Текст книги "Классическая русская литература в свете Христовой правды"

Автор книги: Вера Еремина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 56 страниц)

Еще больше Ольга похожа на Мальвину (Алексей Толстой «Буратино»). Точнее Мальвина написана с оглядкой на Ольгу Ильинскую. Мальвина спрашивает Буратино: «Кто вас воспитывал?». Он говорит: «Ну, когда папа Карло, когда никто.– Прекрасно, тогда я возьмусь за ваше воспитание». Именно такова логика Ольги. Когда оказалось, что Обломов не воспитывается, то Ольгу постигает дешевое разочарование. Но даже в этом дешевом разочаровании за нее пугается тетка, отвозит ее за границу, где находит их Штольц.

Для русского человека ехать за границу – как бы дежурное лекарство – от вех бед. В Англии, например, человек уезжал на материк когда проворовался: украдет в знакомом доме брошь, а это бывало часто, то достаточно уехать ему на год в Европу, когда вернется обратно, в обществе уже все забыто. Русские же ездили за границу, когда у них что-то не слаживается на родине, то есть, что тонко подметил Чехов, в России-матушке есть принцип такой деревенский: все друг друга знают, все друг на друга смотрят, всем про всех известна разная подоплека и подноготная. А если нужно смотаться, то если далеко – в Америку, а близко – в Париж.

В этом паноптикуме деревянных фигур оказывается живой человек – Илья Ильич Обломов. Любопытно, например, почему он бросил службу, но именно в Петербурге (не в Московском архиве, например, и не в военной службе). Обломов заметил во всем складе полное отсутствие сердечности. А он считает вполне нормальным, чтобы начальник спросил – что-то у Вас вид плохой, как Вы себя чувствуете? Это было, но только во дворце, да и то, когда русские императоры, начиная с Александра I, человечность считали всё-таки необходимым качеством для монарха. (Поэтому Николай I может спросить у Анны Федоровны Тютчевой: «Что это у Вас сегодня вид болезненный?». И она без малейшего жеманства ответит: «Да, у меня спина болит».– «Вы знаете, у меня тоже, бывает, болит, и я вот лед к позвоночнику прикладываю».)

В романе много написано о том, что Обломов, как правило, сидит на диване. И он на самом деле сидит на диване, но это не значит, что он на этом диване живет растительной жизнью. Обломов, прежде всего, думает, как раз задает вопросы и, прежде всего, эти вопросы он задает себе. Другое дело, что Обломов сам не ищет деятельности, но нужно уметь читать сюжет романа: как только умирает Обломов, так все разваливается. Это значит, что он был столпом.

Обломов не ищет королевну за тридевять земель, но Бог посылает ему настоящую любовь. Его брак с Агафьей Матвеевной – это настоящая любовь; его пасынок и падчерица так естественно становятся его детьми. А когда Обломов умрет, то для Штольца они – никто: Штольц Андрюшу (сына Обломова) возьмет на воспитание, а пасынок и падчерица Обломова как бы для него не существуют. Штольцу и в голову не придет, что Обломов относился к ним как к своим детям и что детей у него было трое, а не один.

Крепостному лакею Обломова Захару предлагают полное обеспеченное, сытое, почетное житие в Обломовке; но он никуда не может уйти от дорогой могилы и даже слышит, что его дорогой барин призывает его к себе. Захар, как бы подводя нравственный итог, говорит: «Этакого барина отнял Господь: жил на радость людям». (Про кого из «дон кихотов» можно сказать, что он жил на радость людям? И про кого из разрушителей, вроде Базарова»).

Господь показывает, что на Обломове что-то держалось: почему-то после смерти Обломова от холеры умирает Аксинья, жена Захара и правая рука Агафьи Матвеевны; почему-то приперся этот прожженный братец Агафьи Матвеевны с женой Ириной Игнатьевной и множеством чад, как будто им больше негде жить. А перед этим все соседи только констатируют факт, что «хозяйка-то ваша все по мужу убивается». И даже, когда она навещает сына у Штольцев, то она просто только уткнется в колени все той же Ольги и долго-долго рыдает. Последний штришок, похоже, вовсе не замеченный критикой; в обличительный речах в адрес Обломова мелькает слово «апатия». Но в последней сцене Штольц проходит кладбище со своим знакомым «с апатичным лицом» – а это сам Гончаров, так как сказано: и вот он ему (этому апатичному господину) рассказал, что здесь написано.

