающимся из-за легкого головокружения взглядом я оглядел очертания незнакомого помещения. Это была комната с облупленными стенами почти без мебели, с тремя надувными матрасами на полу, на одном из которых лежал я, а на других, кажется, сопели какие-то другие люди. Жалюзи на окнах были плотно задернуты. Лишь с самого низу осталась щель, сквозь которую в комнату слегка проникал свет – он попадал как раз на тот клочок матраса, где лежала моя голова. Похоже, именно благодаря ему я и проснулся.

– Черт, – прошептал я.

Тело было словно ватным, я никогда не чувствовал такой слабости, и лишь с большим трудом сумел присесть на матрасе, держась за голову. В полутемной комнате, где я находился, было ужасно грязно. Прямо возле моей кровати стояла пустая бутылка из-под сидра и валялась смятая упаковка из-под чипсов. Чуть дальше стоял погасший кальян. Упаковки от табака и угля, пустые картонные коробки из-под пиццы и пластиковые боксы из-под суши, еще и еще пустые бутылки из-под сидра, пива, текилы, газировки, чьи-то тапки, носки, наушники… упаковка презервативов?

От резкой смены положения у меня в желудке все перевернулся, и я испугался, что меня сейчас стошнит. Поднявшись с постели (я был босиком, в расстегнутых джинсах и с голым торсом) я наощупь выбрался из комнаты через оказавшуюся рядом дверь и, не сразу сориентировавшись в смутно знакомых очертаниях коридора, вломился в одну из дверей. К счастью, это оказалась ванная комната.

Несколько минут я набирал в сложенные лодочкой ладони холодную воду из-под крана и выливал себе на лицо. Подняв наконец глаза, я увидел в зеркале несчастного заспанного человека с красными щеками и осоловевшим взглядом. Выражение лица у отражения было озадаченным. И становилось все более озадаченным по мере того, как мозг просыпался и начинал работать.

– Где я?! – угрюмо спросил я, выходя из ванной.

– У меня дома, кретин, – раздался чей-то заспанный голос из глубины полутемной комнаты, в которой царил такой же бардак, как там, где я проснулся. – Тут действует одно правило: не ори, когда моя башка готова вот-вот отвалиться.

Голос показался мне смутно знакомым, и через секунду я сообразил, кому он принадлежит.

– Тим?! Тим Бартон? – недоверчиво переспросил я.

– Нет, черт возьми, Санта-Клаус. Попросил же я тебя, не ори.

Однокурсник Дженет Мэтьюз, которого я не видел по меньшей мере два года, выехал из полумрака на своем кресле, сжимая в руке бутылочку минеральной воды. На его помятом лице с шелушащейся кожей и темными кругами под глазами были написаны все симптомы тяжелого похмельного синдрома, какие только можно отыскать в медицинском справочнике.

– Какого хрена я здесь вообще оказался? – спросил я в полном недоумении.

– Не помнишь, что ли? – Тим осклабился в усмешке. – Завалился на мою маленькую вечеринку со своей сумасшедшей девкой и корешами. Кстати, не припоминаю, чтобы вы скидывались на бухло!

– Не звезди, – из темноты донесся усталый похмельный голос, в котором я с трудом узнал Германа Кенига. – Это ты-то как раз ни хрена и не скидывался.

– Ну, может и так, – пожал плечами Тим, отхлебнув еще водички. – Вы у меня на хате, не забыли? И выкурили всю мою траву.

– Нормальная трава, – признал голос немца.

– Подождите! – я протестующе поднял руку. – Тим, ты сказал – с «девушкой»? Ты хочешь сказать, что я был здесь с Дженет?..

– Да какая нахрен Дженет? – прыснул Тим. – Я сказал не «с девушкой», а «с сумасшедшей девкой». Я про эту, как ее, которая пьет как два мужика, дерется как три и ругается как добрый десяток. Она что, правда собирается работать в полиции?

– Рина, – вздохнув, прошептал я. – Черт!

– Горячая штучка, – простонал из темноты Кениг.

