Текст книги "Отродье. Охота на Смерть"

Автор книги: Владимир Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

Гита взмахнула руками, заорала:

– ДИ'АВОООЛ!!!

Стекло в окне хрустнуло, шумно рассыпавшись по полу. Свечи угасли. Вопль Гиты эхом повторялся в голове. Кто-то рядом взмахнул сильными крыльями. Крупная птица. Каркнул ворон. Порыв ветра от его крыльев обдал свежестью. Невидимая птица улетела.

Страх. Страх.

Но что-то подсказало Арине – экзорцизм состоялся.

Её тошнило.

Поднялся Вадим, зажёг две большие свечи, помог подняться обессиленной Гите. Арину трясло от пережитого. Она посмотрела на Галину, но увидела своё отражение – женщину тоже потряхивало, в глазах блуждал безумный огонёк. Обе вздрогнули – зазвонил чей-то мобильник.

– А..а… алло, – заикаясь, проговорила хозяйка квартиры в трубку. Выслушала говорившего, – хорошо, я поняла. Спасибо.

Арина вопросительно посмотрела на Галину, которая уронив телефон, сползла по креслу на пол. Её волосы растрепались, тушь подтёками скопилась под глазами.

– Это был ваш руководитель… Капитан сказал, что теперь всё нормализуется. Злой дух больше не вернётся, – она умолкла, невидящим взглядом уставившись на разбитое окно.

– Он прав, – устало обратилась к ней Гита, – простите за стекло. Дух не вернётся. Я произнесла сильное заклятие, он бежал… Навсегда. Нам пора.

Свет в коридоре больше не моргал. Поникшие и обессиленные, они, не попрощавшись, оделись, плотно прикрыв за собой входную дверь. Безмолвно спустились. Ничего не говоря, постояли на открытом воздухе. Мысли в голове Арины постепенно успокаивались. Свежая ночная прохлада действовала отрезвляюще. Но воспоминание о липких щупальцах ужаса, проникших в душу, надолго останутся при ней. Трое не спеша дошли до минивэна. Погрузились.

Прад сидел за рулём:

– Молодцы, хорошо поработали!

Минивэн быстро полетел прочь от старого Арбата. Арина глядела в тёмное окно, почему-то чувствуя себя совершенно несчастной. Проехав несколько перекрёстков, они зачем-то свернули в тихий безлюдный дворик, остановились. В салоне зажглось освещение, послышалось громкое "Бах!". Свою порцию страха на сегодня она уже получила, поэтому даже не моргнула. Неожиданно сбоку захохотала Гита, в двери протиснулся улыбающийся Прад с открытой бутылкой шампанского, Вадим сзади по-дружески потрепал её по плечу!

– Молодцы вы мои! Хвалю и уважаю каждого! Красиво сработали! – широко улыбался Капитан, разливая пену по пластиковым стаканчикам, – ну, давайте за мою команду! За Вас!

Все выпили, одна Арина ничего, не понимая, хлопала ресницами.

– Смотрите-ка, а среди нас, похоже, завёлся тугодум! – подмигнул он ей, – Ара, неужели ты не догадалась?

– О чём? У меня нервы сдают. Объясните, наконец, что происходит? Что мы отмечаем?

– Мы отмечаем крупное пополнения лицевого счёта нашей скромной организации! – такого счастливого Капитана она ещё не видела, он уселся поближе, наполнив салон приятным запахом дорогих духов. – Хорошо, объясню тебе всё на пальцах. Вадим, покажи дьявола!

Вадим послушно наклонился и достал из-под сидения большую клетку, открыл. Ему на колени выпрыгнул крупный отъевшийся котяра. Такого огромного Арина никогда ещё не встречала. Кот недовольно помахивал хвостом, обнюхал Капитана, Вадима, её, поморщился – пересел на соседнее кресло. Она отметила большие жёлтые, почти красные глаза на толстой морде. Кот перехватил её взгляд, облизнулся и противно зашипел. Прад погладил "Дьявола", тот зашипел снова, но уже миролюбиво.