В качестве главной иллюстрации сегодняшней лекции советую посмотреть групповую фотографию редакции «Современник». На ней уже есть молодой Толстой, похожий на унтера; на ней на первом плане сидит Тургенев, и вид у него такой, что его только что даром высекли; на ней эдакий «жен премьер»[66]66
  Jenn premier (франц.) – первый любовник.– В.М.Е.


[Закрыть], как бы из театра, молодой Григорович. И на ней на первом ряду сбоку – Гончаров, из них всех единственный спокойный человек и, главное, из них всех, пожалуй, единственный взрослый. Эта взрослость, умственная и нравственная зрелость – это навсегда останется главным качеством Гончарова.

Теперь обратимся к роману «Обрыв», который все-таки его шедевр. Роман писался с 1849 года по 1868 год, то есть почти 20 лет, как художник Иванов, который тоже писал картину «Явление Христа народу» 20 лет. Действие романа в точности относится к 1849 году; это атрибутировать легко, так как в этот год во Франции воцарился Наполеон III. Романтик Райский в этом произведении противопоставлен дельцу Тушину; романтик Райский – фактически эпизодическая фигура. У Гончарова это бывает, то есть человек (герой, персонаж) как будто занимает много места по тексту, по фабуле, но по сюжету – он абсолютно фигура посторонняя.

Райского Вера сразу же определяет как пустышку, хотя он человек – неосуществленного таланта и человек не бессердечный. Лишний человек – всегда Дон Кихот, а Райского от дон-кихотства спасает то, что он – ребенок; к нему так и относятся как к великовозрастному ребенку: бабушка смотрит за тем, чтобы он ел; Вера «укорачивает» в его длинных речах, которые иногда абсолютно не уместны; имением его управляет опекун, который когда-то был его опекуном до совершеннолетия. То есть, Райский – великовозрастное дитя, у которого семь нянек. Но как раз христианское сознание Гончарова показывает и видит, что в русской жизни такое великовозрастное дитя тоже пригодится, что у Бога всего много и что такие люди тоже нужны – они не мешают.

Иными словами, такие люди не злодеи, значит, зачем-то они да нужны. Волохов изгоняется, как Алеко цыганами («Алеко» А. Пушкина), как нравственный разбойник, который влез не в дверь, – и недаром он все норовит то перемахнуть через забор, то влезть в окно, то придти тайком. И, наконец, его укорачивают и говорят, что в доме есть хозяйка и люди, но «Вы сами не захотите же нарушить спокойствия и приличия женщины».

У Райского нет комплекса непризнанного гения; казалось бы он не может закончить ни одной работы; он не получил правильной школы; долго работать над собой; совершенствовать свою кисть, изучать законы перспективы – это всё совсем не для него. В сущности, он, конечно же, – дилетант; но дилетанты тоже нужны – не всем быть большими профессионалами, тем более, что Гончаров чувствовал, что время для русского изобразительного искусства ещё не пришло (оно придёт позднее).

(«Передвижники», как говорил Саврасов, – «они же пишут грязью», они знают только одну краску – коричневую. Боровиковский, Левицкий, Рокотов относятся ещё к XVIII-му веку; Брюллов – это чистописание и лучше всего это понимает Гончаров, но понимает и Достоевский. Более или менее исключением является Крамской, который знает всё-таки несколько красок. В это время русское искусство ещё не ставит перед собой больших проблем[67]67
  Сейчас не нужен никакой Брюллов – сейчас время иконописи.


[Закрыть].)

Дальнейший сюжет романа показывает, что в здоровом обществе (это и есть один из главнейших выводов романа) нет лишних людей: лишние люди – знак нездорового общества. В здоровом обществе лишних людей не будет, может быть разбойник – тать: татя нужно гнать, а все другие – лишними людьми не будут, потому что Гончаров (тоже впервые в русской литературе) ставит во главу угла умение прощать, умение понимать, снисхождение и, прежде всего, христианский взгляд на мир.

