Текст книги "Прошлое с нами (Книга вторая)"

Автор книги: Василий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)

Противник подбрасывает подкрепления для подразделений, действовавших в направлении хутора Тимченков, за счет вторых эшелонов, или же он использовал резерв, который высвободился после захвата Соколове?

Этот вопрос для командира батареи в моем положении далеко не риторический. Желание установить истину привело меня на позиции. За полем боя помимо разведчиков следят также командиры дежурных орудий и наводчики. Я опрашивал их, когда прибежал телефонист.

– ...вызывает «Колода», срочно, – запыхавшись, доложил он.

Возле лестницы меня встретил хозяин двора, бормоча сожаления по поводу разрушений, причиненных сараю. Постройка, действительно, пострадала и не годилась для своей цели. Но... есть ли смысл на ночь глядя менять НП? Однако оставаться с голыми стропилами над головой связано с неудобством. Отсутствует маскировка. Пронизывающий ветер ;гулял у приборов. Разведчики пытались укрыться от стужи, натянули плащ-палатку, но брезент совсем не то, что слой соломы. Углы хлопают под ветром в темноте, дует со всех сторон...

Высунувшись из-под трофейного венгерского тулупа, дежурный телефонист подал мне трубку.

– Полковник Свобода выражает признательность за поддержку. Мы уходим. «Валет-четыре», для вас... отбой! – быстро говорил Громов. – Подавайте команды, я подожду. – И продолжал через минуту: – Старший лейтенант Баженов доставил приказание... что-то там произошло... наш полк срочно перебрасывается в Харьков [98] 98
  ЦАМО СССР. Ф. 595-го ИПТАП РГК. Оп. 123179с. Д. 1. Л. 72. Штаб полка. Операт. сводка, г. Харьков. Липовая Роща. 9.03. 43 г. 12.00.


[Закрыть]. Приготовьте карту... «Валет-четыре»! Ваш маршрут движения... Миргород, Мерефа, хутор Высокий, Филиппов, Липовая Роща, дальше западная окраина города, называется Холодная Гора, Богодуховское шоссе и дальше хутор Залютино, вы видите?

Южнее пустырь, за ним в стороне от шоссе отдельный дом, – Громов продул микрофон, – для вас, «Валет-четыре», район открытых позиция на юг от Залютино... отдельный дом, следите по карте... там, где сблизились горизонтали, есть? Ваша задача... обеспечить прикрытие шоссе со стороны хуторов Минутка и Подворки. Готовность к открытию огня... ровно к часу девятого марта. После занятия позиций немедленно выслать разведку и выяснить положение на рубеже Подворки... Песочек. Инженерное оборудование на ваше усмотрение... Готовность маскировочных работ... к рассвету. По прибытии установите связь с другими подразделениями в районе Залютино и Залвмсин Яр, если их обнаружите. Остальные указания... на месте. Сейчас... сверяю время... двадцать один час двадцать семь минут. Движение начать через десять минут.

Заместитель командира полка нетерпеливо отжимал клапан телефонной трубки, слушая о дозорных, патрулировавших берег. У меня в кармане чехословацкий хронометр. Как быть? До Артюховки не менее пяти километров.

– Хронометр?.. Я уже попрощался с чехословаками, – с досадой проговорил Громов. – Что же делать? Подождите... Здесь рядом был промежуточный узел связи, может, удастся вызвать.

Прошло не менее пяти минут, прежде чем раздался сигнал зуммера.

– «Валет-четыре», полковник Свобода оставляет хронометр в нашем полку на память противотанкистам за участие в церемонии боевого крещения чехословацкого батальона, – объявил Громов несколько торжественно. – Вы когда выступите? Все, кажется... Связь прекращаю, – раздался щелчок, и шорох в трубке исчез.

На чердаке помимо двух телефонистов, ждавших, окончания разговора, и лейтенанта Глотова никого не осталось. Вернув трубку, я спрыгнул вниз на землю.

В темноте слышались нриглушенные голоса. Расчеты приводили орудия а походное положение. Скрипел катушкой сматывавший кабель телефонист. У ворот шла погрузка имущества взвода управления на машины.

В немецкой колонне

В 21 чае 40 минут 4-я батарея снялась со своих позиций в Миргороде. Меня, как и людей, сидевших по местам в автомобилях, занимала мысль о наших боевых друзьях на берегу речки Мжи.

