Текст книги "Сто лет безналом"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

– Так меня туда и пустили!

– То-то! – радостно оскалился Посох. – Я тебе еще столько всего рассказать могу – за голову схватишься! Ты меня начальник в раж вогнал – остановиться не могу! Я ведь о своей жизни никому не обмолвился! Накопилось во мне… Как сказали бы не безызвестные Ильф и Петров: Остапа понесло!

– Так ты и их знал?

– Доводилось встречаться… А Остап: кепка, шарф, тельняшка – типично жиганский фасончик! Урки в то время другой прикид носили…

– Слушай, Дубов, а в чем разница между урками и жиганами? Чего-то я в толк не возьму: и те и другие вроде как в авторитете были, самая верхушка – паханы, если не ошибаюсь. И чего не поделили?

– У-у-у, как все запущено! – удивился Прохор. – Неужели в ваших школах ментовских историю криминального мира не преподают?

– Не, я высшей школы не кончал, после армии в милицию пошел, – ответил Егоров.

– Скорее всего, там этого и не преподают! В Союзе же преступности почти нет, – язвительно произнес Кадуцей, прищурив один глаз. – Скоро коммунизм построим! Изживем преступников как класс! С восемнадцатого года это слышу, но…

– Ладно тебе ерничать! – попросил майор. – Давай, трави про урок и жиганов!

– Эх, начальник, и чего я сегодня такой добрый? – продолжал паясничать Прохор. – Ладно, слухай сюды: жиганами еще на царской каторге называли проигравшихся в пух игроков, босяков, оставшихся без гроша за душой. Позже это погонялово приклеилось просто за «горячими» бродягами. Жиганы – высшая каста, этого у них не отнять. Не каждый бродяга мог называться жиганом, это нужно было заслужить. Но, – Прохор сделал многозначительную паузу, – жиганы и уркаганы все еще единое целое! Уркаган мог быть жиганом, расслоение произошло позже, после восемнадцатого года. После революции начался бардак, и те, кто поумнее, смылись за рубеж с отступающими белогвардейцами. В основном отвалила воровская масть высшего класса: марвихеры, медвежатники, фармазонщики… Тот же Шныра, едва только все зачалось, отвалил первым пароходом в Германию.

– А ты чего остался? – спросил Егоров.

– Да я как-то набегался в свое время по заграницам, да и интересно было, чего получится. Так, на чем я остановился? – Прохор почесал затылок. – Ах да… но свято место пусто не бывает – в преступники полез разный сброд: от мелких разорившихся лавочников, до отставных царских офицеров, не пожелавших покинуть державу. Вот в основном из этих офицеров, имеющих боевой опыт, прошедших первую мировую и гражданскую, возникла каста новых жиганов…

– А почему жиганов? – не понял Егоров.

– Потому, что грабили они по-жигански, в борзую, с фарсом… Им просто нечего было терять. Работали красиво и жестоко… Они потеснили на воле старорежимных авторитетов, сидельцев со стажем, урок… Воровская масть не могла так просто сдать свои позиции и почалось…

17 июня 1927 г.

Ростов.

Из раскрытых нараспашку дверей булочной распространялся по улице чудесный аромат свежевыпеченного хлеба. Мимо магазина, сглатывая на ходу слюни, спешили по своим делам «счастливые» граждане молодой страны Советов. Экономика трещала по швам, и не каждый гражданин мог позволить себе купить буханку свежевыпеченного хлеба. Люди отворачивались и старались побыстрее пробежать мимо благоухающей лавки. Немного в стороне от основного потока прохожих, возле большой стеклянной витрины неспешно прогуливался сутулый мужчина, одетый, несмотря на жару, в новенький серый, но сильно помятый пиджак-елочку. Его глубоко посаженные колючие глазки, спрятанные под маленьким козырьком кепки-восьмиклинки, выхватывали из толпы цивильно одетых нэпманов. Цепкий взгляд сутулого уверенно скользил по оттопыренным карманам, сумкам и портфелям состоятельных прохожих. Однако сутулый отчего-то медлил, не решаясь проверить содержимое этих самых карманов, сумок и портфелей. Видимо, его что-то не устраивало. Мужчина нервно передергивал узкими плечами и бесцельно шевелил засунутыми в глубокие карманы брюк кулаками. При ходьбе его хромовые, искусно зашпиленные третями «прохоря»,[66]66
  – Прохоря – сапоги. Зашпиленные третями – собранные специальным образом в гармошку (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] негромко поскрипывали в такт шагам. Заметив невдалеке шайку беспризорников пристающих к прохожим, сутулый нарочито небрежной походкой двинулся к малолеткам.

