Текст книги "Классическая русская литература в свете Христовой правды"

Автор книги: Вера Еремина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 56 страниц)

Философия Базарова чётко выражена его словами, когда он спросил Павла Петровича – «а Вы назовите хоть одно установление в нашей жизни, которое бы не заслуживало бы полного и беспощадного отрицания». Но заметим, что Павел Петрович не называет почему-то никаких государственных установлений. Уж тем более не воспроизводит Уваровской формулы, которая была выдвинута примерно в 1842 году. Он вообще как бы стесняется своего собеседника и боится поставить его в неловкое положение, а в результате в неловкое положение ставит себя, потому что на любой, так сказать, недостаточно робкий аргумент Базаров ответит – «это что, допрос?».

С кем спорит Базаров? Базаров спорит всегда с Павлом Петровичем и никогда с его братом Николаем. Почему? Дело в том, что Павел Петрович – человек 30-х годов; человек, немножко хваченный героизмом декабриста Александра Бестужева-Марлинского – словом, с одной стороны, героикой, а с другой – некоторой позой. Поэтому Павел Петрович по мере сил, но пытается противостоять Базарову. Николай Петрович совсем не может ничего не возразить, ни что-то другое предложить, потому что он-то – человек 40-х годов, то есть хваченный в свое время тем самым западничеством. Поэтому он своей матери (генеральше) говорит, мол, что мы – люди разных поколений и поэтому друг друга понимать не можем.

Базаров заявляет свое право на беспощадное отрицание, и затем своё намерение «расчистить место». Когда ему Павел Петрович говорит, что ведь надобно и созидать, он отвечает, что это не наше дело – надо место расчистить. Базаров никогда не пел Интернационалов, но это – то самое: «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем»; значит, Базаров тоже собирается «разрушить до основания». Какие установления приводит всё же Павел Петрович? – Да, хоть община, например (!), то есть, с конца 30-х годов он всё-таки тяготеет к славянофильству. (Впоследствии к славянофильству, уже после отмены крепостного права, Павел Петрович придёт окончательно). Базаров в ответ говорит, что его брат вот уже испытал на себе, и что такое община, и круговая порука, и все остальные подобные штучки. Что он сказал? А в сущности – он ничего не сказал.

Круговая порука – это просто обязательство, так называемого мира, то есть крестьянского общества, платить налоги за человека, который не в силах заплатить (чтобы не утруждать налоговую полицию). (Так, может быть, и сейчас многие бы не отказались от круговой поруки).

Община. Конечно, мир живёт обществом; положим, что происходит земельный передел, если участок земли семья не в силах обрабатывать, то есть земля изымается, а не остается в вечном наследии данной семьи. В Германии земля передавалась по наследству, то есть любой бауэр – маленький феодал. В России первая попытка создать феод – реформа Петра Аркадиевича Столыпина, но наряду с прежним общинным землевладением, когда маленький надел, которым пользуется семья, является мирской собственностью.

Мирская собственность – это владение с ограниченными правами собственности – из этого кое-что взяли колхозы. Столыпин совершенно трезво и правильно рассудил, что и фермерство – не для всех, а только для крепких людей; и общинное землевладение надо сохранить.

Второй аргумент Павла Петровича – семья, которая существует у наших крестьян. Базаров сказал в ответ, что де этого вопроса лучше и не касаться для Вашей же пользы. «Вы, чай, слыхали о снохачах». – Слыхали.

Снохачество – это кровосмесительная связь свёкра с женою своего сына (со снохой). Но ведь, во-первых, это грех содомский; и, во-вторых, любое дело допускает уродливое искажение (а не просто изживание временем) и, как сказал бы Серафим Саровский, – враг смущает все. Но это совсем не значит, что семьи не должно быть: семья благословлена Господом. Но с другой стороны, это – гораздо больше, чем может понимать сам Тургенев; он только показывает, ибо творит энергиями Святого Духа.

