Текст книги "Отродье. Охота на Смерть"

Автор книги: Владимир Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

Друг с трудом сфокусировал взгляд, глотнул воды, еле слышно кашлянул – с неимоверным усилием медленно приблизился.

– Я… я… я… я…

Вадим как-то сразу догадался, что обмороженный друг не сможет сказать ничего внятного.

– Да, я тоже… очень замёрз… но нам надо плыть… тут немного осталось! Я знаю это место… метров через сто будет берег… а там и до наших рукой подать!

– Нннне… Не… Нее… – забормотал Могила.

– Соберись! Мы должны доплыть!!! Давай!

Вовка, каким-то чудом держащийся за каменный выступ безразлично опустил глаза, всем видом показав, что подчиняется. Волны непроизвольных мышечных сокращений гуляли по его тщедушному телу. Вадим хлопнул его по плечу, про себя отметив, насколько друг холодный.

То ли открылось второе дыхание, то ли произошёл выброс адреналина, но ему стало немного теплее, прибавилось сил. Вадим, можно сказать, не плыл, а просто держался на поверхности реки, но даже так Вовка за ним не поспевал. Он решил немного отплыть вперёд, чтобы разведать путь. Метров через двадцать дно ещё не прощупывалось, зато длинные водоросли вполне ощутимо принялись цепляться за ноги – хороший признак, скоро берег! Он вернулся к другу, подплыл поближе, решив ему подсобить, но как только Вовка попытался за него уцепиться, Вадим молниеносно пошёл ко дну, испугался, инстинктивно оттолкнул товарища.

– Давай… Давай… У нас получится… Там уже берег…

Вовка прикрыл глаза, слишком медленно передвигая руками. Вадим снова начал замерзать. Отплыл буквально на два метра от товарища, обернулся, но никого не увидел… Сначала он не мог понять, что произошло… Время в очередной раз замедлило бег.

Тишина.

На гладкой поверхности воды неохотно лопнули три пузырька.

Вадим пришёл в себя. Бросился туда, где ещё секунду назад цеплялся за поверхность и саму жизнь верный друг. Откуда-то появились силы. Нырнул – ничего. Отдышался. Нырнул. Ещё раз. Ничего. Ещё раз. Он нырял снова и снова, погружаясь в глубину, как в невыносимую правду: друзья погибли, их больше нет, и спешил побыстрее вынырнуть, тем самым не соглашаясь поверить в это.

Слёзы смешались с речной водой.

Нырнув в очередной раз, он вроде бы что-то нащупал, но не смог ухватиться, а когда вынырнул, в висках страшно стучало. Провёл рукой по лицу – кровь. В носу стало тепло. Кровь тёплым ручейком спускалась к губам, попадала в рот, оставляя солоноватый привкус. Кровь из носа шла у него с раннего детства: врачи поставили диагноз "повышенное внутричерепное давление". Вадим знал, если продолжит нырять, то вскоре потеряет сознание. Сглотнул огромный ком, образовавшийся в горле. Нахмурился, а затем захныкал как маленький:

– Вовка… ты прости меня, пожалуйста… Я… веришь, нет? Никогда тебя не забуду… И тебя Мишка… простите…

Что произошло дальше, он почти не помнил. Внутренне Вадим снова и снова переживал невыносимую, совершенно нереальную боль утраты лучших друзей, поверить в которую окончательно никак не получалось. В то же время на полном автомате доплыл до берега, выбрался на скользкую землю, поцарапался об ивовые ветки, когда спешно продирался прочь от реки-убийцы, немного посидел на границе старого леса, вздохнул, встал, пошёл искать дорогу к лагерю. На прощание обернувшись, он заметил, что в мире стало намного светлее: вот-вот поднимется солнце, прогонит серый туман и возможно всё будет как раньше. Друзья, перепачканные зубной пастой, проснутся в душном корпусе, вдали заиграет горнист, помятый вожатый Костян с лёгким перегаром хмуро позовёт пацанов на завтрак… "Это просто страшный сон… это не может быть правдой" – повторял Вадим, медленно двигаясь сквозь тёмный лес. Он не видел ничего вокруг, часто спотыкался. Наконец под ноги сама собой метнулась заросшая тропинка. Ему почему-то показалось, что она непременно приведёт туда куда нужно.