– Чё барагозите, босяки? – процедил сквозь зубы сутулый. – Канайте отсюда! Вы мне всю малину поломали! Нормальный терпила, как только вашу кодлу шпанюковскую заметит, так сразу за карман хватается…

– А нам урки не указ! – непочтительно перебил вора старший в кодле – пацан лет пятнадцати. – Мы под Сеней Бароном ходим! – он нагло ухмыльнулся, сверкая золотой фиксой.

– Так вы сявки жиганские? – запоздало понял сутулый.

– Дошло, наконец, – обрадовался фиксатый, теребя кончик длинного белого шарфа, обмотанного вокруг шеи в несколько раз, – ты, дядя, лучше сам отваливай…

– Да я вас…

Сутулый нагнулся и выхватил из-за голенища сапога припрятанную там финку. Но разогнуться ему не дали – малолетки навались на щуплого вора всей толпой. Они с остервенением пинали сутулого ногами, били подобранными тут же у обочины камнями и палками. Когда вор перестал трепыхаться, фиксатый крикнул:

– Ломайте ему руки!

Шпанюки быстро развели руки лежащего без сознания вора в стороны и разжали ему пальцы. Фиксатый подобрал увесистый булыжник и с силой опустил его на тонкие, чувствительные пальцы карманника. Хруста костей сутулый так и не услышал.

24.12.1972

п. Кулустай

ИТК строгого режима.

– Всероссийский сходняк собирали почти полгода. Заблаговременно разослали малявы по большим городам, тюрьмам и лагерям. Урки охотно съезжались на сход: судьба воровской масти волновала честных бродяг во всех городах необъятной страны. Жиганам стоило обломать рога раз и навсегда!

– Это, каким же образом? – полюбопытствовал Егоров.

– Урки объединились, – пояснил Дубов. – До этого босякам было друг на друга наплевать. Ведь урки в большинстве своем – профессиональные преступники. Им удобнее в одиночку. А жиганы действовали сообща, большими бандами. Беспризорников к своим рукам прибрали. Шайки, сколоченные жиганами из шпаны, бывало, держали в страхе целые города. Теперь бродяги тоже должны были держаться сообща. На сходе были пересмотрены «понятия» и принят новый «воровской закон», действующий, кстати, до сих пор! Именно тогда и определились честные воры – законные. Или, как сейчас – «воры в законе». В воровском законе! – подумав, прибавил Посох. – Именно они должны были следить за его исполнением, тереть базары, наказывать отступников и сук.

– И это помогло?

– Не только… Тюрьмы и лагеря всегда были в руках урок. Держишь зону – держишь волю! Жиганов по указу воров в тюрьмах резали и опускали! Любой, даже самых фартовый преступник, рано или поздно попадает туда. Да и комиссары с пятьдесят девятой добряк кинули – теперь каждому беспредельщику «лоб зеленкой»[67]67
  – Пометить лоб зеленкой – расстрелять (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] пометить, как два пальца…

– Можно подумать, урки не беспредельничали! – недоверчиво воскликнул Егоров.

– Закон, начальник, с ним не забалуешь! Те, кто этого сразу не просек, давно червей кормят! Уж поверь законнику с пятидесятилетним стажем…

– Покажи мне его, – тихо попросил Егоров.

Дубов не стал уточнять, что хочет увидеть опер: он просто раскрыл ладони, словно собирался что-то поймать. Через секунду ладони зэка сомкнулись, а руки поддались вниз, как будто в них оказалось что-то тяжелое. Но в руках Дубова ничего не было. Заметив изумление на лице следователя, Прохор добродушно усмехнулся:

– Ах, да…

В его руках соткался из воздуха литой жезл, увитый змеями. Изумрудные глаза гадин, как показалось Егорову, злобно сверкнули, а высунутые раздвоенные языки затрепетали.

– Они, что живые? – скрывая страх, спросил майор.

– Не знаю! – пожал плечами Прохор. – Но именно змеи толкнули меня на первое преступление и принудили меня отправиться на поиски их глаз-изумрудов… Это все посох, начальник… он заставляет меня преступать закон! Жезл бога воров…

– Но ведь он еще и хранит тебя…

– Вечный вор, – Прохор криво усмехнулся, – я уже не знаю, благо это или проклятие… Вначале пути мне нравилось такое положение вещей: неуязвимость, долголетие… Я забыл, когда последний раз болел, начальник… Но у меня болит вот здесь! – он стукнул себя кулаком в грудь. – Может быть, это душа? Тогда какое наказание уготовит мне судьба, за мою разгульную жизнь… Я грешен, начальник. Я убивал и грабил… И я боюсь… боюсь расплаты, которая последует обязательно! Все чаще и чаще я вижу открытую дверь в ад… Там, где грешникам всех времен и народов воздается по справедливости!

