Текст книги "Прошлое с нами (Книга вторая)"

Автор книги: Василий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц)

Вне обстановки

– Что же делать? – спрашивал Васильев. Он вернулся. – И связи, как назло, нет...

Наблюдательный пункт снялся. Приняты меры к самообороне. Васильев собирается -уходить? Перед вечером положение было иное, а сейчас я не могу разрешить никаких отлучек. Пусть Васильев приступает к своим обязанностям.

– Досадно... но ничего не поделаешь, – проговорил уныло Васильев и указал в направлении колодца, где виднелись девичьи фигуры. – Их... нужно проводить... задержат дозорные.

Вот дела!.. Но они показались мне совершенно безнадежными, когда в одной из фигур я узнал девушку в сером платье. Она!

Девушки, освещенные луной, стояли одна рядом с другой. Ждут. А может, и нет, им безразлично – придем мы или нет. И удерживал их тревожный свет недалеких ракет, ночная темнота. До колодца полсотни шагов. Но мне казалось, что ни в эту минуту, ни в следующую и никогда в будущем я не преодолею этого расстояния.

Стало грустно от того, что нельзя уйти от буссоли, и от того, что я не знал девушку раньше, и теперь, когда она пришла, не узнаю, она останется такой же далекой и недосягаемой, как звезда, по которой я сверял веер.

– А, может, подождем? – Васильева занимали, по-видимому, те же мысли.

Ждать? Зачем? Девушки окоченеют, нет, это не для нас. Их нужно отправить... проводят орудийные номера.

– Дайте ваши палатки, – обратился Васильев к телефонистам и зашагал к колодцу.

Впереди стрельба стала затихать. Умолкла батарея в лесу. Слева, в стороне гомельской дороги, гудели машины.

– Связь есть! – радостно воскликнул телефонист. – Сержант Митрошенко передал... сматывает линию... командир батареи выехал на ОП... разрешите ему отключиться?

Прошла еще минута. Вспыхнули фары и погасли. Едет кто-то, кажется, Варавин. Поворот, еще поворот и, осветив фигуры у колодца, машина остановилась. С подножки прыгнул Варавин.

– Скверно... хутор Холявин оставлен... Автоматчики атаковали с тыла. Пехота ушла и не предупредила. Телефонную линию перерезали. Хотел прикрыть... цель ноль два... не мог связаться с вами... ералаш... едва выпутался, потерял двух человек. Южнее Роища держались только роты первого батальона. Рябцы, Малиновка оставлены... теперь батальон в мешке. Если пехота не сумеет закрепиться, мы будем вести огонь прямой наводкой. Командир корпуса приказал... все батареи остаются на занимаемых позициях. Варавин объяснял случившееся тем, что наши части ввязались во встречный бой и поэтому не сумели удержаться на рубеже восточнее гомельской дороги. Пехота должна перестроить боевые порядки и закрепиться непосредственно впереди артиллерийских позиций.

– ... это благое намерение напоминает день возвращения к Малину, – продолжал Варавин. – Никто не думал, что придется стрелять прямой наводкой с закрытых позиций... и тут тоже... – Помолчав, он продолжал: – Едва ли артиллерийские начальники согласятся с тем, чтобы пять артиллерийских полков были отданы на съедение немецким минометам... только для того, чтобы помочь пехоте занять очередной оборонительный рубеж. А потом что?.. Но это между нами... Где Савченко? Вызовите!

Замполит зашел к старшине, он собирался на НП, может быть, задержался...

Посыльный вернулся, доложил, что политрук отбыл около часа назад.

– ...я предупреждал... сообщать о всех, кто направляется на НП... Час назад? Попадет к немцам... снимайте третье орудие... Смольков занял за хутором ближний НП... Сигналы для всех... появление автоматчиков... две красные ракеты... там, возле освещенной крыши. Если включится Митрошенко, передайте о замполите.

– Товарищ комбат, ужин готов! – подошел старшина. – Стол накрыт возле буссоли.

Никакого стола, разумеется, нет. Крошечная лампа освещала ящик, опрокинутый на ребро, скатерть [палатку] и котелок. Старшина не желал поступаться терминологией нормальной обстановки.

