Текст книги "Классическая русская литература в свете Христовой правды"

Автор книги: Вера Еремина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 56 страниц)

2. Проблема проституции – и проституции не ради куска хлеба, а проституции по убеждению – это тоже тема Розанова. И все эти темы звучали на философско-религиозных собраниях. Здесь действительно нужен был пастырский дух Сергия, чтобы “своего не искать, а чужое беречь”.

С подачи философско-религиозных собраний кое-какие меры и с правительственной стороны были приняты. Во всяком случае, для незаконнорождённого ребёнка был принят закон, что, он наследует фамилию матери, если она того пожелает, ее состояние, если она не захочет кому-то другому его передать, то он является законным прямым наследником. Закон “О матерях-одиночках” будет принят в 1904 году, проработанный и с подачи философско-религиозных собраниях.

Мучительная тема Розанова – это все виды полигамии или полиандрии, то есть многократная измена мужа и жены. А также вопрос о том, что сейчас повыветрелось, а в начале XX-го века было обычным явлением в крестьянской массе, то есть попытка мужской стороны торговать своей женой.

С подачи философско-религиозных собраний и литературной деятельности Розанова эти темы были вынесены на Всероссийский поместный Собор 1917-1918 годов. В частности, определение Собора о попытке такой торговли говорит, что в этом случае требуется немедленный развод. А также то, что если одна из сторон уже заключила новый супружеский союз, то первый церковный брак расторгается незамедлительно и новый брак венчается.

3. Розанов рассматривает не только “комплекс Электры”[157]157
  “Комплекс Электры” – навеян античным образом Электры из трагедии Эсхила “Хоэфоры” (“Жертва у гроба”), которую мать (Клитемнестра) и отчим (Эгист) не выдавали замуж из боязни, что она своего ребенка сделает мстителем за отца (Агамемнона); в конце концов Электра убила свою мать, чтобы наконец выйти замуж. В психопатологии “комплексом Электры” называется пробуждение агрессивных склонностей у засидевшихся девушек.


[Закрыть], так как это рассматривает и социальная психология, а проблему девического ожидания. Он прямо спрашивает – сколько можно сидеть у окна: до 30 лет, до 35 лет или до того, когда “обычные женские” прекратятся.

Здесь Розанов и рассматривает известную историю дочерей Лота[158]158
  Быт.19.30-38


[Закрыть]. “Нет никого, кто вошел бы к нам по закону всей земли, так поступим так – напоим отца нашего вином и спим с ним”. Как рассуждает Розанов, что “это сказала старшая и благоразумнейшая из сестёр, а младшей оставалось только послушаться”.

Это ветхозаветное место комментируется святыми отцами, комментарий принят в церковном Предании, но совсем с другой стороны. То есть, что уединение и пустынножительство далеко не всем полезно: Лот в Содоме был праведником, а в пустыне оказался немыслимым кровосмесителем, то есть самым отчаянным грешником и он каялся в этом грехе (Аврааму).

В этом эпизоде Розанов обращает внимание на другое, что обе девушки с одного раза забеременели, то есть Бог благословил, обе девушки оказались родоначальницами целого народа: от Моава, сына старшей сестры, пошли моавитяне; от другой сестры пошли амонитяне, что, как справедливо замечает Розанов, “далеко не с каждой беременной девушкой случается”.

И отсюда он делает вывод, что вот такое, так сказать, отстаивающее себя, воинственное размножение, Богу приятно, но Господь не хотел, чтобы это повторялось. С другой стороны, это отстаивающее себя самоутверждающее, воинственное размножение – оно не вопреки воле Божией. Тут у Розанова, конечно, главный огрех в том, что здесь всё-таки речь идёт о Ветхом Завете, когда Спаситель ещё только должен был придти и человечество ещё не знало личного спасения, а только через потомство.

Постепенно у Розанова начинается крен к Ветхому Завету и в Ветхом Завете (тут прав протоиерей Георгий Флоровский) он выбирает то, что ему ближе и то, что ему подходит по его тематике.

