Текст книги "Прошлое с нами (Книга вторая)"

Автор книги: Василий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)

Мнимая опасность

В кабине было необычайно светло и чисто. Водитель сделал уборку. Тягач рулит на дорогу. Усаживаясь на сиденье, я чувствовал себя вполне отдохнувшим. Исчезли ломившая тело тяжесть и нудная тошнота, которую вызывает у меня постоянное недосыпание.

За дамбой начинался длинный мост. Ни в лесу, ни в прибрежных зарослях, ни на дороге не было той толчеи, которая обычно возникала в подобных местах. На лугу, подняв стволы в небо, ожидали команд зенитные орудия.

Справа, у красной сторожевой будки, собралась группа командиров. Здесь находились старший лейтенант Рева, командир нашей батареи и другие.

Я ожидал повторения того, что было на переправе через Припять. Нужно приготовиться... Я встал на подножку.

Но Варавин взмахом руки потребовал продолжать движение.

Мост через Днепр значительно солидней припятского и, кажется, не имел еще повреждений. Без всякой остановки, вслед за 5-й батареей, мое орудие двинулось вперед. Дистанции не менялись. Настил, правда, слегка раскачивался, но колебания его не шли ни в какое сравнение с тем состоянием лихорадки, которая трясла Чернобыльский мост.

Вдоль перил рядами висят бело-красные спасательные круги. На пешеходных дорожках сложены штабеля ремонтных материалов.

Ниже дамбы под развесистыми деревьями стояли чистенькие постройки с красными черепичными крышами. Луг усеян копнами, темно-зеленые шарообразные кусты. Справа впереди, километрах в трех, поднимался косогор с разбросанными в беспорядке хатами села Навозы.

Река Днепр позади. Кончилась мостовая, и дорога стала разветвляться. Замелькали флажки. Люди оглядывались. В утреннем небе плывут «юнкерсы». Зенитные батареи открыли огонь.

Слышатся глухие разрывы бомб. Мало кто обращал на это внимание. Орудия успели отойти от моста и продолжали движение в лесу, укрытые от наблюдения с воздуха.

На перекрестке дорог колонна остановилась. В голове се были видны машины штаба дивизиона.

– Командиры и политработники, к командиру дивизиона! – выкрикивали наблюдатели.

– Ну его, с осмотром... опоздаем... уже все ушли, – торопил меня Васильев.

Мы прибежали, когда командный состав уже стоял в строю. Старший лейтенант Рева, оглядев недовольно обоих, указал место и продолжал:

– ...противник вышел к Припяти у Чернобыля, а на юге, в районе Окунинова, ему удалось захватить мост и создать плацдарм на восточном берегу Днепра. При этом часть его сил повернула и начала продвигаться в северном направлении. Оборона наших частей, по состоянию на вчерашний день, проходила западнее Припяти и дальше, по берегу Днепра до Окунинова... Подробными данными о положении в районе Окунинова мы не располагаем... К сожалению, все, что поступает из штаба полка в последние дни, носит отрывочный характер. Мы не можем судить о положении наших частей и частей противника даже на ближайшем участке фронта... В лесных районах южнее села Навозы действуют разведывательные группы противника. Откуда?

Высажены с самолетов? Просочились через линию фронта или подошли со стороны Окунинова? Не известно... не знаем мы и численности их... Появление разведывательных групп, возможно, связано с плацдармом на восточном берегу Днепра. Возникает вопрос о мерах по обеспечению безопасности тыловых районов... Созданы временные подразделения прикрытия... из разных тыловых учреждений, главным образом, местного филиала НКВД. Они выдвигаются к реке Смолва. Артиллерийская поддержка группы возложена на второй дивизион.

Старший лейтенант Рева стал говорить о задачах. 6-я батарея разворачивалась в районе села Васильева Гута.

Орудия и машины стояли под деревьями в затылок друг другу. Было тихо. В глубине леса вдруг захлопали винтовочные выстрелы. Простучала короткая очередь. Помолчав, Рева продолжал:

– ...до безымянных хуторов севернее Хотиновой Гуты дивизион двигается общей колонной. Выступление через десять минут. Командирам батарей остаться... остальные... по местам!

