Текст книги "Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок."

Автор книги: Висенте Бласко

Соавторы: Хуан Валера,Гальдос Перес,Педро Антонио де Аларкон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 65 страниц)

Глаза доньи Перфекты увлажнились.

– Дорогая тетя,– сказал Пене, чувствуя, что от его гнева не осталось и следа,– может быть, я тоже был в чем-нибудь неправ, с тех пор как поселился у вас.

– Ну что за глупости… Не все ли равно, прав ты или не прав? В семье все должны прощать друг другу.

– Но где же Росарио? – поинтересовался молодой человек, вставая.– Неужели я и сегодня не увижу ее?

– Ей уже лучше. Но знаешь, она не пожелала спуститься.

– Тогда я поднимусь к ней.

– Что ты! Наша девочка бывает так капризна… Сегодпя она заперлась у себя в комнате и ни за что не хочет выходить.

– Как странно!

– Это скоро пройдет. Я уверена, что пройдет. Сегодня же вечером, я думаю, мы рассеем ее грусть. Соберем компанию и развеселим ее… Почему бы тебе не отправиться к сеньору дону Ино-сенсио и не пригласить его прийти к нам сегодня вечером вместе с Хасинтито?

– С Хасинтито?

– Конечно, когда у Росарио приступы меланхолии, только этот мальчик способен их рассеять…

– Я поднимусь к ней…

– Нет, пет, что ты.

– Как видно, в этом доме нет недостатка в этикете!

– Ты издеваешься над нами? Делай то, что я говорю.

– Но я хочу видеть ее.

– Нет, нет, нельзя. Как плохо ты знаешь Росарио!

– Мне казалось, что я отлично знаю ее… Хорошо, я останусь… Но это одиночество ужасно.

– Тебя ждет писец.

– Будь он трижды неладен!

– И, кажется, пришел сеньор судья… Превосходный человек.

– Висельник!

– Ну что ты. дела о собственности, особенно, когда это собственность твоя, всегда увлекательны. А вот и еще кто-то пришел… Кажется, агротехник. Теперь тебе будет весело1

– Как в аду.

– Ну-ка, ну-ка! Если не ошибаюсь, вошли дядюшка Ликур-го и дядюшка Пасоларго. Наверное, они хотят уладить с тобой дело.

– Я утоплюсь. .

– Какой ты черствый! А они так любят тебя!.. А вот и аль-гвасил. Его только и не хватало. Должно быть, он вызывает тебя в суд.

– Оп хочет распять меня.

Все упомянутые лпца один за другим входили в комнату.

– Прощай, Пепе, желаю тебе развлечься,– сказала донья Перфекта.

– Провалиться мне сквозь землю! – в отчаянии воскликнул молодой человек.

– Сеньор дон Хосе…

– Дорогой мой сеньор дон Хосе…

– Душа моя сеньор дон Хосе…

– Мой достопочтенный друг сеньор дон Хосе…

Услышав эти медоточивые речи, Пепе только глубоко вздохнул и отдал себя на растерзание палачам, потрясавшим страшными листами гербовой бумаги; сам же он с христианским смирением, воздев очи к небу, мысленно взывал:

– Отец мой, почему ты меня покинул?

ГЛАВА XII
ЗДЕСЬ БЫЛА ТРОЯ

Любовь, дружеское участие, теплое сочувствие, возможность поделиться с близким человеком своими мыслями и чувствами – вот что было сейчас необходимо Пене Рею. Однако он был лишен всего этого. На душе у него становилось все мрачнее и мрачнее, оп стал угрюмым и раздражительным. На следующий день после событий, описанных в предыдущей главе, Пепе особенно сильно страдал: он не мог перенести слишком долгое и таинственное заточение сестры, которое объяснялось, по-видимому, сначала легким недомоганием, а потом капризом и какой-то непонятной нервозностью.

Поведение Росарио, в корне противоречащее тому представлению, какое сложилось о ней у Пепе, очень удивляло его. Он ге видел ее уже четыре дня, и, разумеется, не по своей вине. Положение становилось непонятным и глупым. Необходимо было срочно принимать какие-то меры.

– Сегодня я тоже не увижу сестру? – с явным неудовольствием спросил Пепе донью Перфекту, когда они пообедали.