Минут через пятнадцать мысли немного успокоились, голова прояснилась. Наверное, подсознание приняло жуткую правду, переварив всё произошедшее. Вадим сильно переживал, перед глазами то и дело всплывали улыбающиеся лица друзей, но теперь он мог думать не только о них. Во-первых, зоркий мальчишеский глаз определил, что он забрёл в старую часть леса. Одряхлевшие деревья, как древние старушки, измученные артритом и псориазом, тянули к небу кривые ветки, даже летом теряя бледную листву. Стволы уже отошедших в мир иной гигантов, превратились в непроходимые преграды, но неизвестно кем вытоптанная тропа, ловко лавировала между ними, иногда балансируя на краю глубоких дурно пахнущих ям, иногда почти теряясь под завалами гниющего валежника. Во-вторых, он понял, что раньше никогда здесь не был. Удивительно, в этой части леса совсем не рос папоротник, на ум тут же пришли слова бабушки: "Лес без папоротника – дурной лес". Поёжившись, Вадим ускорил шаг.

Будто услышав его тревожные мысли, то тут, то там начали появляться широкие махровые кусты папоротника. Рядом со старыми деревьями возникли тоненькие стебли юных берёзок и ещё более тонкие веточки молодой черёмухи. Постепенно светало и в лесу. Вадим немного успокоился, начав снова обдумывать всё произошедшее этой ночью, когда тропинка резко отклонилась в сторону, буквально вытолкнув его на голую поляну, покрытую чёрными прошлогодними листьями.

Что-то хрустнуло под ногой. Во влажной листве белела кость. Вообще-то, ничего удивительного – любой лес кишит костями бездомных собак, кошек, заблудившихся коз и неизвестных птиц, но Вадим сразу понял – кость принадлежала человеку. Это была нижняя челюсть – точно такая, как гипсовый макет, показанный им учительницей на уроке биологии. Ряд узких неровных передних зубов, небольшие клыки и крупные жёлтые коренные зубы. Если это возможно, замёрзший парень похолодел ещё больше. Поднял глаза. Остолбенел. Перед ним на кроне мощного столетнего кедра возвышалась избушка. Деревянные стены почернели от времени, сливаясь в утреннем сумраке с тёмной зеленью кедровых иголок. Избушка, расположенная в трёх метрах от земли, выглядела чрезвычайно старой. Крышу покрывал толстый слой пожелтевшей хвои, вместо трубы зияла дыра, окна давно лишились не только стёкол, но и ставней, сгнившая дверь висела на одной петле.

От старого дома веяло смертью.

Все посторонние мысли мгновенно покинули голову. Захотелось как можно скорее уйти отсюда подальше, желательно не оборачиваясь. Бежать. Быстрее бежать! Сердце бешено забилось в груди. Вадим, стараясь не издавать ни единого звука, медленно отвернулся от избушки, сделал шаг, ещё один… Под ступнёй подло хрустнула ветка. Никогда прежде он не слышал столь громкого хруста.

В тот же миг всё в мире изменилось.

Вечно трепещущие, даже в безветренную погоду, листья осины замерли. И без того молчаливый лес, онемел. Скудное тепло летнего утра испарилось.

Время остановилось.

Вадим увидел пар от собственного дыхания и одновременно почувствовал спиной чей-то взгляд. Внутри шелохнулось плохое предчувствие. Обострённые чувства закричали о страшной, ни с чем несравнимой угрозе. Он понял, что ни в коем случае нельзя оборачиваться, вернее, он откуда-то это знал. Вадим побежал. Никогда ещё ему не приходилось так быстро бегать. Не разбирая дороги, разбивая ноги об острые шишки, царапая плечи о сухие ветки кустарников, он нёсся прочь от избушки, осознавая, что живущий в ней призрак не отстанет. Что-то подсказывало ему – это игра. Он – обречённая мышь, которая рано или поздно надоест играющему. Жизнь, казавшаяся до сегодняшней ночи бесконечно длинной, теперь сжалась до партии в ужасную забаву, где, в общем-то, всё уже ясно.

