Текст книги "Отродье. Охота на Смерть"

Автор книги: Владимир Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

3

– Вадик… Вадик! Сынок, просыпайся! – добрый низкий голос отца.

Он открыл глаза. Это простое действие полностью его истощило. Усталость давила на грудь и всё тело. Интересно: хватит ли сил, чтобы говорить?

– Привет, пап…

Отец мягко пожал его руку, лежащую поверх одеяла. Они снова в знакомой палате, в которой он провёл последние пять лет. А что произошло за последние пять часов? Воспоминания путались, кроме смутного образа Эдика с соседней кровати ничего припомнить не удалось.

– Пап, что со мной случилось?

– Ничего страшного, не волнуйся… Ты пошёл прогуляться, заблудился и потерял сознание… Всё уже хорошо!

Отец никогда не умел врать. Вот и сейчас на его осунувшемся, заросшем щетиной лице, он легко прочитал ложь.

А Вадим Крымов старший сильно изменился за пять лет… Известный любитель пива – он отрастил объёмный живот, почти полностью облысел, кожа на лице стала красной. Что же скрывает отец? Он сказал "пошёл гулять и заблудился". Вадим ахнул. Неустойчивая подпорка в его памяти сломалась, и на него обрушился камнепад ярких воспоминаний.

Эд и слёзы его матери в оранжереи, привидение бабушки с клюкой, белёсые глаза, как будто в них два бельма зашли друг на друга и чудовищный призрак старика… Его снова затрясло, как от сильного холода. Шея из-за судорог вдавила голову в подушку. Опасаясь лишиться чувств, он должен был поспешить, чтобы высказаться, чтобы рассказать, чтобы люди знали о призраках.

Вадим быстро зашептал:

– Папа, я их видел. Много привидений. Они здесь – среди нас. Говорили со мной…

Отец смотрел странно. Со смесью страха и жалости:

– Сынок, не волнуйся, пожалуйста, успокойся.

– Ты не слушаешь меня! Я ведь говорю совершенно серьёзно! Папа, здесь призраки их много, они разговаривают со мной! Мне страшно… Они мёртвые, от них веет могилой…

Распахнулась дверь, вошёл высокий незнакомый врач, чем-то похожий на орла – гордый надменный взгляд, нос с горбинкой:

– Как у нас дела?

Отец почему-то сделался виноватым, отвернулся к врачу:

– Доктор, всё как вы предупреждали… Он не в себе и опять начались судороги…

– Папа! – воскликнул Вадим, – Папа, я отвечаю за каждое слово! Все, правда – мне не показалось! Здесь действительно полно привидений! Я не знаю как объяснить или доказать, но мы ведь всегда верили друг другу!

Отец потупился. Врач насторожился:

– Ваш сын слишком долго находился в состоянии комы. Боюсь, некоторые клетки мозга не восстановятся. Отсюда – припадки. Биполярное расстройство. Шизофрения.

– Но…

Врач перебил отца:

– В наше время это поддаётся лечению, будьте спокойны!

– Мне не нужно никакое лечение, – начинал злиться Вадим, – вы не хотите меня выслушать! Я понимаю, что это звучит как бред, но больные, которые здесь умерли – превратились в призраков! Я читал об этом, такое бывает! Они входят со мной в контакт, общаются!!! Пожалуйста, поверьте мне!!!

Если бы он был на их месте, сам себе не поверил: как поверить человеку, заикающемуся от хаотичных мышечных сокращений, который даже направление взгляда скорректировать не в силах?

Врач с отцом переглянулись.

Он не успел, что-либо предпринять. В капельницу, висевшую у изголовья, проникла игла шприца. Раствор из прозрачного стал йодовым. Усталость навалилась с новой силой. Мир отстранился, став плоским, неинтересным. Всё, что ещё минуту назад вызывало в душе сильные эмоции – поблекло. Вадим тяжело вздохнул. Призраки? Ну, и что? Пусть живут… Почему пришёл отец, и где мама? Какая разница? Постепенно все вопросы выветрились. Ему ничего не хотелось. Лень воцарилась в мыслях и теле. Рука выпала из-под одеяла, видимо её нужно укрыть, но так лень… Отец грустно прощается у дверей, нужно ему что-то сказать, но лень шевелиться, лень сказать "пока". Врач склонился перед ним, посветил в глаза. Зачем он это делает? Зачем его тревожит? Поскорее бы он ушёл. Зачесалось за ухом – само пройдёт… Ведь почесать – это значит поднять руку, согнуть пальцы, водить туда-сюда – лень…

Вскоре его оставили в покое. Минуту, а может быть и несколько часов спустя пришёл сон. Впрочем, бодрствование мало отличалось ото сна. Никаких мыслей. Никаких тревог. Вселенский покой. Как раньше он не понимал – вот оно – счастье! Жизнь без глупых мечтаний, без стремлений. Покой – только он имеет ценность. Снова сон без сновидений.