Взор Дубова потух, плечи поникли, кадуцей исчез, словное его и не было.

– Я устал, командир! Позови охрану, – тихо попросил Посох.

– Хорошо, – согласился Егоров, – завтра продолжим.

– Может быть, начальник, может быть…

Прохор привычно сложил руки за спиной и вышел на «продол». Егоров и не догадывался в тот момент, что следующая встреча с Посохом произойдет лишь спустя тридцать лет.

Глава 4

30.07.73

Владивосток.

Рука с наполненной стопкой дрогнула, проливая живительную влагу, и остановилась на полпути.

– Пришла? – гулко выдохнул Роман.

– Пришла, – спокойно согласилась Смерть.

Кислый чудовищным усилием воли взял себя в руки, допил остатки водки, занюхал спиртное рукавом.

– Слушай, – сказал он, – я игрок. Разрешишь в последний раз? – он кивнул на новую, еще не распечатанную глянцевую колоду карт. – Последнее желание перед смертью…

«А почему бы и нет», – подумала Костлявая. В её размеренном существовании было так мало развлечений.

– Давай! – великодушно разрешила она.

Роман дрожащими руками вскрыл колоду. Вытащил из нее три карты – две черной масти и одну красную.

– Смотри, где красная? – сказал Кислый, переворачивая карты рубашками вверх.

Роман принялся перекладывать карты с места на место, приговаривая:

– Кручу, верчу, обмануть тебя хочу…

– Попробуй, касатик, – по-старушечьи произнесла Смерть, прислоняя к стене свой жуткий инструмент. Тусклый металл, унесший миллионы жизней, глухо звякнул, соприкоснувшись с каменной кладкой…

* * *

Роман надрывно закричал и проснулся. Влажная простыня противно липла к потному телу. Кислый затравленно огляделся и облегченно вздохнул – это был всего лишь сон. Кошмарный сон, преследующий Романа вот уже почти сотню лет. Этот сон снился ему каждый год в преддверии того рокового дня, когда он, Роман Кисляков, профессиональный катала по кличке Кислый, встретился со Смертью и обыграл её в карты…

31.07.1873 г.

Москва.

Кислый чудовищным усилием воли подавил предательскую дрожь в руках и сосредоточился. Кусочки картона в его пальцах порхали подобно крыльям колибри.

– Кручу, верчу, обмануть тебя хочу, – приговаривал, выбрасывая карты на стол рубашками вверх. – Которая?

– Эта! – после секундного замешательства Смерть ткнула костлявым пальцем в среднюю карту.

– Переверни, – разрешил Кислый.

Старуха зацепила карту длинными желтыми ногтями и перевернула её.

– Черная! Не угадала, – довольно заметил шулер. – У меня еще никто не угадывал!

– Все когда-нибудь происходит впервые, – философски заметила Смерть. – Раскидывай заново!

– Хорошо, – согласился Роман, собирая карты в колоду.

Колода жила в руках Кислого своей жизнью: карты сплетались, закручивались спиралью, перетекали шустрой змейкой из одной руки кидалы в другую. Смерть помимо воли засмотрелась на ловкость, с которой мошенник тасовал карты. Кислый вновь выдернул из колоды три карты.

– Смотри внимательно, – предупредил он старуху. – Кручу, верчу… Которая?

– Эта! – Смерть указала на крайнюю слева карту.

– Угадала, – удивленно протянул Роман, перевернув картинку.

– Давай еще! – обрадовано воскликнула старуха.

– Эх, не везет, так во всем! – пожаловался Кислый, разбрасывая карты. – Слушай, – вдруг предложил он, – а давай сыграем на интерес! Какой понт просто так колоду мутусить?

– А это как? – спросила Смерть.

– Я объясню…

31.07.73

Владивосток.

Выбравшись из постели, Роман залез в ванную и, открутив до упора вентиля, встал под душ. Расслабился. Упругие струйки воды потихоньку вымывали из головы остатки ночного кошмара. В прихожей зазвонил телефон.

– А, идите вы все на хрен! – подумал Роман, игнорируя звонок.

Телефон потренькал еще пару минут и смолк.