Вадим бежал, наклонив как можно ниже голову, чтобы и краем глаза не видеть происходящего вокруг. Враждебный лес пришёл в движение. Из темноты на него смотрели сотни злобных глаз, кто-то шипел в кустах. Корни неожиданно поднимались из почвы, расставляя опасные капканы. Ему было так страшно, что нет слов, способных это передать. На ум пришла старая молитва, которую, сбиваясь, забывая слова, он принялся повторять снова и снова. Все душевные силы были вложены в эти простые слова.

Холодные щупальца прикасались к голой спине, действуя, как кнут действует на загнанную лошадь. Шестое чувство подсказывало Вадиму, что призрак рядом: сейчас справа, а через долю секунды совсем рядом – позади, дышит в затылок могильным холодом. Однажды Вадим даже пробежал сквозь привидение. Тело, на какую-то мизерную долю времени, умерло: сердце неожиданно остановилось, лёгкие опустели, он физически почувствовал, как его плоть гниёт, рассыпаясь в прах. Он стал трупом – холодным, не имеющим никакого отношения к живому миру, но что-то его здесь задержало, а затем много десятилетий спустя, он забыл себя, смешавшись с землёй, став частью древнего леса.

Взмах ресниц.

Он вернулся. Молодое сердце быстро качает кровь, лёгкие исправно обогащают её кислородом. Жив? Надолго ли?

Вадим трижды падал. Уже приближаясь к земле, с силой зажмуривался, чтобы ни в коем случае не увидеть лицо смерти. Перетерпев первый всплеск боли, отползал в сторону, поднимался на четвереньки, закрывая глаза ладонями, несколько шагов хромал и снова переходил на бег. Призрак хохотал. Звуки совершенно не походили на смех, скорее на писк железа по стеклу, но Вадим откуда-то знал: призрак доволен, ему нравится играть, он потешается над жертвой.

Бешеная гонка продолжалась.

Вконец запыхавшись, растеряв остатки сил, покалечившись, он понял, что если вновь упадёт – не сможет подняться. И, конечно, падал. И, как ни странно, снова вставал. Кровь уже без остановки хлестала из носа. Поддразнивая игрушку, призрак прикоснулся к его плечу. Плечо обожгло адским холодом. Вадим ахнул, ничего не смог с собой поделать, непроизвольно покосился на руку. Туман. Тот самый туман, забравший сначала Мишку, а затем и Вовку, клубился справа от него. Непонятно как, но от тумана шёл пар или дым, под которым пряталась прозрачная ладонь с костяшками пальцев. Ужас, охвативший его, не имел единиц измерения. Почти сходя с ума, почти теряя сознание, Вадим побежал быстрее.

Корень.

Большой, узловатый, коричневый корень, похожий на червя. Только что его здесь не было.

Падение.

Лёгкие, в которых наверняка из-за переохлаждения уже началось воспаление, отозвались жгучей болью. Челюсть, приземлившаяся на свежий пенёк, страшно цокнула. Вывернутое запястье противно заныло. Саднили ободранные колени. От разнообразных видов боли, одновременно навалившихся на него, на глазах навернулись слёзы. Вадим сел, оказавшись в небольшой норе, образовавшейся в корнях огромного дуба. Не отдавая себе отчёт в том, что делает, осмотрелся. Мерзко захихикав, на крошечной поляне перед старым деревом возник призрак. Вадима парализовало, как кролика парализует взгляд удава.

Дым или пар, окутывающий призрачный силуэт, медленно спадал на землю. Внутри туманного силуэта призрачные языки сплетались в странный узор, то уплотняясь, то напротив, рассеиваясь. Вадиму казалось, что если моргнуть, наваждение исчезнет, став призраком тлеющего костра, кем-то забытого в чащи. Он моргал, но дух мертвой девочки не исчезал. Теперь стало совершенно ясно, что перед ним именно та девочка, о которой рассказывала старая повариха. Худенькое тело, тоненькие ручки, жиденькие косички с бледными поникшими бантиками на концах. Платье в горошек еле заметно трепетало на потустороннем ветру. Но самое страшное – это лицо привидения. Вадим почувствовал, как его сердце сбилось с ритма, когда из тумана показалось её лицо. Правильные черты, узкие поджатые губы, чуть вздёрнутый нос и…

Злые.