– Дьявол? – растеряно спросила Арина.

– Деточка, я тебя умоляю. Аномалии "Дьявол" вообще в природе не существует! Это Кот, но мы, между прочим, реально его изгнали! Во всяком случае, на время…

На глазах отчего-то навернулись слёзы. Она обратилась к единственному человеку, к которому прониклась доверием:

– Гита, что это значит? Я, наверное, дура, но пожалуйста, объясни…

– Ариш, что не понятного? – подсела слегка захмелевшая Гита, – мы неплохие актёры. Сегодня ты видела одну из наших постановок! Не почувствовала фальши, тем самым высоко оценила нашу игру!

Подхватил Прад:

– Мы – организация занимающаяся работой с призраками, аномалиями и прочей чертовщиной. Мы – сеть, подобные организации существуют по всему миру. Но! Потусторонние силы проявляют агрессивность не часто, не настолько часто как бы нам хотелось, вот и приходится вертеться. В Китае коллеги открыли сеть ресторанов, где кормят туристов собачатиной; в Америке прикрылись фирмой производящей компьютерные игры, в России – прачечная. Но финансирования не хватает! Приходится иногда "помогать" состоятельным людям сначала поверить в собственные страхи, а потом их победить.

– То есть дьявола в квартире Галины не было?

Все дружно засмеялись.

– Вот он дьявол! – утирая слезы, сказала Гита, показав на толстого кота.

– Но откуда он там? Хозяйка сказала, что живёт одна и котом дома совсем не пахло… О Боже, – она кажется догадалась и мгновенно разозлилась – Значит это с самого начла были Вы? Вы специально две недели пугали несчастную женщину?

Прад ухмыльнулся:

– Нет. Мы никого никогда умышленно не пугали… Иногда дорабатываем мистификацию, но не пугаем – клиенты приходят к нам сами! – он выдержал паузу и раскрыл карты, – Кот не её, а соседа по балкону! Сейчас весна, ему дома наскучило сидеть, решил погулять.

В квартире жарко – хозяйка окон не закрывает, а тут и балкон с зимы распечатала, наверное, как раз две недели назад… Вот котяра и стал захаживать. На пульт от телевизора удачно прыгнул, хвостом пощекотал…

– А почему он шипит? – цепляясь за несостыковку спросила Арина.

– Да, чёр… Дьявол его разберёт. Кошки как люди: я говорю, кто-то поёт, а Вадик молчит. Так и у котов: одни мяукают, другие урчат, третьи шипят…

В подтверждение слов кот свернулся калачиком, по всем законам должен был замурлыкать, но непривычно захрипел, почти захрюкал.

– Не понимаю, – Арина уже не знала, во что ей верить, – а как же взрывающиеся лампочки? Шорохи, шёпот?

Прад гордо выпятил грудь:

– Элементарно! Проблемы со светом из-за старого счётчика: провода износились, коротят, а вечером все готовят, стирают – напряжение возрастает – свет начинает мигать! Шорохи и шумы – это изобретение Вадика, покажи ей!

Вадик достал из кармана крошечную коробочку. Нажал незаметную кнопку. Салон наполнился шумом, скрипами, шелестом.

– Классное изобретение! Если его правильно спрятать – никогда не поймешь, откуда исходит звук! – Капитан пожал руку своему помощнику. – Ну и чтобы совсем вопросов не осталось – в окно стучал мой ворон – Гриша, я его лет сто… в смысле несколько лет назад приручил – прилетает, если позову, – Прад разлил остатки шампанского, – а с Галиной всё будет хорошо, не волнуйся. Провода я ей поменял, пока вы там пугались, кота у соседа купил. Она, кстати, не бедна, но состояние сколотила на взятках, так что мне её не жаль. "Забирай у богатых, раздавай бедным!" – продекламировал он, вынимая из внутреннего кармана пиджака пачки с долларами – ровно три: Гите, Вадику и Арине.