Фронтовики не строили себе иллюзий относительно обстановки в районе Харькова. Конечно, успех, достигнутый чехословацкими воинами в позиционном бою, не нуждался в комментариях. Но для ведения маневренной обороны, наряду со стойкостью духа, необходимы еще много других предпосылок. Были ли они в тот момент? В условиях отступления чехословацкий батальон, как и всякую иную пехотную часть, когда она имеет дело с танками, ожидают тяжелые испытания, и никто из нас не думал, что встреча у Соколове не последняя.

Общее положение продолжало обостряться. Противник, пользуясь численным превосходством и выгодами оперативного построения, теснил наши войска, настойчиво стремясь к своей цели. Харьковский участок фронта на какое-то время стал главным театром войны. Ожесточенные бои не затихали ни днем, ни ночью. Наши измотанные полки, батальоны и дивизионы отражали непрерывные атаки с фронта, с флангов и тыла, сражались в перевернутых боевых порядках, отрезанные от соседей, в разного рода окружениях и полуокружениях.

11 марта около пятнадцати часов танки противника ворвались по Белгородскому шоссе в Харьков. Оборонявшиеся там батальоны 17-й бригады НКВД начали поспешно отходить [99] 99
  ЦАМО СССР. Ф. 595-го ИПТАП РГК. Оп. 138841. Д. 1. Л. 174–185. Журнал боевых действий 595-го ИПТАП РГК.


[Закрыть], запрудили Сумскую и прилегающие к ней улицы. Несколько танков и два бронетранспортера противника выскочили на площадь Дзержинского и открыли огонь.

595-й ИПТАП РГК был спешно снят с позиции на Богодуховском шоссе по личному распоряжению командующего артиллерией Воронежского фронта генерал-лейтенанта артиллерии Баренцева, руководившего обороной, и направлен навстречу противнику [100] 100
  «Командиру 595-го ИПТАП РГК генерал-лейтенант артиллерии Баренцев приказал выбросить полк на Белгородское шоссе и не допустить прорыв противника на Харьков. 10.03.43 г., 14 числа 13 минут. Майор Беленко» (ЦАМО СССР. Ф. 595-го ИПТАП РГК. Оп. 123179 с. Д. 1. Л. 133).


[Закрыть]. Выдвинувшись к памятнику Шевченко, орудия 4-й батареи открыли огонь по Госпрому и близлежащим зданиям. После того, когда фашистские танки отошли, лейтенант Глотов выбил и автоматчиков [101] 101
  ЦАМО СССР. Ф. 595-го ИПТАП РГК. Оп. 138841. Д. 1. Л. 174–185. Журнал боевых действий 595-го ИПТАП РГК.


[Закрыть], 4-я батарея удерживала центр города, площадь Дзержинского до полудня 15-го марта [102] 102
  ЦАМО СССР. Ф. 595-го ИПТАП РГК. Оп. 138841. Д. 1. Л. 174–185. Журнал боевых действий 595-го ИПТАП РГК.


[Закрыть]. К тому времени Харьков был окружен со всех сторон.

Поставленный перед свершившимся фактом командир 595-го ИПТАП РГК майор Таран приказал оставить площадь Дзержинского и всем батареям сосредоточиться на юго-западной окраине города в районе пивзавода.

Восемнадцать часов тридцать минут. В служебном помещении, заставленном рядами стульев, собрались командиры батареи [103] 103
  Все, за исключением командира 5-й батареи.


[Закрыть]. Капитан Громов подал команду для встречи. Командир полка выпрямился, отодвинул лежавшую перед ним карту, вышел из-за стола.

