Текст книги "Прошлое с нами (Книга вторая)"
Автор книги: Василий Петров
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)
На южный берег!
– Товарищ лейтенант, машина из полка, – сообщил наблюдатель.
Появился старший лейтенант Азаренко.
– ...ну и занесло вас... насилу разыскал... Отбой! Ехать строго по указателям... не опоздайте, мост взорвут вот-вот... на другом берегу... указатель, съедете с дамбы, и колея приведет прямо на позицию в рощу, – Азаренко огляделся, – ...людей у вас многовато... Ясно... тут из взвода управления. Кто знает заросли? Давайте ко мне, в машину.
Командир батальона подошел к Азаренко.
– Вы снимаетесь? Товарищ старший лейтенант, орудие придано батальону... Командир полка мне говорил... есть приказание...
Азаренко, слушая рассеянно пехотинца, наносил на мою карту маршрут. Через весь город. 6-я батарея стояла на позициях за Десной.
– Двести тридцать первый КАП получил срочную задачу... Все орудия, действовавшие в боевых порядках пехоты, приказано немедленно направить на южный берег Десны... Тут, в зарослях, должны быть еще два наших орудия. Я проеду по этой дороге на север? – спросил Азаренко, указав на колею, оставленную тягачом.
Расстроенный командир батальона продолжал:
– Орудие... единственная поддержка в батальоне... должны прибыть наши артиллеристы... Подождите, вернется командир полка, я доложу.
Азаренко развел руками, он не может удовлетворить просьбу пехотинца.
– Сочувствую, – Азаренко направился к машине, – сожалею, но... я не уполномочен... Товарищ лейтенант, не задерживайтесь.
Азаренко подал команду. Люди уселись в кузове. Машина прошла мимо скамейки и скрылась в зарослях [21] 21
Помимо старшего лейтенанта Азаренко, в машине находились два младших командира, семь рядовых из штабной батареи и два телефониста взвода управления 6-й батареи. Никто из них в полк больше не вернулся. – Авт.
[Закрыть].
Расчет собирался оставлять позицию. Орудие уйдет в тыл. Стоит возиться с тремя ящиками снарядов?
– Внимание... первое орудие... по пулемету... ориентир три... вправо десять... восемь снарядов...
Орудие открыло огонь. Телефонист и остальные пехотинцы затыкали уши.
– Стой... Отбой!
На улице, за изгородью слышались громкие голоса. Во двор вбежал пехотинец. Следом за ним – старший лейтенант-артиллерист, спросил сердито:
– Где этот неуловимый командир батальона? Лейтенант ответил, что он занимает эту должность.
– ...называет одно место, сидят в другом... словно в прятки играют... пехота!.. Битый час ищу. Я командир второго дивизиона двести семнадцатого ГАП.
Тягач выкатился на улицу. Я пожал руку пехотинцу. Раздраженный артиллерист изобразил на лице подобие улыбки и направился к лестнице, приставленной к стене. На крышу – мой НП – пришел новый хозяин.
Я стал подниматься в кабину. Завыли мины. Орудийные номера бросились в сад, к своим ровикам. Сорвался с места и водитель. Задерживаться нельзя, водитель нехотя взялся за рычаги.
Улица шла под уклон. В конце громоздятся завалы. Должен стоять упомянутый Азаренко указатель. Неужели я проехал и не заметил?
Водитель притормозил. Открылся узкий проезд. Путь кое-как расчищен, тягач прыгал на кирпичах, визжа гусеницами. В кабине появился запах пара. Откуда брызги? Из лужи попали на двигатель?
Из-под капота струится пар. Тягач стал, поврежден радиатор... Осколком мины пробит патрубок. Часть воды вытекла, а остаток нагрелся до кипения.
Водитель обмотал патрубок тряпьем и проволокой, обломком ветки заглушил пробоину в бачке. Конечно, его нельзя сравнить с Дуровым, но если снаряды рвались далеко, он проявлял находчивость. Пока собрался расчет, водитель начерпал из лужи воды.
– ...готово... можно двигаться.
Опять пар... Остановки повторяются через каждые 200–300 шагов. Вода выкипала. Греется двигатель. Номера, обжигаясь, заправляли радиатор.