Арина отчего-то почувствовала себя гадко, ей стало противно от самой себя, захотелось помыться:

– Но ведь это не честно! Разве можно играть страхами других людей? Это ведь просто преступно! Вы – чудовище!

Гита потупилась, Вадим сделал вид, что увлечённо зачем-то наблюдает в окне, Прад сделался серьёзным:

– Увы, мы живём в мире, забывшем о чести. По-волчьи жить, по-волчьи выть… Но, не забывай, что случай двухдневной давности был вполне реальным. Да, иногда ради выживания мы обманываем… Вернее, вы обманываете… Я не вру. Но чаще мы всё же помогаем. Подумай об этом…

Арине стало очень плохо.

Она закрыла глаза и хоть не смогла уснуть, не открывала их до самого дома.

Глава N3. Чёрный язык

1

Он замёрз. Тонкое одеяло в жёстком пододеяльнике практически не сохраняло тепло. От твёрдой подушки затекла шея, разболелась голова. Пахло медицинским спиртом. Издалека доносились строгие женские голоса. Открыл глаза – темно. В полумраке комнаты угадывалось казённое заведение – неуютно, не обставлено, но чисто. Стерильно чисто – значит больница. Больничная палата.

Сел, приведя в движения десятки пружин панцирной кровати. Продавленной панцирной кровати, потому что сев, провалился в своеобразную яму. За окном без занавесок проехала машина – по комнате снизу вверх проползла толстая полоска света от фар. В палате ещё три места. Одно занято. Сосед услышал его, пошевелился, тоже сел, протёр спросонья глаза. Мальчишка его возраста, но седой, совершенно седой, неужели, альбинос?

– Ты проснулся! – громким шёпотом быстро заговорил сосед, – я здесь уже три дня, но ты, ни разу не просыпался – всё спишь. И пацаны, что уже выписались, говорили – ты лежишь и никогда не просыпаешься – больше месяца! Или ещё больше! Что с тобой случилось? Расскажи! Страшно интересно!!!

– Я – Вадим, – он сам не узнал свой голос – хрип старика, а не голос.

– Точно! А я Эдик! Только, чур, не рифмовать! И вообще, лучше зови меня Эд. Давай рассказывай!

Он откашлялся.

– Тссс! Тише! Мы же в больнице! Тут знаешь, какие сёстры дикие! Услышат, что не спим – на завтрак дадут одну кашу и передачки от родителей отберут!

– Ясно.

– Так ты расскажешь или нет?

А что рассказать? Как он оказался в больнице? Вадим задумался, но в голове была полная каша. Какой-то туман, плотно скрывал воспоминания. Он сделал над собой усилие, чтобы восстановить картину произошедшего – не смог.

Странно. В детстве ему доводилось терять сознание. Ровно два раза: от высокой температуры, когда схлопотал пневмонию и от сильного удара по затылку, когда упал с качели, но в обоих случаях сознание возвращалось через несколько секунд вместе с болью и воспоминаниями.

Эд ждал, теряя терпение:

– Ну?

– Я… Я не помню…

– Блин, я так и думал! Как в "Богатые тоже плачут" – у тебя амнезия!

– Чё?

– Потеря памяти! А до этого ты был в коме! Ну-ка вставай, может быть, ты не можешь ходить? Было бы круто!

– Ты больной? Я могу ходить! – Вадим на всякий случай пошевелил пальцами на ногах, чтобы убедиться. – Слушай, а ко мне кто-нибудь приходит?

– Да, твоя мать. Каждый день, кроме вторника и субботы…

– Угу, у неё суточные дежурства…

– Вооот, а говоришь, что ничего не помнишь! Кончай врать, говори, что случилось, почему ты здесь?!!

Вадим и сам себя подловил. А, правда, что же случилось?