Ключевая сцена романа, когда все фигуры высказываются. После того, как история Веры и Волохова срывается в падение – точнее, она вообще срывается в беду и совершенно правильно это явление бабушка определяет русским словом «беда». Потом это слово повторит только Достоевский в «Подростке», где в завязке романа сказано – «началось прямо с беды» и пометка рассказчика: «Я думаю, что читатель не будет ломаться, а поймет о чем я говорю».

Так вот, когда вся эта история срывается в беду, то оказывается свидетелем именно Райский, который ждал, ждал, пока явится Вера, и отправился ее искать. После этого он приносит ей поздравление, то есть швыряет в окно (а в доме семейный праздник – день рождения Марфеньки) букет из померанцевых цветов[68]68
  Померанцевые цветы дарили новобрачным.


[Закрыть] (померанцевык – белые и оранжевые, причудливой формы). Она его понимает и тихонечко говорит: «великодушный друг» и падает в обморок.

Райский, значит, тоже пригодился, пригодился в качестве чистого сердцем посредника, все-таки человека, которому доступно покаяние; все-таки рассказать про беду бабушке достается ему, выслушав перед этим Веру. И после того, как он рассказал бабушке, он становится на колени и говорит простые русские слова: «бабушка, спасите Веру». И в ответ он тоже получает простые христианские слова – поздно. «Поздно она обратилась, иди к ней и утешай как умеешь, а бабушки у вас больше нет». Бабушка пытается размыкать беду, но беда снимается только покаянием. Бабушка очнулась от простого слова, что надо бы ее разбудить, что Вера больна и она, вдруг, превращается из «дикой старухи» вновь в хозяйку дома, в няньку, в сестру милосердия и с этого начинается избавление.

Как выразился сам Гончаров: «Могила обращается в цветник», если человек способен забыть о себе. Любить людей, правду, добро, отдать себя другим, то есть служить; преобразовать свою жизнь, бывшую для себя и по своим похотям,– преобразовать ее в служение. Только после этого люди действительно способны нащупать вот тот Камень, который стал во главу угла и на которой и можно опереться. Господь уже всех призвал, и оказывается (и это тоже есть в романе), что Он призывает в каждый данный момент, этот призыв виден и, прежде всего, призыв становится слышен человеку тогда, когда он забывает о себе.

Даже Тушин, когда узнает, как страшно обвалились в пропасть его мечты о счастье, реагирует тем, что ломает свой хлыст в щепки и серебренную ручку хлыста в куски, то есть здесь видна его душевно-героическая реакция; но постепенно он осознает уже призванную свою роль медведя, дело которого «сослужить службу». И вот тут он обретает и правильное слово, и правильный тон, и правильный стиль поведения: только молодую елку дважды покачает, чтобы совладать с собой, а во всем остальном совершенно не потеряет ни простоты, ни спокойствия.

В пьесе А.Н. Островского «Грех да беда на кого не живет» подобная страстная ситуация оценивается только слепым стариком дедушкой Архипом и только с христианской точки зрения – все остальные отстаивают свои права. Только слепой старик говорит главному виновнику: «Не подождал ты милосердного суда Божия, так ступай же теперь на суд человеческий».

Роман «Обрыв» завершается тем, что все герои опоминаются и находят в себе силы подождать «милосердного суда Божия». Недаром ключевое слово Веры в ее покаянии – «забылась»; забылась, «сделалась зла, суха» и помнила только о своих проблемах.

Гончаров закончил «Обрыв» в 1868 году, а скончался в 1891 году, то есть прошло более 20 лет и за это время он находит в себе силы не размениваться на графоманию – он ничего не писал. Иногда пописывал критические статейки (ниже среднего), но его внутренняя нравственная победа – не вымучивать из себя следующего романа. Нет сюжета, нет мановения Духа Святого на писательство – и не надо. Вся ситуация романа «Обрыв» взята из глубин его души и созревает в творческой лаборатории его ума и духа. Роман меняет даже название: первым названием романа было: «Художник Райский» и героем должен был быть Райский; но если бы он внутренне настаивал перед самим собой на этом замысле, то это была бы «вторая часть Мертвых душ», которую можно было бы только сжечь. Второе название романа «Вера». Но это тоже была бы вторая «Анна Каренина». Последнее название романа – «Обрыв», где именно дана жизненная ситуация, но в свете Христовой правды.