– Вольно... садитесь. Товарищи командиры и политработники... – начал майор Таран своим хрипловатым, необычно глухим голосом. – Фронтовая дисциплина не различает ни лиц, ни рангов... Всякого, кто поступает против интересов службы по слабости духа или неразумию, ждет суровое наказание... пятьсот девяносто пятый ИПТАП РГК во всех обстоятельствах неукоснительно повиновался законам фронтовой дисциплины. Ни одна батарея, ни одно орудие не покинуло поле боя без ведома старших... Так было все годы войны, так будет и впредь. Командующий артиллерией фронта приказал мне удерживать центральную часть Харькова и не отходить без его разрешения... Но, тщательно взвесив мотивы требований командующего, я пришел к выводу, что старший из командиров, а таковым со вчерашнего дня являюсь я, руководящий обороной Харькова, не имеет права не считаться с реальными факторами в данной конкретной обстановке... По состоянию на двадцать четыре часа пятнадцатого марта помимо пятьсот девяносто пятого ИПТАП РГК в городе никого не осталось... Штаб артиллерийской группы обороны района Харькова отошел за Северский Донец, и радиосвязь с ним со вчерашнего дня из-за помех прервана. Последняя дорога, по которой поддерживалось сообщение, перерезана. Противник занял рубеж поселок Южный... Рогань... – Излагая детали обстановки, командир полка отметил, что части противника, блокирующие город, по-видимому, в ближайшие часы уйдут со своих позиций, поскольку сопротивление прекратилось. Затем он охарактеризовал состояние подразделений полка и начал ставить задачи. Управлять полком в прежнем организационном составе майор Таран не находил возможным. Полк расчленяется и должен действовать побатарейно. Командирам батарей предоставлялось право толковать обстановку и принимать решения, исходя из своего понимания воинского долга и присяги. Коснувшись дальнейших задач, командир полка сказал, что внешний фронт окружения отодвинулся, по его мнению, на восток, возможно даже к Северскому Донцу.

Командир полка вполне отдавал себе отчет в том, что говорил, и, глубоко потрясенный случившимся, тем не менее не утратил надежды. Всем, кому удастся выйти из вражеского кольца, он указал сборный пункт – город Купянск [104] 104
  По обычаю, неизвестно кем введенному в полку с качала войны, противотанкист по прибытии в пункт сбора – будь то город или седо – обязан явиться к церкви, а если их несколько – к самой высокой, либо к самому высокому зданию и в течение семи суток, невзирая на обстоятельства, ждать прибытия других идя распоряжений командиров. – Авт.


[Закрыть].

– ...может быть, не увидимся... – продолжал майор Таран. – Я хочу воздать должное мужеству командиров и рядовых пятьсот девяносто пятого ИПТАП РГК... Благодарю вас за службу! Присущий вам дух является залогом того, что личный состав полка в этой чрезвычайной обстановке исполнит свой долг до конца.

Майор Таран умолк, ж в полупустом помещении наступила тяжелая гнетущая тишина. В узкие высокие окна падали лучи заходящего солнца. Командир полка хранил молчание, как будто страшился последствий принятого решения. Молчали и все присутствующие. Снаружи доносились выстрелы танковых орудий. Назойливо дребезжало оконное стекло.

Потом кто-то встал (кто именно – не помню) и обратился к командиру полка, спросив разрешения выйти. Стулья задвигались. Все, кто был в помещении, прощались друг с другом.

Я вышел из калитки. Напротив, под кирпичной стеной пивзавода, стояла в колонне моя батарея – два орудия [105] 105
  Два других, поврежденных на площади Дзержинского, вместе с хозяйственным отделением во главе со ст. лейтенантом Никитиным и политруком Кокориным в 21.00 13.03 по разрешению командира полка я отправил в Чутуев. – Авт.


[Закрыть]на крюке у ЗИСов, окрашенных в белый зимний цвет, и два автомобиля – оба трофейные, принадлежавшие взводу управления. Люди понуро сидели по местам, прислушиваясь к выстрелам, которые раздавались все ближе и ближе.

Лейтенант Глотов, нарушив запрет, обрадованно вышел навстречу. Кончились невыносимые десять минут бездействия. Сейчас колоннадвинется дальше!

Куда? Я не имел об этом ни малейшего представления, садясь в кабину. За домами громыхнул выстрел один, другой. Немецкие танки приближались со стороны центра города, где совсем недавно занимала ОП 4-я батарея.

Я не мог сосредоточиться и подать команду «Марш!». В юго-западном направлении, куда вела улица, батарею ждало то же, что и позади.

Оба мои орудия не пригодны к стрельбе. Жидкость из противооткатных устройств, продырявленных пулями, под бешеным давлением вытеснена при последних выстрелах в переулке Гиршмана. Ствол второго орудия не накатился и залег на полпути, поравнявшись дульным срезом с торцом люльки. Ручных гранат – ни противотанковых, ни противопехотных – в 4-й батарее не водилось: я не верил в это оружие и во избежание ЧП запретил получать гранаты со складов. В колонне – два ручных пулемета, карабины, автоматы. В баках автомобилей горючего – не более чем на 50 километров.