Он отчётливо помнил годовые отметки в дневнике и недовольного отца из-за тройки по математике. Помнил, как с друзьями поехал купаться, хотя вода в первых числах июня ещё не успела прогреться, и они схватили страшного дуба. Потом месяц на даче, показавшийся ему годом в ссылке. Помнил первые дни в пионерском лагере, как тосковал по дому и хоть в этом стыдно признаваться – по маме. Речка у лагеря была знатная: быстрая, своенравная, но тёплая с песчаными пляжами. Помнил, как дал себе зарок – переплыть её до конца их смены. А потом туман, холодное одеяло, твёрдая подушка, Эд.

– Хоть убей, не помню…

Сосед расстроился, но ненадолго:

– Вспомнишь – стопудово расскажи! А я прикинь, напоролся на вилы!

– Как?

– Да по дурости! Родичи отправили к бабке в деревню, ну мы бесились в стогу, я с разбегу прыгнул, а в сене – внутри, кто-то забыл вилы. Вот зырь! – Эд гордо задрал майку, продемонстрировав наглухо перебинтованный живот, – кровищи было море!!! Меня местный фельдшер ещё плохо обработал, пошёл гной – видел бы ты мою бабку! Она от страха чуть не преставилась! Вот теперь здесь… Две операции было… Мамку жалко – всё плачет, будто я умирать собрался.

– Немедленно спать! – внезапно рявкнула, ворвавшаяся в дверь толстая медсестра, – Вот олухи какие!!! Не спят, а у меня смена только началась! Ну, смотрите, негодяи – штаны с вас поспускаю, да к девчонкам гулять отправлю!

Угроза была нешуточная, так что оба быстро скрылись под одеялами, а через несколько минут сон взял своё.

Тихо, но как-то безнадёжно плакала женщина. Вадим проснулся. На краю кровати Эда сидела немолодая дамочка в очках с красиво вьющимися локонами коричневых волос. Даже сквозь стёкла были видны красные заплаканные глаза. Такие глаза бывают, когда плачешь, сутки напролёт – такие глаза были у бабушки после смерти деда. Рядом с женщиной стояла ночная медсестра, утешительно поглаживая её по плечу.

Вадим вспомнил разговор с новым знакомым и почему-то решил высказаться:

– Здравствуйте. Да, что вы всё убиваетесь по сыну? Ничего с ним не случится! Мы всю ночь разговаривали, он сказал, что обязательно поправится!

Женщина тут же умолкла, посмотрела, словно увидела привидение.

– Ох, и бесстыжий ты мальчишка! – отозвалась медсестра, – и как тебе наглости хватило такое говорить? Знаешь ведь, что беда у женщины, так ещё издеваешься! Ничего святого в наше время не осталось! Мальчишка ещё вчера на закате умер, а ты собираешь… Ремня бы тебе!

Мать Эда, будто сорвалась с привязи: запричитала, упала на тело сына, заплакала в полный голос.

Вадим, сражённый новостью, не знал, что и сказать:

– Не может быть… Мы разговаривали… Была поздняя ночь… Эдик сказал, что раны заживают и, что вы постоянно плачете…

Медсестра озверела:

– Побойся Бога! Ты слышишь, что несёшь?!! Заткнись! Умолкни! Спи! Как тебе не стыдно! Вот молодёжь пошла!

Мать Эда продолжала рыдать.

Совершенно запутавшись в происходящем, он отвернулся к стенке и заткнул уши, чтобы ничего не слышать.

Спустя минут двадцать плачущую увели, а ещё через десять в коридоре послышался нарастающий шум. Женщины что-то быстро щебетали, судя по интонациям – оправдывались, их периодически обрывал густой мужской бас, но женщины с ним не соглашались, продолжая щебетать. Голосов становилось больше. Они приблизились, а затем палата превратилась в ярмарочную площадь.

– Вот он! Жив, здоров! Проснулся! – громко заявила высокая, худая как селёдка медсестра, – А Зоя у нас первую смену отработала, не знала, что он клинический…

– Да, я не знала, но зато знаю, что хам он редкостный и врун порядочный! – нагло парировала толстая ночная сестра.