– Так-то лучше, – улыбнулся Роман, к нему постепенно возвращалось прежнее самообладание.

Перекрыв воду, он легко выпрыгнул из ванны и насухо вытерся полотенцем. Затем, накинув на плечи махровый халат, прошлепал на кухню. Достав из холодильника бутылку «Камю», Роман, не скупясь, плеснул дорогой коньяк в большой граненый стакан. Полюбовавшись игрой света в его гранях, Кисляков поднес стакан ко рту. Выдохнул. Но выпить не успел – в прихожей вновь зазвонил телефон.

– Да что сегодня за день? Выпить спокойно не дают, уроды! – выругался Роман, возвращая стакан на стол.

Он быстро добежал до аппарата и схватил трубку.

– Какого хрена в такую рань! – прорычал Роман в микрофон.

– Кислый, че за кипишь на болоте? – вкрадчиво поинтересовалась трубка до боли знакомым голосом.

– Кадуцей? – изумленно прошептал Роман.

Этот голос он не перепутал бы ни с каким другим.

– Значит так, – распорядился Кадуцей, – есть базар. Встречаемся в «Челюскине» в двенадцать.

– Понял, – коротко ответил Роман.

Раздались короткие гудки – старый знакомец Кислого дал отбой. Роман секунду постоял, затем обреченно уронил трубку на рычаг – к такой встрече он был сегодня не готов. Воспоминания нахлынули на Романа с новой силой. Первая встреча с Кадуцеем произошла летом двадцать первого года в катране Червя, и ничего примечательного в ней не было. Разве что раскатал «законник» Кислый «правильного вора» Кадуцея на круглую сумму. Но игра шла по-честному, чин-чинарем. А вот вторую встречу с Кадуцеем Кислый не забудет никогда, ибо в тот день ему пришлось во второй раз заглянуть в бездонные глаза Смерти.

17 июня 1948 г.

Ванинская пересылка.

Где-то недалеко басовито гудел пароход. Плохо закрепленные оконные стекла в кабинете начальника пересылки противно звенели. Хозяин кабинета, а заодно и всей тюрьмы, коренастый мужчина лет пятидесяти, одетый в длинный полувоенный френч, раздраженно дернул щекой, выбрался из кресла и вразвалочку подошел к окну.

– Блядь! – в сердцах выругался он. – Опять этап? Они чего там все охуели, что-ли? У меня зона, а не резиновый гандон! Да и тот лопнет, если бесконечно надувать…

– Командир, ну так как с моим предложением? Мараковать долго – времени нет!

Хозяин исподлобья взглянул на говорившего – крепко сбитого зэка с уродливым багровым шрамом через все лицо и вновь грубо выругался:

– Бля! Как меня достали ваши разборки! Суки![68]68
  – Сука – 1) вор…, нарушивший «воровской закон». В конце 40-х – начале 50-х годов в лагерях развернулась кровавая бойня, известная под названием «война сук и воров». 2) Сломленный вор или блатной, согласившийся открыто сотрудничать с администрацией ИТУ. «Ссучившийся», ставший козлом блатной, отличается, как правило, крайней жестокостью, садизмом по отношению к другим заключенным; по выходе на волю многие из «ссучившихся» совершают изуверские преступления (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] Воры! Пидоры! Одних в одни бараки, других в другие! Вы у меня уже в печенках сидите…

– Начальник, так я тебе о том и толкую! Соглашайся! Я в зоне быстро порядок наведу! Я на фронте разведротой командовал! Ранен…

– Знаю! – беспардонно перебил его хозяин. – И награды есть… Я одного не пойму, Король, ты ж искупил, смыл кровью свои предыдущие грехи… Так какого же хрена ты опять чалишься?

– Смыл, – согласился Король, присаживаясь на краешек стула, – с фронта чистеньким вернулся! В орденах и медалях. Герой! Вроде и жизнь заново начать не грех, но… Я ведь делать-то толком ничего не умею… никогда не работал… Да и западло это для «честного вора»…

– Понятно, – усмехнулся хозяин, – отрицаловка.[69]69
  – Отрицаловка, отрицалово, отрицательно настроенные осужденные – заключенные, которые с точки зрения администрации ИТУ мешают ее работе, отрицательно влияют на других осужденных. Всех заключенных работники ИТУ и ученые МВД делят на три группы: положительные (помогающие им в работе), нейтральные (не мешающие), отрицательные. В отрицалово попадают не только блатные, но и все неугодные администрации (например те, кто обращается с жалобами на администрацию, отказывается выполнять «левую» работу на сотрудников и т. п.) (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть]

– Да, – вновь согласился Король. – По малолетству беспризорничал, затем в кодле Сени Барина шухерил, а там и первая ходка. Авторитету набрал – короновали. Но едва только по кичам клич кинули – в первых рядах пошел родину защищать!