Утром пришёл главврач.

Отчего-то с кем-то ругался. Вадим не вникал, его утомляли чужие заботы. Но главврач вернулся, бесцеремонно выдернул капельницу из вены. Отвесил несколько пощёчин. Как младенца поднял его и отнёс в душ, где долго издевался, поливая холодной водой. Вадик бы согласился остаться под ледяными струями навечно, лишь бы тот отстал – вернул тишину и покой. Под конец экзекуции шевельнулась злость.

Заикаясь из-за холода, он еле выговорил:

– Ч-ч-чего вам нужно? Оставьте меня!

– А! Заговорил! Ну, слава тебе господи! – врач выключил воду, кинул чистую одежду, – одевайся, нужно поесть. Хорошая пища – любую хворь лечит!

– Вы видимо слишком часто так лечитесь, – пробормотал Вадим.

Врач серьёзно посмотрел на него, на свой большой живот и весело расхохотался. Он хохотал так искренне и заразительно, что Вадим тоже заулыбался. Главврач, судя по всему, оказался неплохим дядькой!

Они поели. Маленькие тефтели с жидкой подливкой и картошка-размазня никогда не казались ему столь бесконечно вкусными. Компот с одиноким сухофруктом на дне стал прекрасным финальным аккордом их шикарной трапезы. Голова, наконец-то, заработала в нормальном режиме. Мир вновь раскрасился яркими красками. Весёлая повариха в красном фартуке игриво подмигнула доктору. По столу пробежал рыжий откормленный таракан. Захотелось жить!

– Меня, Борис Сергеевич зовут, мы же так и не познакомились, – первым начал разговор огромный доктор.

– Теперь я понимаю – каково это…

– Что – ЭТО?

– Быть овощем…

– Вот оно что. Значит, вернулся – пришёл в себя?

Вадиму почему-то стало за себя стыдно:

– Угу.

– Ты ни в чём не виноват. Вот наш новый врач – тот да… Я семь шкур с него спущу, где это видано, чтобы мальчишке вкололи такую дозу! Ты реально мог опять впасть в кому. Но теперь всё нормализуется. Слушай, Вадик, ты мне лучше другое расскажи: помнишь к тебе отец приходил?

– Да, помню…

– А теперь припомни, что ты ему наговорил? Что видел?

Вадим промолчал. Он прекрасно всё помнил и визит отца, и свой рассказ, и недоверие в глазах, и удивление доктора-орла и, что самое важное – капельницу.

– Ну-ну, не бойся, рассказывай!

– Я… Я… – Вадим колебался, – я не помню… Знаете, что-то нашло… Гулял по больнице, упал, ударился головой вот что-то и примерещилось… Ничего важного.

Борис Сергеевич пристально изучал его лицо – смотрел недоверчиво:

– Вадик, а ты мне врёшь! Нехорошо! Я тебя снял с лекарств, накормил, а ты значит вот как? Давай, попробуем ещё раз: расскажи мне о привидениях, которых видел! Ведь ты же видел?

Вадим вспомнил белёсые глаза, потусторонний холод, электрическую боль в голове и во всём теле. Ему стоило большого труда ничем не выдать страх, вернувшийся вместе с воспоминанием:

– Я, правда, ничего не помню… И, кстати, в привидений не верю! – весело улыбнулся он.

Провести доктора оказалось нелегко. Тот устало вздохнул, зачерпнув ложечкой мороженное, которое им любезно принесла весёлая повариха:

– Врёшь, конечно, боишься и врёшь. Ну как хочешь, я думал, что смогу помочь… Переведём тебя на лёгкие препараты, день понаблюдаем и можешь быть свободен – тебе нужно вернуться домой…

Ему показалось, что в словах доктора (между строк) промелькнуло нечто важное, но радость от новости о возвращении в родной дом, где не был пять лет, всё заглушила.

– Через день я буду дома? Вы не шутите?