– Кто бы мог подумать! Взял и проснулся! Сам! – всплеснула руками маленькая пожилая врач.

– Батюшки! – вторил кто-то из толпы.

– Тишина! – рявкнул басом крупный доктор, которого буквально облепляли женщины в белых халатах.

Доктор напоминал гору, заросшую лесом или медведя. Очень большой, с сильными огромными лапами, густой бородой и смуглой кожей, полностью заросшей чёрной шерстью. Несмотря на пугающую внешность, он смотрел на Вадима добрыми небесно-голубыми глазами, сквозь стёкла очков в толстой оправе:

– Здравствуйте, молодой человек, – протянул руку, крепко пожал, – вы ещё не знаете, но вы наша местная сенсация! Такого в моей практике, признаюсь, не было. Чтобы безнадёжный пациент сам проснулся… – врач заметил, что Вадим собирается задать какой-то вопрос, но остановил его жестом, – не сейчас. Прежде всего – твоё здоровье. Твоя мама уже в пути, она приедет как раз, когда мы закончим исследование… Пойдём со мной! – оглянулся, понял, что Вадиму совершенно нечего надеть, бесцеремонно стащил халат с худой как селёдка рыжей медсестры – передал ему, – надевай и ничего не бойся, идём…

– Иди, что ты мешкаешь, – примирительно подсказала Зоя, – главврач ждать не будет!

И он пошёл.

Разве, что чуть не навернулся, когда поднялся с кровати – закружилась голова. Ноги двигались как во сне. Ватные ступни не чувствовали пола. В очередной раз, почти упав, он привлёк внимание врача:

– Ах, как же я – старый дурак, не сообразил? Давай подсоблю!

– Не надо…

– Надо, надо!

– Мне бы умыться…

– Умыться? Это можно!

– В туалете зеркала, – недостаточно тихо шепнула медсестра.

– Хм, – нахмурился врач, – потерпи сынок, сначала анализы – потом помывка!

Этот диалог имел какое-то важное значение, но Вадим никак не мог понять, какое.

В течение часа из него выкачали пол литра крови на всякие анализы, просветили всё тело в трубе, издающий страшные звуки, сделали флюрографию, взвесели, измерили, проверили глазное дно. Судя по всему, время завтрака давно миновало, но главврач отвёл его в столовую, строго приказал накрыть им стол и накормил Вадима – голодного, как никогда в жизни. По пути в палату, он еле двигался – устал. Откуда эта усталость? Ведь ничего не делал, но чувствовал себя так, словно пробежал марафонскую дистанцию. За несколько метров до двери силы закончились окончательно, чтобы не упасть он прислонился к стене. Вспотел. В глазах потемнело. Постояв с минуту, вошёл внутрь.

– Вадик!!! Вадик, это ты? Значит это правда! Ты проснулся!!! – он с трудом узнал голос матери, она стояла перед окном, из которого лился яркий свет, ослепивший его после коридорного сумрака.

Мама кинулась к нему. Аромат ландышей – её любимые духи. Крепко обняла, прижала, на секунду отстранилась, чтобы взглянуть в его лицо, снова прильнула и плакала, плакала, плакала…

– Мама, ну хватит… Перестань пожалуйста… Что ты ревёшь как маленькая?

– Я маленькая? Это ты мой малыш, если бы ты знал, как я горевала, как надеялась, как вымаливала тебя у Бога… Кровиночка ты моя… Солнышко моё!

Вадим не понял почему, но сам еле сдерживается, чтобы не заплакать:

– Мама, теперь я здесь, поправился, всё будет хорошо!

Слова сына подействовали. Мама начала успокаиваться, всё ещё громко всхлипывая. Персонал больницы, посовещавшись в дверях, оставил их наедине. Сели. Мама не выпускала его рук из своих тёплых, но шершавых, натруженных ладоней. Эти рабочие ладони, он не променял бы ни на какие другие. Пусть не изнеженные, как у холеных телевизионных актрис, без маникюра, со следами от старых мозолей, но самые любимые в мире – ласковые мамины руки.