Почему всё-таки аргументы противников Базарова несколько робки? – Потому что по-настоящему противостоять нигилизму может только религиозная вера (вера в Бога). Тогда нужно безбожника бить орудием молитвы, как беса, а это как бы неловко, потому что господствующее настроение даже конца 50-х годов, что о вере спрашивать не принято[40]40
  Термин «казённое православие» тоже относится к 40-м годам.


[Закрыть].

Чуть к более позднему времени относится действие романа Достоевского «Преступление и наказание» (лето 1865 года), и там Порфирий, когда «прощупывает» Раскольникова, то ведь как он спрашивает: «Вы и в Бога веруете» и тут же добавляет – «извините, что так любопытствую» (неловко). Значит, нигилист приходит в общество либо в безбожное, либо в общество теплохладное и, отчасти, даже стыдящееся веры. Хотя Павел Петрович – верующий человек (в эпилоге): «Стуит взглянуть на него в русской церкви (в русской православной церкви за границей в Дрездене – В.М.Е.) – он стоит где-то, прижавшись к уголку, погруженный в себя. И вдруг начинает часто-часто креститься», то есть он – совершенно искренно верующий человек.

Тургенев признавался, что он намеренно снизил Павла Петровича; но, заметим, не до конца: там, где он находится под властью вдохновения, снижения не удаётся. Поэтому увещания Павла Петровича брату – жениться на Фенечке: как он говорит – «Прекрати соблазн и дурной пример, который подается тобою, лучшим из людей». Можно сказать, что так называемая «расчистка места» находит свою слабину, поэтому и намёк Базарова, что и от копеечной свечи Москва сгорела (и, стало быть, Москва – деревянный город и слабо охраняемый), оказывается слишком самонадеянным. Базаров выступает как бы в обличии несостоявшегося героизма. Особенно это видно в его кошмарах, но и в смерти тоже. Его сон перед дуэлью: что Павел Петрович представляется ему большим лесом и с этим лесом ему предстоит сражаться. Что это за лес? Конечно, макбетовский (Шекспир).

Пока не двинется наперерез

На Дунсинанский холм

Бирнамский лес.

Там у Шекспира каждый срезает себе по большой ветви и лес как бы движется как лавина, а противостоит-то ему Макбет – тоже человек и тоже с этим ложным героизмом, поскольку рассчитывает на предсказание, что «ты защищён от тех, кто женщиной рождён».

Базаров, благодаря особому настроению русского общества, чувствует свою неуязвимость: ни от кого он не получает просто пощёчины (словесной), никто ему не говорит, что ты, мол, – шарлатан (в отличие от Раскольникова, но там всё-таки другая ситуация). Но, наоборот, о нем рассказывают как о герое, например, как говорит Одинцова – «я действительно хочу послушать человека, который имеет смелость ни во что не верить». То есть, вот этот не состоявшийся героизм и, отчасти, всё-таки как бы ложный, замешанный на внутреннем преступлении пафос – вот это будущее возмездие Базарову (но это дано только намёком).

Тайна Базарова – это и есть вот эта не состоявшаяся героика. Базаров для публики выступает как обличитель, а в разговоре более откровенном – как личность во всеоружии самости. То есть Базаров – глубокий эгоист, для которого эгоизм уже вера: «мне так приятно»; «мой мозг так устроен»; «ты любишь антоновские яблоки, а вот мне приятно отрицать», то есть приятно разрушать. Как бы сказал Иоанн Шаховской – «ангел такой мысли не подскажет, а демон – охотно».

У Льва Толстого, кстати, можно увидеть массу нигилистических черт: вот я иду по льду – это по поводу православной обрядности, православных уставлений, – и мне очень хочется ледорубом как следует ударить и посмотреть, крепко ли держится. Конечно – это демоническая мысль и демонически выраженная.

Почему роман «Отцы и дети» некоторая молодая публика не только не приняла, а оскорбилась? Дело в том, что Базаров снижен художественной логикой романа. В отличие от Инсарова, которого всё-таки любит героиня, да и Инсаров – пришлец, Базаров снижен тем, что его не любит ни одна женщина, кроме Дуняши (горничной), которую он не замечает как муху. Не любит Одинцова, а это – явно – первая его любовь. До этого Базаров говорил только, что, мол, старайся добиться толку, а толк с его точки зрения – это прелюбодейная связь. А нельзя, так оставь в покое – не свет клином сошелся. (Рядом налаживается счастливая любовь Аркадия и Кати, то есть именно гнездо).