– Не шучу, но будешь принимать лекарства и приходить на еженедельный осмотр…

Вечером Вадик долго не мог уснуть – видимо выспался за последние сутки. В голову лезли разные мысли. Мысли о призраках он гнал прочь, сосредоточившись на другом: почему больше не приходит мама? Неужели, с ней что-то произошло? Если да – то вот, что имел ввиду доктор, говоря "тебе нужно вернуться домой". Сон всё же пришёл, но поверхностный, неспокойный. Всё утро он прозанимался на физиопроцедурах, считая минуты до прихода на работу Бориса Сергеевича, а когда тот наконец-то пришёл, с ходу спросил:

– Что-то случилось с мамой? Она больна?

Лучше слов, ему всё сказало опечаленное лицо доктора:

– Да. Ничего страшного, просто, странный диагноз, но её вылечат.

Всё.

Спокойствию пришёл конец. Терзаемый предчувствиями, Вадим четыре раза обошёл все этажи больницы. Полежал в палате. Снова совершил обход. Накрутив себя до такой степени, что невозможно разболелась голова, он решительно постучал в кабинет главврача:

– Простите, но я места себе не нахожу. Борис Сергеевич, что с мамой?

– Ох, сынок, не должен я тебе этого говорить, но вижу, что ты просто так не уйдёшь.

– Не уйду, – подтвердил он.

Врач нахмурился, снял очки:

– У неё внезапное проявление Розацеи, молниеносная форма Ринофимы и атипичный Дерматит.

– А по-русски?

– У твоей мамы, по неизвестным пока причинам, возникли серьёзные проблемы с кожей лица…

– То есть – это не угрожает её жизни? Просто прыщи? Она поправится? – обрадовался Вадим.

Борис Сергеевич отчего-то нахмурился сильнее, но сказал:

– Угрозы жизни нет, но всё более чем серьёзно.

У Вадима, можно сказать, камень упал с плеч. Он поблагодарил доктора и чуть ли не вприпрыжку выскочил из кабинета.

Жизнь налаживалась.

Проснулся в шесть утра. В предвкушении выписки, почти летал, а не ходил. Собрал нехитрые пожитки. Умылся, побрился, что было в диковинку, и снова принялся ходить по спящей больнице, чтобы поскорее восстановить утраченную форму. У Вадима скопился миллион планов на жизнь, ещё бы – пропустить всю юность! Он собирался встретиться с бывшими одноклассниками и друзьями, наверное, напиться с ними вместе. Узнать кто, чем сейчас живёт. Погулять по знакомым улицам, наверняка сильно изменившимся. Парень вспомнил, как возвращаясь из прошлых поездок в лагерь, шёл по городу и дивился незнакомым вещам: тут – покрасили телефонные будки в неожиданный зелёный цвет, а здесь – поставили новую остановку. И это всего за одно лето! Сколько же всего нового появилось в мире за пять лет? А ещё неплохо бы позвонить Наташке из параллельного класса, вдруг она его не забыла? Вадим заметил, что его очень сильно тянуло к девушкам. Гораздо сильнее, чем раньше. В голову постоянно лезли неприличные мысли, от которых становилось тесно в штанах, чтобы как-то успокоиться ему приходилось вспоминать таблицу умножения, или алфавит, или в уме возводить простые цифры в квадрат. Да, ему обязательно нужна была девушка.

Так размышляя, он забрёл в тихую оранжерею.

Полумрак. Тишина. Тени.

Привидения! Где же привидения? За последние двое суток он и забыл об их леденящих душу дымных образах. Страшно. Под лопатками затаился холодок. Вадим нерешительно оглянулся – не прячется ли за спиной душа какого-нибудь мертвеца? Никого. Обойдя оранжерею по кругу, он немного расслабился. Шорох слева и сзади. Он разве что не заорал от страха. На пол упала сухая ветка с лимонного дерева. Упала сама. Жуть. Перекрестился. Поскорее убрался из этой плохой комнаты. Продолжил гулять по гулким пустынным коридорам, теперь уже не отвлекаясь на посторонние мысли. Вадим осторожно искал привидения или какие-нибудь косвенный призраки их присутствия, но их не было. Ни на третьем этаже, ни на первом. Сходил в крошечный тупик и заглянул в палату, где его скрутил припадок – никого. Когда счастливый Вадим закончил свой последний обход, часы на стене показали восемь утра – час выписки. Всегда если хочется, если очень нужно – легче поверить, убеждая себя пусть и непроверенными доводами или их отсутствием.