По моим расчетам, орудие подходило к центру города. Карта тут бесполезна. Оставалось положиться на указатели. Спрашивать не у кого.
Узкая, с обеих сторон стиснутая завалами, улица привела к небольшому уцелевшему домику. На мостовой регулировщик поднял красный флажок. Орудие остановилось.
Появился молодецкого вида лейтенант с артиллерийскими эмблемами. Лихо сдвинута пилотка, выбрит, отдает белизной подворотничок, заправлен, что называется, щеголем, идет гордо, будто перед зеркалом. Чрезмерно уверенная походка лейтенанта составляла резкий контраст рядом с одинокой фигурой регулировщика среди безбрежных развалин.
– ...глушите двигатель! – лейтенант прошел мимо кабины, обратился к Орлову, тот промолчал. Лейтенант повернулся ко мне: – ...кто разрешил сниматься? Начальник артиллерии сорок пятой СД приказал всех возвращать обратно. Вы должны знать... с двенадцати ноль для всех, кто обороняет Чернигов, всякий отход... запрещен!
Мое орудие возвращалось в батарею, за Десну. 231-й КАП ушел еще утром. Если начальнику артиллерии 45-й СД об этом неизвестно, пусть лейтенант доложит. Мне нужно двигаться!
– Нет! Разворачивайтесь и... обратно на позиции! Меня возмущала бесцеремонность тона и требования, с которыми лейтенант обращался к Орлову. Дурная привычка! Разве лейтенант не знает порядка? Пусть уйдет с дороги!
– Нет, я выполняю приказ и требую повиновения... регулировщик... красный флаг!
На крыльце домика появился капитан-артиллерист с усталым лицом. Кажется, начальник штаба артиллерии 45-й СД. Он приходил на НП 6-й батареи под Малином, на железнодорожной насыпи.
– Что тут происходит? – спросил он.
– Товарищ капитан! Орудие с боевых порядков десятого СП... не подчиняется! – начал лейтенант.
– Какого полка? Почему оставил позицию? – спросил капитан.
Я получил приказание и возвращаюсь в батарею за Десну.
– Вы поддерживали второй батальон? Где он находится в настоящее время? – капитан спросил о положении в районе складов и разрешил продолжать путь.
– Мост обстреливается... – крикнул вдогонку лейтенант. – Наблюдайте за разрывами.
Проезд становился шире. Орудийные номера бежали впереди, в лужах собирали для радиатора воду. Над руинами справа поднимались купола уцелевшей церкви, крыши двух-трех домиков. Открылся вид на южный берег Десны.
Длинная дамба – по сторонам ряды деревьев – все выше поднималась над низинами, вела к мосту. На лугу легли четыре разрыва, выбросив высоко в воздух фонтаны грязи и дыма. Спустя мгновение, пронеслась звуковая волна.
155-миллиметровая четырехорудийная батарея противника ведет методичный обстрел моста. Снаряды рвались через каждые две-три минуты. Дым стелется и уползает к реке.
Тягач катится по булыжнику, стуча гусеницами. Над капотом – пар. Позади у развалин и на дамбе не видно ни одного человека.
Одно из деревьев вдруг поднялось и, окутавшись дымом, рухнуло вниз. Снаряд вырвал его с корнем, взбугрив на сотню шагов мостовую. Три других – оставили глубокие, подернутые паром черные ямы, разворотили луг до самого озера, смутившего неподвижную гладь.
Начинался мост. Из щелей позади вылезали пограничники, подняв оружие, что-то кричат. Тягач продолжал двигаться. Вслед раздались выстрелы. По-видимому, пограничники хотели остановить орудие. Опять объяснения? Новая очередь тяжелых разрывов вернула пограничников в щели.
Тягач взошел на мост, катился дальше. Снаряды новой очереди угодили в реку, подняв тучи брызг. Десна всколыхнулась и беспорядочными волнами устремилась к берегам.