– Да уж, та еще оторва, – согласился Тим.

– Где она?

– Дрыхнет, наверное, где-то, – пожал плечами Тим. – Рина, ты здесь?!

– Ее здесь нет, – откуда-то из гостиной раздался измученный женский голос, принадлежащий, по всей видимости, не Рине. – Не орите, мать вашу!

Я заметил на тумбочке бутылку минеральной воды и, сорвав крышку, выхлебал ее за несколько секунд, как жаждущий в пустыне.

– Вы с ней… ну, вместе были? – все еще отчаянно надеясь, что обрывки моих воспоминаний не имеют ничего общего с реальностью, спросил я у Кенига.

– Я-то? – как я и опасался, удивленно переспросил немец.

– Ха-ха-ха!!!

Тим гулко заржал, в сердцах стуча ладонями о поручни своей коляски. В его глазах, устремленных на меня, светилось безудержное веселье.

– Ну и ну! Поверить не могу! Ты ничего не помнишь! Ох, ну ты и лузер, парень! Самый настоящий!

До моего воспаленного сознания вдруг дошло нечто такое, что заставило меня сильно забеспокоиться.

– Который час?! – вскричал я.

– Не орите! – запротестовал кто-то еще (на этот раз – парень) из глубины помещения.

– Хрен его знает, – безразлично пожал плечами Тим. – За полдень точно. А что?

– Где мой комм?!

– Мне откуда знать?

– Чего кричать-то?!

Не обращая внимания на возмущенные крики просыпающихся с похмелья людей, я подскочил к окну, и, прежде чем кто-то успел остановить меня – одернул штору, впустив в комнату свет. Люди внутри зашипели и начали закрываться руками от света, словно вампиры, осыпая меня проклятьями и попадающимися под руку предметами (тапки, подушки, жестяные банки из-под пива). В свете дня я смог оценить все масштабы страшного разгрома, который царил в этой захламленной гостиной. Не обращая внимания на всеобщее возмущение, я хаотично метался по комнате, разыскивая детали своего коммуникатора.

Минуту спустя масштабы катастрофы обрисовались еще яснее – по количеству входящих, исходящих и пропущенных вызовов и сообщений, а также по абонентам, которым они были адресованы и от которых исходили.

– О, черт, – пробормотал я.

Не разбираясь пока еще во всех хитросплетениях этих звонков, я сразу же попробовал перезвонить Джен, но с изумлением услышал, что абонент добавил мой аккаунт в «черный список». Это означало, что дела плохи. Дженет не была склонна к излишнему драматизму и никогда раньше так не делала. И мотивы ее поступка были частично ясны из последнего текстового сообщения.

«Димитрис, я очень прошу тебя не звонить и не писать мне больше. Никогда. Между нами все предельно ясно и окончательно кончено. Ничего не изменится, когда ты протрезвеешь и проспишься. Я не желаю больше слышать и видеть тебя, поэтому добавлю твой номер в «черный список». Это не эмоции и не обида, а твёрдое и взвешенное решение», – говорилось в этом будоражащем кровь сообщении. – «Пожалуйста, давай сделаем это цивилизованно и спокойно, как взрослые люди. Я выеду завтра после обеда, до этого момента прошу тебя не являться. После этого квартира будет в твоем распоряжении. Я надеюсь, ты сам уладишь все с арендодателем. Это все, что мне остается тебе написать. Пожалуйста, не усложняй все. Прощай.».

– Джен мне что-то непонятное написала, – в ужасе прошептал я.

Тим снова громогласно заржал.

– Ну, после того, что ты ей вчера заявил, оно и немудрено. «Ты меня не любишь». «Наши отношения с самого начала были лишены смысла». «Между нами нет ничего общего, мы люди из разных миров», – передразнил меня Тим. – Ха-ха-ха. Даже не думал, что ты, убийца боксерских груш, знаешь такие словечки.

– Я не мог сказать такого, – пробормотал я, похолодев.