Базаров положил глаз на Фенечку, хотя это, конечно, никакая не любовь, а чистейшее низменное вожделение. Но и тут его вызвали на дуэль, всё-таки ему показали, – кто он такой: ему напомнили, что он в чужом доме.

Есть такой тип людей, которые как бы лишние; то есть получается так, что когда лишний человек уходит, то как-то быстренько налаживаются все связи.

В тургеневской системе в роли лишнего человека оказывается сам Базаров, хотя он – никакой не Дон Кихот.

Действительно, Базаров умирает; через полгода Аркадий женится на Кате; Николай Петрович, после увещания брата, женится на Фенечке (тогда как Базаров считает, что ее сейчас же выгонят с позором); через некоторое время выходит замуж Одинцова за будущего адвоката. И особенно торжествует старый слуга Прокофьич, который видит в Базарове просто хама (не нигилиста, не ниспровергателя основ, не героя). Хотя Прокофьич не знает истории, приведшей к дуэли, но довольно точно определяет, что «этакого прощелыгу надо было просто отхлестать» (не подставляя, так сказать, своего лба).

Про смерть Базарова все знают, но неизвестно ничего про Дуняшу, которая единственная из всех полюбила Базарова. Неизвестно, например, осталась ли она в этой усадьбе или куда-то ушла.

Пророчество Тургенева – конец нигилиста.

Критика прошла мимо смерти Базарова, а ведь смерть Базарова – самоубийство, притом сознательное. (Только Розанов нащупал самый нерв нигилизма.)

Как обнаруживается его болезнь? Заведомо человек умер от брюшного тифа, но кто-то толкает его под руку – «попробовать» тоже (во вскрытии поучаствовать), не проверив, не соблюдая технику безопасности (нет даже элементарной антисептики).

Тургенев в этом случае дал даже некоторые справки: если нет адского камня, то можно прижечь калёным железом[41]41
  Калёное железо можно достать в любой избе, так как топится плита.


[Закрыть] (раскалить и прижечь). Он этого не сделал. Да и после Базаров, вместо того, чтобы идти в ближайшую деревню, болтался где-то четыре часа и когда попросил адского камня, то сказал, что теперь и адский камень не нужен, «если уж я заразился, то теперь уже поздно».

Эти четыре часа и есть его страшный вызов, но вызов судьбе (как бы игра с судьбой): подождать эти четыре часа – а вдруг? Потому что на самом деле эта душа, избравшая небытие, к небытию и стремится.

Можно провести некоторую параллель со свидетельством Розанова. В 1912 году Розанов замечает, что «венцом революции, если она удастся, будет великое «volo» (то есть «хочу»). Великое volo «уснуть» – будет эра самоубийств[42]42
  Самоубийцами станут в основном деятели культуры.


[Закрыть]. («Опавшие листья», короб 1-ый)

Это пророчество Тургенева не было прочитано ни Писаревым, ни, тем более, прогрессивной молодёжью.

Дальше начинается действительно бессмертная летопись о последних днях Базарова. Этот роман – лучший у Тургенева; в лучшем романе он, конечно же, умнее самого себя; и последние страницы – это прямо свидетельство, прикосновение к тайникам жизни. Это не только соприкосновение художественной правде романа, но это – касание Истины и в этом смысле – касание уже Божьего бытия.

Итак, у Базарова начинается жар, озноб, бред («собаки какие-то бегают» – это душа его просыпается и дает свои видения). Наконец, к нему обращается его отец; и как сказано: «с необычайным воззванием» – «Сын мой, Евгений, дорогой мой, любимый сын!» И тот находит человеческие слова, – «что, мой отец?» Отец уговаривает его «исполнить долг христианина», то есть исповедаться и причаститься перед смертью.