Хотя нельзя, конечно, отрицать того, что вся мораль Ветхого Завета двойственна и по своей конкретике и по своим нравственным основаниям.

4. Но всё-таки этот библейский сюжет для Розанова – это не более, чем иллюстрация, а он всё-таки мучительно ищет ответа: может быть, ребёнок, уже зачатый без законного брака (кому нужна 35-летняя), чтобы по крайней мере как-то считался законным. Или у него есть ещё наработки в смысле такого сватовства, которое возводится в степень общественного и, отчасти, государственного принципа. То есть, каким-то образом государство, но особенно общество, с помощью каких-то механизмов, каких-то “приводных ремней”, должно такое замужество как-то обеспечить.

Розанов останавливается в этом вопросе, так как ещё во времена “Анны Карениной” (70-е годы XIX-го века) русский обычай сватовства считался чем-то безобразным, над чем смеялись все. Розанов из примеров находит только либо то, что практикуется для белого духовенства, то есть быстрое сватовство и быстрая женитьба перед рукоположением,[159]159
  Процентов 95 и до сих пор так – живут же и редко, когда разводятся.


[Закрыть] либо внимание матерей.

Тут Розанов рассказывает как бы вставную новеллу, что в семье трое детей: старшая сестра, сын-гимназист и младшая сестра – почти подросток. Гимназический дом посещают три приятеля (гимназиста), один влюбился в старшую сестру и тогда, как закон психологической компенсации, в него влюбилась младшая (такие сюжеты встречаются и у Мопассана). Мать понаблюдала, понаблюдала, призвала к себе гимназиста для приватного разговора и спросила его:

– Вам нравится моя старшая дочь?

– Да.

– Если и нравиться, то не неотвязно. Знаете что, женитесь-ка Вы на младшей, она Вам и по возрасту больше подходит.

Тот согласился, потому что, как и многие мальчишки (почти), он влюбился ещё и в атмосферу их дома, в этот чай, в эти разговоры и так далее.

А так как гимназистам жениться нельзя, то мать сама поехала к гимназическому начальству, договорилась – гимназисту разрешили заключить тайный брак с тем, чтобы продолжать учебу.

Через три года в молодой семье было уже два ребёнка и, как выражалась мать семейства – любительница демографии, что и “дочь моя ещё чистая, с неиспорченным воображением, и отец свеженький, не истасканный и вы посмотрите, какие дети”.

Старшая дочь через два года тоже вышла замуж, но она была высокая, крупная и, как замечает Розанов, у таких сила пола уходит на рост, а у маленьких и худеньких – сила пола уходит в “стрелу пола”.

Такие сюжеты и есть “сюжеты Розанова”. Розанова надо чувствовать “около души”, потому что иначе его можно и не понять.

5. Из области мучительных тем для Розанова (а мучительные темы у него как бы продолжаются и продолжаются) была тема, что когда супруги друг другу смертельно надоедят, то иногда супружеская измена приводит к тому, что вспыхивают остатки прежних чувств и они кое-как дотягивают свою супружескую жизнь в “сносном счастье”. (Кстати, классический пример – история Герцена 1850-1852 годов – В.Е.).

6. Разные возрасты. Тема “разницы в летах” – она тоже нужна Розанову. И любопытная тема, где Розанов переходит из области психологии в социальную психологию, – это тема так называемых урнингов. Это, по всей вероятности, – неологизм (от английского – добывать). Урнинг – это женщина с мужской психикой. И наоборот, мужчина с так называемой женской логикой, то есть с многими психическими и психофизическими женскими чертами, – мужчина-урминг.

Что касается женщин-урнингов, то Розанов не дожил до Советской власти, когда как раз только урнинги и поощрялись (до войны) – этом мужские специальности для женщин, которые совершенно к этому не приспособлены, чуть ли не открытая военная служба для женщин (в гражданскую войну – реальная).

Примеры Розанова поразительны.

Например, Мария Кюри. Она знала главное, что ей нужно разделить сульфат бария от сульфата радия.