Воздух дрогнул снова. Пролет сильно качнулся. Сверху хлынули потоки воды. Ход замедлился. Что произошло? Надрывно гудел двигатель, стучали гусеницы, тягач, сильно кренясь назад, почти не двигался. Подбежал расчет. Обхватив орудие, люди напрягли силы, стараясь помочь скользившим по настилу гусеницам. Наконец тягач сдвинулся и пополз вперед.
Прямое попадание снаряда или детонация подрывных зарядов, заложенных в опоры моста, вызвали разрушение только что пройденного пролета. Он стал медленно погружаться в воду. Недоставало совсем немногого, чтобы оправдались опасения Азаренко!
1-е орудие 6-й батареи 231-го КАП было последним, проследовавшим по мосту через Десну.
Пролет опускался на глазах. На другом берегу опять пограничники. Тягач шел в облаках пара. Пограничники не знали причины, бежали навстречу, один за другим.
Тягач стал. Двигаться опасно, вода испарилась. Бледный водитель делал глотательные движения, точно ему не хватает воздуха. Орудийные номера и пограничники заправили радиатор, тягач застучал гусеницами.
На южном берегу обширный луг и дамба носили следы жестокого обстрела. Мостовая сплошь изрыта воронками и гусеницами. Тягач подпрыгивал на камнях, нырял в полузасыпанные ямы, удалялся от разрывов, грохотавших у моста. Позади быстро нарастал гул. Водитель встревожился. Над дамбой низко пронеслись «мессершмитты».
Указатель, о котором говорил Азаренко, заметен издали. Орудие сошло с дамбы и мягко катилось по лугу. Блеклыми, измочаленными стеблями стелилась под гусеницами трава. Огибая воронки и черные глубокие рвы, образованные снарядами, колея желтеющей лентой шла дальше к селу Анисово, раскинутым на косогоре хатам.
«Мессершмитты», сделав круг над лугом, взяли курс в направлении леса за селом. Обстреляли с бреющего полета луг, вернулись обратно и, промелькнув черной тенью, исчезли за рекой.
Впереди лежала поросшая осокой и камышом низина. Дальше – роща. Тягач буксовал, переваливался из одной ямы в другую, едва выбрался на твердую почву. Деревья сузили с двух сторон колею. Буйные ветви сплетались над кабиной сплошным шатром. Под его мрачными сводами темно и сыро. Слышался запах торфа, лежалых листьев и ободранной коры.
Поодаль, на поляне, подняв стволы, вели огонь 122-миллиметровые орудия. Наша, 4-я батарея. Одно за другим орудия окутываются дымом. Воздушная волна гнула ветви деревьев, обдавала теплом лицо.
А вот и наши! Навстречу бежал Васильев.
– Живы все? – спросил он. – Стреляем по плацдарму... Вчера фрицы переправились через Десну, хотят обойти город...
Как... немцы на южном берегу? Не шутит Васильев?
– Вполне серьезно. Форсировали Десну... Смольков говорил... целый полк... Пехоты нашей мало. Ночью пришли из города три или четыре роты шестьдесят второй СД и сотни полторы парашютистов... артиллерия отдувается... долбим без отдыха. С самого утра... первый перерыв... Командир батареи запрашивал... Нужно доложить.
Васильев направился к аппарату. Нет связи. Телефонист ощупывал клеммы, виновато поглядывал на Васильева.
– Товарищ лейтенант, только сейчас говорил... и нет. Разрешите на линию?
– ...в общем, где тонко, там и рвется... Откуда явились немцы, толком никто не знает, – закончив с телефонистом, продолжал Васильев, – вчера, говорят, на южном берегу не было ни одного... Чернигову грозит окружение.
* * *
Захваченный противником плацдарм на южном берегу Десны коренным образом изменял обстановку в районе Чернигова и во всем междуречье Днепра и Десны. Стоит противнику продвинуться на десять, двадцать километров, и пути снабжения войск, которые удерживали главный участок обороны – северные подступы к Чернигову, – будут отрезаны...
Много веков несла свои воды у стен Чернигова красавица Десна. Много веков город стоял, как остров, окруженный со всех сторон мощными естественными преградами. С запада прикрывали Чернигов обширные заболоченные пространства. На востоке и юге – многоводные реки. Географическое положение не однажды спасало Чернигов и подвластные ему земли от экспансивных западных соседей и опустошительных набегов степных орд.