Это один из самых страшных и скорбных моментов синодальной практики: так же, как перед свадьбой полагается причащаться, так и перед смертью полагалось причащаться. И громовое свидетельство Серафима Саровского: «Многие причащаются перед смертью, а у Бога остаются не приобщёнными», ибо им говорят молитву Иоанна Златоуста, а они абсолютно не веруют, что сие есть Тело, воистину есть Тело Христово и воистину – Честная Кровь. Это было обыкновение, в сущности, чтобы соблюсти декорум, а внутри – пустота. Базаров по-своему глубоко честен; но, с другой стороны, он ещё и надеется – вдруг выживет: «я ещё подожду», повторяет он два раза. И говорит: «а если мы с тобой ошиблись, что ж, ведь и беспамятных причащают».

Это тоже кощунственная фраза, так как причащают беспамятного, если беспамятство наступило внезапно у верующего человека. Для человека-безбожника, для не верующего человека – такое причащение действительно, но не действенно, свидетельствует Церковь.

Дальше в романе сказано, что отец Алексей совершил над Базаровым «обряды религии». Какие обряды? Сказано, когда его соборовали[43]43
  Тургенев в религии малограмотен и поэтому говорит, что «святое мирро коснулось его груди».


[Закрыть], то при виде священника, кадильного дыма – ладана, какое-то «последнее содрогание ужаса» промелькнуло на лице больного. Здесь всё характерно.

Человека соборуют, когда человек ещё «в себе», так как главное прошение соборования: «Да воздвигнет его Господь», то есть когда ещё есть надежда на выздоровление. Последнее слово человека, которого соборуют – это «Простите меня, грешного», то есть опять-таки безверное соборование абсолютно теряет смысл. В романе соборуют уже беспамятного, чего не полагалось. Сказано, после ухода Одинцовой «Базарову уже было не суждено просыпаться. К вечеру он впал в совершенное беспамятство, а на следующий день умер».

На какой-то момент в последнюю минуту Базаров приходит в себя и здесь Тургенев свидетельствует о том, чего он сам осмыслить не в силах.

А именно. Хорошо известно, что Базаров смерти не боится, да сам же он на нее нарвался сознательно, потому что душа уже не хотела жить. И странное дело, как человек попадает в свою же собственную яму. Когда Базаров изрекал приговор Павлу Петровичу – говорил, что человек поставил всю жизнь на карту женской любви, а когда ему эту карту убили, то он раскис и сделался ни на что не способен; так этакий человек – не мужчина, не самец.

Но сам Базаров, испытав крах своей первой любви, не просто раскис – он не захотел жить. Но Базаров, при своём героизме, смерти не боится. А что же тогда означает это содрогание ужаса, которое прошло реально по его лицу. А это незваных свидетелей вид – бесов (бесы подошли за его душой).

В мытарствах святой Феодоры сказано, что ангелы, стоящие за изголовьем, насильно не придут: только тогда, когда мы имя Божие произнесем, только когда мы воззовём к Богу, тогда они из-за изголовья подойдут в сферу нашего, так сказать, видения. Господь никого не приводит насильно и ангелы не в силах к нам подойти, пока мы ко Господу не обратимся. Бесы приходят без приглашения.

Базаров как раз в последнюю секунду своей жизни узрел «незванных гостей» и в их лице он убедился, что не лопух его ждёт, а особая реальность, к которой он, конечно же, совершенно не готов.

Эпилог. Эпилог, что касается Базарова: сельское кладбище, две молодые елки, могила ухоженная и на нее приходят уже согбенные старики – муж и жена.

При последнем вздохе, когда к Базарову пришли незваные гости, это имело определенные последствия и для окружающих, хотя они бесов и не видели. Василий Иванович, отец Базарова, во время болезни сына вел себя по христиански: падает на колени рядом с женой со словами: «Молись, Арина, молись – сын наш помирает» – и вдруг его одолевает исступление и это исступление относится ко Господу. Василий Иванович совершенно правильно его определяет: «я говорил, что возропщу» (кому он говорит? – конечно, Богу) «и возропщу, возропщу». И оказывается, что в романе Божьим человеком по-настоящему оказывается только один человек – Арина Власьевна. Только она одна оказывается неуязвимой для демонского стреляния; оказывается во всеоружии духовной борьбы. Арина Власьевна повисла на руке мужа, когда он своим перстом указывал в небо, и он смирился – не изрек больше никакого ропота. Василий Иванович и Арина Власьевна смиряются до конца и, видимо, постоянно посещают могилу сына, но нигде не сказано, чтобы на могиле служили панихиду. И в этом тоже художественная правда.