Водитель старший сержант Божок ерзал на сидении, поворачивая ключ зажигания. Красная лампа кнопки стартера в нижней части щитка приборов вспыхивала и гасла. Над нею за стеклом – шкалы, стрелки, надписи: вассер, оиль, ампер... 4-я батарея пойдет на юг, прямо по улице в сторону деревни Жихорь... Стрельбы там не слышно.

Пролетевшая с шумом и фырканьем болванка положила конец колебаниям. Я сошел на тротуар и передал по колонне решение, принятое командиром полка, назвал сборный пункт и порядок дальнейших действий для 4-й батареи, меры на случай встречи с противником.

Второй трофейный автомобиль занял место в хвосте, и колонна тронулась. Подмораживало.

Не знаю, что заставило меня вылезть в приоткрытую дверцу и оглянуться, но убежден, что это избавило 4-ю батарею и других от неприятностей, а может быть, и гибели. За автомобилем Глотова – он шел замыкающим – ползли полтора десятка тягачей и орудий.

Остановить... немедленно! Я вернулся в хвост колонны и сказал старшему лейтенанту Романову (1-я батарея шла вплотную за автомобилем Глотова), что требую соблюдать дистанцию, либо оставить колонну 4-й батареи: неровен час, выскочит танк, а тут – этакая орава...

Романов не стал спорить. Вышел из машины, спросил о моем намерении. Я избрал юго-западное направление в расчете на беспечность встречных немецких колонн и темноту.

Удивленный Романов некоторое время шел молча за мной, потом попрощался и побрел назад к своим орудиям.

Над пустынными улицами опускались сумерки. Мой автомобиль свернул в переулок, потом в следующий. Новый поворот вывел меня на улицу, посреди которой на удалении прямого выстрела стояли немецкие танки со стволами, развернутыми навстречу. Люди из экипажей сновали вокруг.

Водитель вывернул руль. Автомобиль пересек улицу, миновал угол дома. Подошло одно, потом другое орудие и замыкающий автомобиль.

Первая встреча с противником на пути из окруженного города явилась для людей 4-й батареи как бы предупреждающей и закончилась без стрельбы.

Но здесь, на страницах, посвященных чехословацкому батальону, я не стану рассказывать о приключениях 4-й батареи в ночь после оставления Харькова. Напомню только обстоятельства, предшествовавшие эпизоду, который связан со встречей у Соколове и отражает характер отношений между советскими и чехословацкими воинами.

* * *

...Стрелки показывали два часа ночи. 4-я батарея оставила русло речки и тащится с потушенными фарами по полю, в объезд Безлюдовки. Моя колонна увеличилась за счет орудия 3-й батареи, которое я вынужден был принять, когда обнаружил его в хвосте перед деревней Жихорь.

Люди в кузовах укрылись трофейным имуществом – немецкими плащ-палатками, огромными венгерскими тулупами и одеялами. Орудийные щиты завешены белым тряпьем и вместе со стволами завернуты рваной трофейной маск-сетью. Хотелось придать 76-миллиметровым пушкам хоть какое-то сходство со 105-миллиметровыми немецкими гаубицами.

Вынуты магазины из автоматов. Приняты и другие меры, которые должны исключить всякую возможность произвольной очереди. Люди 4-й батареи достаточно опытны и умеют, в случае необходимости, быстро изготовить к стрельбе свое оружие.

Автомобили ползут по полю вдоль железнодорожной насыпи. Команда из трех человек – уже в который раз – возвращается с одним и тем же известием: насыпь для автомобилей недоступна.

И вот новое сообщение: железнодорожный переезд, на который я возлагал надежды, занимает противник. 4-я батарея, продолжая следовать в восточном направлении, вышла на грейдер. Дорожное полотно подмерзло. Я намеревался продвинуться дальше и после поворота продолжить путь. Автомобиль поднялся на бугор. Внизу – огни... красные, целый ряд. Немецкая колонна! Съехать с дороги!? По сторонам – широкие заснеженные канавы... Повернуть обратно? Водитель притормозил.