Гончаров всю жизнь боялся Бога. Достоевский, например, прорывался к исповеди и к причастию сквозь жуткие тернии своего когда-то секуляризованного сознания: ведь только после прихода к Амвросию Оптинскому для Достоевского исповедь и причастие становятся внутренним законом и только в предсмертный час – внутренней потребностью. Для Гончарова в этом смысле проблем не было. Как говорили наши интеллектуалы 70-х годов – у меня, мол, «сложные отношения с Богом». У Гончарова были всегда простые отношения с Богом. Как впоследствии скажет Б. Пастернак: «Нельзя в конце не впасть как в ересь в неслыханную простоту»[69]69
  В.М.! Откуда эта фраза? (В. К.)


[Закрыть] (это ересь для советской действительности, а неслыханная простота – это «Господи, помилуй»).

Простые отношения с Богом вполне укладываются в понятие страха Божия, то есть, как будто петровщины и не было. Для русского человека бояться Бога означало бояться греха. Гончаров всю жизнь умел бояться греха, и Господь Иисус Христос, явившийся ему перед его исходом из нынешнего превременного жития, Сам и засвидетельствовал ему, что теперь ему бояться нечего.

Лекция 17.

Александр Николаевич Островский.

«Луч света в темном царстве» и другие.

Итак. Мы начинаем с самой хрестоматийной пьесы Островского – «Гроза». Ее действие происходит в верхнем течении Волги в городе Калинове, то есть в том же городе, где происходит и действие пьесы «Лес» (Калиновская помещица Раиса Гурмыжская). Это верховье Волги, лесная сторона, то есть, по всем признакам, Кострома. Островский любил помещать свои пьесы на Волге. У него есть ещё город Бряхимов (где ярмарка) – это явно Нижний Новгород. Калинов (Кострома) губернский город, точнее, купеческая часть его, где все друг друга знают.

Теперь обратимся к столь же хрестоматийной героине пьесы – Катерине Кабановой. Она была выдана замуж по своей охоте, и это видно в двух местах. Во-первых, когда уже несколько лет она замужем и задает мужу риторический вопрос: «Ты что же, разлюбил меня, Тиша?» Тот отвечает: «Да не разлюбил, а с этакой неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь». Во-вторых, когда его мать пилит и жучит в том смысле, что, мол, слюнтяй и будет ли тебя, такого, жена бояться? Он говорит: «Да зачем же ей бояться, хватит ей того, что она меня любит». Видно, что Катерина шла замуж по своей охоте и у мужа сложилось впечатление, что она его любит.

Внутреннее действие пьесы (сюжет)[70]70
  Добролюбову это было невдомек, а Блок обратил внимание.


[Закрыть] начинается с рассказа Катерины Варваре (своей золовке – сестре мужа), что «уж не снятся мне райские деревья и горы – «а вот как будто жаркий шепот по ночам начинается, кто-то шепчет, шепчет по ночам, или обнимет нежно и куда-то ведет. И я иду, иду за ним. И уж чту хочется мне, так уж на тройке на хорошей, обнявшись». Ну та, конечно, тут же понимая ее настроение, говорит: «Только не с мужем». (От кого эти шепоты? Разумеется, от врага нашего спасения). Поэтому, если исходить отсюда, то все начинается с нападений, с приражений нечистой силы, а потом уже подворачивается какой-то «любитель».

В пьесе выведен один заведомо хороший человек и несколько человек средних, то есть и не хороших, но всё-таки не злых. Хороший человек Кулигин кбк говорит? – «Вы бы, сударь, простили ее и не попрекали уж больше и будет она Вам хорошей женой». То есть весь город и, главное, лучшие люди из окружающих все стоят на том, что нужно примирение; и никто не считает, что побег с Борисом – это выход из положения.