Так было в прошлом. Если не считать гражданской войны, черниговская земля давно не знала военных бурь. В покое и мире жили потомки древних радимичей и северян – возделывали поля, растили лес, трудились на фабриках и заводах.
И вот пришло утро 22-го июня. Мирная жизнь оборвалась, как кинолента, и на экране явилась картина войны. Мужчины уходили на фронт, а для тех, кто остался дома, наступили горестные дни ожиданий и тревог.
Минули первая потрясающая неделя, вторая, третья. Положение ухудшалось. Огненный вал неудержимо катился на восток. Грохот стрельбы, незатихавший на севере, стал слышен среди лесов и болот. Противник продвигался от одного рубежа к другому дальше и дальше. И вот Чернигов оказался в ближнем тылу, а затем и на переднем крае войны.
В дни ожесточенных сражений на всем протяжении от Баренцева до Черного моря этот новый факт не был отмечен ничем особенным. Наши войска отступали на многих направлениях. 2-я немецкая армия из группы армий «Центр» после занятия района Гомеля изменила направление и двинулась на юг, в сторону Чернигова.
Какие соображения побудили немецкое верховное командование в разгар войны начать перегруппировку сил за счет ослабления группы армий «Центр»? Было ли это актом свободной воли или уступкой обстоятельствам, иными словами, решением, навязанным обстановкой? В каком состоянии находились наши части и соединения к моменту, когда развернулись бои за Чернигов, и позже, в дни отступления на юг, к Нежину и Пирятину?
После сдачи Чернигова положение войск Юго-Западного фронта стало резко ухудшаться. Потеряв опорную позицию на северном фланге, вся система обороны Днепровского рубежа севернее Киева лишилась устойчивости.
Вслед за этим, однако, противник нанес новую серию ударов. 2-я танковая группа из рубежа Унеча, Новгород-Северский двинулась на юг, в направлении Ромны – Лохвица, навстречу 1-й танковой группе, которая перешла в наступление с плацдарма в районе Кременчуга. В результате этих встречных ударов основные силы наших войск, удерживавшие Днепровский оборонительный рубеж и район Киева, а также соединения 21-й и 3-й армий Центрального фронта были окружены.
С тех пор прошло много лет, но события, исходным началом которых явилась потеря Чернигова, продолжают привлекать внимание многих людей – участников войны и широкого круга гражданских читателей – и вызывают разноречивые суждения и кривотолки.
Иначе, впрочем, и быть не может. Ведь речь идет о самых драматических событиях, которые в корне изменили весь последующий ход войны.
Против войск Юго-Западного фронта противник бросил около половины сил группы армий «Центр» и большую часть группы армий «Юг». В общей сложности около половины всех танковых и моторизованных дивизий, действовавших на восточном фронте. Поддержку этой операции с воздуха осуществляли мощные силы авиации.
Войска 5, 37, 38, 26-й армий, а на заключительном этапе – 21, 3 и 40-й армий, подвергались атакам со всех сторон. Система оперативного руководства войсками исчерпала свои возможности. Сопротивление пошло на убыль. Прекратилось снабжение. Не пополнялся расход боеприпасов, горючего. Моторы глохли, останавливались танки, автотранспорт, орудия. Относительная подвижность войск снизилась до нуля.
Пришла в упадок организационно-штатная структура. Ни частей, ни соединений не существовало. Пылали бесчисленные колонны на дорогах, а мимо брели толпой тысячи, десятки тысяч людей. Никто не ставил им задач, не торопил, не назначал срок. Они предоставлены сами себе. Состояние необыкновенное, никаких оков. Хочешь иди, хочешь оставайся в деревушке, во дворе, который приглянулся.
Кольцо окружения с каждым днем сжималось. Выли пикирующие бомбардировщики, рвались бомбы. Все пути на восток перехвачены, на буграх танки, заслоны мотопехоты.