Молитва об усопших, которая читается и на литии и на панихиде: «Аще и согреших, но не отступих от Тебе и веру яже в Тя вместо дел вмени». Веры то у Базарова нет, поэтому произносить эти святые слова над могилой Базарова и неприлично и неуместно. И каким-то образом это чувствуют сердцем, которое по мере удобовместимости благодатью просвещается. Поэтому родители приходят на могилу сына только молиться, то есть келейно молятся. (Келейная молитва была разрешена от Синода и Марии Николаевне Толстой – монахине шамординской Марии). Откуда-то они понимают, что панихида здесь не поможет, только келейная молитва, их собственная. Такая молитва разрешается даже за самоубийц при условии близкого родства.

Последние слова Тургенева в романе – это «какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни таилось в этой могиле, цветы всё равно глядят своими невинными глазками» – малое утешение (так скажет и Катерина Кабанова перед самоубийством – на могилке, мол, цветики растут; а душа твоя – куда пойдет?). Тут ещё Тургенев находится во власти своих пантеистических представлений. Поэтому дальше в романе прямо сказано, что они говорят не только о спокойствии, о том спокойствии «равнодушной природы» (то есть пушкинская цитата), «они говорят также о вечном примирении и жизни бесконечной».

«Жизнь бесконечная» – это из кондака: «Иде же несть болезнь, печаль и воздыхание, но жизнь бесконечная». Итак – говорят о вечном примирении. Кто же будет Примирителем? Примиритель – это одно из имен Господа нашего и Спаса Иисуса Христа (Быт.49,10).

¹⁰ Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов.

Именно ко Христу обращают свою молитву старики Базаровы; Его просят о безмерном снисхождении; и только одно остается препятствие – сам Базаров может не захотеть. Поэтому, в сущности, роман обрывается великим вопросом, но всё-таки последние слова – слова христианских молитв, которые говорят о вечном примирении и о жизни вечной.

Когда эти же слова прочел Герцен в 1861 году, то он сразу же прислал свои укоризны, то есть, ты, мол, Иван Сергеевич, не ударился ли прямо в мистику. И Тургенев был вынужден робко оправдываться. Тургенев был человек и нравственно робкий, да и по характеру и по воспитанию. Как сказано у Островского в одной пьесе[44]44
  «Не всё коту масленица».


[Закрыть] – «с малолетства нас геройству не обучают». Но особенно человек бессилен против такого «прогрессивного» нахрапа; но это тогда, когда человек не может быть верен своему собственному свидетельству, то есть тому, что даёт ему Сам Господь.

Во всяком случая, этот роман – высшая точка тургеневского творчества, а дальше начинается медленное, неуклонное оползание. И по последнему своему периоду Тургенев попал и в пародии Достоевского[45]45
  Роман «Отцы и дети» Достоевскому очень понравился.


[Закрыть], то есть Кармазинов в романе «Бесы» – это именно поздний Тургенев.

Роману «Отцы и дети» предстоит большое будущее. Это у Тургенева у самого (на самом тоненьком слое) – всего лишь конфликт поколений, конфликт старого и нового, конфликт проходящего и приходящего на смену.

«Старички» Кирсановы, хотя одному 45, а другому 44 года, обсуждают проблему старого и нового; и Николай Петрович робко замечает, что пришло новое поколение, которое сейчас рассядется, а нам придется уступать и уходить. И на это Павел Петрович отвечает, что «я всё-таки думаю, что мы гораздо правее вот таких разных господчиков, хотя и выражаемся языком устарелым».