В художественном смысле Тихон написан изумительно. Конечно, Добролюбов мог писать только пошлость, но в наш советский период Тихона играл замечательный актер – Добронравов – и видно, что пьесу он читал внимательно. Роль Тихона – это песня, особенно это видно, когда Тихон узнает о своем несчастье и говорит с удивительной наивностью шестилетнего ребенка: «Побил немножко, да и то маменька велела» Тихон запил, конечно, как только ему стало ясно о его несчастье. «Но,– говорит – я, вот, ум последний пропью, так вот уж тогда потом со мной дураком маменька и нянчится.

Дело это – чисто русское. Тот же Герцен в подобных обстоятельствах другой парадигмы не выработал – он тоже запил. Николай Гаврилович Чернышевский тоже в подобных обстоятельствах другого лечения себе не изобрел. (Жена Чернышевского изменяла ему пуходя и в любовники выбирала то поляка, то грузина. На старости лет она вспоминала об этом, смакуя факты: «Но Канашечка то знал. Мы с Иваном Федоровичем в алькове, а он сидит себе у окошка и что-то пишет».

Для правильного прочтения пьесы надо понять: Катерина верующий человек или нет? Катерина была хуже, чем просто поверхностно верующий человек, так как, так называемая, «младенческая» или «простая» или «детская» вера, то есть вера по Победоносцеву,– она оборачивается абсолютным безбожием и безответственностью. Читая пьесу «Гроза», видно, что как только было приказано быть безбожниками в 1921 году[71]71
  По Синодальному отчету за февраль 1917 года священников было 52780 человек. Сейчас священников не меньше.


[Закрыть], так тут же треть духовенства сняла сан, не говоря уж о мирянах. Простота веры: «На злое будьте младенцы»,– учит апостол Павел,– «будьте целы, яко голуби», то есть простота в смысле нерасчлененности, целомудрия и в то же время «будьте мудры, яко змеи».

Каков же поток сознания Катерины перед самоубийством? Она говорит: «Что домой, что в могилу. Да нет, в могиле лучше: птички над ней поют, цветочки над ней цветут, беленькие, красненькие, всякие». Такое впечатление, что Катерина не слыхала про разделение души и тела, что не слыхала про то, куда ее душа пойдет, если ты – самоубийца. Катерина никогда про это не думала. Вот она говорит Борису, что «если я не побоялась греха, то побоюсь ли людского суда?». То есть, этот грех понимается безотносительно ко Христу. Вот, пророчества полусумасшедшей барыни; удар грома, то есть то, что действует на психофизику, как бы на неразумную часть души, помимо сознания.

Катерина умирает без единого вздоха ко Господу, то есть она, как многие страстные натуры, о Боге забывает. Например, Анна Каренина перекрестилась, но, очень точно заметил Толстой, перекрестилась тем же жестом, которым она крестилась, входя в холодную воду. Этот привычный жест крестного знаменья сразу воскресил в ней целую серию детских и девических воспоминаний и «жизнь со всеми радостями открылась ей»; но Христа здесь опять нет.

Островский написал свою пьесу в 50-е годы, раньше «Анны Карениной» (на 20 лет) и оказалось, что купеческое общество второй половины 50-х годов так же безбожно, как дворянское второй половины 70-х.

Сравним это самоубийство – с двумя другими, но уже у Достоевского, где человек всё-таки вспоминает о Боге; это самоубийство мальчика в «Подростке» вставная новелла, рассказ Макара Ивановича про купца – «Было у нас в городе Афимьевском вот какое чудо». И идет рассказ про восьмилетнего мальчика, облагодетельствованного, но только, в результате такого облагодетельствования, нашедшего выход один – самоубийство. Восьмилетний мальчишка сложил ручки, возвел глазки к небу и все свидетели утверждали – «видели, видели».

Есть еще и самоубийство «кроткой»[72]72
  Повесть Достоевского «Кроткая», Дневник писателя за 1876 год.