– Да… Один бог знает, как я сожалею об этом. Я долго убеждала ее сегодня. Может быть, к вечеру…

Подозрение, что его возлюбленная не по доброй воле томится в заточении, что она всего лишь беззащитная жертва, заставляло его сдерживать свои порывы и ждать. Не будь этого подозрения, он давно бы покинул Орбахосу. Пепе не сомневался в любви Росарио, но думал, что какая-то неведомая сила старается разлучить их. Он считал своим долгом выяснить, кто же виновник злостного насилия, и попытаться противостоять ему, насколько это было в человеческих силах.

– Надеюсь, упрямство Росарио долго не продлится,– сказал Пепе, скрывая свои истинные чувства.

В тот же день Пепе получил письмо от отца. Отец жаловался на отсутствие писем из Орбахосы. Это обстоятельство еще больше расстроило и обеспокоило молодого человека. Побродив в одиночестве по саду, Пепе отправился в казино. Он ринулся туда, как бросается в море человек, доведенный до отчаяния.

В главных залах несколько групп посетителей болтали и спорили. В одной обсуждали сложные вопросы, связанные с боем быков, в другой спорили, какая порода волов лучше из тех, что водятся в Орбахосе и в Вильяорренде. Пресытившись до отвращения подобной болтовней, Пепе покинул эту компанию и направился в читальный зал, где без всякого удовольствия перелистал несколько журналов. Так, переходя из одного зала в другой,

он, сам не зная как, очутился у игорного стола. Около двух часов пробыл он в когтях страшного желтого дьявола, чьи глаза, горящие золотым блеском, манят и околдовывают. Однако даже азарт игры не заглушил печаль в его душе, и то же тоскливое чувство, которое сначала толкнуло Рея к зеленому столу, заставило его вскоре уйти. Спасаясь от шума, он прошел в зал, предназначенный для балов. К счастью, здесь никого не оказалось, он присел у окна и стал равнодушно смотреть на улицу.

Черная облупленная стена мрачного собора бросала тень на узкую улицу, в которой было больше углов и закоулков, чем домов. Всюду царило гробовое молчание: не слышно было ни звука шагов, ни голоса, ни смеха. Вдруг какой-то шум донесся до его слуха. Сначала женский шепот, потом шорох раздвигаемых штор, голоса и, наконец, тихое пение и лай собачонки. Все эти признаки жизни казались столь необыкновенными на этой улице, что Пене насторожился и, прислушавшись, заметил, что звуки исходят от большого балкона, как раз против того окна, где он сидел. Он все еще наблюдал за балконом, когда неожиданно появился один из посетителей казино и весело крикнул:

– Ах, сеньор дон Пене… ну и плут! Вы забрались сюда, чтобы полюбезничать с девушками?

Голос, произнесший эти слова, принадлежал дону Хуану Та-фетану, приветливейшему молодому человеку, одному из тех немногих посетителей казино, кто выказывал Рею свое расположение и искреннее восхищение. Его румяное личико, огромные усищи, выкрашенные в черный цвет, живые глазки, маленький рост, аккуратно зализанные волосы, скрадывающие лысину, делали его мало похожим на Антиноя. Тем не менее это был милый и остроумный человек, обладавший счастливым даром смешно рассказывать всякие истории. Он много смеялся, и при этом лицо его, от лба до подбородка, покрывалось забавными морщинками. Но, несмотря на этот дар и на успех, которым пользовались его пикантные шутки, он никогда не злословил. Все очень любили его, и Пене Рей провел немало приятных минут в его обществе. Бедный Тафетан, в прошлом чиновник гражданского управления в главном городе провинции, скромно жил теперь на жалованье, получаемое в управлении благотворительных обществ, изредка пополняя свои доходы игрой на кларнете в процессиях, на церковных торжествах и в театре, когда какая-нибудь труппа отчаявшихся комедиантов являлась в Орбахосу с коварным намерением дать несколько представлений.

Наиболее характерной особенностью дона Тафетана было его пристрастие к хорошеньким девушкам. В те времена, когда он еще не прятал лысины под шестью напомаженными волосками, не красил усов и был статным молодым человеком, еще не согнувшимся под тяжестью лет,– это был отчаянный донжуан. Можно было умереть от смеха, слушая, как он рассказывает о своих былых победах: разные бывают донжуаны, но он был одним из самых оригинальных.

– С какими девушками? Я не вижу здесь никаких девушек,– удивился Пене Рей.

– Не прикидывайтесь отшельником!

Одно из оконных жалюзи приоткрылось, мелькнуло очаровательное молодое сияющее личико и тут же исчезло, точно огонек, задутый ветром.

– А, вижу, вижу.