Итак, всё-таки проблема правоты; это, конечно, еще не истина, но все же проблема переносится в другую плоскость – правого и виноватого, ошибочного и справедливого. Другое дело, что в Притчах сказано: «есть пути, которые кажутся человеку прямыми (в славянском тексте – правыми), но конец их путь к смерти» (Притч.16,25).

Во всяком случае, поставлена проблема правоты. Люди, так сказать, пришедшие, чтобы занять места, эти новые короли, хозяева жизни, с другой стороны, должны быть как-то призваны к ответу – с чем они приходят; где их истина; где их благо.

Впоследствии русская литература неоднократно будет пытаться найти ответ на этот вопрос. В романе Гончарова «Обрыв», который явно – ответ на «Отцов и детей», соответствующего нигилиста уже просто выгоняют, а не то, что ждут, что он умрет или согласится умереть.

Совершенно по-новому поставит проблему «отцов и детей» Федор Михайлович Достоевский – и именно в романе «Братья Карамазовы». Он поставит эту проблему как проблему возрастания духовного.

Кто в романе взрослый человек? Достоевский вынужден развести руками – сплошные младенцы. Более или менее взрослый человек, всё-таки призванный к возрастанию, это Алеша.

Федор Павлович Карамазов, которому 55 лет, испорченный ребенок, он же, в сущности, легкомыслен, как дитя, и беспомощен (втайне) как дитя и, конечно же, он весь в руках у Смердякова. Митя, Митенька (а иначе Грушенька его и не называет!) – Митенька, то есть малец, мальчишка. Иван; но Иван тоже оказывается в своем, так сказать, кредо, в своей заносчивости и в своей самонадеянности уж никак не взрослым человеком. Более или менее человеком с даром зрелости, хотя бы умственной, но и душевной – остается всё-таки Алеша (и даже до своего перелома). О чем думает Алеша перед тем, как вся семья должна сойтись в келье старца Зосимы? Он совершенно основательно боится скандала; что эти «дети» перегрызутся там и учинят неприличную сцену, оскорбительную для святого места.

Чтобы как-то повлиять на Митеньку, чту пишет Алеша в письме? – что он очень любит его и поэтому просит воздержаться. Митя на это отвечает, что я, мол, скорее дам растерзать себя на куски, чем нарушить уважение к старцу, тобою так чтимому. И четкое замечание самого автора – «Алешу это письмо не слишком ободрило».

Роман «Братья Карамазовы» – это роман, прежде всего, об ответственности. Данная нам от Бога свобода – это знак божественного доверия к нам и мы должны как раз ответить Господу нашей ответственностью за свои слова, за поступки, за действия, за мысли и, в конце концов, нам предстоит быть со-работниками Божьии и, стало быть, помогать и другим младенцам возрастать во Христе.

Как же расценить людей следующего поколения, то есть ровесников или младших современников Базарова – особенно, конечно, Аркадия с Катей. Фигура Кати любопытна, так как она никак не укладывается в традицию «тургеневских» женщин. Надо сказать, что плеяда критиков романа не обладала искусством медленного чтения. У Тургенева в авторской ремарке есть замечание, что между Анной и Екатериной разница всего 8 лет. Значит, если Анне 28 лет, то Кате – 20, но она выглядит несколько моложе своего возраста, то есть ей на вид 18 лет.

Сказано, что «всё в ней ещё молодо-зелено: и пушок на лице, и голос, и манеры». Во всяком случае, в Кате чувствуется юность и как бы то, что ей сил дано на долгую жизнь (есть такие личности). Катя никак не относится к тургеневским девушкам, потому что у нее остается навсегда собственная ответственность и собственная манера принимать решения; она с большим характером. Если уж с кем она и перекликается в этом отношении, так это независимые героини Островского, вроде Параши в «Горячем сердце».

Катя выходит за Аркадия по любви и в то же время она строго и важно подумала – нет этакого бросания в омут. В свое время не только «запуганная» сестрой, но и привыкшая к отчуждению, она раскрывается в новой семье своего мужа и обретает доверие к людям. Поэтому «доверчиво посматривает вокруг себя» – и, конечно, Катя «спокойнее всех». У Тургенева есть девушки, которым предстоит вести воз: воз ответственности, семейной жизни.