Строй поломался. Командиры взводов возвращались к своим местам. Я уже свыкся со всякими неожиданностями, но сообщение командира дивизиона выходило из обычного ряда.

– Не похоже ли на малинскую историю? – спрашивал Васильев. – Представляю, что там творилось!

Да... под Малином немцы обрушились как снег на голову. Но тут действительно глубокие тылы. Нет... то, что произошло на железной дороге под Малином, едва ли повторится, хотя бы потому, что о противнике нам известно гораздо больше. А впрочем, кто знает...

– Конечно, – согласился Васильев, – среди деревьев с нашими длинноствольными орудиями не очень-то развернешься...

Орудийные расчеты заканчивали осмотр. Подошел Варавин.

– Шестая батарея назначена дежурной... Прикажите вынуть шрапнель и иметь по два ящика на лафетах, чехлы снять, приборы установить. Лейтенант Васильев, вы со своим взводом отправитесь в распоряжение старшего лейтенанта Юшко в голову колонны. Все, по местам!

Колонна двинулась. Орудийные номера вели наблюдение, вглядываясь в глубину безмолвного леса. В пределах видимости ничего такого, что могло бы напоминать о противнике, не замечалось.

Показался хутор. 5-я батарея впереди остановилась. Проехал Варавин. Следом шли орудия Васильева. Он возвращался в батарею.

Спустя полчаса огневые взводы вошли в Хотиновую Гуту. У крайних домов было тревожно. Люди взвода управления окапывались. Смольков осматривал ручной пулемет. Шофер маскировал машину. Варавин шагал возле.

Возвратились ходившие на поиски разведчики. Пехоту они не встретили: ни в селе, ни в лесу.

– Ну, а что слышно? – спросил Варавин.

– Местные жители говорят... недалеко происходила перестрелка, – докладывал командир отделения разведки, – немцев никто не видел.

– Ну что ж, – вздохнул Варавин, – не стоит терять время... Вы и Орлов с буссолью... в мою машину. Лейтенант Васильев, разверните один взвод в направлении просеки... выставьте дозорных... Если в течение часа я не вернусь, двигаться на Васильеву Гуту. Там найдете маяк. Все! Смольков, по местам!

Машина тронулась. Люди взвода управления с оружием на изготовку разместились по бортам. Смольков с помощью разведчика пристраивал для стрельбы ручной пулемет.

– Ложная тревога... стреляют все, кому не лень, – начал Смольков. – А может, заблудился какой-нибудь парашютист, болтается тут в тылу, сеет страх...

А окуниновский мост? Командир дивизиона говорил об этом...

– До Окунинова далеко... такое расстояние нельзя пройти незаметно. Да и что делать немцам в лесу? Разве грибы собирать.

Варавин выглянул из кабины:

– Наблюдайте за местностью, лейтенант Смольков, и не отвлекайтесь!

– Есть! – ответил Смольков обиженно и умолк.

– Товарищ лейтенант, какие-то люди, – обращаясь к командиру взвода управления, сказал разведчик.

Людей двое. Машина остановилась. Оба шли из Хотивовой Гуты в Васильеву Гуту.

– Из Гуты в Гуту? – спросил Варавин. – Кто тут стреляет? Что известно о немцах?

– Наступают немцы, говорят... шпионы... вчера поймали в Сорокошичах, – ответил тот, что был постарше.

– По ночам ракеты пускают... Сегодня стреляли и днем, бабы говорят... будто парашютисты, – добавил другой.

Опрос закончен, Варавин захлопнул дверцу. В Васильевой Гуте определенно никто не ждал взвод управления. Деревня притихла. Жители укрывались в домах. Машина прошла пустынной улицей в конец и остановилась.

Журчит речка Смолва. На противоположном берегу лежал пологий песчаный выгон. Там должны занимать позиции тыловые подразделения, упомянутые командиром дивизиона при постановке задачи.

Взвод управления спешился и залег у изгороди. Смольков с разведчиками отправился в разведку. Варавин озабоченно разглядывал свою карту.

От крайнего дома шел старик в окружении ребятишек.