У него не осталось и тени сомнения – призраков не существует!

4

– Алло, Мама? Мама, – это я – Вадик!

– Ах, сынок… У тебя такой взрослый голос, я и не узнала, – она говорила тихо, будто ей, что-то мешало, – Вадик, ты уж прости, но мы не сможем тебя забрать из больницы. Папу вызвали в командировку, а я… Я на больничном и не выхожу…

– Мам, не вопрос! Хоть посмотрю, как Москва изменилась! Скоро буду!

– Прости ещё раз… Деньги я у тебя в тумбочке оставила…

– Мама, я тебя очень люблю!

– И я тебя, приезжай скорее…

Вадим повесил трубку и почувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Не сдержал порыв и от души обнял молоденькую сестру, позволившую ему позвонить со служебного номера.

Вопреки ожиданиям его пришли проводить практически все дежурные сёстры и врачи. Не пришли только Зина и врач с орлиным лицом. Сёстры желали ему счастья, вспоминали, каким его привезли, травили байки о других безнадёжных пациентах, как и он внезапно поправившихся. Особенно сентиментальные пустили слезу. Главврач крепко пожал ему руку, похлопал по плечу. Глядя, в общем-то, в чужие лица, Вадим внезапно проникся благодарностью. Желал всем здоровья, благодарил, обещал навестить, хотя внутренне поклялся, что ноги его здесь больше не будет.

Самый счастливый момент наступил перед дверью, ведущей в большой мир. Он затаил дыхание, осознавая важность момента, и распахнул её.

Солнце ослепило. Запахи опьянили. Уличный шум оглушил.

"Господи, как хорошо!" – вслух сказал он, споткнулся и чуть не упал. Засмеялся сам себе.

Утро – некогда самое любимое им время дня. Утром планета наполнена силой. Кажется, что само небо ещё не успело устать за день и зовёт тебя в полёт. Ты шагаешь бодрый, способный изменить всё, что захочешь, если надо – сдвинуть гору или сделать очень несчастного человека счастливым, кинув ему в переходе метро в шляпу не мелочь, а полтинник. Утром по лицам прохожих легко прочитать, о чём они думают: мужчина с дипломатом собран – у него важная встреча, поэтому брюки отглажены, и он с опаской смотрит под ноги, чтобы их не испачкать, случайно наступив в лужу. Юная студентка щебечет по телефону, заливается краской, призывно смеётся – влюбилась. Помятый мужчина идёт с бутылкой пива – прохожие осуждающе качают вслед головами, а ему на них плевать – сегодня плохо, зато вчера было хорошо, да и вообще он в отпуске!

Вадим стоял на остановке, с удивлением отмечая появление новых маршрутов, новых автобусов, новых дорог. Чему удивляться? Москва живёт, растёт, изменяется, не теряя время на пустое ожидание отставших горожан. Стиль одежды за пять лет сильно изменился. Вещи прохожих, как и они сами, стали ярче, смелее. В салоне маршрутки звучало радио, которого раньше не было, неизвестные ему музыканты пели неизвестные весёлые песни.

Пять лет – как же это много!

Он шёл по улице детства, узнавая и не узнавая её. Там где был заросший газон, откуда-то появились высокие взрослые деревья, разбитая песочница превратилась в сказочную страну – детскую площадку с множеством цветных качелей. Дом покрасили, у подъезда скопилось штук двадцать красивых автомобилей. Ему даже показалось, что у кого-то похороны – откуда ещё взяться такому картежу? Но приглядевшись, он заметил подобную картину и в других дворах – благосостояние населения росло!

Денег ему выделили немного, но он легко с ними распрощался, купив в киоске скромный букет для мамы.

Дверь в подъезд их типовой девятиэтажки теперь закрывалась на хитроумный замок. Цифровой пароль он не знал, поэтому прождал почти двадцать минут, прежде чем ему не открыл неизвестный сосед. Незнакомый лифт, незнакомые почтовые ящики. Вадиму стало грустно – вокруг было столько всего нового, что старого почти не осталось, будто он вернулся не домой, а зашёл в гости к малознакомым людям. Грусть усилилась на родном девятом этаже – ни одной старой двери, все новые, красивые, современные.

– Вадик! Ну, наконец-то! Я уже начла волноваться, – распахнула дверь мама, сразу, стоило ему лишь позвонить. Мама никогда не спрашивала: "кто там?" – просто, открывала и всё.