– А назад вернулся – помыкался на воле, и за старое?

– В точку, командир! Только кореши мои, те, кто волыны[70]70
  – Волына – оружие (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] в руки не брал и на фронте не уродовался, таких как я суками нарекли… Правилки[71]71
  – Правилка, разборка – разбор конфликта между заключенными по воровскому закону, правильным понятиям (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] устраивать начали… Без права отмыться… Пику в бок и все дела! На всех кичах идет война сук и воров! Законники опираются на старые понятия, но они давно протухли! Я установлю новый воровской закон! За мной сила: авторитетных фронтовиков на зонах и пересылка тьма! Мы сломаем старых «законников»! Командир, это же и в твоих интересах! Только не мешай мне, и все будет пучком!

Хозяин сомневался и нервно потирал небритый подбородок. Он уже доложил обо всем в Москву и получил одобрение начальства. Но, почему-то, продолжал сомневаться: если все пойдет не так, как планировалось, по шапке получит именно он, и никто другой.

– Хорошо, – наконец решился Хозяин. – Только поменьше крови! А если вообще без нее?

– Командир, война – это кровь! Без нее никак! – отрезал Король.

На следующий день все заключенные пересылки были выстроены на плацу строем по два.

– Граждане осужденные! – прогуливаясь перед строем зеков, громко крикнул Хозяин. – С сегодняшнего дня у вас новый староста, новые командиры рот и отрядов! – Он жестом подозвал к себе Короля.

– Их действия согласованы с администрацией лагеря и лично со мной!

Заключенные заволновались. Из рядов, где собрались старые блатняки и «законные» воры донеслось:

– Суку в старосты? Да пошел ты…

Их возгласы заглушил громовым голосом начальник пересылки.

– Недовольным можем сразу помазать лоб зеленкой! Все! Дальше разбирайтесь сами, – понизив голос, сказал Королю хозяин и чинно покинул плац.

Король мгновенно взял инициативу в свои руки. Чувствуя за спиной поддержку собственной кодлы, вооруженных дубаков и вертухаев, Король принялся отдавать распоряжения:

– «Воровская масть» – шаг вперед!

Вперед никто не вышел.

– Че, обосрались, «законники» хреновы? – издевательски выкрикнул Король. – Вас теперь даже чешежопить[72]72
  – Чешежопить – то же, что и опускать (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] противно!

– Нам суки не указ! – не сдержавшись, выкрикнул кто-то из толпы.

– Так, – довольно ухмыльнулся новоявленный староста, – сявки вякать начали! Крикуна сюда! Быстро!

Бригадиры Короля, растолкав ряды зеков, быстро заломали крикуну руки, и подвели его к старосте.

– Масть! Погоняло! – отрывисто, как на допросе рявкнул Король.

Зек скривился, словно от зубной боли, и плюнул в лицо старосты. Его тут же сбили с ног и принялись пинать тяжелыми тюремными «гадами». Понаблюдав минуту за избиением строптивого вора, Король остановил истязание:

– Хватит! Поднимите его!

«Шестерки» поставили окровавленного зека на ноги.

– Масть! Погоняло! – вновь вопросил Король.

Вор усмехнулся распухшими губами и вновь плюнул, метя кровавым сгустком в лицо истязателя. Но разбитые губы отказались повиноваться, и окровавленная слюна повисла на подбородке. Зека сбили на землю и били до тех пор, пока он не престал шевелиться. Король нагнулся к неподвижному телу и, оторвав пуговицы, распахнул ворот рубахи.

– Добейте его! – мельком взглянув на татуировки, распорядился Король.

Он первым достал из-за голенища сапога нож и вонзил его в грудь поверженного вора. Следом за паханом суки начали вонзать заточки во вздрагивающее тело.

– Ну, кто еще не понял? – зычно крикнул Король. – Так будет с каждым блатным придерживающимся старых понятий! Для вас есть единственный выход – принять нашу веру! Кто созрел – шаг вперед!

Вперед вновь никто не вышел.

– Не хотите сами – заставим! – ощерился Король.

Не выпуская из рук измазанного кровью ножа, староста прошелся вдоль шеренги заключенных.

– Выходи! Ты! Ты! И ты! – Король безошибочно угадывал в толпе воротил козырной масти.

– Ты! Шаг вперед! Сними рубаху!