Катя, вопреки замечанию Базарова, – не мечтательна; она размышляет и вслушивается. Поэтому она так любит тишину. Эта тишина – это внимание, внутреннее внимание – как Божий мир и, в том числе, мир ангельский касается твоей души, а душу ты должна слушать сама. Поэтому Катя спокойно входит в общепринятые условия бытия, в которых она обретает счастье, но это счастье (и это тоже чрезвычайное исключение для всех тургеневских произведений!) не раздражает даже самого Тургенева[46]46
  Сравним с эпилогом «Дворянского гнезда» – там какие-то бесконечные горелки, которые надоедают на первой же странице.


[Закрыть]. Это счастье умиляет Одинцову, которая, было, побоялась, что зрелище чужого счастья будет для нее тягостно, и вдруг оказалось, что оно ее умилило саму. И только одну застарелую эгоистку княжну (тетку), у которой душа уже умерла и которая живет растительными процессами – вот ее известие о предстоящей свадьбе «повергает в слезливую ярость».

После этого свидетельства Тургенев ничего подобно по масштабу не создал. Как бы его последнее слово в этом мире, его лебединая песнь – это его письмо ко Льву Толстому. Это письмо глубокого смирения. До этого у Тургенева с Толстым была ссора в доме Фета, которая едва не кончилась крупной размолвкой, но Тургенев первый опомнился и извинился перед Марией Петровной за безобразную сцену. После этого Тургенев и Толстой не переписывались, но на смертном одре Тургенев пишет Толстому свое прощание и завещание. В письме сказано: «Великий писатель земли русской, вернитесь к литературной деятельности; ведь это Ваш дар оттуда же, откуда и всё другое». «Всё другое» у нас от Бога. Тургенев, наконец, вспоминает, что мы ничего не принесли в этот мир и ничего не унесем.

Писательский дар – это талант, а за каждый талант желательно, чтобы были принесены два таланта. Эти два таланта – это умение донести, воплотить в словах, то есть в том даре, который тебе дан и которым ты должен послужить окружающему тебя людям, окружающим тебя человечеству. Это служение перед Богом не бывает забыто.

Лекция 13.

О «лишнем человеке» Тургенева.

Тургенев – автор целых трёх кардинальных понятий, которые навсегда легли в основу русского менталитета.

Одно из этих понятий – «тургеневская женщина». Это понятие уже во времена Льва Толстого существовало понятийная категория русского менталитета[47]47
  Лев Толстой, вообще любивший парадоксальные характеристики, в частности, писал, что до Тургенева никаких «тургеневских женщин» вообще не было; начиная с Тургенева – они появились. (Утверждение спорное, как всякий парадокс; ведь и «Наталья Долгорукова» Рылеева – уже прообраз «тургеневских женщин». А этим образом вдохновлялись «декабристки», в первую очередь, М.Н Волконская).


[Закрыть].

Следующая категория – это «лишний человек». Этот термин открыт и разработан самим Тургеневым и потом в «лишние люди» записали и Онегина, и Печорина, и герценовского Бельтова, и даже чуть ли не Обломова.

Если создается очень широкое понятие и в него начинают всовывать всех, то оно начинает рассыпаться; оно внутренне как бы оказывается не прочным, а внешние скобы, так сказать, не держат. Это как раз и случилось с понятием советского литературоведения «лишнего человека».

Исконное понятие «лишнего человека», разработанное Тургеневым, было на самом деле вполне чётким и вполне «работающим» термином. У Тургенева есть повесть «Записки лишнего человека». В повести герой сам себя называет лишним человеком: лишним по ситуации и лишним, потому что он, в конце концов, выбрасывается окружающей жизнью, как не вошедший в социум.

Если это понятие рассматривать в таком широком плане, то можно создать такую широкую категорию, что «лишний человек» – это социальный аутсайдер, который социумом вытесняется.