– «Валет-сорок один»... Позади свет фар. За нами идут машины... Много, – передал по РБМ лейтенант Глотов из замыкающего автомобиля. – Как понял? Я «Валет-сорок три»... прием.

Водитель волновался и дергал руль, будто хотел замедлить то, что должно произойти. Красные огни впереди вдруг закачались, стали перемещаться. Вспыхнули фары, осветив орудия, тягачи, машины. Немецкая колонна пришла в движение, и 4-я батарея оказалась посредине между дивизионом 105-миллиметровых гаубиц и двумя десятками машин, которые заливали светом бугор позади.

На всех немецких тягачах горели габаритные огни. Время от времени они включали фары, освещая обочины, орудия, машины, окрашенные в белый цвет. В кузове с открытой полостью тента из-под одеял торчали солдатские головы в шапках.

– Товарищ старший лейтенант, немцы тоже ездят на трофеях, – полушепотом произнес сидевший позади ефрейтор Костыренко. – Глядите... перед стопятимиллиметровкой наши ЗИСы...

В хвосте 105-миллиметровое орудие шло без чехла, с оголенным дульным тормозом. Дежурное. Перед ним – две машины без тентов. Костыренко не ошибся. Кабина с прямыми углами, заднее стекло и длинный кузов выдавали нашу марку.

Приоткрыв дверцу, я оглядел шедшие следом мои орудия. Их освещали фары немецких машин, спускавшихся по грейдеру в лощину.

Никто не верил в спасительную силу маскировки. Катастрофа могла разразиться внезапно, при первой же остановке немецкой колонны. 4-й батарее грозила неминуемая гибель.

Как избавиться от наших враждебных попутчиков? Оставить место в чужой колонне, однако, оказалось намного труднее, чем занять его. Как только мой автомобиль сбавлял скорость, разрыв впереди увеличивался, и свет немецких фар в хвосте колонны делался опасно ярким.

4-я батарея миновала один перекресток, потом – еще один. Колонна немецких гаубиц замигала огнями и начала сбавлять ход. Вдоль обочин стояли толстые приземистые ветлы, за ними – черная пустота. Справа – неглубокий кювет, в ряду ветел – разрыв. Шедшее впереди 105-миллиметровое орудие приостановилось, рядом с тягачом появился немец, сверкнул луч фонарика, и орудие двинулось, освободив съезд.

Старший сержант Божок резко переложил руль, задние колеса заскользили. Мой автомобиль, едва не коснувшись 105-миллиметрового орудия, описал поворот и стал удаляться в темноту.

Немецкому командиру полагалось остановиться и подождать, пока пройдет мимо вверенное ему подразделение. Но возбужденный водитель только после третьего напоминания нашел в себе силы нажать тормоз. Я следил в приоткрытую дверцу за движением. Автомобиль Глотова сделал поворот и проследовал мимо, освещенный фарами немецких машин, заполнявших промежуток, оставленный 4-й батареей. Я захлопнул дверцу. Меня более не интересовала немецкая колонна. Прибавив скорость, мой автомобиль вышел вперед. В наушниках послышался шорох, потом – голос лейтенанта Глотова:

– «Валет-сорок четыре»! Что делать? Хочу выразить признательность. У нас не имеется с немцами общих сигналов. Это будет мучить мою воинскую совесть... Я «Валет-сорок три», прием...

Микрофонно-телефонная гарнитура висела у меня снаружи под воротником полушубка на шее. Телефоны глушили на близком расстоянии, я их отворачивал. Услышав, о чем речь, Костыренко недовольно пробормотал:

– И всегда он, лейтенант Глотов, со своими шутками... дойдет и до рукопожатий, когда не переправимся к утру через Донец... плутаем в этой проклятой темноте...

Мой ординарец подсвечивал карту, и по тому, как я обращался с ней, понял, что дело принимает скверный оборот. Я не мог сориентироваться и знал только то, что нахожусь севернее железнодорожной линии. Но этих сведений совершенно недостаточно для подразделения, ускользнувшего из-под вражеского конвоя, которому нужно во что бы то ни стало пересечь железную дорогу и двигаться еще неведомо сколько по территории, занятой немецкими войсками.

Наблюдая за звездами, я определил направление на восток. Движение продолжалось. 4-я батарея вскоре вышла на проселочную дорогу, которая привела к железнодорожному переезду.