Войска Юго-Западного фронта сделали свое дело в великий час войны и сошли со сцены. Но силы не иссякли. Отдельные подразделения и возникавшие произвольно группы под руководством смелых командиров продолжали сражаться. Ярким незабываемым примером верности личного состава окруженных войск слову присяги служит эпизод, произошедший в урочище Дрюковщина близ м. Сенча на реке Суда. Там во главе небольшого подразделения в неравном бою встретил свою смерть, как подобало доблестному витязю, Герой Советского Союза генерал-полковник М. П. Кирпонос – командующий войсками Юго-Западного фронта.
Нацистская пропаганда превозносила на все лады «новую» немецкую победу, предрекая скорую и неминуемую гибель советам, потерпевшим «крупнейшее поражение». В сводках приводились цифры пленных, оружия и военного снаряжения, захваченного немецкими войсками.
Но, как иногда случается, количественные характеристики события не выражали его истинной сущности. А она заключалась в том, что барьер, прикрывавший южный участок советско-германского фронта, перестал существовать. Перед немецкими войсками открылся путь для продолжения операций в направлении Харькова и Воронежа и дальше – на Москву либо на Кавказ.
Немецкое командование не сумело использовать в духе блицкрига открывшиеся возможности. Операция по окружению войск Юго-Западного фронта с точки зрения итогов первых трех месяцев войны оказалась бесплодной. Более того, отвлечение крупных сил группы армий «Центр» отсрочило очередную фазу наступления на главном стратегическом направлении. Оперативный успех обратился в серьезную, может быть, решающую стратегическую неудачу. Так считают многие. Немецкое командование само нанесло сокрушительный удар собственным планам, поскольку оно, по мнению немецких военачальников, упустило время, а вместе с тем – последний призрачный шанс «...разбить Советскую Россию...» еще «...до наступления осенней распутицы...».
И все-таки вопрос остается открытым; была ли возможность использовать войска Юго-Западного фронта каким-либо другим способом и избежать того, что произошло?
Участь, постигшая армии Юго-Западного фронта, была предопределена объективными причинами, возникшими в начале войны, еще в то время, когда обозначилась группировка сил противника и его стратегические замыслы. В этом нетрудно убедиться, если найти связующие звенья в обстановке, которая обусловила положение войск на московском направлении и на рубеже Днепра к концу августа. В критические дни наше Верховное командование, принудив противника рассредоточить силы, нацеленные на Москву, исправило ошибку, допущенную в оценке намерений агрессора в предвоенный период при развертывании собственных сил.
* * *
После восстановления связи телефонист попросил командира батареи к аппарату.
– Жаль... хорошие ребята... Смольков ни за что не хотел оставлять разведчиков, как знал, – говорил в трубку Варавин. – О немецком плацдарме слышали? Приказано ликвидировать... для этой цели выделены двести четвертая воздушно-десантная бригада и несколько батальонов шестьдесят второй стрелковой дивизии, перебрасываемые из района города... Поддержку обеспечивают два артиллерийских полка... наш и еще один... и несколько дивизионов, которые ведут огонь с позиций из-за Десны... Немцы закрепились на прибрежных курганах. Огонь введут двадцать-тридцать артиллерийских батарей и множество минометов, в воздухе пикирующие бомбардировщики... готовимся к наступлению. Стрельбу веду большей частью на разрушения... Наш дивизион поддерживает второй батальон двести четвертой ВДБр. Сейчас парашютисты выдвигаются на рубеж села Пески... Снаряды должны подвезти, ознакомьтесь с подступами на ОП... к делу, – закончил Варавин.
Я осмотрел позиции. Орудия, развернутые на северо-восток, вытянулись фронтом по опушке густой лиственной рощи. В плоскости стрельбы – луг, дальше – полевая дорога, огибавшая косогор, усеянный кучами соломы. На обочинах торчат чахлые кустики и тянутся жидкой грядой к плоскому оврагу на склоне косогора. В створе с 1-м орудием на дороге виднелся полуразрушенный мостик.
Дальше дорога, в сторону села Подгорного, делала поворот и скрывалась за пригорком. Слева лежал тот же луг, местами поросший густым невысоким кустарником, где разместилось хозяйственное отделение и кухня. Справа в полукилометре, может быть более, занимали позиции орудия 4-й батареи.