– Есть ли войска в деревне? Немцы? Где брод через речку? – спрашивал Варавин.

– Немцев нет, бог миловал... – ответил старик, – и военных нет... только милиционеры... вчера было много, ловили шпионов, сегодня осталось двое.

– Где они?

– Были в той хате, ушли. Старик пригласил Варавина в дом.

– Товарищ командир, пообедаете, отдохнете... может, вы тоже ловите шпионов?

Варавин благодарил старика. «По местам!»

Не без усилия машина преодолела речку Смолву. Мы были в районе OIL

Разворачивать орудия? В секторе стрельбы высились толстые деревья. Неужели нельзя отодвинуть границу ОП в сторону? Тут ведь тыл... тишина.

– Неважно, тыл, фронт... найдем пехоту, другое дело, – ответил Варавин. – Назначено... занимайте и приступайте к работе.

Вскоре вернулся Смольков. Ничего утешительного он не сообщил. В окрестностях села пехоты не было.

– Жители говорят о стрельбе, стекла дрожали... по-моему, бомбили самолеты, – закончил доклад Смольков.

– Чертовщина какая-то... кто стрелял? Куда и откуда?.. , Ну, ладно, орудия можете передвинуть. Я пойду на НП. Отправляйте машину за огневыми взводами.

Покончив с разбивкой фронта, я рассчитывал наименьшие прицелы. Орлов с помощью ребятишек готовил колышки. Подошли огневые взводы.

– Что слышно? – спросил Васильев. – Пехоту не нашли? А парашютистов?

Орудия становились на свои места. Телефонисты наладили связь. Огневые взводы были готовы к открытию огня. Варавин вызвал меня к телефону.

– Пехота... пехота... ни одного человека. Хорошо, что напал на сведущих людей, лесников. Орудийная стрельба происходила позавчера, не известно только, кто стрелял... Подождем представителей штаба. Что там у вас?

Прошло около получаса, и снова к телефону:

– Обстановка понемногу проясняется. Смольков обследовал Сорокошичи... видимо, позавчера мы своей стрельбой напугали местные гарнизоны... почудились немцы. До Теремцов меньше двадцати километров. Слух по телефонным проводам достиг ушей начальства... Оборудование приостановить, разрешается отдых, – закончил Варавин.

Перед вечером он вернулся на позиции.

– Наконец-то обнаружена, – сказал Варавин о пехоте, – и уже отличилась. Люди из подразделений НКВД, прочесывая лес, нашли несколько парашютов. Будем думать, они найдут и тех, кому принадлежат парашюты.

– Где это? – спросил Савченко. – Нужно предупредить своих.

– Незачем, – ответил Варавин. – Есть кое-что поважнее. Двигаемся в район села Сорокошичи. Задача... подготовить огни на западном берегу Днепра... особое внимание придается скрытности... выступим с началом темноты... к рассвету покончить со всеми работами и тщательно замаскироваться. Вопросы?

До Сорокошичей порядочно. Близится ночь. Кто должен выбирать позиции?

– Они уже выбраны... на южной окраине Сорокошичей выставлен маяк, который приведет вас... Командуйте «Отбой!».

Темнота застала огневые взводы в дороге. Около полуночи орудия прибыли на ОП. Началось оборудование. Песок подавался быстро. Орудийные окопы вскоре были готовы, но оборудование ровиков затянулось.

Васильев рассчитал величину заложения. Нормы выдерживались, однако стенки сползали и засыпали щель.

Я попросил командира батареи перенести срок готовности инженерного оборудования.

– Предположим, я отодвину срок, – ответил Варавин, – но «юнкерсов» это не удержит. С утра ожидаются налеты... До рассвета щели оборудовать!

С 8 часов стали поступать команды. Передав установки по трем целям, Варавин подал команду «Стой!» и позвал меня к телефону.

– Дождусь я, наконец, доклада?

Речь шла о щелях. У 2-го орудия песок попался особенно сыпучий. Я не мог доложить о выполнении приказания.

– Вы мне еще ответите... и не только за сроки, но и за постановку работы, – заявил Варавин, – кормите людей!