– Так вы не знаете их?

– Нет, клянусь вам.

– В таком случае вы много потеряли… Это сестры Троя. Три очаровательнейших создания, дочери полковника штаба крепости, убитого на одной из улиц Мадрида в пятьдесят четвертом году.

Жалюзи снова приоткрылось. На сей раз показалось два личика.

– Они смеются над нами,– сказал Тафетан, делая им дружеские знаки.

– А вы знакомы с ними?

– Как же, конечно, знаком! Бедняжки живут в такой нищете, что трудно себе представить, как они еще существуют. После смерти дона Франсиско Троя в их пользу объявили подписку, но этого хватило ненадолго.

– Бедные девушки! Они, вероятно, не являются образцом добродетели?

– Отчего же?.. Я не верю тому, что о них болтают в городе.

Жалюзи снова приоткрылось, и живописная группка из трех

девушек появилась в окне.

– Добрый вечер, девочки! – приветствовал их дон Хуан.– Сеньор говорит, что красота не должна прятаться, и просит, чтобы вы совсем открыли жалюзи.

Но жалюзи закрылось, и дружный звонкий смех наполнил необычной веселостью печальную улицу. Казалось, пролетела стая птичек.

– Хотите, зайдем к ним? – неожиданно предложил Тафетан.

Его глаза горели, а на румяных губах блуждала лукавая улыбка.

– А что они собой представляют?

– Полно, сеньор де Рей… Бедняжки достаточно целомудренны. Они питаются воздухом, как хамелеоны. А разве тот, кто не ест, может грешить? Они достаточно порядочны. К тому же если они когда и согрешат, то искупят свой грех длительным постом.

– В таком случае можно пойти к ним.

Несколько минут спустя дон Хуан Тафетан и Пепе Рей уже входили в комнату. Убогая обстановка, которую сестры Троя из последних сил старались как-то приукрасить, произвела удручающее впечатленпе на молодого инженера. Девушки были прехо-рошепькие, особенно две младшие: смуглые, бледные, черноглазые, топенькие и хрупкпе. Если бы их приодеть, они походили бы на дочерей какой-нибудь герцогини, мечтающих о браке с принцами.

Приход гостей очень смутил сестер. Однако присущие им беззаботность и жизнерадостность вскоре одержали верх. Девушки жили в нищете, как птички в клетке: они продолжали петь за железной решеткой точно так же, как в лесной чаще. То обстоятельство, что они проводили дни за шитьем, свидетельствовало об их добродетели. Тем не менее в Орбахосе люди их круга не общались с ними. Общество подвергло их остракизму, отделило от себя невидимым кордоном, бросая тень на их репутацию. Но, по правде говоря, сестры Троя приобрели себе эту дурную репутацию главным образом своим злоязычием, шаловливостью, проказами и беспечностью. Они рассылали анонимные письма важным лицам; наделяли прозвищами всех жителей Орбахосы, от епископа до последнего гуляки; швыряли камешками в прохожих или же, укрывшись за ставнями, пугали их, а потом потешались над их испугом и смущением. Они вели постоянные наблюдения за соседями, подсматривая за ними со второго этажа через форточки и щелки; по ночам распевали на балконе, а во' время карнавалов наряжались в маскарадные костюмы и проникали на балы в самые аристократические дома; они совершали и другие проказы, которые так часто вытворяют девушки в провинциальных городах. Так или иначе, прекрасный троянский триумвират носил на себе клеймо, поставленное подозрительными соседями, а следовательно, несмываемое даже после смерти.

– Так это вы приехали отыскивать у нас золотые россыпи? – поинтересовалась одна из девушек.

– И разрушить собор, чтобы из обломков соорудить обувную фабрику? – спросила другая.

– И уничтожить в Орбахосе посевы чеснока, чтобы посадить хлопок и корицу?

Услышав подобные заявления, Пепе не мог удержаться от смеха.

– Он приехал сюда только для того, чтобы выбрать самых хорошеньких девушек и увезти их в Мадрид,– сказал Тафетан.

– О, я охотно поехала бы! – воскликнула одна из сестер.

– Я захвачу вас всех, всех троих,– сказал Пене.– Но прежде выясним, почему вы смеялись надо мной, когда я сидел в казино у окна?

Новый взрыв смеха последовал вслед за его словами.

– Мои сестры глупышки, – сказала старшая.

– Мы говорили, что донья Перфекта вас недостойна.