– Нельзя ли тут помыться? – Варавин благодарил старшину.

Политов был добросовестным человеком и толковым старшиной. Он понимал, что командир батареи нуждался в заботливом отношении больше, чем кто бы то ни было другой на позиции.

– ...сделаю! – и, щелкнув каблуками, ушел. Потом вернулся. – Теплая вода будет через пятнадцать минут, через тридцать... горячая, а если командиру угодно, через час приготовлю все, что полагается в полевой бане.

Варавин отправился вслед за старшиной.

Мимо прошло 3-е орудие, снова на прежнее место. Я возвращался к буссоли. Навстречу торопливо шагал Васильев.

– Все в порядке, я уладил. Идите к командиру батареи. Я договорился.

О чем он толкует?

– Идем в гости, быстрей, у нас три часа.

Варавин причесывал мокрые волосы, знакомился со схемами. Ему помогал Орлов.

– Три часа я согласен управляться с вашими обязанностями... дайте записи... раньше вы вели их аккуратно... Небрежность... плохой аргумент для всякой просьбы... возьмите связного... не опаздывать!

Обе девушки ожидали у колодца. Васильев назвал меня. Потом взял свою знакомую под руку и удалился. За ним ушел связной.

Я взглянул на девушку. Она продрогла – платье под брезентом плащ-палатки. Локоть дрожал. Она протянула сквозь проем руку.

Девушке знакомо устройство плащ-палатки?

– Да... это разрез для оружия... Почему она не назвала своего имени?

– Подождите... меня зовут Ю. З.

Ю. З. стояла тут целый час?.. Озябла?

– Да... прохладно... хотела дождаться... Куда делась ее подруга?

– Ушла с лейтенантом.

Потом Ю. З. рассказала о себе. Она из Чернигова, вместе с матерью приехала на хутор к родственникам. Многие жители бежали из города, спасаясь от бомбежки, оставили все имущество. Ее родственники пригласили меня в гости.

В гости? Не лучше ли побыть здесь? Я провожу Ю. З. к самому дому. Она поддерживает приглашение?

– О, я первая... не хочу... здесь... страшно. Пойдемте... подруга уже, наверное, дома.

Двигалась Ю. З. медленно. Полы плащ-палатки поминутно выскальзывают из рук, позади волочился нижний угол. В нерешительности Ю. З. остановилась. Я подстегнул углы, повернул ее лицо... губы раскрылись... в глубине глаз мерцал отблеск звезды.

Ну, Ю. З., согрелась?

– Нет... не совсем.

Дозорные, 3-е орудие, передний край, все заботы отошли прочь. Осталась только Ю. З. Тепло, исходившее от нее, проникло сквозь одежду.

Ю. З. порывалась идти и снова останавливалась, оправляла плащ-палатку.

– Идемте, – она не двигалась. – Завтра встретимся?

Не знаю, в моем представлении завтрашний день – – далекое неведомое будущее. Я располагаю тремя часами. Хочу разглядеть Ю. З., узнать все, что известно Ю. З. о себе и чего она не знает, не знают ее родители, все, чем наполнена ее душа и сердце. Все!

– Рассказывать сейчас... да... о чем?

Зачем она пришла к колодцу и зачем уходит? Она оттолкнула сержанта и укрывалась под плащ-палаткой... Зачем Ю. З., отстраняясь, тянется вновь? Почему у нее такие уголки губ, глаза и, вообще, почему она Ю. З.?

– ...расскажу все... что знаю... если забуду, подскажете, правда?.. Не хочу домой... дышать... палатка мешает.

Она улыбалась и начинала снова.

– Столько вопросов... не хватит ни ночи, ни дня... не буду отвечать... разве мало того, что я здесь? Ну, хорошо, расскажу... но зачем это вам?

Когда я уйду, а это произойдет так или иначе, возьму с собой все, что о ней знаю, трепет губ, тепло ее тела... плоть и душу Ю. З. И пусть не упрямится. Если она не желает, я обойдусь... создам свой образ... модель Ю. З.

– ...не хочу... – голос изменился, – чтобы меня уносили без меня... нет... нет...