Недовольство командира батареи имело свои причины. Оборудование затянулось не только из-за песка, но и по вине расчета. Чтобы сократить объем работ, Дорошенко уменьшил число щелей. Самоуправство командира орудия обнаружилось поздно, и мне ничего не осталось, как разделить с ним вину.

Поддержание воинского порядка на ОП – трудное занятие. За всем нужно следить, обо всем помнить. Нельзя отклоняться от регламентов и норм, определяющих порядок у орудий. С момента занятия позиций и до оставления их дисциплина направляет движение людей. По командам они начинают всякое действие и отдыхают по командам.

Ничего не поделаешь! 107-миллиметровое орудие – это не винтовка, не пулемет и даже не танк. Его обслуживает расчет, девять человек. Каждый имеет свои, строго определенные обязанности и должен выполнять их в четком согласии с другими. Добиться необходимой для этого слаженности можно только путем постоянных и утомительных тренировок.

Всякие перерывы – вынужденные и случайные – расхолаживают людей, ослабляют навыки. Наверстать упущенное сразу, одним заходом или приказанием, нельзя.

Но что делать? Расчет 2-го орудия сегодня испортил дело с оборудованием. Не лучше ведут себя и люди 3-го. Васильев дважды возвращал их от кухни. А сейчас вынужден начать занятие вроде строевой подготовки.

Непонятный случай

Позавтракал провинившийся расчет. Все вернулись к орудиям и заняли места. Неожиданно раздалась команда «Воздух!». Летели со стороны реки «юнкерсы». Три десятка. Высота около тысячи метров.

На позициях движение прекратилось. Моя буссоль стояла под сосной. Ствол ее был согнут на высоте трех метров, вершина срублена, мощные ветви нижнего яруса широко раскинулись, прикрыв землю шатром. Васильев огляделся, накрыл буссоль чехлом и стал наблюдать за самолетами. Развернувшись над хатами деревни Сорокошичи, они строились в цепочку.

Куда «юнкерсы» метят? На село или куда-то еще? О том, что бомбы обрушатся на позиции, не подозревали ни я, ни Васильев.

Вдруг кто-то пробежал. Орлов?

Что такое?.. Командир 1-го орудия, старший сержант Орлов позволяет себе пренебрегать командами! Я остановил Орлова и напомнил о самолетах. Он залег.

В ту же минуту пронзительно взвыли сирены. Начинался налет. Первая бомба разорвалась на опушке, в трех сотнях шагов от 4-го орудия. «Юнкерсы» бомбили ОП!

Орудия были тщательно укрыты среди деревьев. Нечасто случалось так удачно маскироваться. Каким образом «юнкерсы» обнаружили ОП?..

Прогрохотала целая серия разрывов. Опушку заволок дым. Перед бруствером ровика телефонистов упал кусок бревна. Кружились обломки веток. «Юнкерсы» носились, деревья скрипели, как в бурю.

Неожиданная бомбежка близилась к концу. Разорвалось еще несколько бомб. «Юнкерс» послал еще одну очередь. Бомбежка стала перемещаться к деревне.

«Юнкерсы» улетели. Расчеты могли продолжать прерванные занятия. Поднялся и Орлов. Он с трудом сдерживал волнение.

Старший сержант Орлов пытался не выполнить команду? Возможно, он привлек самолеты! Да знает ли он, что натворил!?

– Я не слышал команды... потом... они начали пикировать, – сквозь слезы отвечал Орлов. – Щель рядом... хотел укрыться...

Орлов разволновался вконец, говорил с трудом. Я не понимал, почему обыкновенное замечание вызвало столь неожиданную реакцию. Странно! Тем более, что Орлов считался одним из лучших младших командиров.

– Стоит ли толковать с ним... пусть успокоится, – вмешался Васильев, – разберемся потом...

Я хорошо знаю Орлова и не хотел, чтобы между нами оставались какие бы то ни было недомолвки. Орлов должен объяснить свое поведение. И он еще обижен?!

– Я не боюсь «юнкерсов»... не слышал команды... Обидно, старший на батарее... так... требовал... когда щель рядом...

А по уставу? Команда подана – все! Ложись, сколько бы не было до щели! Орлов – командир и должен служить для всех примером!