– Нет, это Пепита заявила, что вы напрасно теряете здесь время, потому что Росарио любит только духовных лиц.

– Ничего подобного я не говорила. Это ты сказала, что кабальеро – безбожник и лютеранин. Что он заходит в собор с папиросой в зубах и не снимая шляпы.

– Но ведь так оно и есть,– заявила младшая сестра,– мне говорила об этом сеньора Вздох.

– Кто такая сеньора Вздох, которая болтает об мне всякий вздор?

– Вздох… это Вздох.

– Девочки мои,– заискивающим голосом произнес Тафетан.– Сюда идет продавец апельсинов. Позовите его, я хочу угостить вас апельсинами.

Одна из сестер подозвала продавца. Разговор, затеянный девушками, огорчил Пене Рея, и от хорошего настроения, вызванного их непринужденными шутками и весельем, не осталось и следа. Однако он не мог сдержать улыбки, когда дон Хуан, взял гитару п начал перебирать струны с юношеским изяществом.

– Я слышал, что вы чудесно поете,– сказал Пене Рей девушкам.

– Пусть споет дон Хуан Тафетан.

– Я не пою.

– Ия тоже,– присоединилась к сестрам младшая, предлагая пнженеру дольку от только что очищенного апельсина.

– Мария Хуана, не бросай шитья,– проговорила старшая,– уже стемнело, а к вечеру нам нужно докончить эту сутану.

– Сегодня не работают. Долой иголки! – воскликнул Тафетан и затянул песню.

– Прохожие уже останавливаются на улице,– сообщила средняя дочь Троя, выглянув на балкон.– Дон Хуан Тафетан так кричит, что его слышно на площади… Хуана, Хуана!

– Что?

– Вздох идет по улице.

Младшая сестра выбежала на балкон.

– Запусти в нее апельсинной коркой.

Пепе тоже вышел на балкон. По улице шла какая-то женщина, и Пепе увидел, как младшая сестра с необыкновенной меткостью угодила ей коркой в голову. Затем, стремительно опустив жалюзи, сестры отскочили от окна, изо всех сил пытаясь сдержать душивший их смех.

– Сегодня не будем работать! – воскликнула одна из сестер и ногой опрокинула корзинку с шитьем.

– Это все равно что сказать «завтра не будем есть»,– прибавила старшая сестра, собирая швейные принадлежности.

Пепе инстинктивно сунул руку в карман. Он с удовольствием дал бы им денег. Его сердце сжималось от жалости при виде этих несчастных сирот, осужденных обществом за их легкомыслие. Если преступление сестер Троя заключалось в том, что они, пытаясь забыть свое одиночество, нищету и беспомощность, швыряли апельсинные корки в прохожих, их вполне можно было простить. Вероятно, строгие нравы городка, в котором они жили, предохраняли их от порока. Однако отсутствие осмотрительности и сдержанности, обычных и наиболее очевидных признаков целомудрия, давало возможность предположить, что они выбрасывали в окно не только апельсинные корки. Пепе Рей испытывал к ним глубокое сострадание. Он снова посмотрел на их жалкие платья, тысячу раз переделанные и подштопанные, на рваные башмачки, и… его рука невольно потянулась к карману.

«Может быть, порок действительно царит здесь…– думал он.– Но вид девушек, окружающая обстановка – все говорит о том, что перед нами жалкие осколки благородной семьи. Вряд ли эти несчастные девушки жили бы в такой бедности и работали, если бы они были так порочны, как о них говорят. В Орбахосе немало богатых мужчин!»

Сестры то и дело подбегали к Пепе. Они сновали от балкона к нему, а от него к балкону, поддерживая шутливый, легкий и, по правде говоря, довольно наивный разговор, несмотря на всю его фривольность и беспечность.

– Сеньор дон Хосе, ну что за прелесть сеньора донья Перфекта!

– Опа единственное существо в Орбахосе, не имеющее прозвища. О ней никто не отзывается дурно.

– Все ее уважают.

– Все ее обожают.

И хотя Пепе расхваливал тетушку в ответ на их слова, его все время подмывало вынуть деньги из кармана и сказать: «Мария Хуана, вот вам деньги на ботинки. Пепита, а вам на платье. Флорентина, возьмите деньги и купите что-нибудь из съестного…» Он уже готов был сделать это, когда сестры снова выбежали на балкон посмотреть, кто идет, но тут к нему подошел дон Хуан и тихо сказал:

– Не правда ли, они прелестны?.. Бедные девочки! Даже не верится, что они могут быть так веселы, а между тем… да, без сомнения, они сегодня еще ничего не ели.