Наряду с основной задачей – ведение огня по целям на плацдарме – огневые взводы 6-й батареи обеспечивали прикрытие косогора и полевой дороги из Подгорного на Анисов, от мостика до гребня включительно.
Подробности местного ландшафта автор упоминает не случайно. В последующие дни тут произошли события, которые послужили началом многих бедствий, постигших 6-ю батарею, 2-й дивизион, 231-й КАП, как и все другие части, принимавшие участие в обороне Чернигова и в боях по ликвидации плацдарма.
А в тот час расчеты продолжали оборудование щелей. Грунт – мягкий, болотистый. Два штыка – и вода. Поэтому из дерна возводятся полуметровые стенки вместо бруствера.
Ознакомление с подступами закончилось. Я осмотрел карточки огня для стрельбы с открытых позиций, схему ориентиров и вернулся к буссоли.
День стоял безветренный, доносилась оживленная стрельба. Среди курганов – важная достопримечательность местности по южному берегу Десны – севернее села Подгорное поднимался дым разрывов. Из тыла вели огонь наши батареи.
– Утром было три-четыре батареи... сейчас не меньше двенадцати, – Васильев огляделся.
Вдали просматривались бугры, полосой тянулся лес. Где наблюдательные пункты?
– ...вот там... в лесу у деревни Пески, километрах в семи... – Васильев указал на север. – Как на той стороне... в зарослях?
Послышался гул двигателей. Машины артснабжения. Началась разгрузка боеприпасов. Ящики не вмещались в нишах и частью складываются рядом. Их закрывают ветками.
Батарея ведет огонь. Варавин подавил пулемет на плацдарме, перенес огонь на северный берег реки. Район целей – большое село Брусилов. Дальность – около 15 километров. Пристрелка началась, как обычно, первым орудием, В течение часа стрельба не затихала пи на минуту.
Жарко! Санинструктор и химики подносят к орудиям мутную теплую воду. Люди непрерывно пьют. Вода отдает болотом, прелыми листьями и еще чем-то терпким и неприятным. «Стой!»
Телефонист звал к аппарату.
– ...Дым, наверное, видите? Горят немецкие автомашины... Порядочная колонна, жаль, не меньше полутора десятка прорвалось в Брусилов... удачная стрельба, я доволен... объявите огневым взводам... разрешается перерыв... Политов в городе, обнаружил продовольствие, имущество... сообщите, когда вернется.
Доносится грохот зениток. «Юнкерсы» бомбят городские развалины. Расчеты начали ужин. Каптенармус принес котелки Васильеву, мне.
К буссоли шел лейтенант, смело, будто у себя на ОП.
– Григорьев, командир первого огневого взвода четвертой батареи, – представился он. Васильев пригласил лейтенанта к ужину.
– Спасибо... я сыт.
Лейтенант Григорьев – один из двух братьев-близнецов. Они проходили службу в 4-й батарее. Оба лейтенанта имеют репутацию исправных, добросовестных командиров.
Григорьев – видный парень, высокого роста, выразительное лицо. Опрятен и собран, свежий подворотничок, чисто стиранное обмундирование. Он, кажется, принадлежит к тем открытым и чистосердечным людям, с которыми всякий находит общий язык.
– Мы... брат мой и я... сегодня отмечаем день рождения, – объявил Григорьев. – Приходите, позиции рядом.
– Поздравляю, – Васильев поднялся, пожал руку имениннику.
Григорьев опустился на бруствер, где сидел.
– К девятнадцати часам... у пас ужин.
– Спасибо, но тут такие дела... – Васильев огляделся и нерешительно закончил: – Может, позвонить командиру батареи?
Нет, это бесполезно. Я уверен, командир батареи не разрешит.
– ...Почему? – спросил Григорьев.
– Такая история, – Васильев стал рассказывать о том, как восприняли Варавин и Савченко наше опоздание.
Григорьев слушал молча. Потом поднялся. – Случай серьезный... Командир дивизиона знает?
– Да, – подтвердил Васильев, – и, наверное, командир полка.
– Ну, что ж... если гора не идет к Магомету... Может быть, мы придем. Я попробую договориться со старшим на батарее... Недалеко. Думаю, Иванюк не станет возражать...