Пришел политрук Савченко. Во время налета он находился в деревне.

– Что случилось? Что с вами, Орлов? Васильев стал объяснять суть дела.

Командиры орудий доложили о последствиях налета. Орлов отправился к своему месту, Савченко проводил его взглядом.

– Товарищ лейтенант, Орлов... лучший командир орудия. Вспомните Старую Гуту... Барановку... гибель Дурова... Вы предпочитали его другим... Орлов тогда был вместе с вами, и в выборе вы не ошибались... а сейчас? Перестали понимать друг друга... Товарищ лейтенант, вы слишком... Орлов не выполнил команду... кто вас рассудит?

Старший на батарее не обязан потворствовать слабостям подчиненных. Команды касаются всех и должны выполняться беспрекословно и незамедлительно. Всеми! Старший на батарее обязан поддерживать воинский порядок на позиции всеми предоставленными уставом средствами!

– Да, верно... согласен, – отвечал Савченко. – Орлов чего-то не понял... нужно, чтобы дисциплина была сознательной. Меньше обид.

Да, конечно... но дисциплина лучше любая... чем никакой. Дисциплина – единственный рычаг, посредством которого обеспечивается управление расчетами. Иначе невозможно – это азы службы... замполит не понимает?

Меня раздражали уклончивые возражения политрука. Дисциплину обязаны поддерживать все. Савченко нехотя согласился, не стал возражать. Да и к чему? Вопрос ясен.

И все же я чувствовал себя неловко. Хуже всего то, что такое ничтожное происшествие, как бомбежка, заслонило все, что я делал вместе с Орловым, он помогал мне. В словах политрука есть доля правды. Командир 1-го орудия – хороший парень. Он делил со мной опасности, я обидел его.

Я подошел к 1-му орудию. Орлов занимал своё место. Я сказал, что помню и не хочу умалять заслуги командира 1-го орудия. Орлов добросовестно выполнял свои обязанности, не считаясь ни с чем. Я ценю это. А «юнкерсы»... черт с ними! Но команды нужно выполнять. Если я обидел Орлова, пусть он забудет об этом.

Орлов стал успокаиваться. Оправил одежду и, щелкнув каблуками, ответил:

– Я понимаю свою вину. Спасибо за доброе слово. Извините.

Инцидент исчерпан. Но в моей душе остался неприятный осадок.

На ОП командиры часто вынуждены прибегать к разного рода замечаниям. И не всегда условия позволяют облекать их в приятную форму. Грохот разрывов, свист осколков и смерть неотступно следят за каждым. Фронтовики знают, есть мгновения, когда рождается и умирает репутация человека, а с нею нередко умирает и он сам. На поле боя нужно действовать решительно и быстро. И никакие, даже самые чрезвычайные обстоятельства не возмещают ущерб, которым чревато нарушение дисциплины.

Орлов, несомненно, знал об этом. Он – хороший солдат. Так в чем же дело? Чем объясняется его поведение? Послаблением на тыловых дорогах или упадком сил измотанного постоянным напряжением человека?

По пути к Припяти, на позициях за рекой и все последние дни огневые взводы не участвовали в боях. Семь суток никто не слышал ни очередей, ни разрывов.

Но отдохнуть не удалось. Орудийный номер бежал по обочине, томился в полусне на лафете, глядел в небо, каждую минуту ожидая окрика или команды. Часы сна, которые ему выпадали, всего лишь передышка, она не снимала усталости.

Нужно оборудовать ОП. Тяжелая, изнурительная работа. О чем думали орудийные номера? Где свои, где противник? Имеются лишь отрывочные сведения. С точки зрения задач, которые решает батарея, это ничего не стоит.

Орудийные номера не привыкли к таким ситуациям. Контакт с противником потерян, данных о положении нет, неизвестность не может не влиять на настроение, а следовательно, и на поступки орудийных номеров.

Командиру батареи не известно, что происходит за буграми, обозреваемыми его стереотрубой. Вести разведку каким-либо иным способом он не в состоянии. Еще один источник сведений: сводки, поступающие из штаба полка. Разведгруппа штабной батареи переправилась на западный берег Припяти, опросила жителей и вернулась обратно, обменявшись выстрелами с противником.