Очень злые.

Бездонные чёрные дыры вместо глаз.

Он пытался зажмуриться – безрезультатно. Смерть, ад, пустота или чёрт знает что ещё смотрело на него сквозь эти дыры в голове, парализуя тело, уничтожая душу. Вадим почувствовал, как из него уходит жизнь. Это было столь яркое пронзительное сосущее ощущение, что в нём взбунтовались остатки желания быть живым – и вырвались наружу, бессмысленным, бесполезным последним криком умирающего человека.

Крик ночной птицей пролетел сквозь вековой лес, унося с собой остатки надежды.

Вадим затих, полностью обессилив. Сжался в комок. Завалился на бок. Ничего не значащие слёзы потекли из глаз, падая в мягкий мох. Глаза мальчишки остекленели. Призрак ещё некоторое время постоял над голым телом, развернулся и медленно полетел прочь.

От земли отделились две призрачные сферы. Если бы он их увидел – без сомнения узнал. Они еле заметно светились тёплым светом недавней жизни. Ненадолго задержались рядом с Вадимом, попрощались и неспешно отправились вслед за новым провожатым. Зачем торопиться, если впереди вечность?

Глава N2. Арина

1

Арпеник проснулась от привычной трели будильника, мгновенно вынырнув из сна. Несмотря на то, что всю ночь ей снились странные незнакомые люди, которые говорили что-то важное, что-то, отчего у неё тревожно заходилось сердце, чувствовала она себя более чем прекрасно. Сладко потянувшись на мягкой перине, Арпеник учуяла вкусный запах гренок из кухни, про себя похвалила за заботу младшего брата, улыбнулась солнечному зайчику, проникнувшему в комнату сквозь тяжёлые портьеры, встала. Больше всего на свете она ценила комфорт, а ещё обожала хорошо поспать, именно поэтому с такой тщательностью обставляла спальню. Здесь всё располагало к отдыху, дышало уютом. Босые ноги привычно утонули в нежном ворсе прикроватного коврика. Заколка для шикарных длинных волос угольного цвета отыскалась в крошечном шкафчике, стоящем опять же поблизости. На нём её дожидался высокий бокал наивкуснейшего гранатового сока, приготовленный заранее – с вечера. Девушка сделала небольшой глоток, поморщилась и снова повалилась на кровать – эти первые минуты в начале каждого дня значили для неё чрезвычайно много: «Как встретишь новый день, так его и проведёшь!» – говорила мама. Она снова улыбнулась: без причины, просто, потому, что всё было хорошо, и окончательно забыла тревожные ночные сны.

В дверь настойчиво постучали:

– Сестра, давно пора вставать! Смотри – опоздаешь! Нехорошо…

– Я уже встала, спасибо за завтрак!!! Я тебя люблю!

Брат – ортодоксальный армянин, не позволял себе вольности зайти в её спальню и увидеть сестру в ночной одежде с распущенными волосами, но и, не видя его лица, она знала – он улыбнулся.

Их родители погибли больше десяти лет назад, оставив брата с сестрой одних на всём белом свете. Арсену в тот год исполнилось всего двенадцать, но он, как полагается мужчине, принял на себя заботу о чистоте фамилии и чести сестры: встречал её по вечерам, не позволял надолго оставаться наедине с мужчинами, приводил потенциальных женихов. Поначалу её это сильно раздражало. Она пыталась объяснить Арсену, что они живут не в Армении, а в Москве, где свои законы, на дворе двадцать первый век, в котором женщина не только жена и мать, да и вообще она старше его на пять лет – ничего не помогало. В конце концов, Арпеник смирилась, а брат начал закрывать глаза на её мелкие нарушения традиций. Единственное, в чём они никак не могли прийти к согласию, это то, что в двадцать семь лет сестра всё ещё не вышла замуж. Вот и теперь Арсен вернулся к излюбленной теме:

– Сегодня вечером к нам в дом придёт Сурен. Постарайся не задерживаться на работе. Я долго его уговаривал! Сурен из хорошей семьи, его многие знают и уважают. Он станет хорошим мужем и отцом.