– Дон Хуан, дон Хуан,– позвала Пепита.– Сюда идет ваш приятель Николасито Эрнандес. «Пасхальная Свечка». Он, как всегда, в треугольной шляпе и что-то бормочет на ходу, вероятно, молится за упокой души тех, кого отправил в могилу своим ростовщичеством.

– А вот вы не посмеете назвать его в глаза Пасхальной Свечкой!

– Посмотрим!

– Хуана, опусти жалюзи. Пусть он пройдет. Когда он завернет за угол, я крикну: «Свечка, Пасхальная Свечка!..»

Дон Хуан Тафетан выбежал на балкон.

– Идите сюда, дон Хосе, вы должны посмотреть на этого молодца.

Пене Рей, воспользовавшись тем, что девушки и дон Хуан веселились на балконе, дразня Эрнандеса и приводя его в бешенство, осторожно приблизился к одному из швейных столиков, стоявших в комнате, и сунул в ящик оставшиеся после игры в казино пол-унции.

Затем он вышел на балкон, как раз в ту минуту, когда две младшие сестры, заливаясь смехом, кричали: «Пасхальная Свечка, Пасхальная Свечка!»

ГЛАВА XIII
CASUS BELLI[119]119
  Повод для объявления войны (лат.).


[Закрыть]

После описанной выше проделки девушки затеяли длинный разговор с молодыми людьми о жителях города и о произошедших в нем событиях. Пепе, опасаясь, как бы его преступление не раскрылось в его присутствии, собрался уходить, чем очень огорчил сестер. Одна из них вышла из комнаты и, тотчас вернувшись, сказала:

– А Вздох уже за делом, развешивает белье.

– Дон Хосе, вы хотели видеть ее,– заметила другая.

– Сеньора очень красива. Она и сейчас носит мадридские прически. Идемте.

Сестры провели молодых людей через столовую, которой почти никогда не пользовались, и вышли на плоскую крышу-террасу, где валялось несколько цветочных горшков и множество старой ненужной утвари и развалившейся мебели. С террасы открывался вид на дворик соседнего дома с галереей, обвитой плющом, и с красивыми цветами в горшках, выращенными заботливой рукой. Все свидетельствовало о том, что там живут люди скромные, опрятные, хозяйственные.

Приблизившись к самому краю крыши, сестры Троя внимательно оглядели соседний дом. Девушки запретили мужчинам разговаривать, а сами удалились в ту часть террасы, где их нельзя было заметить с улицы, но и откуда трудно было что-либо разглядеть.

– Она вышла из чулана с кастрюлей гороха,– сообщила Мария Хуана, вытягивая шею и пытаясь что-нибудь увидеть.

– Трах! – крикнула Пепита, бросая камешек.

Послышался звон разбитого стекла и гневный возглас:

– Опять нам разбили стекло эти…

Сестры и их кавалеры задыхались от смеха, забившись в угол террасы.

– Сеньора Вздох сильно разгневана,– заметил Пене.– Почему у нее такое странное прозвище?

– Потому, что она вздыхает после каждого слова и вечно хнычет, хотя ни в чем не испытывает недостатка.

Несколько минут в соседнем доме царила тишина. Пепита Троя осторожно выглянула.

– Опять идет,– тихонько шепнула она, жестом призывая к молчанию.– Мария, дай мне камешек. Смотри… Трах!.. Попала.

– Мимо. Упал на землю.

– Ну-ка… Может быть, я… Подождем, пока она снова выйдет из чулана.

– Идет, идет. Флорентина, приготовься.

– Раз, два, три!.. Бац!..

Внизу кто-то вскрикнул от боли, послышались проклятия, громкий мужской голос. Рей отчетливо расслышал следующие слова:

– Черт бы побрал их! Кажется, эти… проломили мне голову. Хасинто, Хасинто! Ну что за проклятое соседство!..

– Господи Иисусе, дева Мария и святой Иосиф, что я наделала! – в растерянности воскликнула Флорентина.– Я попала в голову сеньора дона Иносенсио.

– В исповедника? – спросил Пене.

– Да.

– Он живет в этом доме?

– А где же ему еще жить?

– Так эта вздыхающая сеньора…

– Его племянница, экономка или бог знает кто. Мы дразним ее, потому что она очень зловредная, но над сеньором исповедником мы никогда не смеемся.