С ними всегда жил свекор, то есть отец мужа – Кюри-старший, который был в качестве няньки для двух дочерей, а она только и занималась тем, что соосаждала. Даже платье, чтобы поехать в мэрию и расписаться (то есть гражданская регистрация брака), ей заказывала её старшая сестра; и платье для защиты диссертации тоже. То есть, бабы нет, а существует (с некоторыми признаками женщины и с хорошими волосами) – мужик.

Эта мужицкая психология весьма распространена. Она распространённая именно так: “Господа, на сходку”; “господа, вот этого профессора освистать”. Поэтому такие женщины-мужики втайне – и привлекают женщин и, притом, это может быть и лесбиянство. Чаще всего, если это здоровая баба, то ничего не будет. Хотя у Марины Ивановны Цветаевой (классический урнинг) с возрастом и это проявилось (Софья Парнок (переводчица) и вдова Скрябина Татьяна Федоровна – ее любовницы конца 1910-х – начала 1920-х годов).

Розанов на примерах сюжетов Ветхого Завета (Руфь, Рахиль) открывает страницу социальной психологии. Впоследствии она становится и страницей литературы. Но Розанов подходит к этому вопросу и как философ.

7. Кстати, Розанов лично знал Григория Распутина, и его свидетельство о Распутине сразу нас вводят в существо этого феномена. Распутин, конечно, был, прежде всего, мужик, мужик-самородок с характерной речью. Например, в одном из собраний, где был Измайлов (участник философско-религиозных собраний) “старец Гриша” (так называли Распутина) проронил довольно чёткую фразу, что “к истинному человеку приходят истинные люди, ложные никогда не придут”. Розанов мысленно вспыхивает и говорит – “действительно, если бы так”.

Точно так же Распутин говорил о Льве Толстом в 1915 году (Толстого уже нет в живых), что Лев Толстой “почему глуп?” – “Он же восстал не против современного ему Синода и современных архиереев, тут-то он был бы прав, потому что он выше и чище их. Но он-то восстал против Церкви, а в Церкви – Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и по сравнению с ними его произведения маленькие”.

На самом деле – это всё не ахти как мудро, это всё говорит о дремучем невежестве слушателей. Но таким дремучим невежеством в церковных вопросах отличалось так называемое русское образованное общество. Эта фраза Распутина кажется мудрой только тем, которым очень хочется увидеть в этом мужицком самородке некий кладезь мудрости.

Русский двор слишком долго варился в собственном соку. Мы уже отмечали, что по трагическому стечению обстоятельств очень немногие наши государи умели уважать мыслящих одиночек и привлекать их на правах паритета, то есть равенства, к какому-то настоящему серьёзному сотрудничеству.

Фактически, а особенно у Николая II, трон был окружен лизоблюдами, хотя и деловыми. Именно поэтому не пришелся ко двору Пётр Аркадьевич Столыпин и поэтому в 1911 году следствие о его убийстве было замято, что́ и послужило предлогом и, отчасти, некоторым основанием для слухов, что Богров действовал по тайному приказу Николая.

На том же собрании с Распутиным, после нескольких “старческих” высказываний, во втором действии был пляс. Распутин превосходно плясал русскую (по выражению Розанова – “ходил носорогом”), и вышла дама лет 26-ти в черном платье, которая перед этим всё молчала, а тут пошла с ним в паре…. Говорят, что “сейчас же будет трагедия”, так как она пойдет с ним в отдельный номер. А Розанов – “да какая трагедия, если она хочет и он хочет”.

Так как царский двор долго варился в собственном соку, то им было особенно дорого то, что у них есть человек из народа (Распутин). Если бы Распутин был из дворян, то это был бы второй Лев Толстой и не произвел бы такого впечатления. Если бы Распутин был бы из интеллигенции, то это – второй Владимир Соловьев. При дворе проходимцев было много: “доктор Филипп”, про которого Милица Николаевна всерьез утверждала, что “когда со мной сидит доктор Филипп, то я становлюсь невидимой”. Шарлатанов при дворе было много – Распутин просто самый знаменитый.