– Я спешил… – не успел продолжить, оказавшись в крепких объятиях.

Он видно сильно вырос, так как теперь мама с трудом доставала ему до плеча. Памятуя о словах доктора, он с тревогой пытался рассмотреть её лицо. Похоже, всё было действительно серьёзно. Мама обмотала голову платком и бинтами, оставив лишь две большие щели на лице – для глаз и рта. У Вадима появилось нехорошее предчувствие, хотя выглядела она более чем забавно, одновременно напоминая мумию и японских ниндзя.

– Сынок, что ж мы стоим на пороге? Заходи скорее! Я обед приготовила! Твои любимые голубцы!

– Я сейчас съем всё что угодно!

Нехорошее предчувствие усилилось в квартире. И в зале, и в его комнате, и на кухне на окнах были задёрнуты плотные шторы – в доме пахло болезнью. Мама явно его стеснялась и опасалась вопросов о недуге, так как, не останавливаясь, говорила о какой-то неважной чепухе, не давая ему вставить слово. Она накрыла на стол, а сама скрылась в ванной, откуда долго не выходила.

Пообедав, Вадим постучал в закрытую дверь:

– Мам, я думаю, ты понимаешь, что бесконечно это не может продолжаться – выходи, мы должны поговорить…

– Ох, сынок, может, отложим?

– Зачем? Что изменится?

– Не знаю…

– Жду в зале.

Она вышла минут через пять, всё в той же странной маске из платка.

– Мам, снимай.

– Вадик, не нужно…

– Мам, мы преодолеем это вместе. Ты моя мама, я должен знать.

Она колебалась. Заламывала руки, сплетала пальцы – переживала:

– Я очень боюсь… Мне так стыдно – ты не представляешь даже, что это такое – это мерзопакостно!

– Мам!

– Ладно… Но ты меня заранее прости…

Она безвольно упала в кресло, осторожно начала разматывать платок. Вадим подошёл поближе. Ближе к коже ткань из белой стала коричневатой, липкой. Он почувствовал запах гноя. Сглотнул. Перед последним слоем она немного замешкалась, набираясь сил, и решительно сняла повязки, повернулась к нему.

Бугры, гной, мерзость.

Вадим ничего не смог с собой поделать – отшатнулся. Ужас первых секунд быстро отступил, но было поздно – мама поняла, отвернулась, хотела снова намотать платок, но он её остановил. Прекрасное мамино лицо – самое любимое с детства бесследно ушло. Теперь о нём не напоминало ничего. Воспалённая красная кожа – каждый миллиметр покрыт мелкими прыщами, огромные неровные шишки на бровях и скулах, крупные сочащиеся гнойники на щеках, подбородке, лбу. Левый глаз почти скрыт под опухолью. Нос увеличился, наверное, втрое, став бугристым, бордовым как у алкашей. На шее та же картина, но там ещё и кожа начала отслаиваться – топорщилась кусками. Шишки покрывали всю голову, волосы на них поредели – выпадали. Вадим не узнавал маму. Такое чувство, что кто-то взял её необычные зелёные глаза и переставил на физиономию монстра. Впрочем, глаза тоже изменились – веки покрывали сизые ячмени.

– Всё. С меня хватит! – не выдержала мама, отвернулась, бесшумно заплакала, наматывая платок.

– Мам…

– Ничего не говори, я всё видела, я всё знаю! И не говори, что тебе всё равно как я выгляжу! Я – чудовище, урод! Врачи молчат, но я знаю, что даже если это пройдёт, останутся шрамы…

Он хорошо знал её, поэтому не стал утешать. Обнял. Прижал покрепче. Заплакал, вместе с ней тихо повторяя:

– Ты поправишься, обязательно поправишься, я обещаю.

Выплакавшись, она тихо сказала:

– Я знаю, что поправлюсь… Когда ты уснул… Мы с папой завели котёночка – Машку. Такая лапочка. А вчера Машка погналась за мухой, выпрыгнула с балкона и разбилась. Я её похоронила за гаражами… Бабушка сказала, что кошка забрала с собой из дома смерть…

Вадим ужаснулся:

– Мам, о чём ты говоришь? Ну, какая смерть? Рано тебе думать о смерти!

– Ага.