– ...Где же Политов? Пойду взгляну, как ужинают люди, – Васильев поднялся, кивнул лейтенанту.
– Политов? Старшина? – спросил Григорьев. – На том берегу?
– Да, там где-то. Перед железнодорожным мостом «юнкерсы» разбомбили эшелон с консервами. Политов привез машину и уехал опять. Должен бы вернуться.
– Наш старшина навозил гору разных банок, бидоны со спиртом... Цистерны на путях без присмотра. Что-то завалилось на мосту. Интенданты из частей тащат все, что можно.
Пришел Савченко, обменялся приветствиями с Григорьевым, развернул упаковку. Стеклянные банки.
– Снял пробу... отличные консервы... выдать взводу управления в НЗ... там всегда впроголодь...
Явился Политов.
– Что случилось? – спросил Савченко.
– Товарищ политрук!.. Беда... утоп солдат, – один из людей команды, черпая спирт, свалился в открытый люк цистерны. Выловили его уже мертвого. – Пропали бы они, все цистерны, вместе со спиртом и консервами!
– Ну, да... вы-то за чем смотрели? – строго проговорил Савченко. – Вы... старший!
– Товарищ комиссар!.. Только я отвернулся, самолеты налетели... бомбежка... который его держал, оступился, выпустил ноги, и он головой вниз...
– ...С вас нужно взыскать за ротозейство... утопить человека... и как! Вы возили консервы... Кто разрешил брать спирт?
Политов замялся:
– В цистернах дыры, спирт утекал... как не взять?
– А если борная кислота, тоже брать?.. Эх, товарищ старшина!.. Не знаю, как вы отчитаетесь перед комбатом, а я сказал свое мнение... спирт опечатать, консервы распределите... огневикам... взводу управления отправить, часть оставить в НЗ.
– ...Передают ... по местам, – крикнул из ровика телефонист.
Расчеты вернулись к орудиям. Телефонист выкрикивал слова команд. Григорьев ушел. Батарея ведет огонь пять, десять, пятнадцать минут. Стой!
На поляну опускались сумерки. Со стороны кухни тянулся синий горьковатый дым.
Пришли ЗИСы со снарядами. Начали поступать команды. На фоне вечернего неба обрисовываются поднятые вверх орудийные стволы. Орудия возобновили огонь.
– Стой... перерыв...
Я забрался в палатку, засыпал. Раздался окрик караульного. Лейтенанты Григорьевы. Позади – связной, он стал выкладывать из вещмешка консервы, флягу со спиртом. Савченко отвинтил крышку.
– Сырец... неочищенный!.. Товарищи командиры, пить такую гадость?.. Вам винца с водой, а то и молока по кружке.
– Молоко, товарищ политрук, вам... командиры и денатурат пьют, – ответил один из Григорьевых.
– Другого ничего нет, – примирительно заговорил другой, знакомый Григорьев. Как и полагается близнецам, они похожи друг на друга. – Встречу дня рождения нельзя откладывать... Старшина справлялся... налил фельдшеру, тот говорит... можно...
Васильев разделял мнение политрука. Спирт имел резкий, неприятный запах. Подошел Политов.
– Поделом мне, – он передал разговор с командиром батареи. – Виноват... сплоховал.
– Да... печально, когда так глупо погибает человек. Смотреть нужно, а сокрушаться... что ж... – начал Савченко.
– Вы, товарищ политрук, не возражаете, если я приглашу старшину? – спросил один из именинников, освобождая место Политову.
Старшина авторитетно заявил:
– Денатурат? Лучше чистого, ей-ей... и на другой день еще под хмельком.
Первый Григорьев налил кружку, и старшина осушил ее за здоровье лейтенантов.
Факел освещал мутным желтым светом стол и лица сидевших вокруг. Жужжат комары. Мы пили обжигающую противную жидкость. Лейтенант Григорьев вынул из планшетки какую-то бумагу.
– Листовка, – он положил на стол. – Орудийные расчеты целый час очищали позиции от этого мусора.