– Брат, а Сурен случайно не тот толстяк со дня рождения Сури Азганун?

– Да, он самый, – донеслось из коридора.

Арпеник вспылила, в одной полупрозрачной сорочке, зная, что это заденет брата, распахнула дверь спальни:

– Ты шутишь? Этот потный мужик? А ты в курсе, что две его бывшие жены наплевали на традиции и развелись с ним?

Арсен отшатнулся, с ужасом окинув взглядом её смелый наряд, отвернулся, напрягся, помолчал, грубо кинул через плечо:

– Ты, сестра, совсем стыд потеряла! Ты – старая дева! К нам в дом скоро совсем мужчины ходить перестанут! Сегодня вечером ты встретишься с Суреном и будешь мила – это не обсуждается. – Арсен, не оборачиваясь, схватил свою сумку с трельяжа, хлопнул дверью – уехал на работу.

– Счастливого пути! – искренне пожелала ему Арпеник, сегодня ничего не могло испортить ей настроение.

Не успевшие остыть гренки оказались потрясающе вкусными. В отличие от большинства своих русских подружек, она не истязала себя бесконечными диетами, чтобы в двадцать семь лет пытаться влезть в одежду сорок четвёртого размера, которую носила в четырнадцать. Да, Арина, как её звали русские, была полноватой. Не толстой, а именно полноватой. Про таких как она, в прошлом говорили "кровь с молоком". Красивое овальное лицо с естественным румянцем, огромные карие глаза, обрамлённые длиннющими ресницами, смуглая, словно всегда загоревшая кожа, подтянутая грудь третьего размера, хоть и не шестидесятисантиметровая, но вполне приемлемая талия – всё это вкупе с покладистым характером и незаурядным чувством юмора делало её эффектной женщиной. Общее впечатление не портила даже миниатюрная горбинка на носу. Арина знала себе цену.

Подчеркнув правильные черты лица небольшим количеством косметики, она была полностью готова. Девушка вспомнила, что сегодня вторник – грудничковый день, её самый любимый день недели, ещё раз улыбнулась и выпорхнула на улицу.

Дорога до поликлиники номер сто один, где она работала педиатром, занимала около часа – они с братом жили на окраине. Ей нравилось московское метро. Во-первых, там можно узнать все веяния современной моды, рассматривая разномастных пассажиров, мысленно примеряя их гардероб на себя. Во-вторых, Арина любила читать. В их век огромного скопления разнообразных медиа: на любой вкус и цвет, чтение мало кого привлекало, но вопреки моде, Арина любила читать, с головой погружаясь в книжные миры, под безумный аккомпанемент метро. Ну и, в-третьих, если удаётся занять сидячее место, в метро здорово подремать.

Дважды сменив линию, через сорок пять минут, проведённых под землёй, Арина вышла на свежий воздух на станции "Пролетарская". Ветер дул со стороны Москва-реки, которую отсюда не рассмотришь, принося с собой влажную свежесть. Апрельское солнце достаточно высоко поднялось над городом, чтобы ей стало жарко в плаще. Залюбовавшись одиноким облаком, она ещё немного постояла, подождала, пока спадёт поток пассажиров, и только потом летящей походкой направилась в нужную сторону.

Вдоволь надышавшись свежим воздухом, прогулявшись по Крутицкому Валу, Арина ступила на первую ступеньку лестницы, ведущей в поликлинику. На работу как-то сразу расхотелось. Вдобавок ко всему, несмотря на то, что она вышла как обычно и абсолютно не торопилась – приехала раньше, часы утверждали, что до начала смены оставалось около двадцати минут.

Спасительно зазвонил телефон:

– Аришенька, здравствуй! Ты где?

Девушка улыбнулась мобильнику. Звонила её напарница, – медсестра Галина Григорьевна, немолодая добродушная матрона, больше всего любящая в этой жизни три вещи – детей, сладости и сплетни. Поводом для звонка, наверняка, стала одна из этих слабостей.

– Галина Григорьевна, а я уже скоро буду, что-то стряслось?