Императрица, конечно была неврастеничкой. И при полном, духовном невежестве царской семьи – как они могли различать духовные явления – поэтому при дворе и закрепилась идея священного империума. Эта идея была посрамлена ещё в иконоборческий период и Господь много раз указывал на ее несостоятельность; но это же надо уметь увидеть. Что касается империи, то царь Николай ее только разваливал. Поэтому прославлять его в качестве благоверного царя – это дело весьма спорное. (Царь и его семья прославлены в чине страстотерпцев. Страстотерпцы – это невинно убиенные, отказавшиеся от побега и отказавшиеся спасать свою земную жизнь: в царской семье началось кроткое шествие на заклание и кроткое прощение, но Житие этой семьи надо начинать со 2 марта 1917 года, то есть после отречения).

Григорий Распутин – прежде всего попал “из грязи в князи”; голова закружилась и она не закружиться не могла. Может быть, в какой-то степени о Распутине более или менее правдиво написано у Вениамина Федченкова “На рубеже двух эпох”.

8. Не менее мучительная тема для Розанова – это тема вечной девственности (virga eterna). Этот тип сравнительно редкий среди женщин и он “сам себя отстаивает” (для такой женщины девственность – это её призвание).

Философско-религиозные собрания в марте 1903 года были распущены[160]160
  Сергий Страгородский был отозван; но уже приближалась Японская война, и Сергий и как бы перешел на другой этап церковной деятельности.


[Закрыть], повторно собрались в октябре 1907 года и уже без Сергия. Собрались под именем “Религиозно-философского общества”, но это было уже пониже, пока в 1915 году в нем не образовали масонскую ложу. Перед этим оттуда выгнали Розанова, потому что, по его хорошо известному печатному невоздержанию, никто не верил, что он будет хранить масонскую тайну.

Но ещё пока в “Религиозно-философском обществе” тему девственности обсуждают с Карташовым Антоном Владимировичем, который безуспешно ухаживал за одной из таких “ virga eterna” Татьяной, одной из сестёр Зинаиды Гиппиус.

Глядя на этих двух сестёр Наталью и Татьяну (Ната и Тата), Карташов, уже как бы зараженный розановской тематикой, говорит, что “они питаются от твоего девства”. Вот е́сть оно – и они талантливые художницы, они дружатся, знакомятся, разговаривают – живут. Отними – и они гибнут.

Розанов заражает “своим” – не только своими темами, но и своим подходом, своим вниманием, своими методами. Но в революцию переменилось всё. Эта тема имела право на существование внутри “мирного времени”, то есть до революции, то есть как тема социологии, социальной психологии, просто психологии и психофизики, но и право на обсуждение.

Но у Розанова не было главного: в свете Христовой правды надо различать медицинский случай (например, случай проституции по убеждению) и случай откровенного безусловного распутства, то есть уже возведённого в принцип; это то, которое действительно сто́ит побивания камнями. Розанов – мастер указывать на такие странные феномены: казалось бы, замужняя женщина, венчанная и с бесчисленными изменами, тут уже и полиции можно вмешаться[161]161
  Тогда полиция нравов была, но не была отдельно организована.


[Закрыть]. Но, удивительное дело, – почему на сторону такой женщины становится полиция? И бывает так, что совершенно целомудренные женщины “такой” – симпатизируют; то есть она внушает им какое-то брезгливое сочувствие. То есть, стиль Розанова, как бы сказал Достоевский в “Дневнике” – “вопросы, вопросы и вопросы”.

Благодаря такому неуёмному вопрошанию, конечно же, и мысли и произведения и метод Розанова делаются бессмертными.

Что касается Божьего ответа на эти вопросы, то надо думать, что, по всей вероятности, даже судьба самого Василия Васильевича Розанова и судьба его детей, наверное, всё-таки, является откликом Небесным, притом, таким откликом, который читаем.

При всяческой любви к своей второй жене Розанов не очень был строг к самому себе в смысле соблюдения супружества (так же, как Иван Грозный по отношению к своей Анастасии). Как пишет Розанов в “Опавших листьях”, что “хорошо, Мережковский живёт с одной своей женой, а я – со всеми, допустим, но и “при всех я” – вернейший одной”.