[Закрыть], но тут уже все традиционно, то есть она берет образ (родительское благословение) и выбрасывается с ним из окна. Это самоубийство можно оценивать как следствие гордыни и как следствие душевного утомления (как говорит ее муж, что «устала она в эту зиму»). Как замечал Достоевский, а это, пожалуй, единственный писатель, который мог свои произведения понимать[73]73
  Все остальные наши крупные писатели пишут, не понимая, и понимать за них достается нам. – см. Вступительный доклад на Рождественских чтениях 2003 г.


[Закрыть], что как будто у героя с женой началось что-то вроде настоящей любви, но он надорвал ее сердце.

У Катерины ничего подобного нет, а она просто решила уйти, о Боге она думать не может, так как вся зациклена на этот миг. Тоже самое думает и чувствует ее муж Тихон и последняя его фраза – «хорошо тебе, Катя, а я-то зачем жить остался на свете, да мучиться?».

Даже Кулигин, который всё-таки чуть больше их всех понимает, и тот говорит: «Вот вам ваша Катерина, делайте с нею (а ее нельзя хоронить по христиански, а можно только зарыть за оградой кладбища), что хотите, а душа ее у Господа, Который милосерднее вас».

Господь действительно милосерднее и не только нас, но и великих святых, но – как это она у Господа?! Ведь, пройти по мытарствам – это путь человека, который хочет Господу поклониться, который с именем Божьим умирает, который вожделеет быть со Христом. И, наоборот, без имени Божия вообще умирают – те снимаются с дистанции (им и мытарства не полагаются)[74]74
  Древний Патерик.


[Закрыть]. Мытарства – это для хороших верующих людей, они не для всех.

Кабаниха. Почему-то великие актрисы как-то тянулись на эту роль: в свое время Пашенная, в наше время – Алла Демидова, например.

В первой же сцене мещанин Шапкин говорит, что «хороша тоже и Кабаниха». Но его чуть-чуть корректируют – у той под маской благочестия оголтелая черствость и именно в отношении домашних – домашнее тиранство. Для посторонних у Кабанихи есть и такт, и серьёзность: когда к ней приходит Дикой (кум), выпивший, но прогнать нельзя. Дикой не пил один (ему хоть немного разгуляться надо) но, видно, с кем-то из надоевших собутыльников; и во теперь он приходит к человеку. Она и спрашивает: «Что хвалить тебя за это прикажешь?» – «Да не хвалить, а ты меня разговори».

Если говорить вкратце, то Кабаниха – Марфа Игнатьевна (она и по имени названа Марфа), то есть чисто домостроевская фигура. Весь XVI‑й век был преисполнен такими фигурами. Именно поэтому Кабаниха не любит XIX‑й век: и железных дорог, и городской суеты и так далее. Казалось бы, что это все должна быть сплошная патриархальность, размеренная жизнь, торопиться некуда, молитва, посещение церкви, обеды, гости – всё должно чередоваться правильным порядком; но без любви. А где нет любви, там и нет ничего.

Порядки бывают любые. Чехов в будущем такие же вещи откроет в, так называемом, дворянско-интеллигентском кругу – мать Лаевского (из повести «Дуэль»). Лаевский вспоминает, как она, окруженная приживалками и моськами, кричит на прислугу, а впрочем, в «милосердного Господа» верует; но, при этом, как надменно ее лицо. Он хотел написать «матушка» и вычеркивал это слово, то есть совершенно понимает, что обратиться к ней, как к человеку, совершенно не возможно.

Островский в 4-х пьесах весьма основательно дает тему супружеской измены (реальной или потенциальной – здесь все равно).

Следующая пьеса Островского и тоже первого периода «Грех да беда на кого не живет»[75]75
  У Островского названия часто поговоркой – «Не все коту масленица», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бедность – не порок», «Свои люди, сочтемся».


[Закрыть], то есть на всякого человека – никто не застрахован. Третья пьеса более поздняя «Бешеные деньги»; и четвертая в соавторстве с Соловьевым, – «Женитьба Белугина» (1870-е годы).

В пьесе «Грех да беда на кого не живет» купец Лёв Краснов (как они его зовут Лёв, а не Лев), конечно, гораздо сильнее Тихона. Лёв Краснов живет своим умом, как Кулигин советует Тихону: «Пора бы, сударь, своим умом жить». Женится на бедной (Катерина в «Грозе» – из зажиточных), то есть, на дочери какого-то губернского секретаря или губернского регистратора из нижних четырех классов. Пятый класс снизу – титулярный советник (Пушкин был титулярным советником).