Вступать в соприкосновение с немецкими разъездами она не могла, потому что не имела необходимых для этого возможностей. Что она узнала о противнике? Каковы его силы на западном берегу? Где он, его намерения?

И потом... Что означала сегодняшняя бомбежка? Каким образом «юнкерсы» обнаружили ОП 6-й батареи? Немцам, по-видимому, известно, что происходит у нас, если они обнаружили позицию, занятую ночью.

Я доложил Варавину о последствиях налета.

– Видел, видел... А вы тянули с оборудованием! Быстро «юнкерсы» разведали... надо ожидать, они вернутся. Южнее Домантовки немцы подняли аэростат. Подготовьтесь к стрельбе.

В пределах огневой позиции разорвались две бомбы. А сколько работы? Стенки окопов обвалились, глубина их уменьшилась наполовину.

Прошло не более часа, и самолеты появились снова. Зашли со стороны реки, сделали разворот и начали сбрасывать бомбы в районе юго-западнее ОП 6-й батареи.

Заспанный телефонист высунулся из ровика, следит за самолетами. Видно, как они выходят из пике.

– Проверьте линию, – сказал телефонисту Савченко. Телефонист крутил ручку вызова. «Ибис» не отвечал.

Нет связи.

– Не иначе, бомбят наблюдательный пункт или еще кого-то, – заключил Савченко. – Если опять нагрянут сюда, пропадет труд. Нужно искать выход из положения... пока есть время...

– Зачем искать то, что на глазах, – возразил Васильев. – Необходимо одеть крутости одеждой, если выражаться по-саперному, а проще... матами, небольшими щитами из веток, которыми укрепляются вертикальные стенки инженерных сооружений, когда они оборудуются в сыпучем грунте.

– Ну, вы так сведущи... за чем же остановка? – спросил Савченко. – Принимайтесь за работу.

Васильев отозвал расчет 3-го орудия в заросли, нарубил прутьев. Наблюдая за работой, Савченко засек время. Нет, маты не годились. Нужно придумать что-то другое.

Телефонист не мог вызвать НП. Бомбежка впереди продолжалась.

После осмотра щелей было решено еще увеличить заложение. Часть песка следовало выбросить. Двухметровая щель становилась гораздо шире, сужаясь по дну. Теперь можно надеяться, что стенки устоят.

Связь удалось наладить только через час. «Юнкерсы» бомбили прибрежный лес, повреждена во многих местах телефонная линия. Пострадал и НП.

Варавин вызвал меня к телефону.

– Налет полбеды... с «юнкерсами» мириться можно. Хуже, когда завоют мины... Подавайте команду «По местам!», начну пристрелку.

Орудия открыли огонь. Прошло около часа. Варавин пристрелял на берегу несколько целей и в глубине территории за Днепром.

– Теперь спокойно на душе, – говорил он, – участки, пригодные для переправы, я могу обстрелять в любой момент... Подготовиться к ночным стрельбам и на случай тумана. Оборудование доведет до конца Васильев, вам разрешается отдыхать.

Я вернулся к дереву возле буссоли. Наконец-то можно прилечь. Сквозь сон слышалось завывание сирен, недалекие разрывы бомб. Третий раз «юнкерсы» бомбят лес севернее Сорокошичей.

После десяти часов непробудного сна окружающий мир казался мне привлекательней, чем прежде. Позицию окутывала прозрачная утренняя дымка. От реки тянуло легким ветерком. Сквозь деревья пробивались солнечные лучи.

Умытый и выбритый Васильев беззаботно выкрикивал команды. Батарея вела огонь.

– Нет... ничего особенного... Командир батареи уточняет пристрелку вчерашних целей. Я разбудил вас потому, что политруку и вам приказано прибыть на НП.

Я шел по телефонной линии в сторону села Сорокошичи. Несмотря на поздний час, жители, напуганные «юнкерсами» и стрельбой, не решались оставлять дома. В деревне было так же безлюдно, как и в лесу.