В свете фонаря различаются жирные черные строки. Немецкие листовки на русском языке, разбрасывали «юнкерсы» на переднем крае. Грубые антисемитские лозунги, вперемешку с наивными посулами, призывали сдаваться в плен. Содержание листовок так же как и их стиль производили отталкивающее впечатление. Мало кто внимал немецкой пропаганде. Правда, ходили слухи, будто у некоторых погибших пехотинцев находили листовки. В 6-й батарее подобных случаев не было.
Рядовому составу хранение листовок запрещалось. За этим обязаны следить политработники и командиры.
Лейтенант прочел, под общий смех рифмованные ругательства.
– Какой несусветный вздор! Как будто немцы имеют дело с людьми, только и мечтающими о сдаче в плен... Зря бумагу изводят.
– Подожги... погрей комаров, – предложил другой Григорьев, листавший блокнот с моими записями на ящике. – Цифры гораздо интересней. Посмотрите... под Сарнами мы вели огонь при буссоли сорок пять ноль, под Новоградом-Волынским... тридцать ноль, под Черниговом... ноль ноль. А сейчас – пятнадцать ноль... строго на восток.
– Да... во все стороны... запад и юг, север и восток... это доказательство возросшей стойкости наших воинов, – говорил Савченко, не принимавший участия в выпивке. – Помните в первые дни листовки под Малиной? Немцы твердили... оборона сломлена, Красная Армия разбита и не способна задержать победное шествие немецких войск... Москва падет со дня на день... под Малин русские стянули чуть ли не всю свою артиллерию. Сопротивление, дескать, бессмысленно. В общем, желания выдавались за действительность... А как они обращаются с мирными жителями? Поносят политруков, восхваляют «свободу», которую якобы несут немецкие войска... Вот символ фашистской свободы, – Савченко указал в сторону города. – Не нужно воображения, чтобы представить «счастливую жизнь», которая ждет население на территории, захваченной немцами.
– Да... а на плацдарме они чувствуют себя крепко, – произнес первый Григорьев. – Младший лейтенант Устимович говорил... оборудуют траншеи... ставят минные поля.
– Ничего удивительного... на южном берегу Десны решается судьба разрушенного Чернигова. Если наше командование подбросит больше пехоты и несколько артиллерийских полков, фрицы вряд ли усидят в своих норах.
Второй Григорьев поднялся.
– Спасибо за угощение... мне нужно идти, подменить старшего на батарее.
Григорьев ушел. Заговорили о положении в городе. Савченко стал спрашивать о 10-м СП, который оборонял северную окраину.
– Я, кажется, еще не опоздал? – несколько смущаясь, спросил Иванюк, выступив из темноты.
– Нет... – ответил Савченко. – Вы пьете эту жидкость? Хватит и на вашу долю.
– А вы, товарищ политрук? Я не охотник до сивухи, но... неловко... день рождения... командир батареи разрешил, – проговорил Иванюк.
Новый гость среднего роста, с выправкой старого служаки. Поглядывал на факел, застенчиво улыбался, будто извиняясь за освещение, комаров вокруг, и за выпивку, которая вызывает неодобрение замполита.
– Ну, братцы, завтра наступаем, – объявил Иванюк. – Передали с НП... у орудий три боекомплекта. Подошел еще полк стопятидесятидвухмиллиметровых гаубиц. Слышите гул на дороге в Подгорное? Устимович сказал, шестая батарея в Брусилове подожгла колонну.
– Девять машин, – уточнил Савченко. – Четвертая батарея отстает.
– Ну, ну... – возразил Григорьев, – если вы согласны считать и те, что у Роища, на той стороне, четвертая впереди...
– Да, дело принимает серьезный оборот. Приказано держаться до последнего, не сдавать город ни при каких условиях, – заговорил Иванюк. – Количество артиллерийских частей увеличивается, за нами, кажется, дело не станет. Мало пехоты... Поредели части сорок пятой дивизии. Командир батареи говорил... в батальонах... по сотне человек. И еще этот плацдарм!
– Странно... чем больше редеют ряды, тем строже приказы, – начал Васильев. – Наш полк отозвали, подразделения шестьдесят второй стрелковой дивизии тоже направляются к плацдарму... Кто остался на той стороне?