– Нет-нет! Всё как обычно… Разве что… Я же с шести утра на дежурстве, совсем замоталась в регистратуре и что-то так сладенького захотелось… Не в службу, а в дружбу, купи по пути упаковку моего любимого Овсяного…

– Конечно, куплю! Я, признаться, и сама с удовольствием с вами почаёвничаю за обедом! Галина Григорьевна, а давайте ещё возьмём немного халвы… Вы сейчас сказали про сладкое, и мне сразу почему-то захотелось халвы…

– Ариночка, ты моя спасительница! Как же я люблю, когда наши смены совпадают! Вчера, представляешь, поставили вместе с этой рыжей – ну, новенькая Лизка. Худая как палка и, видно, без мужика – злая как собака: на детей кричит, матерей оскорбляет, на меня всю смену смотрела как на врага народа. Как хорошо, что сегодня с тобой дежурить…

– Я тоже вас очень люблю! Скоро буду! – Арина снова улыбнулась: да, если весь день пройдёт не хуже чем начался – это будет чертовски хороший денёк!

Пятнадцать минут спустя девушка, поправляя изрядно потолстевшую сумку, с трудом открыла тяжелейшие двери детской поликлиники. "И кто придумал поставить здесь настолько тяжёлые двери, ведь дети никогда в жизни их не откроют!" – успела подумать она, прежде чем вошла в мир полный отчаянного плача, гула голосов и других звуков, которые невозможно идентифицировать.

Приёмный покой, как обычно по вторникам, заполнили десятки разномастных колясок, мамаши с розовыми и голубыми свёртками чинно выхаживали по залу, делились новостями в очереди у окошек регистратуры или сдавали одежду в гардероб – вот она, её любимая работа! Оставшись незамеченной, Арина прошмыгнула на лестницу, ведущую на второй этаж и дальше по коридору в огромный зал ожидания, где успели обосноваться первые пациенты. За крупной кадкой с разросшимся деревом лимонника она увидела знакомое лицо – Катерина принесла сына – Борю.

Внутри тридцать восьмого кабинета было тепло. Увы, создать атмосферу уюта в больничном кабинете практически невозможно. Сколько они с коллегами не просили главврача во время ремонта поклеить бактерицидные обои, он как человек старой закалки настаивал на обычной побелке. В итоге единственным атрибутом комфорта оставалось тепло, которого, правда, из-за старых насквозь продуваемых окон, тоже недоставало. Белое строгое убранство её рабочего места эмоционально подавляло, даже пёстрые игрушки для пациентов, сидели присмиревшие, не живые. Отогнав прочь неприятные мысли, о том, что скоро придёт лето и придётся распечатывать старые окна, в щели которых осенью они натыкали почти килограмм ваты, Арина бодро поприветствовала напарницу, что-то изучающую в пухлой карте больного:

– Галина Григорьевна, а вот и я! – нахмурилась. – Ах, как мне жаль, но в магазине кончилось овсяное печенье и вся халва… Пришлось взять сушки…

Немолодая медсестра поражённо сняла очки в толстой оправе:

– Ариночка, но как же так…

Арина засмеялась:

– Галина Григорьевна, мне так нравится над Вами подшучивать! Вы верите всему как ребёнок! Ну, я же пошутила!!! Всё взяла и Ваше любимое овсяное с кусочками шоколада, и халвы, и конфет, и даже мой любимый чай Каркаде! Так что ждём обеда!

Медсестра смущённо заулыбалась, поправив пепельно-голубые волосы:

– Спасибо, ты у нас настоящее золото…

– О, а Вы покрасились? Вам очень идёт!

– А тебе не кажется, что это как-то… Не знаю… Эээ… слишком? Мой-то уехал на охоту, завтра вернётся, не знаю, что и скажет…

– Не волнуйтесь, – Арина приселяя рядом на кушетку, – ему с вами фантастически повезло. Вы такая эффектная женщина и в самом расцвете! Цвет, конечно, яркий, но весной не страшно немного поэкспериментировать! Через месяц снова покраситесь! Но вам хорошо…

Галина Григорьевна глубоко вздохнула, а когда улыбнулась, все морщинки на её некогда красивом лице как лучики солнца пришли в движение:

– Спасибо тебе, дорогая.