Отец девушки не успел выработать пенсии и двум оставшимся после него дочерям практически нечего есть (мать умерла). И Лёв благодетельствует, то есть вводит молодую жену в сословие зажиточного мещанства. Естественно, она остается всем чужой, а семейство мужа принимает ее в штыки; особенно хворенький брат Льва Краснова Афоня, который всячески наблюдает за ней и начинает ее ненавидеть. Ненавидит он ее именно как чужеродную, как возмущающую весь их обиход, как презирающую их и так далее, то есть за наивный какой-то снобизм.

И только в этой пьесе (хотя у Островского в нескольких пьесах есть явный корифей, в точном смысле античной трагедии) есть корифей; и это именно слепой дедушка Архип, который, прежде всего, усовещивает всех и всем напоминает только о Боге. У дедушки Архипа действительно есть вера. Он говорит: «А что ты взъелся, пускай они уже живут друг с другом и друг к другу притираются». Что она там не хлопочет по хозяйству – так «может, он и не хочет, чтобы она работала». Потом, указывая на красоту Божьего создания (а он уже ничего не видит!), говорит – «если бы мы почаще о милосердии Божьем вспоминали, мы бы и сами были милосерднее». Это действует на сердце Афони и он говорит: «Я буду стараться, дедушка, смирять сердце». Но велико искушение и не Афоне его побороть.

События развиваются так, что в свое время, еще до замужества, молодая жена пользовалась со своей сестрой милостями одной окрестной помещицы Бабаевой. Эта помещица приглашала двух девушек-бесприданниц исключительно для развлечения. Одна из сестер (Татьяна) была писанной красавицей и с ней заигрывал сынок помещицы, хотя ничего и не было, но все их звали «голубками». Поэтому, когда спустя два года после ее замужества опять появляется, так сказать, ее первая мечта, то тут уже и не надо искусительного шепота врага нашего спасения. Достаточно вот этой сентиментальной мечты.

Естественно, что его, который приехал в городишко по делам имения (не то закладывать его, не то проценты платить в опекунский совет), донимает скука, а тут он нашел себе развлечение. И он даже предлагает ей поехать с ним в его имение. Ясно, что не будет он с ней долго оставаться (развлечение) и ее напоминание: «А муж-то как, ведь мне с ним жить», вызывает в нем только досаду: он не в состоянии думать о чужой судьбе.

Успев только добежать до номера в гостинице, Татьяна «попадается»: ее выслеживают, разоблачают перед мужем – и, весьма характерна реакция мужа: «Не умела быть женой, будь кухаркой, не умела ходить с мужем под руку, ходи по воду». То есть муж ее как бы социально «отпускает» – мол, пошла на кухню.

Татьяна пытается бежать, но муж ее убивает и возвращается со словами: «Вяжите меня, я ее убил». И тут только дедушка Архип, который всегда все понимал, который в свое время пытался их помирить, говорит: «А ты думаешь, что она перед тобой одним виновата. Она, прежде всего, перед Богом виновата, а ты – гордый, самовольный человек, решил своим умом рассудить? Не подождал ты милосердного суда Божия, так ступай же теперь на суд человеческий».

Таким образом, мы видим у А.Н. Островского ту же «укорененность» в православной вере, что и у Гончарова. Его «хорошие люди» всегда – строго православные, «с молитвой»; и они-то, как правило, пришедшие «со стороны», оказываются самыми нужными, а главное, пришедшими «вовремя»: отставной солдат Сила Грознов («Правда хорошо, а счастье лучше»), и далее старый городничий Градобаев – тоже старый солдат («Горячее сердце»), и даже «деклассированный» купчик Любим Торцов («Бедность не порок») – все они хотя и с грешком, но и с неизбывной памятью «о грехе и о правде и о суде» (Ин.16,8); даже фабрикант Каркунов, казалось бы, погрязший в грехах, – и тот думает о том, как бы «непостыдно явиться перед последним Судом» («Сердце не камень») Воистину «Дух дышит идеже хощет» (Ин.3,8).