– Сынок… Боже, я даже не верю, а ведь столько раз представляла этот момент… Боялась, что не доживу…

Вадим не понимал о чём она, но хотел поддержать постаревшую маму. Видимо из-за переживаний или неприятностей на работе, она действительно сильно постарела: под глазами залегли тяжёлые мешки, шею рассекли глубокие морщины, волосы поникли – в них появилось много свежей седины.

– Мам, откуда у тебя это? – он погладил глубокий рубец на её запястье, – раньше его не было…

– Да, не было, – согласилась она. Тяжело вздохнула, – в прошлом году у отца спину прихватило, а мы на дачу машину дров заказали… Пилили вдвоём – случайно царапнула.

– Отца? Но он же ушёл от нас?

– Ушёл. А потом вернулся… Сложно всё…

– Не понимаю, зачем ты пилила дрова без меня? И мы же не заказывали в прошлом году дрова…

– Ох, сынок… – в её глазах вновь заблестели слёзы. – Заказывали, заказывали… а в позапрошлом году баню обшили вагонкой, а в поза позапрошлом у Дяди Коли с соседней улицы дом сгорел, а ещё за год до этого я хотела дачу продавать, но соседи отговорили…

– Мам тебе нехорошо?

Она улыбалась сквозь слёзы:

– Нет, сынок, мне наоборот очень-очень хорошо… Просто, тебе ещё не сказали… Ты спал пять лет…

Вадим подскочил, но чуть не упал – закружилась голова. Его будто окатили холодной водой. Хватал воздух, но не мог вдохнуть. Сел на соседнюю койку. Провёл рукой по лицу – смахнуть выступивший пот. Почувствовал, что-то острое на щеках – как будто испачкался в стекловате. Почесался – не помогло. Пришло озарение: щетина! Не может быть, ведь он ещё не бреется. Мама сказала – пять лет, значит уже бреется… Так вот почему не пустили к зеркалу… Заглянул под майку, увидел густые волосы на груди – как у отца. Раньше их не было.

Он сильно испугался:

– Мама?.. Но…

Мама подошла, обняла, погладила по волосам:

– Сынок, пусть это будет страшным сном. Кошмаром. Но ты проснулся и всё пойдёт как раньше, мы снова станем дружной весёлой семьёй.

Она улыбалась сквозь текшие сами собой слёзы.

У Вадима в голове пульсировала мысль: "Пять лет… Пять лет! ПЯТЬ ЛЕТ!".

Остаток дня их никто не тревожил.

Мама всё рассказывала и рассказывала о пропущенных им событиях, а он уплетал принесённые ей апельсины, осыпая десятками новых вопросов. Она, то плакала, то смеялась, хорошея на глазах. Ему показалось, что всего за несколько часов общения мама заметно помолодела.

Ближе к вечеру, заглянул главврач, бодро сообщив, что "анализы нашего мальчика" не хуже анализов любого другого парня, стоящего на пороге совершеннолетия. Но огорчил, пообещав отпустить Вадима домой не раньше чем через два дня.

Мама ушла очень поздно – не успела отпроситься на работе – заступала на ночную смену. Пообещала вернуться утром.

Обнимая её на прощание, он благодарно прошептал:

– Мама, ты у меня самая лучшая! Ты самая красивая. Я тебя люблю…

– И я тебя люблю больше жизни. Дорогой мой мальчик, как же я тебя люблю! – тихо ответила она.

2

На следующий день мама не пришла.