Арина вспомнила свою бабушку. Совершенно другую – непохожую на эту добрую пожилую женщину ни внешне, ни по характеру, но бабушка улыбалась так же – словно лучилась внутренним светом. Её тело не нашли под обломками дома в Армении после землетрясения. В могиле бабушки ничего не было, только обелиск с фотографией.

Она встала, поправила накрахмаленный халат, в который успела переодеться, состроила крайне серьёзную гримасу:

– Что ж, больные заждались. Мадам, Вы, полагаю, готовы приступить к работе?

– Точно! Когда ты это делаешь – не устаю удивляться! У тебя талант парадировать людей! Точь-в-точь рыжая Лизка! Ох, вот же стерва… Я думала, вчерашняя смена никогда не кончится…

– Гм, разговорчики!!! – ещё более надменно произнесла Арина, и они вместе рассмеялись.

Палец привычно лёг на кнопку. Над входом в их кабинет зажглась надпись "Войдите". В дверь постучали. Обе женщины стали серьёзными, заняв места за столами, повёрнутыми друг к другу.

Но показная серьёзность, во всяком случае, с лица Арины, мгновенно сошла, как только в кабинет нерешительно протиснулась Катерина Иванова. Есть в мире женщины, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять – одиночки. Катерина относилась именно к ним. Слишком крупные бёдра, слишком узкие плечи, крошечная, почти мальчишеская грудь, затравленный взгляд бесцветных глаз, волосы – пакля, плохо сидящая одежда. Но что-то присутствовало в этой девушке без возраста, что заставляло её уважать. Одна из пациенток однажды рассказала её историю. Несколько раз пыталась выйти замуж – безуспешно, отчаявшись, решила рожать одна. Долго не могла забеременеть, ещё дольше лечилась, а когда зачатие произошло, потеряла ребёнка, следом второго, но не отказалась от мечты. В третий раз врачи положили её на сохранение после первого месяца. Она так и пролежала до конца срока, практически не вставая с кровати, плюнув на неплохую работу и, в общем-то, на себя тоже. Боря родился слабеньким, недоношенным с кучей всевозможных болячек. Акушерка попыталась было склонить Катерину к отказу от бесперспективного малыша, но мгновенно пожалела об этом, получив книгой по голове. Персонал роддома не желал вслед этой парочке здоровья и "приходите к нам ещё" – все понимали, что вряд ли новорождённый протянет больше месяца, да и здоровье матери явно было подорвано.

Арина ничего этого не знала, когда в первый раз познакомилась с Катей и Борей, а потом, узнав их историю, долго недоумевала: как этой женщине удалось в считанные дни выкормить недоношенного синего малыша в крупного розовощёкого красавца с покладистым характером.

– Можно? – вошедшая нерешительно опустила неподъёмную сумку с детскими вещами на пол.

– Катерина, доброе утро! – расцвела в улыбке Арина, – конечно, конечно, заходите! А мы вас, можно сказать, потеряли. Вы у нас две недели не появлялись!

– Простите, бабушка приболела, пришлось съездить к ней в Омск, – тихий еле слышный голос мамы Бориса сделался ещё тише, – Омск далеко, мы ехали на поезде вот, боюсь, как бы сын не разболелся…

Арина пристально посмотрела на неё, услышав совсем другую фразу: "У меня совсем нет денег, поэтому пришлось везти сына в холодном плацкарте, где совсем не место для таких маленьких". Она решила поддержать её, вселив немного бодрости, понимающе улыбнулась, забрала свёрток с сыном из рук, энергично сказала:

– Ну, зная вашего Бориску, зуб даю, что он не расхворается! Он ведь у вас богатырь!!!

– Это да, – тень счастья на усталом лице.

Руки ощутили приятную тяжесть – малыш активно набирал вес, что в отношении грудничков всегда говорит об одном: у ребёнка всё идёт прекрасно. Развернув свёрток, Арина физически почувствовала, как её заполняет ощущение полного счастья. С ней это происходило постоянно. Именно благодаря этому чувству она полюбила свою низкооплачиваемую работу, спешила на неё и вот уже сколько лет, не рассматривала вариантов смены деятельности.