Пока они торопливо обменивались словами, Пене увидел, как па довольно близком расстоянии, напротив террасы, в доме, только что подвергавшемся бомбардировке, распахнулось окно и появилась улыбающаяся знакомая физиономия, при виде которой он вздрогнул, побледнел и сильно смутился. Это был Хасинтито. Молодой адвокат, прервав свой великий труд, выглянул в окно. За ухом у него торчало перо, а лицо было целомудренным, свежим и розовым, как утренняя заря.

– Добрый вечер, сеньор дон Хосе! – весело приветствовал он Пепе Рея.

Внизу снова раздался крик.

– Хасинтито, Хасинтито!

– Сейчас иду. Я здоровался с сеньором…

– Идемте, идемте отсюда! – испуганно воскликнула Флорентина.– А то сепьор исповедник поднимется в комнату дона Номинативуса и отлучит нас от церкви.

– Да, да, уйдемте и запрем дверь столовой.

Они поспешно покинули террасу.

– Вы должны были предвидеть, что Хасинто заметит нас из своего храма науки,– сказал Тафетан.

– Дон Номинативус – наш друг,– возразила одна из них.– Из окна своего храма науки он тихопько нашептывает нам любезности и посылает воздушные поцелуи.

– Хасинто?– удивился инженер.– Но что за дьявольское прозвище вы ему дали!

– Дон Номинативус…

Девушки рассмеялись.

– Мы прозвали его так за чрезмерную ученость.

– Ничего подобного, это прозвище мы дали ему еще с детства, когда он был мальчишкой… Мы играли на террасе и всегда слышали, как он вслух учил уроки.

– Да, да, целыми днями он гнусавил.

– Не гнусавил, а склонял. Вот так: «Номинативус, генити-вус, дативус, аккузативус…»

– Наверное, у меня тоже есть прозвище? – спросил Пепе.

– Пусть вам скажет об этом Мария Хуана,– произнесла Флорентина и спряталась за спину сестры.

– Почему я?.. Скажи ты, Пепита.

– У вас еще нет прозвища, дон Хосе.

– Но будет. Обещаю зайти к вам узнать его и подвергнуться обряду крещенья,– сказал молодой человек, намереваясь уйти.

– Вы уже покидаете нас?

– Да. Вы и так потеряли много времени. Вам пора приниматься за работу. Бросать камни в соседей и прохожих – совсем неподходящее занятие для таких милых, славных девушек… Ну, будьте здоровы.

И, не обращая внимания на уговоры и любезные слова, Пепе поспешно вышел, оставив у девушек дона Хуана Тафетана.

Насмешки над священником и внезапное появление Хасинти-то еще больше обеспокоили бедного молодого человека и вызвали в его душе новые опасения и неприятные предчувствия. Искренне сожалея о своем визите к сестрам Троя, Пепе решил побродить по улицам городка, пока не пройдет его тоска.

Он побывал на рынке и на улице Траперия, где помещались лучшие магазины Орбахосы, познакомился со всеми видами промышленных изделий и товаров великого города. От всего этого на него опять повеяло такой скукой, что он отправился на бульвар Босоногих монахинь. Однако из-за жестокого ветра кабальеро и их дамы предпочитали сидеть дома, и на бульваре никого не было, за исключением нескольких бездомных собак. С бульвара он направился в аптеку,– там собирались всякого рода «сторонники прогресса», пережевывающие, подобно жвачным животным, в сотый раз одну и ту же бесконечную тему,– и окончательно приуныл. Наконец, он очутился около собора; его внимание привлекли органная музыка и красивое пение хора. Пепе вошел в собор и, вспомнив тетушкины упреки и наставления, преклонил колена перед главным алтарем; потом он прошел в один придел и уже было направился в другой, когда какой-то церковный служка подошел к нему и, нагло глядя на него, грубо заявил:

– Его преосвященство распорядился, чтобы вы убирались отсюда вон.

Кровь бросилась в голову инженеру. Не проронив ни слова, он вышел. Так, гонимый отовсюду то превосходящими силами противника, то собственной тоской, Пепе, не имея другого выхода, вынужден был отправиться домой, где его ожидали: во-первых, дядюшка Ликурго с новым иском, во-вторых, сеньор дон Каетано, намеревавшийся прочесть ему еще одну главу о знатных родах Орбахосы, в-третьих, Кабальюко, по делу, о котором он никому не сообщил, и, в-четвертых, донья Перфекта с добродушной улыбкой, причина которой станет нам ясна из следующей главы.