Вадиму перед сном и утром и в обед кололи неизвестные препараты, от которых он впадал в полубессознательное состояние: понимал, что делает, куда идёт, но острота ощущений притупилась настолько, что он не мог сказать: снилось ему происходящее или происходило наяву. Отсутствие мамы царапнуло что-то внутри, но быстро потеряло важность, отойдя на второй план. Ему назначили целый комплекс физиопроцедур. Велотренажёр, беговая дорожка с кардиодатчиком, плаванье. Ослабевшая мускулатура имела минимальный запас выносливости: он уставал буквально через пять минут активных нагрузок, восстанавливаясь мучительно долго. Наверное, так же чувствуют себя очень пожилые люди. Ближе к вечеру, во время пересмены сестёр, о нём неожиданно все забыли. Вадим пошёл в оранжерею – большую комнату на втором этаже с кадками старого фикуса, разросшимся плющом и тысячей горшочков с кактусами на подоконнике. Видимо действие лекарств постепенно прекращалось. Заболели уставшие ноги. Заболела голова. Захотелось закурить. Странно, ведь он не курил пять лет, за эти годы привычка должна была выветриться, но, тем не менее – курить хотелось.

Ему почудилось чьё-то присутствие. Обернулся, озираясь по сторонам – никого. Пригляделся. В тени коридора, проходящего сквозь оранжерею, определённо кто-то был. Окна закрывали ветви огромных тополей, росших в больничном дворе. Даже днём здесь было сумрачно, а вечером и подавно. Полутени смешивались с тенями. Грязные барельефы на стенах серые от пыли, как губка впитывали свет. Взгляду не за что было зацепиться, чтобы выделить из тени замершего наблюдателя. По спине побежали мурашки, он крикнул: "Кто здесь?".

Из тени вышел Эд. Такой же как ночью – бледный, седой, в белых трусах и майке:

– Привет!

Вадим испугался.

От страха расширились зрачки.

Попятился, опрокинув ногой горшок с геранью. Притупляющее действие лекарств полностью закончилось:

– Эд? Но ты ведь…

Эд грустно улыбнулся, приблизился:

– Мама опять плакала весь день. Жаль, что меня перевели в другую палату, мне нравилось лежать с тобой, а там где я теперь слишком холодно – одеяло не спасает.

Вадим побледнел. Он точно знал, что сосед умер, что его перевезли в морг, а значит перед ним… Призрак?

– Эд, не подходи! Прошу тебя, не подходи!

– Да ладно тебе, дай погреться у окна… Правда, сегодня хороший день? А у меня живот снова разболелся…

Вадим отскочил на безопасное расстояние. Бывший сосед подошёл слишком близко.

Ужас.

Покинув сумрак больничного коридора, истинная сущность Эда стала видна невооружённым взглядом. Он состоял из дыма – плотного, молочного дыма, какой бывает, если в сильный костёр бросить охапку зелёной травы. Дым излучал холодный слабый свет. Вадим мгновенно замёрз, покрылся гусиной кожей, на затылке зашевелились волосы, голос охрип:

– Эд, ты… Ты умер! Тебя ещё вчера перевезли в морг…

Сосед выглядел немного растерянным:

– Умер?.. Ах, да… Наверное… Всё так странно… Тебе не холодно? Мне очень… И мама опять плакала…

Он во все глаза смотрел на призрака. Отступать было некуда – спина упёрлась в гладкую стену. Практически перестал дышать. Страх переполнил Вадима, ещё немного и начнётся неконтролируемая паника, он жалобно прошептал:

– Эд, твоя мама плачет, потому что ты в морге. Ты умер…

– Умер… Всё случилось так быстро… Знаешь, я ведь напоролся на вилы! Прикинь! – Эд задрал майку, демонстрируя перебинтованный живот, – кто-то забыл их в стогу сена, а я прыгнул… Куда ты?

Последние слова долетели, когда он уже громко шлёпая тапками, бежал прочь из оранжереи. Возвращаться в палату не имело смысла – Эд наверняка найдёт его там. Вперёд – подальше отсюда. Он метнулся к лестнице на третий этаж. Пустынно. Почему в больнице так тихо? Где все врачи и медсёстры?