– Придумают же: кошки, смерть…

Весь день они провели вместе. Болтали о разной ерунде, смотрели телевизор, разобрали старые фотоальбомы. Около семи вечера мама пошла на кухню, открыть вино и принести закуску. Раздался нездоровый кашель – свистящий, неоткашливающийся. Что-то с грохотом упало. Послышался звон разбившегося стекла. Стон. Вадим уже стоял на ногах. Вбежал на кухню – кровь: на полу, подтёк с отпечатком ладони на кафеле, на дверце холодильника.

– Мама?!!

Мама хрипела на полу, прижимая руки к горлу – задыхалась.

Он ахнул. Можно быть готовым ко всему, но увидев родного человека трепыхающегося в луже собственной крови, никто не сохранит самообладания. Особенно, если это мама. Ему почему-то подумалось, что маму обязательно нужно поднять на ноги или хотя бы усадить на стул, тогда ей полегчает – кошмар закончится. Мама оказалась слишком тяжёлой, руки скользили, тут же испачкавшись в крови. Откуда же столько крови? Вадим повторял: "Мама, мама… Что с тобой? Как помочь?" – она хрипела, зачем-то отталкивая его. Отчаявшись, он вспомнил про телефон.

Скорая ехала дольше, чем вечность.

Мама хрипло дышала на полу. Каждый вдох давался ей с трудом. Из горла вместе с хрипом вырывалась слюна, смешанная с гноем и кровью. Грязная субстанция сгустками капала с лицевой повязки на линолеум. Он принес из зала тёплое одеяло – укрыл её. Принёс тряпки, немного обтерев её руки. Судя по всему, она хотела ему что-то сказать, но сил хватало не больше чем на один страшный вдох. Глаза застилали слёзы, стекали по щекам, падая в мамину кровь. Он пытался их утирать – без толку, картинка перед глазами плыла, теряя чёткость. "Мама, пожалуйста, не оставляй меня… Мама, держись… Мама, прости… Мама… Мама? МАМА???" – она перестала дышать как раз, когда бригада скорой позвонила в дверь.

Врач не суетился. Не испугался её наростов на лице. Проверил пульс, что-то записал, сделал инъекцию. Два рослых медбрата погрузили её на носилки, вынесли из квартиры головой вперёд.

– Я хочу ехать с вами, – плакал Вадим, – это моя мама, пожалуйста!

– Не получится, приезжай сам – вот адрес неотложки, – сухо ответил врач, привыкший к чужим слезам.

– Вы ей поможете? Скажите… Нет! Пообещайте!

– Мы сделаем всё возможное, – ответила спина спешившего врача.

– Вы обязаны!!!

Крик эхом отозвался на пустой лестничной площадке.

Дверь закрылась.

У Вадима началась истерика. Он горько рыдал сидя на полу. Разум говорил ему: слезами не поможешь, но он ничего не мог с собой поделать.

Странные мысли приходят в минуты горя. Вот и ему вдруг подумалось, что когда через несколько часов мама вернётся, то сильно расстроится из-за беспорядка на кухне. Шмыгая носом, роняя капли из глаз, он взял ведро, принялся чистить пол, стены, собирать осколки.

Вода в ведре стала красной.

Целое ведро маминой крови.

Он снова разрыдался. Так не пойдёт. Подставил голову под струю ледяной воды – чуток отлегло. Напился холодной воды. Но когда вытирался, почувствовал от полотенца запах ландышей – её запах. Опять заплакал. Окончательно помогли успокоиться, выписанные ему лекарства – бета блокаторы. Он нашёл отцовские сигареты – папа курил, когда выпивал, то есть часто. Вышел на балкон. Затянулся. Чуть не упал (с непривычки сильно закружилась голова), но вместе с дымом пришло лёгкое успокоение. Быстро оделся, деловито упаковал сменные мамины вещи в пакет, собирался было выходить, но вспомнил, что без денег. В шкафу нашёл старинную шкатулку, доставшуюся маме в наследство от бабушки – родители всегда хранили деньги в одном и том же месте – взял несколько купюр.

Вадим добрался до неотложки около девяти. И почему скорая всегда увозит пациентов не в ближайшую больницу, а обязательно в соседний район? На город наступал вечер – это особенно чувствовалось в длинной тенистой аллее, по которой нужно было пройти от остановки. Дневной жар отступил, лёгкий ветерок теребил лёгкую рубашку. Мимо шли в обнимку парни и девушки: улыбались друг другу, целовались. Маленькие дети звонко смеялись, подрезая прохожих на самокатах. У всёх всё здорово! Вечер шептал отдыхающим: "Жизнь прекрасна!".