Савченко говорил:

– Скоро сюда подтянутся обозы, кухни, минометы... пехота начнет рыть траншеи, рубить деревья, жечь костры... сядет в оборону. Жителей выселят, да многие и сами убегут. Пехота... неприятная соседка.

Мне почему-то казалось, что недолго придется стоять на здешних позициях. В районе Сорокошичей кроме нас нет никого. Если пехота не появится завтра, TQ это значит, что она ушла в другом направлении. Наши позиции – временные.

– Ну, для временных не обязательно рыть окопы двухметровой глубины, – Савченко считал, что мы останемся на Днепре. – Природа богатая... река, лес. Начнется оборудование, саперы поставят минные поля, проволочные заграждения... Окопаемся, пристреляемся, не пустим дальше фашистов.

Работы, которые вела 6-я батарея, еще ничего не доказывали. Щели оборудовались каждый раз, начиная с памятного вечера под Малином. Но Днепр, конечно, другое дело.

– Оборудовали, – согласился Савченко, – только теперь уже не то, что было прежде... далеко откатились... будем стоять на Днепре, пока не погоним фашистов обратно. Под Киевом дали отпор…

Да... В районе Киева противник остановлен. Но на других направлениях продолжает продвигаться. Слышал политрук о Гомеле?

– Да... немцы прорвались к Гомелю... это далеко, за болотами...

Из района Гомеля открывался путь на восток, к Брянску, и на юг – к Чернигову. Юшко и Варавин несколько дней назад что-то говорили об этом.

Савченко не стал вдаваться в детали.

– Как ни говорите, фашисты стали осторожней... пообломали им рога... уже не идут напролом, как в начале. Но сильны... немцы... вышколенные и обученные... механизм... да... продвигаться, это верно, еще продвигаются. А уж эти «юнкерсы»... вот летят.

Поблескивая крыльями в лучах солнца, подходили бомбардировщики. Кажется, вчерашняя стая.

– Снова, стервецы, будут бомбить, – Савченко остановился, стараясь разгадать намерения пилотов.

«Юнкерсы» прошли вдоль реки, скрылись с глаз. Стали доноситься глухие разрывы их бомб.

Связной впереди остановился. Завал. Нагромождение деревьев, образовавшееся после разрыва четырех-пяти бомб, растянулось на сотни метров. Телефонная линия огибала завал. Балансируя, Савченко забрался на расщепленный ствол.

– Там река! Пойдемте, вот кабель, справа бугор, кажется, окопы.

Песчаный бугор густо порос серебристо-красными кустами. От подножия к гребню тянется зигзагами траншея. Перед входом караульный. Он узнал политрука и взял оружие «на караул». Мы – на НП.

Варавин улыбался.

– Вы, должно быть, ожидали увидеть песчаный карьер? Ничего подобного... люди взвода управления трудились на совесть... Старший лейтенант Рева заверил командира полка, что командиры, начальники и весь личный состав второго дивизиона проникнуты сознанием величия реки, на берегах которой предстоит сражаться... каждый воин шестой батареи должен знать об этом. Думаю, вы согласны с мнением старших.

Командир батареи приглашал в свою ячейку.

– Вот он, Днепр... оборонительный рубеж... передний край... долго ли он останется условным? Пока не известно... а вот там... видите?.. Заводь... левее... причал на берегу. Впрочем, вам полезно ближе ознакомиться с местностью.

Идите к стереотрубе. Времени... десять минут. Разведчик, планшет!

С помощью схемы я сориентировал стереотрубу. Приближенный линзами, западный берег Днепра переливался дневными красками. На склонах круч, среди густых зарослей, выделялись два домика. Тот, дальний, виден лучше. Ярко-белая стена его являлась точкой, через которую проходила правая граница основного сектора стрельбы 6-й батареи. Влево тянулись к горизонту лесистые бугры, изрезанные оврагами с голыми обрывистыми склонами. У подножия их, сверкая в лучах солнца, величаво катились воды Днепра.

В средней части сектора, ближе к берегу, выделялся острый клин золотистой отмели и небольшой песчаный островок с тремя одинокими соснами. Слева сектор был ограничен изгибом прибрежной дороги, которая терялась дальше среди темно-зеленых зарослей.