Эти две пьесы условно называют «народные драмы». После 1861 года, в 1864-1866 годы – после реформ Александра II, – Островский очень чутко откликается на запросы пореформенной современности.

В пьесе «Бешеные деньги» драматург описывает Василькова, человека «новой формации», сынка мелкопоместного помещика, но с университетским образованием, съездившего и в Англию, и на Суэцкий канал, который вернувшись, впрягся в железнодорожное строительство, работает не покладая рук и женится на барышне Лидии Юрьевне Чебоксаровой, которая уже в свои 24 года матерая прожигательница жизни.

Васильков поступает в том же ключе, что и Лев Краснов. Сначала он было плачет, что, мол, «после каждой ее ласки я плакал потом с час от умиления». А рядом стоит приятель из московских прожигателей, Телятев, и говорит: «Знаешь что, хотя бы не плачь, а то и я заплачу и хороша будет моя физиономия». Чем же утешается Васильков: полагает прислуге тройное жалованье, так чтобы иметь «полный глаз» – тайный надзор за женой, да и за тещей.

Оказалось, что старый селадон Кучумов ничего не имеет, так как его состояние – женино и еще при жизни отдано племянницам. (Селадон было имя собственное и давно стало отрицательным). Селадоном жена давно помыкает и он, вдруг, решает, что надо поступить в ухажеры к хорошенькой молодой даме – как раз то, чего ему для счастья не хватает. Прямо по поговорке «Мужчина до смерти – жених».

После возвращения Лидии Юрьевны к мужу[76]76
  Она за долги могла попасть в «Яму» – долговая тюрьма у Воскресенских ворот.


[Закрыть] ее отправляют в деревню, где она должна выучиться всякому домашнему хозяйству. Затем только ее привезут в губернский город; а потом, если она, так сказать, выдержит экзамен, ее возьмут в Петербург, где она должна будет основать салон, в котором «министра принять не стыдно». Васильков перед отъездом Лидии Юрьевны в деревню говорит ей (как педагог) – «у Вас все для этого есть. Нужно только освободиться от некоторых вульгарных манер, почерпнутых от московских прожигателей жизни». И один из таких прожигателей Телятев (его друг) говорит, что «не знал же я, что Лидии Юрьевне предстоит блестящая карьера от деревенского подвала до Петербургского салона».

Здесь разбирается женская судьба в дворянском кругу, но уже с зияющей где-то рядом ямой «полусвета». Положим, что женщина уходит от мужа (это тогда уже бывало и с полицией ее к мужу не возвращали) и затем ей не нашлось богатого содержателя. Тогда, как она, всхлипывая, говорит, что «я пойду в актрисы». А ей говорят – «талант нужно иметь». В провинцию? А что там за жизнь? Кого пленять?

В конце концов, вырабатывается некое согласие, но на низшем уровне, как выражается сама Лидия – «я принимаю Ваше предложение, потому что нахожу его выгодным». То есть, надежда автора только на то, что стерпится – слюбится.

Последняя пьеса (70-е годы) – это «Женитьба Белугина». В пьесе выведен знаменитый фабрикант (ситцевая фабрика – Сетунь, пригород Москвы), который тоже женится на барышне, притом состояния посредственного.

После отмены крепостного права помещикам выплатили из государственного кармана, так называемые, выкупные, но это – последние деньги. И она говорит матери, что «мы живем на последнее, а впереди нам грозит нищета», поэтому она отдает свою руку богатому купцу. И маменька думает только о том, что как-нибудь ей надо привыкнуть и уже быть женой. И очень наивно, но все-таки внушает дочери прописные истины, что «совесть, долг – не пустые слова. Кто думает их в себе заглушить, тот ни покоен, ни счастлив быть не может». Одновременно она пытается объясниться со своим зятем и совершенно садится в лужу. Говорит про дочь – «у нее натура нежная, деликатная, она вся в меня». В ответ получает хорошую отповедь, что «все это не дело и не в порядке, что между мужем и женой какие могут быть посредники».