Мерцавший в будке стрелочника огонек заставил остановиться. Но я пребывал в неведении не более пяти минут. Посланный к будке Костыренко нашел там своих. Пехотинцы, летчики, артиллеристы у раскаленной печки сушили валенки. По их словам, в селах – названий никто не знал – немцы. Только летчики отвечали определенно – Роганьский аэродром немецкие танкисты захватили вчера утром. Весть о прибытии колонны вызвала в будке радость и замешательство... Люди бросились к автомобилям. Но чем могла помочь ям 4-я батарея?

Кузова перегружены. Младший лейтенант Серебряков вчера на выезд из Харькова принял шесть раненых. В поле за Березовкой подобрали еще четырех...

С размещением удалось покончить. Двенадцать человек заняли места на орудийных лафетах. Но у 4-й батареи были заботы важней этой. Я не мог определить свое местонахождение и после раздумья решил не оставлять дорогу и двигаться дальше на юг.

Прошло еще четверть часа мучительной езды наугад. Водитель испуганно крякнул и затормозил. На обочине маячил силуэт машины. Колонна остановилась.

– ...наша зенитка и два «студебеккера», – сообщил Костыренко. – Никого нет... брошены.

37-миллиметровая зенитная пушка и тягач – «студебеккер» перегородили дорогу. Рядом еще машина. Вокруг разбросаны ящики со снарядами, имущество. В металлическом кузове «студебеккера» – след попадания болванки. В баках – горючее!

Пока водители перекачивали горючее из баков «студебеккера» в тягачи, лейтенант Глотов, уехавший вперед, передал радиограмму:

– «Валет-сорок четыре». Нахожусь на окраине населенного пункта. Жители говорят: немцы прошли вчера. Положение на другом конце села неизвестно... Я «Валет-сорок три», прием!

Автомобиль увеличивал скорость. Я знаю, куда ехать. Деревня называется Терновая. Человек, с которым беседовал Глотов, показал, что вчера, пополудни, на дороге со стороны Безлюдовки началась стрельба. В село вошли немецкие танки и машины, пятнадцать или двадцать. Часть их повернула к мосту через речку Уда, а часть ушла на восток.

Терновая... вот на карте. До Чугуева осталось километров двадцать. Но кто занимает это пространство? Нужно спешить. Чем раньше 4-я батарея придет на берег Северского Донца, тем больше шансов переправиться. А если противник уже вышел к Северскому Донцу? Зенитчиков, несомненно, настигли танки...

Люди подправляют одетые для маскировки трофейные палатки, готовились встретить наступление дня. Я садился в кабину.

– ...вчера, когда стемнело, – продолжал словоохотливый житель, – баба услышала голос... за воротами... на чужом языке. Я позвал соседа... чтобы помочь человеку, а он лопочет что-то, грозит оружием... не подходи, мол... напугал до смерти...

– На чужом языке... значит, немец? – спросил Глотов.

– ...кто его знает... В темноте не разглядеть... может, немец... или, как их называют, мадьяр...

– Любопытно, где же он... ушел?

– Куда ему идти... там и лежит... должно, помер уже... упокой господь его душу.

Посланный для осмотра старший сержант Ибадов вернулся и подтвердил сообщение жителя. Неизвестный в канаве был мертв.

– ...шинель вмерзла, не отдерешь... Ломик нужен, – закончил Ибадов.

Даже появление противника не заставило бы колонну двинуться с места, пока не установлена личность мертвеца. Кто он? Какой части? За документами -умершего вместе с Ибадовым отправились Глотов и Плюхин.

Окоченевшие люди ждали, сидя в кузовах. Сколько будет еще длиться канитель с мертвецом? Ефрейтор Костыренко убежал и тут же вернулся вместе с лейтенантом Глотовым.

– Товарищ старший лейтенант, жив он! – сообщил командир взвода управления. – Начали обрубывать лед... зашевелился. Где наш санинструктор?..

Вмешательство санинструктора Луковникова нисколько не ускорило дело. Немец – без всяких чувств, при последнем издыхании. Луковников не обнаружил ранений на его теле. По-видимому, замерз.

Но переговорить с ним есть возможность? Я готов был отправить санинструктора обратно, когда снова явился. Глотов. Немца освободили наполовину от ледяных пут, но ни одной бумажки при нем не нашли.