Тогда понятно, так как и Печорин про себя говорил, что, как камень, «я возмутил налаженный быт окружающих людей и, как камень, едва не пошел ко дну».

Онегину, после того, как его прогнала Татьяна,– неизвестно куда деваться; и «здесь героя моего в минуту, злую для него, читатель, мы теперь оставим».

И никак, ни с какого боку сюда не входит Илья Ильич Обломов. Обломов «жил на радость людям», говорит Захар на кладбище. Сюда же не входят другие герои Гончарова и, в частности, Райский, потому что Райский приходит как бы с «заданием наоборот», то есть не насиловать окружающий социум.

Третье понятие – «нигилист».

Понятие «лишнего человека» как социального аутсайдера. Сам Тургенев углубляет эту характеристику понятием донкихотства – лишний человек Тургенева всегда Дон Кихот, в отличие от Онегина, который – разрушитель; в отличие от Печорина, который тоже разрушитель. Лишний человек Тургенева даже внешне напоминает Дон Кихота – Рудин, например.

Из сочетания этих понятий, то есть социального аутсайдерства и то активного, то пассивного донкихотства[48]48
  Лаврецкий, конечно, не входит ни в какие лишние люди. Лаврецкий – это тюфяк, но он даже не аутсайдер.


[Закрыть] – и родится понятие «лишнего человека». Донкихотство по Тургеневу никак не совпадает с идеей Сервантеса. Дон Кихот Тургенева – это всегда деятель, в отличие от Гамлета-созерцателя. Затем, это всегда – мечтатель, но с благими намерениями.

Потом эмигрантская мысль[49]49
  Петр Иванов, «Смирение во Христе», Париж. 1925.


[Закрыть], чтобы углубить этого Дон Кихота как идею, скажет, что любой революционер, начиная с Ленина, обещающего «счастье и свободу», это всегда Дон Кихот и всегда – чума для любого нормального общества.

Тургенев до такой мысли ещё не доходит. Но вот этот мечтатель, с благими намерениями, который врывается в ткань жизни людей, разрывает эту ткань, но сам падает (потому что ткань начинают зашивать) – вот эта мысль в художественном плане раскрывается в «Записках лишнего человека».

Как это реализуется? В сущности, ситуация почти Евгения Онегина с некоторыми поправочками на 40-е годы. А именно, приезжает «столичная штучка» в провинциальный уездный городок, то есть не в губернский, где всё-таки губернатор и губернская знать, а в уездный городок. В городке есть какая-то администрация, которая управляется городничим, то есть это – третья-четвёртая ступень.

Но в отличие от Онегина приезжает не аутсайдер, а военный человек и приезжает по долгу службы (не по казённой надобности – не то высланный, не то сосланный – Печорин), по части рекрутского набора.

Его носят на руках, за ним ухаживают, все его приглашают и так далее, и как всякая столичная штучка, он как магнит притягивается и притягивает к себе опилки.

Какие опилки? Уездная барышня (Лиза Ожогина), мучимая неясными стремлениями, иногда плачущая от каких-то настроений, то есть человек, одержимый бурлящей душевностью.

Лиза Ожогина – дочь чиновных провинциальных родителей; естественно, что это как раз тот дом, где князь N начинает бывать ежедневно, потому что – надо же ему где-то бывать. И у князя N два соперника и уже не социальных, а в любви: один самый мелкий чиновник с уничижительной фамилией Бизьмёнков (как будто он – безымянный или безыменный) и другой его соперник, герой – «лишний человек» и тоже с уничижительной фамилией Чулкатурин (когда его надо оскорбить, то достаточно просто переиначить его фамилию – и князь N называет его господин Штукатурин).

Лишний человек – он даже социально как бы подготовлен, то есть сын очень разболтанного, как говорят в народе – «несуютного» отца, и снисходительной матери. У Хомякова тоже отец разболтанный, но его жена Мария Васильевна, урождённая – Киреевская, отстранила мужа от всех дел, загнала в заднюю комнату и занялась управлением имениями. Когда разболтанный отец и снисходительная маменька, то ясно, что имущество будет разорено, а сыну останутся крохи.