Вперёд. Третий этаж ничем не отличался от второго. Страх подгонял ноющие ноги. Он обернулся, чтобы убедиться – погони нет. Неожиданно в глазах потемнело, вакуум вместо воздуха, зима вместо лета. Реальный мир исчез. Заложило уши. Лёгкие отозвались болью, как будто он захлебнулся. Вадим споткнулся – упал, растянулся на бетонном полу, пролетел ещё с полметра.

– Ну и молодёжь пошла: несутся, под ноги не смотрят! Так и убиться недолго, – скрипучее ворчание пожилой женщины сопровождалось шарканьем ног и тихим постукиванием клюки.

Вадим обернулся. Обомлел. По коридору медленно шла скрюченная ревматизмом старушка. Старая шерстяная кофта, седые волосы из-под платка, растянутые рейтузы. Бабушка была белой как мел – как Эд… Вся из густого непрозрачного дыма.

Он прошёл сквозь неё.

"О, Боже…" – прошептал Вадим и заскулил от страха. Прикусил нижнюю губу. Во рту появился солёный вкус. Вскочил, перекрестился, побежал дальше, про себя повторяя слова старенькой молитвы "Отче наш". Коридор поворачивал налево. Он свернул, влетев в крошечный тупик с единственной закрытой дверью и низкой скамейкой для посетителей. На скамейке сидел сорокалетний пузатый мужчина. Он подмигнул, провёл рукой по лысой голове:

– Здарова! Новенький? Ну, будем знакомы! Я – Андрей Иванович, радикулит лечу! А ты с чем сюда? Эх, вот я в твои годы вообще ничем не болел!

Мужчина был призраком.

Вадим почти задыхался. Молочные бесцветные глаза. Он понял, что уже никогда их не забудет. Глаза будут ему сниться в кошмарах до самого конца. Сердце оглушительно стучало в ушах. Его всего передёрнуло от ужаса. Рука сама потянулась к ручке белой двери. Он рванул её на себя, вбежал внутрь, три раза повернул дверной замок – чтобы наверняка. Прислонился лбом к побеленной стене:

– Боже, прости мне мои грехи… Прошу, пусть это закончится! Пожалуйста! Я никогда больше не согрешу. Прошу. Во имя отца и сына и святого доха. Аминь. Паника немного отступила. Сглотнув пересохшим ртом, он обернулся, съехав без сил по стене на пол. В палате стояла лишь одна кровать. На ней спал пожилой мужчина: рука свесилась из-под одеяла. Вадим ещё немного успокоился. Огляделся.

– ААААААА!!! – сам собой вырвался из груди истошный вопль.

Под самым потолком в углу над кроватью пожилого пациента летал его призрак. Седые волосы до плеч развевались на невидимом ветру. Полы длиной ночной рубахи трепетали. Привидение зависло как Иисус на кресте – раскинув руки, запрокинув голову. Вадим схватился за нательный крестик. Непослушные губы повторяли молитву – он забыл её на половину, но повторял то, что помнил с фантастической глубиной веры. Он никогда прежде не верил во Всевышнего так сильно, остро, как сейчас. Спрятал голову в руках. Зажмурился.

Молился. Молился. Молился.

Спустя минуту чуть-чуть придя в себя, снова взглянул под потолок над кроватью. В это же мгновение веки призрака распахнулись, взгляд пригвоздил парня к полу. В голову болью, как от удара током, проник оглушительный приказ: "Не смей тревожить мёртвых"!!!

Деморализованный Вадик завалился на бок, застонал.

Призрак сделал с ним что-то жуткое.

Призрак его наказал.

Глаза закатились – начался припадок. Тело без его участия извивалось, тряслось в агонии. Боль курсировала по спинному мозгу вверх-вниз, выворачивая наизнанку органы. Все мышцы хаотично сводила судорога. Изо рта пошла пена. Перегруженная страшными переживаниями голова билась об пол. Бух. Бух. Бух. Синюшные ногти скребли свежеокрашенный пол. Призрак равнодушно закрыл глаза. Рассеялся, оставляя в палате труп пациента и полутруп Вадика.