Что же, сам он уничтожил свое удостоверение личности или его унесли другие? Если так, то кто именно? Может быть, документы валяются поблизости в кювете?

– ...шарили вокруг, и никаких следов, – заявил лейтенант, – давайте заберем... Черт его знает, вдруг прикинулся... свидетель ведь... оставлять нельзя...

Устроить «свидетеля» оказалось не так-то просто. Мест в кузовах не было.

– Что с фашистом возиться... отправить и все... – предложил кто-то возле второго орудия, когда я в поисках мест осматривал кузов.

Снова голос лейтенанта Глотова.

– Товарищ старший лейтенант, это... чех. Плюхин нашел в кювете автомат, шапку... кокарда квадратная. Я не распознал шинель в темноте... а похожа... без петлиц, как у немцев, – Глотов повернулся и, мигнув фонариком, задержал луч. Разведчики опустили на землю завернутое в плащ-палатку тело.

Чех? Как он очутился здесь, один, в деревне, где прошли немецкие танки?

Был снова призван житель. Уяснив, что и повторный вызов не угрожает его жизни, крестьянин оглядел безучастно лежащего в свете фонарика человека и начал припоминать:

– ...вчера отступали... много... на машинах... наши солдаты шли. В полдень в лесу и за речкой стали стрелять... Что-то загорелось на дороге. Село захватили фашисты с танками. Перед вечером уехали...

Танки ушли, а после кто был в деревне? Пехота? Машины с орудиями? Какие?

– ...когда стемнело, слышал, шли... может, наши, может, фашисты... не скажу... не ручаюсь...

– В каком направлении? Много?

– В сторону Донца... сколько?.. Не знаю. Боязно, в лесу стреляли... То там, то там... небо освещают...

В стороне вспыхнула ракета. Мой собеседник вздрогнул, опустился на корточки.

Он знает одежду у немцев? А людей в шинелях коричневого цвета видел? Вот такого покроя, как эта?

– Нет, не припомню... Такие в Терновую вроде не приходили... – ответил житель и отошел.

Повторное обследование подтвердило уже имеющиеся данные. Это – чех. В кармане обнаружен жетон с номерным знаком. Санинструктор заявил, что пока чех жив, но не известно, сколько еще протянет. Он в бессознательном состоянии, и пытаться говорить с ним бесполезно.

Известие о том, что человек, подобранный в кювете, – воин полковника Свободы, быстро распространилось по колонне.

Нашлось для чеха и место, и теплый тулуп с солдатского плеча. Его догрузили в кузов тягача 2-го орудия. Принесли флягу. Санинструктор пытался оживить беднягу трофейным ромом, но не сумел разжать стиснутых челюстей.

Лейтенант Глотов, фонариком подсвечивавший Луковникову, спрыгнул на землю и объявил во всеуслышание:

– Раз уж он не отдал богу душу тут…в этой ледяной канаве... значит, ждал нас... людей, которые спасут... я лучше знаю чехов, чем Луковников. Выживет, готов держать пари. Товарищ старший лейтенант, мы можем ехать. Разрешите подать команду «По местам»?

4-я батарея миловала крайние жаты и после двинулась в объезд деревни вниз к речке Уда.

Излишне соблюдать осторожность, когда до рассвета осталось не более двух часов. Автомобиль спускался с бугра. Боковые целлулоидные стекла «хорьха» сняты. Это необходимая мера – включать свет рискованно. Мы – слева водитель, справа я – ведем наблюдение. Морозный ветер обжигает лицо, забирается под мех полушубка. Слезятся глаза. Но все это пустяки. Я знаю, где нахожусь, и обретенное вновь ощущение почвы под ногами позволяло в какой-то мере ориентироваться, когда вокруг темнота и мрак. 4-й батарее остался единственный шанс выйти к переправе, и я не хотел потерять его.

Гудят двигатели. Я следил за картой. Избранная для объезда Тернового – села протяженностью в добрых пять километров – луговая дорога схвачена непрочным мартовским льдом. Застрянешь – и не выбраться. Досадно, но делать нечего – топографические карты не содержат сведений по состоянию путей сообщения, вызванном погодными условиями.

Мой автомобиль шел поверку. ЗИСовскне колеса – тяжелее. Тягачи ползут по ступицы в воде, с шумом и треском ломая лед.