Но настало время, когда пришла революция, когда пришел голод и когда, наконец, вся интеллигенция была вынуждена оглянуться на себя, потому что это всякое распыление и распадение нравственных оснований имеет соответствующее наименование – “с жиру беситесь”. Как только они перестали беситься с жиру, так очень многое ушло и, прежде всего, вынужденно они сначала должны были питаться рожками, а потом обнаружили, что и рожков им никто не дает. После этого пришлось придти в себя.

После того, как люди приходят в себя, тут Розанов обретает, наконец, свой голос и своё отношение. Когда 5 февраля (н.ст.) 1919 года Розанов приходит в себя и видит, сидящую рядом с ним Варвару Дмитриевну, то задал ей один – единственный вопрос – “я умираю?” И услышал от неё мужественный православный ответ – “Да. Я тебя провожаю, а ты меня возьми скорее к себе”.

Розанов, такой поборник продолжения рода, не стал дедушкой, так как всё его потомство прекратилось в следующем поколении. Сын Розанова тоже Василий умер ещё до смерти отца от волчанки (двухстороннее воспаление лёгких); дочь Вера, уже ушедшая в монастырь, не выдержала первого же столкновения с революционной действительностью – тронулась в уме и повесилась. Остались Татьяна, Варвара и Надежда. Варвара умерла с голоду во время II-й Мировой войны; Надежда[162]162
  По мужу – Верещагина.


[Закрыть] дожила до 1956 года, то есть до столетия Розанова. Любимая дочь Татьяна Васильевна никогда не выходила замуж и всю жизнь жила в Сергиевом Посаде, где-то рядом с могилой родителей.

Человеческий путь в Боге – это всегда тайна. Розанов в его последние недели жизни вдруг “прозрел”; четыре раза исповедовался, один раз соборовался и дважды над ним читали отходную. То есть, последнее покаяние, последние вздохи, последние дни; все его последние письма всегда прощающие. Любопытное письмо к литераторам с призывом – “Помните всегда Христа и Бога нашего”. Ибо только в Божестве Христа ему открылась разгадка всего. Наконец, на смертном одре он догадался, что ключ не только к христианской истории, но к любой конкретной человеческой судьбе – это божество Господа и Спаса нашего Иисуса Христа.

В этом смысле удивительно (и бесспорно) его последнее письмо к Э. Голлербаху, перед самой смертью; в нём заново переосмыслены евангельские слова, столь любимые Достоевским: “Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода” (ИН.12.24). И Розанов применил это пророчество – и к себе и к России.

Лекция №4.

1. Февральская революция и свидетельство о ней Розанова: “Черный огонь” [163]163
  Не издавался. “Черный огонь”, “Мимолетное” (1917 год), “Апокалипсис нашего времени” – М. Изд-во “Республика”, 1994 год.


[Закрыть] . Октябрьский переворот и отчаяние Розанова: “Апокалипсис нашего времени”.

2. Последнее прозрение, покаяние и кончина Розанова.

Заключение.

Розанов числил себя и объявлял монархистом. У него есть специальная статья “О монархии”; и монархические вещи, удивительно четкие и даже пронзительные, рассыпаны по его произведениям, особенно в “Опавших листьях”, поэтому его так любили уже другие, записные монархисты, типа Ивана Солоневича. Но сам-то Розанов знал цену и своему монархизму, так как прекрасно понимал, чего это стоит и сколько это весит.

А весит это не так много. Когда рухнула империя Российская и наступили март-апрельские дни, он выдал часть своей тайны, так как сказал, что “весь мой монархизм – это не тронь моих чертежей”. То есть, не мешайте мне думать мои уединённые думы и писать, и печатать уединённые произведения, а это можно делать только при государственной стабилизации. У меня должен быть гарантированный рубль и лучше всего виттовский[164]164
  От имени министра финансов С.Ю. Витте. “Витя”, как его звал Распутин.


[Закрыть] золотой. У меня должен быть гарантированный счет в банке и чтобы у него не было инфляции. У меня пятеро детей и они все должны отучиться в платных учебных заведениях, притом в лучших.