– Ну вот, – продолжал Варавин, – здесь будем обороняться... О-хо-хо... Позиционная оборона есть пассивный вид боевых действий, как говаривал старик Клаузевиц. И он был прав... ничего не поделаешь. Но худа без добра не бывает... Наряду с недостатками оборона имеет в данной обстановке неоспоримые преимущества. Нужно изучить местность, прежде чем приступить к выполнению своих задач. Об этом расскажет командир дивизиона на совещании. Начало в двенадцать тридцать. У нас есть еще время... Как дела на ОП? Было бы приятно, если бы личный состав огневых взводов выглядел так же, как вы.

– Благополучно, кажется, товарищ младший лейтенант, – ответил Савченко. – Немного передохнули. Орудийный номер не теряет даром времени. Выдался час... он вздремнул. Забота у него одна. У командира... много, – и он стал рассказывать о политической работе, которая проводилась на ОП.

Орудийные номера 6-й батареи, в большинстве своем, призыва 1939–1940 годов. Около трети – пополнение, пришедшее после Малина, – имеет возраст 27–30 лет. Но эти люди уже пообтерлись немного, хотя и отличаются от наших кадровых воинов.

Во внешнем их облике отложились черты, которые выделяют фронтовика среди всех прочих военнослужащих. Манера поведения, какой-то неуловимый фасон в ношении одежды и своя сноровка в обращении с оружием, имуществом, своя речь и умение схватить на лету суть всякого дела. Наши орудийные номера – крепкие, дружные, дисциплинированные воины. Ихне страшат, как бывало вначале, ни огневые налеты, ни танки, ни «юнкерсы». В течение многих часов они ведут огонь, работают не покладая рук, выносят долгие и утомительные марши. Конечно, им часто выпадают тяжелые дни. Но они – воины, терпеливо и безропотно несут службу, выполняя свои обязанности, свой сыновний долг перед родной страной.

Орудийных номеров объединяли чувства, неведомые прежде, истоки их во фронтовой службе, в единстве помыслов людей, связанных общей участью. Не однажды они смотрели в глаза смерти. Сознание ужаса и неизъяснимого восторга, испытываемое на грани небытия, преображает человека, он отрешается от всего мелочного и низкого. В такие минуты никакой опасности, ничего сдерживающего не существует. Он действовал, не размышляя, готовый жертвовать жизнью во имя службы.

Орудийные номера изведали все, что было вначале. Они знают цену честного слова в будничной солдатской жизни и немало других истин, которые навсегда остались бы тайной, если бы судьба не свела их в расчете 107-миллиметрового орудия.

Но, при всем том, они – люди с присущими им недостатками. Конечно, их стало меньше. Но они есть. И проскальзывали то в одном, то в другом случае. Говорят ведь, что наши пороки не что иное, как негативное выражение наших добродетелей.

Как и в других батареях, наши люди иногда позволяют себе вольности в обращении с мирными жителями. Имеют место недоразумения с пехотой. Случалось, грешили и против службы, хотя тут речь шла о проступках отдельных лиц. Но нарушения дисциплины такого рода сглаживались добросовестной службой большинства. И, разумеется, частные эпизоды не вызывали перебоев в действиях отлаженного, здорового механизма огневых взводов.

Листая потрепанный блокнот, Савченко говорил о дисциплине и о том, что делалось в огневых взводах для ее поддержания. Упомянул случай с Орловым.

Командир батареи имел свои суждения. Когда замполит умолк, он сказал:

– Подобных вещей за командиром первого орудия как будто не замечалось... Орлов... добросовестный парень! Я знаю, вы помогали ему... Если же с ним стряслось что-то, не отталкивайте, нужно подправить его для завтрашней службы... И потом бомбежка... такое дело... но воинский порядок всегда должен стоять на первом месте. Нарушения дисциплины необходимо пресекать самыми решительными мерами всегда и повсюду... Это не значит... рубить сплеча... старайтесь учитывать обстоятельства момента, прежнее поведение человека. Помните, что сказано в наших уставах? Эх, молоды вы... ну, об этом еще поговорим... а сейчас время идти, – Варавин взглянул на часы.