Он не вписывался в эту идиллию. У него случилось горе.

Украдкой смахнув слёзы, вошёл в приёмную. На скамейках ожидали своей очереди бомжи, пьяная тётка спала прямо на полу, судя по запаху – ей не хватило сил добраться до туалета. Молодой гопник зажимал повязку на кровоточащем плече. У приёмной стойки никого не оказалось. Вадим знал, что ждать внимания в больнице, тоже, что ждать у моря погоды. Смело прошёл за дверь с надписью "реанимация".

– Молодой человек, а вы куда? – окликнула его немолодая женщина, похожая на уборщицу.

– Мою маму сюда привезли, я хочу знать, что с ней.

– Так ждите в приёмной!

– Я ждал больше часа!

Видно его ложь сильно напоминала правду, так как женщина мгновенно поверила, пообещала разыскать лечащего врача Ирины Крымовой и скрылась в дебрях больничного муравейника.

Вадим ждал двадцать минут, дважды выходил курить, договорившись с гопником, чтобы, если что, его позвали.

Из реанимации вышла высокая женщина с красивыми белыми волосами, убранными в тугой пучок. Он сразу догадался, что это к нему.

– Вадим Крымов?

– Да, это я.

– Я лечила вашу маму при поступлении, – она сделала небольшую паузу.

И тут он всё понял. То о чём нельзя даже думать в отношении родителей, то, что он гнал от себя прочь последние часы, то, что невозможно представить – произошло.

Вадим попятился:

– Лечили? Она умерла…

– Ваша мама поступила к нам в крайне тяжёлом состоянии – сердце остановилось ещё в пути. Мы пытались сделать всё возможное, но…

– Она умерла…

Он не слышал врача, ничего не видел вокруг, обо всём забыл. Перед глазами стояла фотография мамы – её любимая, где ей всего двадцать пять, где она в Крыму с подружкой, ещё не знает, что Крым станет её фамилией, ещё не знает его отца и его. Фотография медленно таяла в пустоте. Мама умерла.

Перед лицом маячила салфетка.

– Что?

– Я говорю, у вас кровь пошла носом, – сказала встревоженная врач.

– Ах, это… Извините, у меня бывает, – взял салфетку, утёрся, повернулся к выходу.

– Постойте, куда вы? Необходимо подписать документы!

– Конечно, как скажете, я всё подпишу… всё подпишу… конечно… как скажете…

Вадим шёл по уже почти тёмной аллеи, продолжая повторять какие-то оправдания. Не замечая этого, сел на скамейку. Подбежала крупная мохнатая собака, обнюхала его ногу, убежала. Всё, что его окружало, осталось где-то далеко – в другой жизни, в другом времени.

Ему было плохо.

Слёзы помогают пережить беду, но и им некоторые беды не под силу – слёз не было. Мыслей не было. Мамы не было. Внутри тихонько ныла боль ещё неосознанной утраты. Как же так? Ведь мама – вечный человек! Она может заболеть, постареть, уехать на неделю, но она не может исчезнуть навсегда. Это невозможно. Смерть и мама – две несовместимые вещи. Он мог бы привести миллион причин, по которым мамы не умирают, но логика рушилась, разлетаясь в пыль перед стотонной безапелляционной действительностью.

– Вот ты где! Еле нашёл. Держи пивасег – тебе нужнее…

Перед Вадимом стоял раненный бритый гопник из неотложки, протягивал тёмную бутылку "Девятки":

– Спасибо, – Вадим взял бутылку, отпил.

Гопник сел рядом:

– Друган, я слышал врачиху. Блин, хреново тебе…

– …

– Хорошая была у тебя мамка?

– Да.

– Вот бескозырка… У меня тоже мамка недавно померла, но я не особо жалею – она меня в детстве продала за ящик водки…

– …

– Ну, ты, короче крепись – всё проходит и это пройдёт! Я отваливаю… Не грузись!

Гопник ушёл.

Странно, но Вадиму отчего-то стало легче: от креплёного ли пива, корявых слов ли поддержки? Кто знает… В эту минуту он осознал, внутренне принял невыносимую, ужасную правду – мама умерла.

Навсегда.

Она не вернётся.

История закончилась. Страница перевернулась.

Мама = смерть.

Мамы нет.

Точка.