В этом смысле Розанов – человек чисто русский: “Бог-то, Бог, да и сам не будь плох”, то есть надо и это, и это, и это, но что Бог даст, то и будет. Все наши молитвы – все просительные и мы просит того, что надо нам.

Совершенная молитва – это молитва гимническая, молитва, приближающаяся к совершенству, а это – “да не будет воля моя, но Твоя” и “не якоже я хощу, но якоже Ты” (ср. Мф.26.39). Но большинство молитв, исторгаемых из сердца христиан, – они всё-таки о наших нуждах.

Монархический строй с его виттовским рублем, с его привычкой к какой-то государственной стабилизации – он-то и диктовал Розанову его пресловутые монархические произведения. До революции Розанов позволял себе сказать – “моя полиция” и “мой полицейский” (“Мимолетное”). И тут Розанов произносил проникновенные, глубокие слова. Это и была настоящая причина (внутренняя), которую мог высказать только Розанов, который говорил, что “литература – мои подштанники”.

Обыкновенно люди таких вещей не высказывают: они выбрасывают лозунги типа уваровской формулы – “Самодержавие, православие, народность”; они пишут серые статьи как Лев Тихомиров. Розанов писал изумительно яркие, броские, но в сущности наброски; его книги – это собрание набросков, соответствующим образом организованное. Среди этих набросков есть изумительные слова о России, о патриотизме и так далее, но мы-то знаем подоплеку этого. У Розанова есть изумительные слова о Церкви, в которых любовь такая, которую не могли выдавить из своего сердца ни Гермоген Долганов, ни Антоний Храповицкий.

Например, в 1906 году Розанов пишет[165]165
  Начались “предсоборные” собрания. Предсоборное присутствие, 1906 г.; и Предсоборное совещание, 1912 г.


[Закрыть] – “Выберете молитвенника за землю русскую, не ищите, выбирая, мудрого, не ищите ученого, вовсе не надо хитрого и лукавого. А слушайте, чья молитва горячее, чтобы он доносил к небесам все боли земли нашей и болел о ранах ее и носил тяготы ее”[166]166
  “Опавшие листья”. С маленькой пометочкой – “толки о выборах патриарха”.


[Закрыть]. Это прямо о патриархе Тихоне.

Так может сказать человек, любящий Церковь, и человек – церковно ответственный, с большим церковным дерзновением. Розанов обозван Храповицкого в 1912 году – “нечестивым безбожником”. Так и написал: “и на нечестивых безбожников должна быть наложена узда”.

В это время митрополитом Петербургским был Владимир (Богоявленский), книгу все прочли, так как она вышла в 1914 году и Розанов не получил ни слова порицания за “нечестивого безбожника”.

Особенно любил Розанова Антоний (Вадковский), который в 1912 году скончался, но уже установилась традиция; и пока Владимира не выбросили в Киев, он относился к Розанову со всем вниманием. Когда Гермоген Долганов за какие-то розановские “высказывания”, а у него всегда были высказывания, потребовал отлучения его от Церкви, то встал весь Синод, как частокол, и сказал, что этого делать нельзя, что это было бы преступление.

Розанов исповедовался и причащался регулярно, у него был хороший личный духовник Иоанн Слободской и когда Розанов высказывал всякие сомнения, особенно накопившиеся за годы религиозно-философских собраний, то Иоанн Слободской, приложив ему палец ко лбу, говорил – “да и что мы можем знать с нашей черепушкой, ждите, пока Господь вразумит”. И Розанов пишет, что “было так сладко поцеловать у него руку” (после исповеди). “Как хорошо у православных, что целуют руку у попов; поп есть отец, естественный отец”.