Боря серьёзно посмотрел прямо в глаза, для солидности покряхтел, отвернулся. Она немного наклонила его, чтобы он увидел маму, после чего, успокоившись, малыш снова встретил её взгляд, задумался, а затем неожиданно заулыбался. Улыбка ребёнка – одно из немногих чудес, оставшихся на земле. Пройдёт немного времени, и Боря узнает, что люди лгут, сам научится врать в ответ, узнает подлость, зависть и злость, научится улыбаться, чтобы заполнить неудобную паузу в беседе, чтобы смутить оппонента, чтобы скрыть настоящие чувства. Всё это обязательно произойдёт, но сегодня в его улыбке сияла лишь благодарность за то, что неизвестная тётенька держит его аккуратно, не пугает, говорит что-то непонятное мягким приятным голосом, не уносит далеко от мамы и даже улыбается в ответ почти как мама.

Раздев Борю до тоненькой распашонки, Арина для галочки положила его на весы, хотя опыт уже всё ей рассказал о здоровье маленького пациента. Вес – около пяти кило, несмотря на то, что малыш слишком горячий – это из-за стеганого одеяла, в котором его принесли, на самом деле температура в норме. Несколько красных прыщиков на щеках – скорее всего диатез: мать начала прикорм, видимо, с фруктовой смеси, которую теперь лучше заменить. Внимательно рассмотрев нежную кожу на спинке и попе, Арина удовлетворённо улыбнулась сначала мальчику, а потом его маме:

– Что я могу сказать? Всё в норме: растём, улыбаемся, не болеем! – заметила тень сомнения на лице Катерины и поспешно добавила, – ваша поездка не повредила ребёнку, не волнуйтесь.

– А прыщики?

– Обычный диатез! Почитайте дома в Интернете – это случается со многими детьми. Вы, кстати, сделали все необходимые прививки?

– Конечно! А как же иначе!

– Ну, тогда и вовсе не о чем переживать! – Арина мастерски спеленала Борю, который явно этого не одобрял: нахмурился, забавно сведя почти незаметные бровки, но промолчал. Ей нравились покладистые груднички, которые не впадали в истерику по любому поводу. Передала его матери, села за стол, – Катерина, есть кое-что, о чём мне хотелось бы с вами поговорить…

Катерина вздрогнула, побледнев ещё больше, став почти зелёной:

– О боже, я так и знала что с ним что-то не так…

– Нет. Повторяю, с вашим сыном всё хорошо. Меня больше настораживает ваше самочувствие. Я думаю, вы и сами заметили вот эти круги под глазами, в прошлый ваш визит их не было. Такие круги без причины не появляются, скорее всего, либо печень, либо сердце… Вы давно сами ходили на приём?

– Я?.. Да, что вы… Просто не выспалась…Со мной всё хорошо… Правда!

Арина поняла, что она врёт. Люди всегда, когда врут, добавляют: "правда", или "честное слово". Дело вовсе не в плохом сне, мама Бори болела и знала об этом, но отчего-то отказывалась от помощи:

– Катерина, вы действительно плохо выглядите. У вас здоровый красивый мальчик, но ему нужна здоровая сильная мама, чтобы вырасти. – Вы обязаны показаться врачу.

– Да, да… Я поняла… Спасибо! Мы можем идти?

– Конечно, мы ждём вас через неделю. Катерина, позаботьтесь о себе!

– Угу.

– До чего же настырная! Ведь наверняка никуда не пойдёт, а если у неё что-то серьёзное? Я, например, подозреваю кровотечение! – в сердцах воскликнула Арина, когда Катерина с младенцем на руках вышла из кабинета.

– А ты разве не знаешь? У неё запущенная феохромоцитома.

Девушка поперхнулась сладким чаем:

– Как?!!

– Мне на прошлой неделе рассказала онколог из женского, говорит: пациентка, чтобы сына не забрали в опеку, попросила не ставить её на учёт, – Галина Григорьевна достала из-под стола припрятанное вязание и принялась ловко орудовать спицами.

– Бог ты мой…

Арина несколько долгих секунд приходила в себя, а затем подскочила, выскочила из кабинета, чуть не сшибив следующую мамашу, побежала на первый этаж. Она догнала Катерину лишь у гардероба, когда та уже застёгивала молнию на длинном поношенном и явно дешёвом пуховике.