Увидев подключичные звезды, староста понял, что не ошибся и на этот раз.

– Целуй нож, «законник»! – Король демонстративно поднес нож к лицу «честного» вора, не удосужившись даже отереть с него кровь. – Прими нашу веру, и останешься жить! В нашем кругу твой авторитет останется таким же высоким! Ну, целуй!

– Да пошел ты, сука! – высокомерно отозвался вор. – Сучья масть ниже защеканской – тех хоть по прямому назначению использовать можно! А вас, сук, можно только резать!

Король без замаха полоснул «законника» по лицу острым ножом – кровь брызнула во все стороны. Не дожидаясь приказа пахана, его подручные накинулись на вора. В ход пошли кастеты, куски арматуры, булыжники и заточки. Через мгновение от «законника» осталась лишь бесформенная груда окровавленного мяса.

– Все видели? Так будет с каждым отрицалой!

Пока озверевшие шестерки пинали окровавленное тело, Король подошел к следующему блатняку. Он даже не успел ничего ему сказать – тот рухнул на колени и дрожащими губами припал к ножу.

– Присягаю!

– Молодец! – похвалил отщепенца Король. – Теперь для остального мира ты – сука! Дайте ему нож! Иди, утверждай новую веру! Обратной дороги у тебя нет!

Предатель воровского закона принял из рук нового пахана нож.

– Ржавый, целуй! Целуй, сука! – истерически завизжал отщепенец, кидаясь к ближайшему собрату по несчастью. – Падлой буду, завалю! Целуй, если жить хочешь!

Король с усмешкой наблюдал за действиями «новой суки». Команда старосты стремительно пополнялась свежими рекрутами – не все блатные хотели умирать во имя старых «понятий».

– Это только начало, – размышлял Король, – первая ласточка, первая «красная зона».[73]73
  – Красная зона – зона, где правит администрация с помощью козлов (сук, красных), не считаясь с «тюремным законом». Например садит опущенных в столовой за общие столы. (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] В конце концов, новый закон утвердиться на всех кичах. Суки будут править бал!

Король улыбнулся своим мыслям и вновь продолжил путешествие вдоль строя осужденных.

– Ты, вперед! Ты! Ты! Ты…

Кислый стоял в конце шеренги – его этап прибыл в Ванино вчерашним вечером, и все новенькие сгрудились в конце колонны. Роман прекрасно понимал, что происходит на плацу и нисколько не заблуждался на свой счет – он вор со стажем, «в законе», и перо в бочину ему сегодня обеспечено. Изменять понятиям ему было в западло, чай не фраер лавровый,[74]74
  – Фраер лавровый, лавровый вор, лаврушник – купивший положение за деньги (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] а честный вор. Смерть он увидел сразу, еще до того, как пролилась первая кровь – старуха весело подмигнула Роману и расчехлила свой жуткий инструмент. По коже шулера побежали крупные мурашки.

– А может, все-таки и пронесет, – тщетно надеялся Кислый, – фартило же до этого! Прикинусь ветошью, – решил он, – вид у меня простоватый, да и выгляжу молодо (после той давней встречи со Смертью Роман перестал стареть) – рановато в законники. Здесь меня никто не знает – авось пронесет…

Король со своей свитой приближался, оставляя за собой истерзанные тела воров, не желающих ссучиваться. Но и шайка старосты росла, словно на дрожжах – многим не хотелось умирать, они с легкостью перекрашивались в сучью масть. Они брали в руки заточки и резали бывших собратьев, не страдая угрызениями совести. Король все также шел вдоль строя:

– Ты! Ты! Шаг вперед! Да, и ты, рожу-то не вороти, у тебя все на лбу нацарапано! Ты…

Когда вперед вышел указанный зэк, Кислый вздрогнул – этого человека он знал. Однако ему по самым скромным подсчетам должно было быть не меньше шестидесяти лет. Но выглядел старый знакомец моложаво, словно встречался с Кислым не тридцать лет назад, а вчера. Этого просто не могло быть. Себя Роман считал уникумом и свято хранил тайну получения бессмертия. Не может быть, чтобы кто-то еще смог обхитрить Смерть! Хотя… именно с этим человеком, вернее с его именем, было связано много чертовщины. Громкое имя Кадуцея давно стало нарицательным, его знали на зонах и пересылках, в тюрьмах и лагерях. Даже самый занюханный фраер хоть раз в жизни слышал о нем. Бесчисленное количество слухов и тюремных баек таинственным ареалом окружали это легендарное имя старого криминального авторитета.