После февральской революции Розанов не стал оплакивать монархию, он как-то быстро всё “разобрал”. (Как дом разбирают на слом). Вывод был такой, что не век ей быть монархией, потому что она не полезна личности. Пишет так: “Нам остается напомнить, что такое Россия, принявшая на себя высокий титул республики и что такое русский человек, называющий себя гражданином: или их нужно носить и тогда их надо выдержать (то есть этот титул, это имя – В.Е.), или лучше от них отказаться. Гражданин, прежде всего, несет на себе высокие обязанности, а не просто имеет обывательские привычки; и республика есть совокупность гражданских обязанностей, в противоположность старому обывателю[167]167
  При царе все люди так и назывались – “мирные обыватели”; при Брежневе мы тоже были обыватели, только в меру пуганные.


[Закрыть], который вечно лежал на руках начальства, дожидаясь от него милости, заботы и приказания.

В противоположность старому обывателю, гражданин есть человек, на которого может опереться другой человек, который выдержит некоторую тяжесть, некоторый труд и не по неволе выдержит, а добровольно, по сознанию в себе гражданского долга.

Обыватель – это малолетний человек, гражданин – это выросший человек. И на гражданине лежат не только внутренние обязанности, обязанности русского человека к русскому человеку, но и международные обязательства. На русского обывателя немец, француз, англичанин может не рассчитывать и не рассчитывал, от этого он сносился не с ним, а с правительством. Но раз мы низвергли трон и объявили себя республикой, то тем самым мы изрекли на весь мир, что всё, что прежде являл собою трон для всех народов и держав, то ныне принял на себя русский гражданин и будет держать на себе русская республика. В этом-то и корень дела”.

Другое дело, чем оказалась эта русская республика при Временном правительстве – как будто Временное правительство оказалось вывеской и, именно, на малое время.

Дальше. “Сын естественно наследует. Да, от этого-то нас признали другие державы и народы. Признали – это не просто слово и не пустое слово; это как было всегда с наследниками – сын естественно наследует после отца его дом, его имущество, всё его и теперь твоё наследство, но естественное наследство – это ещё не достаточно. Наследники могут быть неправильные, фальшивые или опороченные и под судом. Нужен ещё ввод во владение и сам никто не вводится во владение, его вводят другие, его вводит внешняя посторонняя власть, вводит суд. Когда русские объявили у себя новый строй, то это было не только внутреннее дело, так оно было бы у дикого народа где-нибудь в Африке, но в Европе этого требовало признание всех европейских держав. Это-то признание и есть утверждение в наследственных, после монархии, правах. Объявив себя гражданством, русский народ, тем самым, объявил себя хозяином своего дела вместо прежнего царя, а народы, признав его гражданство, тем самым выразили, что они доверяют его гражданской зрелости, что они доверяют его взрослости, самостоятельности, силе. Словом, всему его хозяйственному уму и характеру и будут иметь с ним дело как с Россией, нимало не сомневаясь, не колеблясь” (“Черный огонь”).

Это пафос. Этот отрывок, разросшийся в трактат, называется “К положению момента”. Эти все очерки, которые сначала публикуются отдельно и потом, собранные в книгу, Розанов подписывает вдруг опять псевдонимом “Обыватель”. Конечно, Розанова по его стилю тут же опознали; и Бердяев его сразу назвал “гениальным обывателем”. Это выражение, не зная подоплеки, подхватил протоиерей Георгий Флоровский и стал повторять словечко Бердяева уже как характеристику.

Бердяев с Розановым понимали друг друга без слов, а протоиерей Георгий Флоровский, а перед этим Георгий Васильевич Флоровский (профессор) – он “внешний” по отношению к ним, он не знает их тайного языка и, вообще, он – человек из другого общества.

В любом случае розановская статья “К положению момента” – это годилось бы почти как прозаический гимн новой республике (российской). Этой новой российской республике не удались две вещи: не удался гимн и не удался герб. Гимн республики (слова написал Бальмонт, музыку Гречанинов) “не пришелся” и известен сейчас только специалистам. И хотя Бальмонт написал талантливей, чем “Боже, царя храни”, и Гречанинов написал талантливей, нежели Львов, но не пришлось. Потому что гимны пишут для устоявшихся республик, а не для вновь пришедших. “Марсельеза” – не гимн, она потом была избрана как гимн, а сочинял ее пьяненький Руже де Лиль. А тут сразу же сочиняли как гимн.