Ю. З., Ю. З.!.. У нее нет выбора... никакого... она сделает так, как я сказал, и все то, что утаит она и не доскажет, я придумаю сам... Неужели Ю. З. согласна, чтобы незнакомый лейтенант создавал ее наново и, к тому же, придал какие-нибудь не свойственные ей черты? Она подвергает себя страшной опасности... Воображение создаст лишь жалкое подобие того, что существует наяву, что возникло и возросло в ней и что унаследовала она от рождения... Готова ли она так легкомысленно расставаться со своей сущностью? Ну, Ю. З., я жду!

Она стояла, прислонясь к стволу липы. Упругая девичья грудь отдаляла и вновь приближала ее лицо.

– Хорошо... согласна, но... не сейчас... боюсь представить себя другой... расскажу все... позже, ради бога, идемте... мама волнуется, – она не двигалась с места.

Послышались шаги. «Стой, кто идет?» – раздался голос дозорного. Ю. З. вздрогнула. Никуда никто не шел. Дозорный ответил, что Васильев прошел час назад.

– Заколдованное дерево... отойдем мы, наконец, отсюда или нет? – строго спрашивала Ю. З. и возвращалась под сень липы.

Хуторок притих, но не собирался отойти ко сну. В окнах – то в одном, то в другом – пробивался свет. Жители ожидали утра.

Ю. З. оставила липу и двинулась к дому. Во дворе, кажется, никого не было. Ю. З. открыла дверь. В большом помещении мигала свеча. На лавке сидели старик и две женщины. Одна – старушка, другая – помоложе. Меня усадили за стол.

Подан чай и стаканы. Вошла подруга Ю. З., Васильев. Дед разгладил бороду, щурил глаза.

– Милости прошу отведать, что бог послал...

Девушки молчали. Меня стесняла обстановка в комнате. Хозяева допытывались, далеко ли немцы? Займут ли хутор?

Ни Васильев, ни я не решались говорить правду. Оставлять в заблуждении искренних и простосердечных людей – совестно. Кажется, хозяева понимали наше состояние. Беседа не клеилась.

– А может, товарищи командиры желают чего-нибудь погорячей? – и дед поглядел на женщин. Старая голова, видно, подсказала ему, что мы сыты и единственное, чего хотим, – поскорее выбраться из-за стола.

Васильев поднялся, поблагодарил за угощение. Девушки в нерешительности переглянулись. Васильев щелкнул каблуками.

– Я готов, как обещал, осмотреть ваши укрытия. Пойдемте, – и шагнул к выходу.

Девушки показывали «инженерное» оборудование усадьбы. Вышла и старушка. Под стеной вырыты две глубокие щели, перекрыты фанерой, поодаль вход в погреб, там хранилась часть домашнего имущества и кувшины с молоком.

– На первый случай... достаточно, – рывком выбравшись из щели, резюмировал Васильев, – только не выдержано заложение... близкий разрыв может вызвать обвал стенок... не уходите от укрытий, послышится вой снаряда... бросайтесь на землю немедленно. Передвигаться по-пластунски... лежачий менее уязвим, и пословица говорит... лежачего не бьют.

– Господи... за какие грехи? – взмолилась бабуся. – Да неужто убьет? Невинного? – и начала об антихристе и немцах.

Разговор грозил затянуться. Ю. З. дергала позади шнур моего пистолета. Начали прощаться. Васильев рекомендовал хозяевам на ночь занять укрытия. Девушки вызвались провожать.

В хуторе тишина. По всей округе светят ракеты. Васильев с девушкой скрылись в темноте. Ю. З. куталась в плащ-палатку, вспоминая школу, Чернигов, посещение позиций.

...Снова и снова она уходила от ворот и возвращалась обратно. Луна зашла. Стало совсем темно. Полыхали ракеты. Откуда-то издалека доносились звуки редких пулеметных очередей.

Когда я в десятый раз вернулся, притихшая Ю. З. решительно переступила порог. Я вошел в дом. Ю. З. остановилась. Я повернул к выходу, но она прикрыла дверь и шептала невнятное о развалинах города и страхе.

Всякое представление о времени исчезло, и мир, со всеми своими ракетами и стрельбой, растворился во мгле девичьей комнаты. Очнулся я от ударов, которые доносились снаружи. Стрелки показывали четыре часа.

Ю. З. вздрогнула. В полумраке обрисовывалось ее лицо. Она не понимала ни стука, ни того, что я должен уйти, и, казалось, не имеет сил, чтобы разомкнуть объятия. В доверчивых, широко раскрытых глазах мелькнул проблеск надежды и угас.

За стеной не прекращались нетерпеливые удары.

Ю. З. приободрилась, сказала слова прощания. Взгляд снова теплился радостью. Она приникла, улыбаясь сквозь слезы, заслонила дверь.

– Я приду к колодцу, – и опустила руки.

Горе опоздавшим!

– Сорок минут стучу! Поднял стариков из-за вас, – встретил меня Васильев. – Слишком уж тихо...

Васильев не договорил. Звонко и отрывисто простучала короткая очередь. Совсем рядом, кажется, в огороде. Васильев прибавил шаг.

– Дурак пульнул с перепугу... а может, кто из наших... охрана ближнего НП, – высказал неуверенно предположение Васильев.

На улице – ни души. Только наши шаги отдавались в тишине.

– Так опоздать... ну, скандал неминуем!

Был тот час, когда ночь ушла, а утро еще не наступило. В предрассветной мгле виднелись кладбищенские деревья. Сейчас поворот, за ним – позиции. Ну, шире шаг!

– Пойдем сюда... ближе, – приподнялся Васильев над изгородью. В то же мгновение взвизгнули пули и частой дробью застучали в стену дома.

Мы бросились в изумлении на землю. Неужели... немцы? Вот колодец... где же орудия? 4-е стояло в сотне шагов...

Я оглядел огород. Пусто... Никаких признаков. Кучи вчерашней ботвы громоздятся на развороченном бруствере.

Васильев привстал. Струйки пламени вспыхнули у колодца, и пули защелкали вокруг. На ОП немцы!

Что делать? Ушла батарея... Куда? Немедленно убраться отсюда...

Вдоль забора тянется канава. Кладбище в сотне шагов. Как проникнуть туда? Дальше лес.

– Наши орудия не могли перелететь, как куропатки, в воздухе. Наверное, подались на Чернигов... я слышал шум, вроде тягачи, – перевел дух Васильев.

Где-то невдалеке затарахтел мотоцикл. Васильев замер. Послышались выкрики. Чужая речь... Хутор заняли немцы!.. Прощай, Ю. З.!

Десять шагов... пять... И вот кладбищенская изгородь.

Наступает утро. Позади простучала новая очередь. Неужели немцы следят за нами? Лежим, не двигаясь. Прошло несколько томительных минут. Гул мотоцикла стал удаляться.

– Здесь рубили маскировку, – указал Васильев, – вот следы гусениц... вчера не было...

По дороге совсем недавно шли тягачи с орудиями. Не иначе, наши! Значит, 6-я батарея двинулась в сторону города.

– Но где этот прохвост... связной? – вытирал струившийся по лицу пот, ругался Васильев.

– Я здесь, товарищ лейтенант, – раздался голос. Из-за могилы выглянула голова в пилотке и тут же скрылась. Связной.

– Ну... вылезайте оттуда, – подбадривал его Васильев. Боязливо озираясь, орудийный номер высунул голову, он не выпускал могильный крест из рук.

– Так вы... тут, значит! – грозно приступил к нему Васильев, – Ну... так что же случилось?

– Товарищ лейтенант, я не виноват... послал командир батареи, ругался... Я обошел все хаты, подумал, что вы слышали... вернулся, спросить хотел возле колодца дозорных... они погнались и стали стрелять, – связной уставился вытаращенными глазами, он еще пребывал под впечатлением встречи с «дозорными».

Втроем мы оставили кладбище и двинулись в лес. Васильев осмотрел следы.

– Что же случилось, связной? В ряду всего-то семь-восемь хат.

Васильев, сколько ни пытался, не мог получить вразумительного ответа. Но не беда... Теперь известно, куда идти. Вперед!

Мы бежали по обочине, не теряя из виду гусеничный след.

– Что это? – Васильев остановился.

Позади знакомые хлопки. Звук мины. Одна, другая, третья. Разрывы ложатся в глубине леса.

Покинутые строения. Место напоминает недавно оставленную лагерную стоянку. Прямой отгоризонтированной полосой тянулась передняя линейка. Ряды пустых палаточных гнезд, летние классы. Васильев развернул карту. Тщетно он искал среди зеленых квадратов южнее Полуботок поляну и ряды палаточных гнезд.

Начались заросли. Орешник. Высокие, развесистые кусты, примятые гусеницами, уже поднялись над колеей. Слева, километрах в пяти, видны крыши домов.

Скоро до слуха стали доноситься выкрики. Потом прекратились.

– Повернем на голос, нужно спросить... – сказал Васильев.

– Немцы... ей-богу, товарищ лейтенант, – орудийный номер в испуге остановился, – кричат чудно как-то, слов не разберешь.

Какие там слова! Это команды. Недалеко располагаются огневые позиции.

Гусеницы сделали еще один поворот. Знакомый голос! Команды подавал Варавин.

Посреди поляны, подняв стволы, стоят уступом орудия. Позади фронта шагал Варавин с записями в руках. Завидел нас, приостановился и снова зашагал, продолжая подавать команды.

Моя гимнастерка промокла насквозь, нити паутины. По лицу Васильева катил пот, он выглядел ничуть не лучше.

Варавин выслушал рапорт, пристально оглядел обоих, подал команду «Стой!» и умолк. Пауза длилась долго. Не останавливаясь, Варавин шагал, но уже не у буссоли, а перед нами. Пять шагов туда, пять – обратно.

– Я обошелся по-товарищески... чем же ответили вы? – заговорил он вдруг. – Разве не был назначен срок?.. Разве не говорилось о связном?.. Они совершенно не знают простейших вещей... командиры!

Варавин говорил по привычке медленно, не меняя интонации. Сам спрашивал и сам отвечал. Расчеты у орудий притихли. Я чувствовал их взгляды и не находил решительно ни одного слова для ответа.

– Товарищ младший лейтенант, посланный вами связной... – воспользовался Васильев паузой, – напоролись на автоматчиков... связного нашли на кладбище... в пять часов... когда выбрались...

– Кто позволил вам говорить и причем тут связной?! – в изумлении Варавин остановился. – Речь идет о вас... командирах из моей батареи... Возмутительно!.. Вопиющее нарушение воинской дисциплины... Я не желаю оставлять подобные проступки без наказания. И вы ответите по всей строгости военного времени... Савченко донес комиссару. Должен и я сообщить командиру дивизиона. Буду настаивать на расследовании, чтобы выяснить, насколько вы оба дорожите вашими командирскими обязанностями, доверием старших и людей, вам подчиненных.

У стен города

Среди ореховых зарослей

Взвесив последствия, которыми грозило 6-й батарее опоздание двух командиров, Варавин еще раз оглядел нас обоих и подал команду «Перерыв!».

И зашагал снова, но уже молча. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он остановился.

– Наши батареи сменили позиции. Пехоте приказано закрепляться на рубеже Толстолес... Александровка... овраги западнее... и дальше к Холявину, выбить автоматчиков, проникших в Полуботки, восстановить оборонительную линию. Южнее Холявина обороняются подразделения третьего батальона. Западнее, к гомельской дороге, первый батальон десятого стрелкового полка, второй батальон охватывает с юга хутор Полуботки... Положение в районах западнее гомельской дороги не выяснено... НП шестой батареи... отдельные дома в одном километре севернее Александровки. Я уезжаю. Приступайте к своим обязанностям, все!

Варавин подготовил, пользуясь картой, данные по рубежам ПЗО на дороге Толстолес – Александровка, аккуратно выписал на бланке цифры. У орудий большая часть работ сделана. Осталось докончить отделку щелей.

Командир батареи сделал удачный в смысле маскировки выбор. Со всех сторон ОП укрывал густой, высокий орешник.

Смешанный лес и заросли, как показывала карта, занимали пространство от хуторов до Чернигова. В тылу ОП 6-й батареи лежал длинный овраг. По дну его тек ручей. Склоны поросли соснами. Дальше обозначен квадратиками какой-то объект – то ли лагерь, то ли складская территория.

Старшина подвез завтрак. Предприимчивый дух толкал его к непрерывным поискам, если не продовольствия и одежды, то иного хозяйственного имущества. Политов успел осмотреть строения за оврагом.

– Склады... ничего подходящего... противогазы и какие-то железки к трамваю или швейным машинам... – и перешел к делу. – Забрались вы... два часа колесил, чуть было не покормил чужих... Гляжу... 107-мм пушки, остановился, они с котелками: «Повар... завтрак!» Тут много наших... пять-шесть батарей. Разрешите начинать?

Солнце поднималось выше, просвечивало насквозь верхушки орешника. Крупные мохнатые листья тихо шевелятся, роняют капли утренней росы. С недалекой позиции изредка долетали возгласы команд.

Телефонист запросил разрешения, и расчеты направились на кухню.

– Ну дела... Командир батареи не удовлетворен объяснениями, – присел рядом Васильев. – – Начнется расследование... что отвечать дознавателям? Черт побери, скверная история... и этот бестолковый связной... опоздание... на все готов, только бы заглянуть в ее двор... видно, придется вести огонь по Полуботкам... – горестно закончил он.

Да... военный человек не знает, до чего прихотлива и своевольна иногда судьба. Сколько за прошедшие месяцы повстречалось на тысячекилометровом пути женщин и девушек с ласковыми глазами, доброй приветливой улыбкой. И все остались позади... Судьбе угодно послать навстречу 6-й батарее девушку в сером платье, вернуть ее к колодцу, чтобы внезапно обрушить на человека ощущения, которые остаются с ним навсегда... А с ней?.. Что станется с Ю. З.?.. Станется... уже сталось... очереди ведь слышала... Придет к колодцу... и вернется... О, тысяча чертей! Мое опоздание – пустяк по сравнению с тем, что уготовано для Ю. З. ...бедная девушка!.. Впрочем, еще неизвестно, как решат начальники... Уйти с боевых порядков и отсутствовать столько времени... а причина?

Есть не хотелось. Каптенармус унес наши котелки нетронутыми. На поляне стелился дым укатившей кухни.

Слева батареи открыли огонь. Расчеты собрались кучками, курят. Было 8 часов.

Нужно отгоризонтировать буссоль. Магнитная стрелка залегала, и уровень уходил от среднего положения. Я глядел на цифры под стеклом и ничего не видел. Перед глазами запрокинутое лицо, Ю. З. вязала волосы и шевелила губами...

– ...разрешите доложить?.. По местам! – выглянул из ровика телефонист.

Грохочут выстрелы, снуют люди у орудий.

Цели разнородные: огневая позиция минометов, колонна машин, наблюдательный пункт, кухня. Дальность 12–16 километров.

– Стой! СО – шестьдесят два [19] 19
  СО – сосредоточение огня. – Авт.


[Закрыть]... шесть снарядов... Направление стрельбы изменялось на 6 00. Номера налегли на станины. Довороты сделаны... Готово!

– Огонь!

Пригревает солнце. Выцветшие просоленные гимнастерки орудийных номеров темнели все больше на спине и плечах.

Политов сказал правду. В зарослях занимали позиции многие батареи. И обе – нашего дивизиона. Они делают столько же очередей по дивизионной цели СО-62, сколько и 6-я.

Стрельба продолжалась. Орудийные выстрелы то редеют, то учащаются, как будто командиры батарей сговорились между собой.

– Стой... цель номер двенадцать... один снаряд... – передавал телефонист.

Орудия снова разворачиваются в основном направлении и ведут огонь по цели № 12 – огневая позиция 105-миллиметровой батареи. Кажется, она находилась в районе севернее деревни Толстолес.

В 10.30 наступил перерыв. Над орудийными стволами волнами колеблется горячий воздух.

Горизонт в западной части неба к полудню стал темнеть. Сгущались тучи. Кажется, шло к дождю. Дым стелился после выстрела по низу.

Кусты в секторе стрельбы оголились начисто. Гуляют листья на поляне, ложатся кучами меж орудий, на бруствере, в окопах. Поставленные для маскировки деревья валятся каждый раз. Но грунт не поддавался, лишь травяной покров порыжел местами. В задульных конусах образовались голые пятна.

Расчеты возобновили маскировку и после уборки направились в укрытия. Расход снарядов близился к лимиту. Телефонист передал об этом на наблюдательный пункт.

– Снаряды сейчас подвезут, – последовал ответ, – старшему на батарее направить команду для осмотра воинских складов в районе огневой позиции. Возглавить лично. О результатах доложить через час.

Что мне делать на складе? Но... нужно собираться. Васильев, шагавший у орудий, вызвал помкомвзводов, просмотрел мои записи.

Старший сержант Смолин собрал команду. «Шагом марш!» Извилистые козьи тропки во всех направлениях прорезали орешник, густые заросли сосняка.

Перед оврагом команда остановилась. Я прошел в оба конца, осмотрел склоны.

Территория склада огорожена колючей проволокой. Начался осмотр. Двери во всех помещениях распахнуты. Валялось техническое имущество. Для нужд полка оно, по-моему, не годилось. Я поручил команду Смолину и вернулся на ОП.

Да, война идет своим чередом, а служба – своим. Всякий начальник обязан решительно пресекать нарушения дисциплины, тем более командир батареи, тем более со стороны командиров взводов, его непосредственных помощников. И не только из соображений собственного авторитета. В подчинении командиров взводов – люди. Как истолкуют орудийные номера, командиры орудий мой проступок? Без всякой необходимости с точки зрения интересов подразделения старший на батарее едва не сделался мишенью немецких автоматчиков. Возможно, еще хуже. Своей беспечностью командир навлекал немецкую кару на мирных жителей, людей неповинных, если бы пришлось отстреливаться. Мое опоздание при тех обстоятельствах, в которых находилась 6-я батарея, выходит за рамки дисциплинарного проступка, его следует толковать как уклонение от службы на поле боя. Я скомпрометировал себя перед начальниками так же, как и в глазах орудийных номеров, несущих службу у орудий. Меня ждет наказание, возможно, даже военный суд...

Что же делать? Предаваться унынию и приниженно ждать судебного разбирательства? Нет! Я виновен... бесспорно... знаю, в чем... обязан чистосердечно признать это и доказать мою решимость нести службу лучше, чем прежде. Восстановить доверие никто не препятствует. А Васильев? Говорить с ним я не хочу. Мы оба знаем – это запрещено уставом. И в сговоре нет надобности. Васильев имеет свое мнение, и он отвечает сам за себя. С этим решением я вернулся к буссоли.

Васильев невозмутимо подавал команды, выговаривая командирам орудий. На позициях необходимо поддерживать воинский порядок.

До чего уж просто – подвозить боеприпасы. Но и тут существуют свои правила. Во время ведения огня артснабженец не имеет права появляться на позициях, демаскировать их. Расчеты не начнут разгрузку, пока не подана команда «Стой!». Артснабженец должен ждать, укрывшись поблизости.

Но и другие батареи нуждаются в снарядах. Ждать сколько? Артснабженец с ходу подкатил к орудиям, и расчеты – имеют возможность или нет – должны начинать разгрузку.

6-я батарея ведет огонь. Поодаль – две машины взвода боепитания. Васильев выслал их за пределы ОП. Артиллерийский техник, старший колонны, уговаривает шоферов маскировать машины. Требовал Васильев.

– Товарищ лейтенант... выделите людей... для разгрузки, – встретил меня техник.

Я не мог помочь ему. Наступит перерыв, расчеты освободятся. Когда? Кто знает. Требование Васильева справедливо.

– Я получу нагоняй... разгружайте... нужно ехать, а нас заставляют таскать ветки...

Прошло минут десять. Артиллерийский техник порывался связаться с НП. Недоставало еще сгрузить снаряды на дороге и таскать потом к орудиям.

Телефонист принял команду «Стой!». Машины боепитания двинулись на позицию. Васильев вернул их обратно. Пока он старший, никто не имеет права появляться у орудий без его разрешения. Техник должен знать порядок!

– Ждут, видите ли... и он самовольничает, – разгневался Васильев. – Бросайте снаряды, где угодно... я вас проучу!

Наконец, разгрузка началась. Я попросил командира батареи к телефону. Взял трубку Смольков.

– Он у командира дивизиона, – говорил Смольков. – Передаю обстановку... подразделения десятого стрелкового полка отошли на рубеж гомельская дорога... южная окраина хутора Полуботки. Пехота держится кое-как, с наступлением темноты начнет оборудование позиции... сейчас нельзя, минометы гвоздят беспрерывно... шестая батарея поддерживает второй батальон... он, наконец, собрался, пришел в чувство. Командир батальона после ночной передряги спит в ровике Варавина... Связь с ним надежная. Недалеко и командир десятого СП, на пункте командира дивизиона. Правда, Боевой устав пехоты рекомендует наоборот, но дело не в букве... положение, во всяком случае, лучше, чем вчера... А вы? Что случилось в Полуботках? Телефонисты тут говорят...

Не хотелось отвечать на вопрос, заданный в таком тоне. Я сказал Смолькову о складах и недоразумении, возникшем на ОП. Иногда случались раздоры. Артснабженцы обслуживают боевые подразделения и обязаны приспосабливаться к режиму, который установлен на позициях.

– Я доложу, – ответил в конце Смольков, – всего хорошего.

Во второй половине дня начал накрапывать дождь. Команда «По местам!» держит людей у орудий.

– Расчетам разрешается отдыхать, – передал с НП телефонист.

На поляне душно. Мелкий теплый дождик клонил ко сну. Ближняя стрелявшая батарея умолкла. Установилась тишина.

Вернулся со складов Смолин. Я прилег под орешником и уснул. Срывались с листьев капли, стучали по палатке. Одежда отсырела.

16 часов. Дождь перестал. Выглянуло солнце, лучи пронизывают оголенные мокрые стебли орешника.

– Ничего нового, – встретил меня Васильев. – Расчеты отдыхали. С пятнадцати часов закончил третью стрельбу... Приходил начальник химслужбы. Командир батареи приказал выделить ему людей для работы на складах. Я отправил старшего сержанта Смолина... Ваш обед у телефонистов. Командир батареи приказал доложить к восемнадцати ноль состояние материальной части и стрелкового оружия.

Я заглянул в записи, которые вел Васильев. Дальность не менялась. Как порядок на ОП?

У 1-го орудия я нашел Орлова, он производил осмотр ствола. Как работают люди?

– Хорошо... отдохнули и... – Орлов стал говорить о замечаниях, сделанных орудийным номерам.

Расчет занял места. Орудие исправно. Снаряды хранились согласно правилам. Орудийные инструменты и принадлежности, стрелковое оружие, имущество номеров содержались в порядке. Недостает в подсумках винтовочных патронов.

По пути ко 2-му орудию меня догнал телефонист.

– Товарищ лейтенант, передают с НП... по местам!.. По пехоте... цель номер одиннадцать...

Стрельба продолжалась с небольшими паузами. Дальность 10–14 километров.

С самого утра в тылу ухают разрывы тяжелых снарядов. Дальнобойная артиллерия немцев начала обстреливать Чернигов.

Подул ветер. Небо совсем очистилось от туч. Шумит вокруг орешник. Душный дождливый день сменялся холодным вечером.

В 18.00 появились «юнкерсы». Тремя группами, одна за другой, прошли над городом, держа курс на юг.

Со стороны Полуботок слышатся частые разрывы. Это понятно. Но что означал грохот, который доносился с востока – издали, чуть ли не с северных берегов Десны?

Командир батареи сообщил обстановку. Подразделения 10-го СП удерживали занятый вчера оборонительный рубеж. С наступлением темноты пехота собиралась предпринять атаку и ликвидировать разрыв, образовавшийся между подразделениями, которые отошли с направления Петрушин – Холявин. Связь с ними, как и с подразделениями на гомельской дороге, неустойчивая.

Темно и сыро. Сквозь рваные облака выглядывает луна. Дул ветер. Только на третий раз удалось воспользоваться моментом для проверки веера по луне...

– Телефонист, доложить... веер проверен!

...Батарея ведет огонь. Ветер уносит дым. Вспышки пламени на мгновение вырывают из темноты фигуры людей и орудий, слепят глаза.

Не умолкают и другие батареи. Грохот орудийных выстрелов доносится из тыла, откуда-то из района городских развалин.