– Да ладно тебе! – однокурсник Джен ободряюще похлопал меня по плечу. – Все ты правильно сказал. Я тебя хорошо понимаю. Я и сам был по уши в нее влюблен на первых курсах, но это давно прошло. Слишком она холодная, высокомерная, такая правильная. Под ее взглядом вечно как под прицелом, чувствуешь себя словно на иголках! Она просто использует нас, а в душе презирает. Я всегда это знал!

– Это полная бессмыслица, – продолжая снова и снова повторно вызывать Джен (конечно же, с прежним результатом) бормотал я. – Как я мог сказать такое Джен?!

– Наверное, в душе накипело, – донесся до меня голос «Лыжницы» Линдерсон, которая полулежала на диване, укрывшись пледом, и выглядела такой же несчастной, как остальные. – Просто так такие вещи не говорят.

– Вы что, тоже это слышали?! – ужаснулся я.

– Да это еще и не самое отпадное, что ты сказал этой ночью, приятель. Ох и наговорил ты! – хихикнул парень, в котором я узнал Рона Дэвиса. – Я и не подумал бы никогда, что ты такой сорвиголова, если бы не выпил с тобой.

– О чем это вы?

– Эй! – Тим подъехал ко мне еще чуть ближе и спроецировал перед собой экран. – Зацени это!

В человеке, который стоял перед ходящим ходуном объективом камеры, я не сразу узнал себя. На ногах я держался все еще твердо, в отличие от оператора, но в моих глазах была написана совершенная невменяемость, и я был очень возбужден. Где-то на заднем плане бешено грохотала музыка, но затем кто-то сделал тише.

«Я снимаю, снимаю», – пьяным голосом Рона проговорил оператор. – «Давай, начинай!»

«Давай-ка, жги! Красава!» – еще более пьяным голосом закричал из-за кадра голос Тима.

«Эй, ребята, да вы херней страдаете», – куда более трезвым и благоразумным голосом попробовал вразумить голос кого-то из неизвестных мне участников вечеринки.

«Забей!» – отозвалась Кайла Линдерсон. – «Я уже пробовала отговорить их!»

«Снимаешь?» – не своим голосом заторможено переспросил у оператора человек на экране, в котором мне очень не хотелось признавать себя. – «Что ж, хорошо! Как видите, я сегодня в хламе. И я совсем об этом не жалею! Я бы даже сказал, что на меня снизошло просветление, мать его за ногу. Вся каша в моей башке вдруг выстроилось в гребаный стройный ряд. И я понял, что все вокруг – это долбанное дерьмо! Дерьмо!!! Слышите?!»

«Хорошо сказал… ик!» – хихикнул оператор.

«А знаете, в чем самое большое дерьмо?!» – не унимался я. – «В том, что вы смотрите на меня, и думаете: черт, да это же траханый олимпийский чемпион, будущий коп, он живет в Анклаве, у него классная телка, вот везучий сукин сын! Но хера лысого! Я самый несчастный человек на этой гребаной планете! Вся эта внешняя мишура и гроша ломаного не стоит! Думаете, я так хотел жить в этой гребаной Австралии?! Думаете, я всю жизнь мечтал носить эту херову форму и дубасить нелегалов дубинкой с электрошоком?! А вот хрен!»

«Ну чё ты заливаешь?!» – донеслось из-за кадра пьяное варняканье Тима. – «Ты же, мать твою, всю жизнь мечтал сюда попасть! Что, скажешь нет?!»

«Все это должно было быть совсем иначе! Я думал, здесь будет достойная жизнь, здесь все будет хорошо, по справедливости, как это показывают по телику. Наивный я дебил! В долбанном «Вознесении» мне быстро открыли на все глаза. Черт, да даже раньше! И с тех пор все шло наперекосяк. Все! Знаете, что?! Провались оно все! Пошла она нахрен, эта академия! Пошла нахрен эта полиция Сиднея! Пошли нахрен наши с Джен «отношения»! Думаете, я не вижу, что она не любит меня?! Думаете, я не понимаю, что сам ее не люблю?!»