Так же не удался герб, так как просто раздели бывшего орла, сняли все его регалии, отняли у него скипетр и державу, заткнули ему рот и орёл стал называться “курицей”.

Но эти слова, обещающие, исполненные доверия, серьёзные слова относились к первым шагам, где ещё князь Львов, где ещё Керенский всего лишь – министр юстиции. И как министр юстиции Керенский приезжает в Москву и объявляет об отмене смертной казни (вся Россия вздохнула).

В апреле 1917 года Ленин выступил со своими “Апрельскими тезисами”, которые вызвали резко отрицательное отношение и Сталина и всей партийной верхушки.

Розанов в статье “К положению момента” пишет так: “Смута ленинская оказывается не так презренна, как можно было полагать о ней некоторое время. Этот пломбированный господин, выкинутый Германией на наш берег, сперва казался многим чем-то вроде опасного огня, который указывает плывущему в темноте кораблю особенно опасное место, подводный камень или мель, которого корабль должен держаться как можно дальше, ни в коем случае к нему не подходить. Так к нему и отнеслась почти вся печать и сколько-нибудь сознающие свою ответственность и свою гражданственность жители столицы. Но, очевидно, не них рассчитан Ленин; он был рассчитан на самые тёмные низы, на последнюю обывательскую безграмотность и он её смутил и поднял.

Ленин поднял вопрос о международном положении России. Он начал, в сущности, заявлять, “что никакой России нет”, а есть только в России разные классы, разные сословия: есть крестьяне; есть рабочие; есть солдаты, которым лучше всего побросать ружья и разойтись по деревням. Ленин отрицает Россию, он не только отрицает русскую республику, но и самую Россию и народа он не признаёт, а признаёт одни классы и сословия и сманивает всех русских людей возвратиться просто к своим сословным интересам, выгодам. Народа он не видит и не хочет.

Отрекаются ли русские люди от своего отечества? Пусть они скажут, пусть они скажут, что они больше не русские, а только крестьяне и только рабочие. России нет – вот подлое учение Ленина. Слышавшие его не разобрались, к чему этот хитрый провокатор ведёт; они не разобрали, что он всем своим слушателям плюёт в глаза, называя их не русскими, а только крестьянами, по всей вероятности – будущими батраками немецких помещиков-аграриев”. До немецких помещиков-аграриев не дошло, но колхоз был хуже лагеря.

Об этом Розанов написал тогда же сразу же после “Апрельских тезисов” и его скорбный вывод: “Россия шатается от безвластия, Россия не повинуется и не обязана повиноваться Петрограду, а Петроград обязан повиноваться России – вот слово, которое надо завтра привести в действие”.

Этот розановский вывод и предыдущий вывод, который вынесен прямо в название – “Как начала гноиться наша революция”[168]168
  “Черный огонь”.


[Закрыть].

“С приездом Ленина начался явный переворот в революции – прошли ее ясные дни, вдруг повеяло вонью, разложением, до тех пор было ясно, твёрдо, прямо.”

И его вывод: “Революция, прежде всего, не должна лгать и не должна быть труслива”.

Временное правительство с его Карташевым, Керенским и прочими хорошими людьми было трусливо, оно очень быстро встало под контроль Совета рабочих и крестьянских депутатов. Но когда приехал Ленин, то он Совет рабочих и крестьянских депутатов тут же объявил оппортунистическим, сманил на июльский переворот; и после июльского переворота, Керенский имел полное право перейти к решительным действиям, но он не перешел. И в период его долгой эмиграции другие эмигранты, которые с ним долго общались и даже такие пастырски сознательные люди, как Вениамин Федченков, всё равно недоумевали, как “этот хороший, маленький человек” взял на себя такую неимоверную тяготу, да и в такой сложнейший момент. Иными словами, Керенский не был к этому призван.

“Черный огонь” писатель не успел издать, но включил эту книгу в составленный в конце 1917 года план полного собрания сочинений. Первые публикации (первый очерк вышел в газете “Новое время”) в апреле 1917 года: “Что такое народ теперь”.