– Кадуцей? – изумленно прошептал Кислый.

– Кадуцей? – взвился Король, умудрившись каким то образом расслышать едва различимый в царящем на плацу гвалте шепот Романа. – Где?

Король скептически осмотрел зека, в котором Кислый признал Кадуцея.

– Ну не тянешь ты на воровского патриарха, – пристально глядя в глаза Кадуцея, процедил сквозь зубы Король. – Хотя, ты же бессмертный! Вот мы сейчас это и проверим! – Король довольно заржал, радуясь удачной шутке.

Заразительный смех пахана подхватили шестерки. На лице Кадуцея не дрогнул ни единый мускул.

– Давай, проверяй, – спокойно ответил Королю Дубов. – Не ты первый, не ты последний!

Король внезапно прекратил смеяться.

– Не из пугливых, значит? – Король поиграл желваками. – Люблю таких! Жаль, жить тебе осталось всего ничего… Разденьте его! – неожиданно приказал Король. – Пусть регалками напоследок посветит! Нужно же убедиться, что перед нами действительно Кадуцей! – с издевкой произнес староста.

Шестерки мгновенно сорвали с Дубова черный лагерный «клифт» и застыли в немом оцепенении, пораженные обилием и разнообразием татуировок.

– Знатные регалки! – проняло даже Короля. – Такие не подделать… если их не подтвердить – сразу смерть! Как же ты родной с ними выжил? – участливо поинтересовался староста.

– Значит, мог подтвердить, доказать, что регалки реальные! – выкрикнул кто-то из строя.

– Не дергайся, Котел! – посоветовал крикуну Кадуцей. – Я сам справлюсь!

– Так ты действительно Кадуцей? – истерическое веселье Короля куда-то испарилось. – Тогда мне по любому придется тебя завалить! Ты же, как я понял, не собираешься целовать нож?

– Никогда сукой не был! – Кадуцей добродушно улыбнулся.

– Жаль, значит тебе придется сдохнуть! Бессмертных не бывает – это все сказки! С твоей смертью еще одной байкой станет меньше – я разошлю по лагерям малявы… Бессмертный Кадуцей умер! – С этими словами Король возил нож в незащищенную грудь вечного вора.

Дубов упал, на него стаей саранчи налетели шестерки Короля – каждый старался отметиться, нанести удар в растерзанное тело Кадуцея.

– Чтобы все было по закону, – хрипло выдохнул Король, – отправьте к праотцам и вот этого фраерка!

Кислый обреченно вздохнул – не зря ему сегодня весело подмигивала Смерть.

* * *

Сквозь разрушенную кровлю старого сарая, куда вертухаи распорядились сложить истерзанные тела приверженцев старого «воровского закона», весело скалился ущербный месяц. Изуродованные трупы, освещенные мертвенно-бледным светом луны, казались мирно спящими людьми – мягкий ночной полумрак скрывал жуткие раны не совместимые с жизнью. Только неестественные позы тел нарушали эту ночную идиллию. Внезапно одно из тел, доселе лежавшее неподвижно, зашевелилось. Человек с трудом встал на четвереньки, затем попытался подняться на ноги. Попытка оказалась неудачной – непослушное тело с глухим стуком упало на загаженный, липкий от свернувшейся крови, пол. Человек полежал некоторое время без движения, видимо собираясь с силами, затем повторил попытку. Он довольно ловко поднялся на четвереньки – в этот раз тело слушалось человека не в пример лучше. Оставив безуспешные попытки подняться на ноги, человек огляделся и пополз на карачках к ближайшей стене. Переползая через остывшие трупы тех, кто еще недавно считался элитой преступного мира, с неотъемлемым правом карать и миловать отступников и нарушителей понятий, человек тяжко вздыхал. Он не ожидал, что столь отлаженная система «воров в законе» даст сбой.

– Действительно нужно пересмотреть «понятия», – решил он. – Однако для начала нужно указать сукам на их законное место – возле параши!

Добравшись до стены, человек сел, привалившись голой спиной на необработанные доски сарая. Закрыл глаза, позволяя организму до конца срастить разорванные ткани. С каждой минутой человек чувствовал себя все лучше и лучше. Через полчаса он смог подняться на ноги и, придерживаясь рукой, побрел вдоль стены. Возле запертых дверей человек остановился, прислушался – его что-то насторожило. Он резко обернулся – в дальнем темном углу сарая колыхалась бесформенная тень.

– Неужели еще кто-то выжил в этой мясорубке? – мелькнула в его голове шальная мысль. – Есть кто живой? – спросил он в темноту.