Слева, там, где лежит деревня, взвилась ракета. На мгновение стал виден луг – плоская равнина, по краю образовался, заполненный водой и льдами, канал – я полукилометровый отрезок впереди, отделяющий колонну «т зарослей, у подножия холмов.

Головной автомобиль с ходу проскочил барьер, возникший вследствие колебания уровня талых вод. Но для ЗИСов с орудиями нагромождение лада явилось серьезным препятствием. Орудию из 3-й батареи удалось преодолеть барьер только с помощью людей, собранных со всех машин.

Растительность, напоминавшая в свете ракет кустарник, в действительности представляла собой участок леса на склонах бугров по северному берегу реки Уды. Едва заметная дорога петляла среди деревьев. Автомобиль прокладывает колею в рыхлом снегу на просеке, где с прошлого года не ходили, кажется, не только повозки, но и люди.

В лесу – темень. Скользкий наст ломался. Ноги грузнут в снегу. За мной бежит Костыренко, следом еще двое перед радиатором «хоръха» в роли поводырей.

Слева взлетела ракета. Черные косые тени прыгают по снегу, ложатся поперек карты. Костыренко подсвечивает лист фонариком. Уже нет никаких примет дороги.

Положившись на карту, я повернул в поле, и колонна двинулась по снежной целине. Стоп! Железнодорожное полотно. Снова – «Два… три… взяли!» Тягачи один за другим перевалили через насыпь. И вот под колесами грейдер – он не выходил из моей головы ни на мгновение с момента прибытия в Терновое. И не только моей.

Людям в колонне запрещено вступать между собой в разговоры. Запрет необходим для поддержания воинского порядка в условиях обстановки, требовавшей особой осторожности. Но чувства, волновавшие солдатские души, выше рассудка. Как только автомобиль, переехал кювет, все, кто сидел за моей спиной, облегченно, вздохнули.

До Чугуевского моста осталось километров семнадцать. И еще одно дефиле – опасная узость в виде населенного пункта.

Близился рассвет. Первые признаки улучшения видимости я заметил на грейдере. Шуршание колес, тревожившее водителя, вызвано состоянием колеи. Обледенелое полотно было испещрено траками. Многие гусеницы прокатились здесь после захода солнца, может быть, вечером или ночью, потому что дорожное крошево, густо припудрено порошей. Где же танки, отутюжившие зимний ухабистый грейдер?

Представление об этом можно было получить, если обратиться к карте. Я читал все, что нанесено в квадратах, лежавших на пути 4-й батареи, и в воображении рисовался местный ландшафт, высоты и склоны, овраги и ручейки, дорога и населенный пункт.

Танки... либо они ушли к чугуевскому мосту, либо ожидают, остановившись в деревне, поддержку, может быть, ту самую колонну, в составе которой 4-я батарея двигалась в течение семнадцати минут.

– ...там село, – проговорил Костыренко и запнулся, – ... по нашей дороге вроде танки проехали.

За снежным гребнем возвышались крыши хат деревни Покровка. Что же предпринять? Обращаться к жителям? Только время потеряю... И скажет житель лишь то, что мне уже известно... Совсем светло! Обойти Покровку? Справа железная дорога. На другой стороне села заснеженные бугры с крутыми склонами. В лощинах рыхлый снег, под низом вода. Тягачи увязнут, как за Безлюдовкой... Прямо!

В тот ранний час жители Покровки спали. На улице все заиндевело – заборы, деревья, соломенные крыши, даже стены хат. И нигде – ни одного человека!

С треском ломался лед в придорожных лужах. На повороте мой автомобиль заскользил. А когда водитель выровнял руль, я увидел танки. Целая колонна. Стоят впритык один к другому, забрызганные до самых башен желтоватой замерзшей грязью.

Три танкиста в коричневых тулупах глядели, вытаращив глаза. Автомобиль брызнул льдом и пронесся мимо. Черные кресты на башнях мелькали в двух шагах раз за разом, сливаясь в одной полосе с обожженными длинными орудийными стволами.

Улица поднималась в гору. Оглянувшись, я пришел в ужас. Вместо тягача позади катилось непроницаемое серое облако. Темный бесформенный предмет отскочил, кувыркаясь, к танку. В клубах пара явился и пропал белый борт, полуопрокинутое на колесо орудие. В наушниках послышался голос: