Текст книги "Прошлое с нами (Книга вторая)"

Автор книги: Василий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)

Для связи с пехотой отправлен на наблюдательный пункт батальона лейтенант Чумак – командир первого огневого взвода 2-й батареи. Обстрел плацдарма усиливался. Усталые люди вяло долбили лежалый глинистый грунт, углубляют ровики.

Дым бризантных разрывов висит неподвижно в воздухе, стелется над землей. Скупо светит осеннее солнце. Прошла партия пикирующих бомбардировщиков, миновала Банков остров, скрылась с глаз.

Пауза – относительное затишье – пришла к концу. Снова гремели разрывы, воют на излете мины. На запад от Балыка – в поле стог [129] 129
  И поныне стоит стог на том же месте. – Авт.


[Закрыть], среди копен отмечено передвижение отдельных пехотинцев. Из-за бугра полз танк, поводя длинным стволом, потом другой, третий. Танки двигались двумя группами, по четыре в каждой.

Так началась первая в тот день атака плацдарма. За ней последовала вторая, третья, четвертая. Минометы и артиллерия вели интенсивный огонь по боевым порядкам нашей пехоты. Танки держатся поодаль. Когда они подошли на расстояние, в два раза превосходящее дальность прямого выстрела, выделенное специально орудие из 5-й батареи произвело по настоянию пехоты десяток выстрелов. По тому, как вели себя танки, стало ясно: противник не знал о присутствии на плацдарме ИПТАПовских орудий.

Позиция орудия подверглась ожесточенному обстрелу минометов. Отошедшие на гребень танки изрыли болванками кустарник вокруг ОП и все, что произрастало на поверхности земли. Маскировки не осталось и в помине. Орудие – во всех батареях щиты были сняты уже давно – стояло, будто покинутое расчетом, приткнув к брустверу ствол, пока не опустились сумерки.

К исходу дня противник оттеснил нашу пехоту со склонов южнее Балыка и блокировал плацдарм по всему периметру. У подножия бугра, где стояли эрликоны, он выдвинулся к берегу на позицию, позволяющую обстреливать отмели из пулеметов.

С наступлением темноты сообщение с восточным берегом оживилось. Подошли три понтона. По словам старшего лейтенанта Лещенко, курсировало не менее четырех понтонов.

В небе один за другим рвались осветительные снаряды. Беда, если течение снесет понтон в освещенную зону. Как молния, пронзала темноту трасса эрликона, за ней вторая, третья, четвертая. Свет погас, но очереди скрещивались над понтоном и не смещаются, пока жертва не пойдет ко дну.

Много хлопот причинял пулемет на берегу. Пехотинцы вознамерились подавить его, притащили откуда-то миномет, заняли позицию в полусотне шагов от КП 1850-го ИПТАП. Старший лейтенант Лещенко не полагался на искусство минометчиков и стал прогонять их. Но в данных топографических условиях здесь возможна единственная точка, откуда обеспечивается решение задачи. Мины нужно положить в узкой, не более 10–20-метровой полосе. Не видно разрывов. Противник произвел один огневой налет, другой. Пристрелка миномета грозила растянуться до бесконечности. Мины на подлете к обрыву проваливались и глухо рвались, невидимые, где-то внизу. Малейшее изменение в направлении стрельбы вызывало перемещение разрывов на сотню метров, как в горах. Цель в мертвом пространстве.

Старший лейтенант Лещенко, посланный в качестве руководителя стрельбы, сумел только вывести разрывы на линию наблюдения. Добиться большего результата никогда не стрелявший из миномета противотанкист не мог.

Пулемет не умолкал. Теперь разгрузка начиналась еще да того, как понтоны выходили на мелководье. Управление переправой на восточном берегу, судя по тому, что понтоны прибывали все чаще, принял на себя кто-то из старших начальников. Подкрепления и грузы предназначались главным образом пехоте – полковые орудия, минометы, две-три кухни. 1850-й ИПТАП получил только два БК [130] 130
  БК – боекомплект. – Авт.


[Закрыть]снарядов. В течение ночи не переправилось ни одно орудие.

На следующий день противник активизировал свои действия. Утром пикирующие бомбардировщики нанесли удар по склонам круч, там, у подножия, и выше, в расщелинах, скапливались люди и грузы, которые не успели доставить на позиции. Артиллерия вела частый огонь, стреляющих батарей стало больше. Разрывы мин и снарядов грохотали беспрерывно.

Противник, по-видимому, намеревался сбросить в реку наши подразделения и ликвидировать плацдарм. К достижению этой цели привлечены и средства пропаганды. Ночью мощные громкоговорители, установленные в районе позиций эрликонов, сопровождали стрельбу последних призывами сдаваться в плен, перемежая их воинственной музыкой и угрозами «русс, буль, буль».

Численность подразделений из частей 309-й СД в секторе 1850-го ИПТАП значительно возросла. Весь день наша пехота не отходила и стойко оборонялась в своих, наспех оборудованных, окопах.

Помимо дивизионной артиллерии пехоту поддерживали прямой наводкой наши батареи – 1854-й ИПТАП в северной части плацдарма, 1850-й – в южной и западной и батареи частей артиллерии РГК из-за Днепра, к вечеру начавшие пристрелку с закрытых позиций.

На третий день противник привлек авиацию для нанесения ударов по боевым порядкам наших частей в пределах плацдарма. С большой интенсивностью вела огонь артиллерия, увеличилось количество танков. Атаки предпринимаются с нескольких направлений. Если прежде участие в боях артиллерии ограничивалось огневыми налетами, то теперь производится артиллерийская подготовка по этапам. Вначале – подавление огневых средств на поле боя, затем усилия переносились на сопровождение атакующих подразделений, танков и пехоты.

В 16 часов танки – двенадцать, позже количество увеличилось на пять – двинулись в направлении Балыка, высота 197,3. Начало ничем не примечательное. После налета пикирующих бомбардировщиков артиллерия и минометы сосредоточили огонь по окопам нашей пехоты на участке: стог – два отдельных дома. Тем временем танки вышли к гребню. На склоне они снова разделились на две группы и после недолгой заминки неторопливо двинулись вперед. Из-за реки несколько батарей, кажется дивизионных артиллерийских полков, открыли заградительный огонь.

Неожиданно пехота начала отходить к промоинам, оставила окопы, те самые, что упорно обороняла в последние дни. Танки – они держались на расстоянии километра – прибавили скорость. Два 45-мм орудия пехоты, начавшие стрельбу, были подавлены. Из-за бугра выкатились бронетранспортеры и стали высаживать пехоту. Обе батареи 1850-го ИПТАП – 2-я и 5-я, – прикрывавшие здесь с полуночи сектора, развернулись в юго-западном направлении и открыли огонь. Я наблюдал за происходящим со своего КП.

Один танк получил прямое попадание, другой. На позициях 2-й батареи взметнулось облако бризантного разрыва. Часть танков остановилась и стреляла с места. Обрушились минометы, темп огня 2-й батареи стал слабеть, позиции заволок дым.

Танки возобновили движение. Когда я прибыл во 2-ю батарею, огонь вело только одно орудие. С грохотом рвались низкие бризантные разрывы. Орудие умолкло. Танки, не прекращая стрельбу, приближались. Расстояние не более 400 шагов.

Немедленно к орудию! Ближайшие – первое и второе – к стрельбе непригодны. Возле 3-го орудия люди вповалку, одни убиты, другие ранены. Между станинами куча стреляных гильз. Командир батареи лейтенант Богданов швырнул из ниши ящик со снарядами, мой ординарец – сержант Павлов – отбрасывал гильзы из-под люльки. Я занял место наводчика, лейтенант Богданов – заряжающего, ефрейтор Сапожников – помощника.

Иметь командира – непременное условие дееспособности орудийного расчета, когда до цели 200 шагов, не обязательно. На заключительном этапе поединка орудия с танком задача упрощается. Артиллерийские командиры приобщают орудийных номеров к своей науке действием. Управление сводится к демонстрации, практическому показу приемов в обслуживании орудия и соблюдению дисциплины.

Воин участвует в бою по убеждениям нравственным, но не потому, что обучен обращению с оружием. Что делать – ему диктует команда, как делать – совесть, иными словами, способность повиноваться. И если нравственные ресурсы орудийного расчета исчерпаны, командир сам обязан произвести выстрел. Это – ультимо-рацио.

Не однажды я выполнял обязанности наводчика. Ничего особенного. Посредством двух маховиков перемещается перекрестие панорамы в двух плоскостях и с ним заодно – орудийный ствол до совмещения осевых линий с точкой прицеливания. Водянисто-голубые линзы панорамы как бы скрадывают расстояние, то, что на глаз далеко, в объективе рядом, перематывается гусеничная лента, блестят четко обрисованы траки. Танк неудержимо надвигался, не остановить его, не задержать. У орудия – жара, ствол раскален, дышать нечем, над головой воют болванки, дым, пыль, в глазах резь и неотступно – тень смерти. Тень, потому что сама она бесплотна, безлика, невидима и вездесуща. И во время ведения огня с открытых позиций всякий воин чувствует ее леденящее присутствие. Разговоры о том, будто орудийный номер не знает колебаний, будто уверен в поведении другого, не имеют под собой совершенно никакой почвы. Противотанкист никогда бы не мог признаться сам перед собой, кому уготована гибель – орудию или танку.

Многие люди сами не знают, куда увлекут их, явившись в потрясенной душе, темные силы природы. Когда наводчик совладел с собой, его волнуют другие номера. Устоят ли? Среди разрывов мин и снарядов одинокие, под напором страха низменного... если живы... если не оставили своих мест... Он – наводчик, нажал спуск... а дальше? Кто вложит следующий снаряд... и тут же очередной? Кто передвинет станины? Конечно, это – компетенция командира орудия, он управляет людьми. Но как знать? Выстрел ИПТАПовского орудия – итог согласованных в точности движений, как шаг в строю – многих воинов. После первого выстрела им всем грозит гибелью всякое мгновение. Медлить и ошибаться нельзя, недопустимо.

Ни в тот раз, ни в предыдущие меня не заботили никакие другие соображения, кроме последнего. Орудийный ствол послушно двинулся, в объективе проплыла покосившаяся изгородь, синий шлейф выхлопного дыма, и перекрестие легло у основания башни. Танк выстрелил, тут же брызнули в лицо комья земли. Кто-то вскрикнул. Я сдвинул перекрестие ниже, рычаг спуска легко провалился вниз, орудие привскочило, и красная трасса снаряда вонзилась в бортовой лист танка. За казенником по другую сторону чье-то искаженное лицо, глаза вытаращены. Досланный снаряд лязгнул, освободился клин и закрыл со звоном затвор... «Бронебойный... третий...» – выкрикнул лейтенант Богданов фразу, как полагается заряжающему. Перекрестие переместилось влево, и камуфлированный корпус танка, изрыгнув пламя, заслонил объектив. Снова надо мной взметнулась горячая пыль, трасса вспыхнула красной точкой уже после того, когда снаряд образовал в броне отверстие.

В следующую минуту под ударами моих снарядов остановились другие два танка из числа тех, что достигли подступов к позициям 2-й батареи. Лейтенант Богданов вогнал очередной снаряд в казенник. И когда прогрохотал выстрел, он выпрямился в рост и указал в сторону правой группы танков. Она откатывалась за гребень обратно. 5-я батарея продолжала вести огонь вслед отходившим танкам.

Перед промоинами легла одна, за ней другая очередь тяжелых разрывов. Наконец-то с восточного берега какая-то батарея перенесла на участок атаки огонь. Новая очередь со скрежетом и свистом, сверля на излете воздух, разорвалась среди подбитых танков. Дым заволок позиции.

Перед орудийным стволом явился лейтенант Чумак. На ПП ему сообщили о положении 2-й батареи, и он – делегат связи – прибыл ко мне. Старший из командиров пехотинцев уведомляет 1850-й ЙПТАП о том, что на 16.45 назначено начало контратаки. Лейтенант Чумак перечислил средства, которые привлекались к ее обеспечению, и стал излагать замысел. Контратаку поддерживали два артиллерийских дивизиона огнем с закрытых позиций и третий – реактивных снарядов. Ссылаясь на командующего артиллерией 309-й СД, пехота требует, чтобы обе батареи 1850-го ИПТАП сопровождали ее колесами на глубину ближайшей задачи.

Удивительно, как ослепляет иногда людей фронтовая ограниченность. Пехота, по всей вероятности, думает, что немцы прекратили преследовать ее по своей прихоти, и танки на склоне пылают из-за небрежного обращения экипажей со спичками. Пехота ушла с последнего рубежа, который обеспечивал прикрытие берега. Разумеется, теперь нужно вернуть потерянное либо оставить плацдарм.

Сколько в 1850-м ИПТАП осталось орудий, людей? Связь с 5-й батареей прекратилась, сведений о ней я не имел. Ушедший туда посыльный вернется не раньше, чем через полчаса. А 2-я батарея? В сложившейся ситуации командир полка не должен вмешиваться в функции командиров батарей. Они принимают решение. Если лейтенанту Богданову удастся привести оставшееся орудие в походное положение... то что делать дальше? Отойти? Некуда. Остаться на позиции? Как только противник откатит в исходное положение, ОП незамедлительно подвергнутся обстрелу минометов и артиллерии.

Лейтенант Богданов подал команду «По местам». Маскировку не начинать, исправные орудия подготовить к ведению огня; заняться эвакуацией раненых.

Контратака пехоты начнется через пятнадцать минут, предшествующий ей огневой налет – через семь. Кто знает, в какое состояние придут к тому времени обе батареи 1850-го ИПТАП – 2-я и 5-я.

Лейтенант Чумак уполномочен передать старшему из пехотинцев, что 1850-й ИПТАП сделает все возможное для поддержки контратаки, но не более этого. Если потери 5-й батареи такие, как 2-й, то к ведению огня пригодны только три орудия, и рассчитывать на сопровождение, как хотела бы пехота, ей не следует.

Сверено время. Лейтенант Чумак переставил стрелки своих часов, повернулся и торопливо пошел прочь. На тропе, которая вела к спуску, разорвалось четыре, пять мин. Откуда-то издалека донеслось эхо орудийных выстрелов. Не наши ли батареи начали огневой налет? Я взглянул на часы. Прошло всего пятьдесят секунд. В тот же миг дрогнула под ногами земля, пламя коснулось снизу плеч лейтенанта Чумака, и он пропал, будто растворился в клубах черно-коричневого дыма.

Куда девался лейтенант Чумак? В моей памяти – провал. И что произошло после обстрела тяжелых орудий? Я не мог вспомнить... Лейтенант Чумак... его не стало... не стало... он... исчез... но куда?.. И что было дальше... что? И я здесь... зачем? Серая сутемень расстроила память.

В отчаянии я вспоминал промелькнувшее событие в обратном порядке. Лейтенант Чумак прожил пятьдесят секунд... меньше минуты... столько было отмерено ему... а перед этим что? Мысли путались, в душе смятение. Фрагмент, запечатленный в сознании, вырван из общей картины... бессмыслица. Моя голова раскалывается. Слушать вой ветра и оставаться без движения невыносимо. В комнату вбежала полусонная Марта Вильгельмовна, следом – хозяйка со свечой в руках. Вызвали Павлова, потом явилась сестра. Перевязка заняла весь остаток ночи.

И больше я не знал покоя, рылся в памяти днем и ночью, вспоминал. Тщетно. Узел, на котором оборвалась нить, затягивался все туже и туже. В те мгновения, когда разгадка казалась близкой, перед глазами возникали блеклые склоны прибрежных круч, овраги... А в забытьи мерещилась крепостная стена – одна и та же – мощная, возведенная на серых гранитных камнях, с башнями и бойницами, я карабкался по скользким выступам, но зубчатый ярус над головой, ощетинившись копьями, поднимался все выше и выше в небо, затянутое черными, ползущими отовсюду, тучами.

* * *

Временами меня охватывает ужас. Неужели все это происходило со мной? Будто кого-то другого без всяких признаков жизни, окровавленного, под огнем эрликонов несла через Днепр лодка. Бесконечно долго он извивался в пламени Антонова огня и слышал треск собственных рассекаемых мышц.

В груди, я чувствую, шевелятся крупповские осколки, обтянутые комком затверделых мышц, и шрамы под одеждой обжигают кожу. Но здесь довольно об этом! Я вернусь к Днепровскому плацдарму еще раз и расскажу о мотивах, которые побудили меня оставить укрытие и в разгар огневого налета идти на поиск капитана Болелого, о том, что испытал после, в медсанбате, в Пирятинском эвакогоспитале и на стационарном лечении в госпиталях Москвы, день за днем. И о безмерном горе, что удручало воина, когда перед ним разверзлась пропасть, и нет никакого пути назад.

Однако и до того срока автору меньше всего хотелось бы оставлять читателя в заблуждении относительно его взглядов.

Война уходит в область преданий, но многие события сохраняются навсегда в памяти людской. И сегодня воздаются почести бывшим фронтовикам – рядовым всех родов войск, начальствующему составу: командирам, политработникам, сотрудникам служб боевого и материального обеспечения, интендантам, техническому, врачебному персоналу – почести, равные всем, кто принимал участие либо же был свидетелем грозных событий, потрясших до основания страны, континенты, весь мир. Над головами воинов реяли знамена, обагренные кровью, были призваны на поле боя тени великих предков. Воины переднего края, мужественные люди, не уклонялись от службы и не оставляли боевой строй, невзирая на неудачи и поражения. Они жертвовали жизнью во имя социалистического общества, во имя других людей.

Тускнеют события, и годы в своем извечном движении равняют всех под одну мерку. Было бы излишним напоминать в поредевшей когорте старых воинов отличия одного перед другим на встрече с людьми сегодняшнего дня, когда они – эти люди – убеждены, что работать в подразделениях боевого и материального обеспечения и сражаться – одно и то же. Бывшие фронтовики, как полагают послевоенные поколения, ничем не отличаются один от другого и говорят одно и то же. Орденские нашивки? Доказательство сомнительное, боевые ордена выдавались и за успехи в мирной службе, по выслуге лет в послевоенный период.

Да, вспоминать подробности, спустя столько лет, может быть, и не стоит. Однако случалось в мыльной воде заодно выбросить и младенца. На полях сражений никакого равенства не существовало. Каждый выполнял свои строго определенные обязанности. В центре фронтового миропорядка находились командиры – категория должностных лиц, осуществлявшая управление войсками. Труд самых красноречивых и преданных политработников, артснабженцев и саперов, инженеров и интендантов, связистов и медиков, рядового состава всех специальностей пропадал впустую во всех случаях, когда тот, кто поставлен во главе подразделения, части, соединения, не проявлял командирских задатков, умения вести за собой подчиненных, объединять начальников и рядовых, направлять усилия их на выполнение боевых задач. Успехи и неудачи на поле боя, как и вне фронтовой службы, всегда отождествлялись с личностью командира, только он наделен полномочием говорить от имени войск.

Командиры занимали особое положение по отношению ко всем другим начальствующим лицам и в соответствии с этим имели право ношения знаков командирского достоинства. В мирное время и в первые годы войны – золотистую окантовку петлиц и нарукавные нашивки, позже – командирские погоны. Именно он – командир – внес решающий вклад в формирование личности воина-победителя.

Эмблемы, цвета петлиц, околышей головного убора отгораживали военнослужащих одного от других чертой, невидимой гражданскому человеку, затем, чтобы теснее сплотить их по роду оружия. Деление еще с большей отчетливостью продолжалось внутри каждого подразделения, части, соединения. На правом фланге – воины, которые ведут бой, на левом – подразделения боевого обеспечения: саперы, связисты, химики и учреждения войскового тыла – артснабженцы, персонал обозно-вещевой, продовольственно-фуражной, медицинской, финансовой служб – специалисты, занятые хранением, выдачей, ремонтом и восстановлением, доставкой боеприпасов, продовольствия и прочих ресурсов, необходимых в деятельности боевых подразделений.

Знаки – эмблемы, цвета петлиц, околышей – освещают перед гражданской публикой род занятий военнослужащего. Участвовал ли воин в бою? Где, на каком удалении от переднего края? Какую нес нагрузку? Степень опасности, которая ему угрожала?

Фронтовик-пехотинец, артиллерист, танкист гордился своим оружием. В полуразрушенной только отвоеванной деревушке, и на улицах тылового города его встречали с почетом и уважением как гостя, внимали его словам. Он истинный воин, защищал отечество, сражался, повинуясь присяге во имя всех людей и каждого в отдельности.

Но не хвалебное слово, не ордена и не пища, не обмундирование – меховое, студеной зимней ночью – трогало душу воина-фронтовика. Признательность – вот дар, который он ставил выше всех наград и отличий, когда в глазах людей – старых и малых – находил тепло и любовь, источник, питающий мужество воина.

Фронтовик ценил людское внимание, то, чего ему не доставало. Не знает воин, что ждет его завтра, через час или в следующую минуту. Он жаждал видеть и слышать, в этом проявляется естественная потребность души всякого, кто подвергал себя риску.

Что же, однако, случится, если обезличить воинов, знаки различия боевых подразделений одеть личному составу служб обеспечения и снабжения?

Первые были бы принижены, вторые – незаслуженно возвышены, ибо как те, так и другие хорошо знают, кто они. Камуфляж застилает глаза людям. Исчезнет дистанция, и никто не найдет более в обезличенной массе достойного воина, того, который нес жестокий труд подчинения на переднем крае, службу по-настоящему, все ее невзгоды и опасность.

Воины боевых подразделений сочли бы себя обманутыми в своих высоких побуждениях. Вполне естественно со стороны фронтовика в ответ на пренебрежение его солдатской участью. Зачем стараться, когда труд не находит признания? Растворившись в общей массе, воин утрачивает стимулы, которые должен ставить выше жизни.

Ношение знаков различия – погон, звезд, эмблем, – установленных для воинов строевых подразделений, лицами служб обеспечения и снабжения рассматривалось во все времена как посягательство, недопустимое нарушение моральных принципов службы и влекло те же наказания, что и самовольное ношение орденов.

Унификация служебного отличия, вероятно, вызвала бы живейший отклик у специалистов тыла. Ни для кого не секрет, многие из этих лиц стесняются своей профессии, принадлежности к войсковому тылу. В пехоте интендантские и технические работники предпочитают, чтобы гражданское население принимало их за командиров рот, артснабженцы – за артиллеристов.

Почему? Этот вопрос влечет за собой целый ряд других. Что прельщает молодого человека в профессии строителя, продовольственного, вещевого, финансового работника, одетого в одежду цвета хаки? Неужели лавры специалиста в хранении и выдаче пищевых продуктов, одежды, ремонтных материалов или в строительстве?

Если не лавры, так зачем тогда обременять себя казарменной жизнью? Молодой человек имеет все возможности честно осуществить свою мечту в модной одежде студента гражданских вузов. Но если он крепок физически и чувствует силу духа, присущую воину, готовому собственным примером утверждать воинский порядок, то ему необходимо стучать в дверь другого, военного – без всяких натяжек – училища. Полугражданская профессия строителя, интенданта или врача пусть останется кому-нибудь, кто слабее телом, чтобы тот имел повод гордиться сверстником-воином.

Всех нас ведет за собой звезда призвания. Одному она ярко освещает путь от исходного положения до финиша, другому – только ближние горизонты. Но в подлунном мире... все не бесконечно. И в таком деле, как выбор военной профессии, существуют свои сообразные границы, этические и нравственные. Команда «по ранжиру... становись», каждому известна с детских лет, в расшифровке не нуждается. Сильный должен принять на себя тяжелую работу, слабый – легкую. Испокон веков так заведено в жизни.

Всегда ли соблюдаются пришедшие к нам из прошлых времен общепринятые нравственные правила? Возьмем, к примеру, связистов – телефонистов, радистов, инженеров, обязанности которых ограничены вполне определенными рамками. Они обслуживают командные и командирские наблюдательные пункты, а также штабы. Этим и исчерпывается участие должностных лиц и подразделений связи в боевой деятельности войск в целом.

Кто-то мог бы возразить, дескать, на вооружении в ротах и батальонах связи, так же как у саперов, интендантов и т. д., имеются карабины, автоматы. Отправляясь на линию, связист помимо инструментов несет оружие. Он может стрелять.

Да, пожалуй... может... но с тем, однако, условием, что враги явились на телефонную линию. Воин подразделений обеспечения не обязан выйти навстречу противнику, навязать ему силой оружия свою волю либо стоять лицом к лицу в обороне изо дня в день, как пехотинец.

Связист вправе, конечно, стрелять, а может и воздержаться, имеет все основания, сославшись на свои прямые обязанности, ибо его первоочередная задача – поддержание в исправности линии связи. Если же все-таки он вступал в бой вместе с дежурной сменой либо в одиночку, то уже не в своем амплуа, а в роли пехоты, средствами и методами, которые применяются ею.

Основное вооружение связиста – телефонный аппарат, карабин – вспомогательное. Подобно всякому военнослужащему подразделений обеспечения и снабжения связист становился бойцом и даже героем – есть, кажется, один или два примера – при случайном стечении обстоятельств. Пехотинец же неизменно обращен лицом к противнику и уже только по одной этой причине рядом с воинами тыловых служб обеспечения почитался во все времена героем.

Предназначение подразделений связи разных инстанций – обеспечить деятельность командиров и штабов, содержать в рабочем режиме основные звенья системы управления войсками.

Выражение «обеспечить» до некоторой степени отвлеченное и воспринимается в широких кругах гражданских и поенных людей весьма расплывчато. Наиболее распространенное уставное толкование означает «никаких рассуждений, делать, что приказано». В полевой обстановке, с участием действующих лиц это иногда выглядит так. Позади, за спиной тщедушного командира-пехотинца, тянет кабель гвардейской мерки начальник связи. Со стороны людям неловко, поменяться бы им знаками различия, а заодно и местами.

И снова возникает недоумение. Какая причина заставила воина, физически крепкого, избрать службу обеспечения, т. е. работу по указанию, вместо творческой деятельности? Несовершенство методов предварительной ориентации молодежи? Голос ущербной совести, толкающий иногда людей всякого возраста на легкие хлеба? Лишь бы мне легко, а остальные пусть, как знают, до этого мне дела нет. Но, предположим, причина установлена. Любознательность, увлечение почтовыми марками, голубями или азбукой Морзе нередко заводят молодых людей довольно далеко в деле выбора профессии.

И это называется призвание... Но с призванием тоже ведь случаются всякие казусы. Может быть тень, отбрасываемая фигурой командира, в зародыше заглушала склонности вполне самостоятельной натуры, сковала мысль и, смирившись, человек плетется вслед кому-то, обученный второстепенной роли.

Чем вызываются подобные явления? Недоработкой отдельных лиц или общественными процессами, которые 70 лет спустя взволновали вдруг все слои нашего общества? Нельзя ли внести какие-то корректуры? Свобода выбора воинских профессий, как, впрочем, и свобода вообще, сама должна создавать для себя ограничительные барьеры. Вне барьеров это уже не свобода, а нечто другое. Это произвол.

Военному человеку наряду с честолюбием присуще иногда также тщеславие. Первое направлено в пользу общим интересам, второе – им во вред. В дни Великой Отечественной войны фронтовик, если бы повстречал интенданта или артснабженца с петлицами в золотистой окантовке, пришел бы в изумление. Ему становится совестно, не по себе. Специалист тыла возвел себя в ранг командира!

Служебный статус должностных лиц – того и другого – не сопоставим. Командир управляет всеми силами и средствами войск, охватывает мысленно общую ситуацию, в которой они действовали. Специалист тыла занимался сугубо узкой работой – обеспечением и снабжением, следуя во всем строго и неукоснительно указанию командира, связанный его решением.

Недоумение фронтовика вполне закономерно. Зачем сотруднику технических или интендантских служб несовместимые с их деятельностью знаки отличия? Доставить повод к самовозвеличиванию? Подогревать амбиции специалистов тыла способом, который не совместим с понятием дисциплины и запрещается воинскими уставами? Или здесь налицо чье-то скрытое стремление внушить командирам: пехотинцу, артиллеристу, танкисту гибельную надежду, будто на поле боя его ношу разделяет еще кто-то – техники, врачи, снабженцы – так же охотно, как они разделяют на людной улице сегодня честь носить командирские отличительные знаки?

Фронтовику известно: цвета петлиц и околышей не украшение, выданное произвольно, – это символическое обозначение данных воинского интеллекта, свойственное одной части должностных лиц и не свойственное другой, знаки, предусмотренные законом, как обязательная принадлежность форменной одежде командира – должностного лица, осуществляющего принцип единоначалия в войсках.

Чем характерен этот интеллект? Перечень нравственных качеств командира отнюдь не начинается требовательностью. И образовательный ценз – наука принятия решений сообразно с обстановкой – не стоит на первом месте.

Командир, сверх образования и требовательности, зорких глаз и прочего, должен владеть свойством генерировать волю, возбуждать дух военнослужащих. Другие слова вряд ли выражают относительную роль лица, в обязанности которого воинские уставы вменяют функции собственным поведением сообщать движущую силу десяткам, сотням, тысячам воинов на поле боя.

На огневых позициях и наблюдательном пункте командир собственным примером демонстрировал непреложную сущность моральных норм, которые обязался под присягой блюсти воин. Командир лаконичен. Зачем прибегать к многословию, вдаваться в объяснение понятий, доступных всякому первокласснику? Изо дня в день командир придерживался неизменно своих правил на глазах подчиненных – людей, предпочитавших лучше раз увидеть, чем десять – услышать.

Всякий, кого тяготит подчинение, должен сознаться: в натуре начальника проявлялись склонности, не внушающие доверия – непорядочность в отношении к службе, неряшество, слабоволие, то, что отталкивает приверженного к дисциплине подчиненного, подавляет его энтузиазм. Вполне обоснованные требования начальников этого разряда звучат как вымогательство. Зачем он, начальник, взывающий к сознанию, сам пренебрегает нормами поведения, обязательными для военнослужащего, нечистоплотен, слаб физически, не в состоянии противиться житейским искушениям и в своем пристрастии к пороку выдает правду за ложь и наоборот – ложь за правду. Перед лицом нормальных здравомыслящих людей называет черное белым и в погоне за личной выгодой приносит в жертву интересы службы, готов отказаться от честного слова и обещаний, данных прилюдно.