– Кроме тебя – никого! – прошелестело в ответ.

Зыбкая фигура выплыла из темноты на освещенный месяцем пятачок. Тускло блеснул в лунном свете полированный металл. Человек не удивился, словно каждый день имел счастье лицезреть старуху по имени Смерть.

– Ты за мной? – спокойно поинтересовался он, хотя внутри у него все дрожало.

– Нет, – шелестящим голосом ответила старуха, явно удивившись, что человек сумел ее заметить. – Ты меня пока не интересуешь – я пришла за тем, кто давно задолжал мне по счетам…

– Кислый! – догадался Кадуцей, вспомнив цветущий вид старого кореша. – Он должен быть глубоким стариком…

– Это он рассказал тебе? – вкрадчиво поинтересовалась Смерть. – Если так, то мы в расчете!

– Сам догадался, – опроверг догадки старухи Прохор.

– Кто ты? – удивленно воскликнула Смерть. – Я с такими людьми еще не встречалась.

– И не встретишься, – заверил ее Кадуцей. – Таких, как я, больше нет!

– А вот это ты врешь! – довольно усмехнулась старуха, – рано или поздно я прихожу за всеми! Сейчас я заберу то, что мне причитается, и уйду, а с тобой, голубчик, мы поговорим в другой раз…

– Ты не возьмешь Кислого, – вдруг сказал Дубов, – я не позволю тебе забрать его жизнь!

Он вдруг почувствовал, что действительно может это сделать.

– Что можешь ты, жалкий человечишка! – вскипела старуха.

– Пока не знаю, – честно ответил Прохор, – но скоро…

Неожиданно в руках Дубова возник кадуцей, осветив ярким сиянием темный сарай. Старуха остолбенела, а затем медленно опустилась на колени.

– Повелитель? Я думала…

– Ты не должна думать! – рявкнул Прохор, вспоминая, как вел себя с прислугой Анны Николаевны незабвенный Шныра. – Ты должна исполнять! А сейчас убирайся! И не смей больше стоять на моем пути!

– Слушаю и повинуюсь, мой господин! – жалко проблеяла Смерть. – Если я буду нужна Проводнику, пусть он только позовет, – исчезая, прошептала старуха.

Прохор облегченно перевел дух. Кое-как справился с нервной дрожью и, освещая лица мертвецов ярким светом посоха, принялся искать тело Кислого. Отыскав его, Дубов с трудом взвалил бездыханного Романа на плечо, играючи открыл запертые ворота сарая и исчез со своей ношей в спасительной ночной темноте.

31.07.73

Владивосток.

Легкий бриз принес с моря терпко– соленый запах водорослей. Роман остановился на крыльце ресторана и полной грудью вдохнул освежающий морской аромат. Что ни говори, а отдыхать летом в городе у моря в сто раз приятственнее, чем в любом другом месте, где этого самого моря нет. Это если отдыхать… Если же приходиться в это самое время работать, все происходит с точностью до наоборот. Роман предпочитал совмещать приятное с полезным, поэтому и поселился во Владивостоке. Днем он беспечно валялся на пляже, а вечером выходил на промысел. В эпоху развитого социализма, как бы то ни предсказывали его идеологи, людские пороки не исчезли, их даже не стало меньше – как воровали при царе-батюшке, так продолжали воровать и сейчас. Клиентов Роман умудрялся находить всегда и везде, благо опыт у него был… почти столетний! Ценного терпилу Кислый прокусывал с первого раза. Да… Но сегодня предстоит тяжелый разговор, Кадуцей до сих пор оставался для Романа загадкой. Кислый собрался с мыслями, бросил беглый взгляд на часы – без пятнадцати двенадцать, и вошел в ресторан. В этот ранний час просторный зал «Челюскина» был практически пуст, он оживет лишь под вечер, когда состоятельные завсегдатаи: парторги, комсорги, члены райкомов и профкомов, подпольные коммерсанты, «морские», за день спускающие свой годовой заработок, и просто удачливые воры пожелают развлечься. Жизнь здесь будет бить ключом: безумные полупьяные «лабухи»[[75]75
  – Лабух – музыкант (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] будут стричь лаве[76]76
  – Лаве – деньги (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] за заказанные ненавязчивые песенки, разукрашенные путаны будут виснуть на руках упитых вдрызг толстосумов, а прилизанные «халдеи»[[77]77
  – Халдеи – официанты (тюремн. жаргон).
  .


[Закрыть] лакейски прогибаться за щедрые чаевые.