Текст книги "Киноповести"
Автор книги: Василий Шукшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)
Максим склонился головой на руки, задумался. Заболело сердце – жалко стало мать. Он подумал, что зря он так редко писал матери, вообще почувствовал гнетущую свою вину перед ней. Все реже и реже думалось о матери последнее время, она перестала сниться ночами... И вот оттуда, где была мать, замаячила черная беда.
Было воскресенье. Максим надел выходной костюм и пошел в ближайшую аптеку.
В аптеке было мало народа. Максим выбрал за прилавком молодую хорошенькую девушку, подошел к ней.
– У вас змеиный яд есть?
Девушка считала какие-то порошки. Приостановилась на секунду, еще раз шепотом повторила последнее число, чтобы не сбиться, мельком глянула на Максима, сказала «нет» и снова принялась считать. Максим постоял немного, хотел спросить, как называется змеиный яд по-научному, но не спросил – девушка была очень занята.
В следующей аптеке произошел такой разговор:
– У вас есть змеиный яд?
– Нет.
– А бывает?
– Бывает, но редко.
– А может, вы знаете, где его можно достать?
– Нет, я не знаю, где его можно достать.
Отвечала сухопарая женщина лет сорока, с острым носом, с низеньким лбом. Кожа на лбу была до того тонкая и белая, что кажется, сквозь нее просвечивала кость. Максиму показалось, что женщине доставляет удовольствие отвечать «нет» и «не знаю». Он уставился на нее.
– Что?– спросила она.
– А где же он бывает-то? Неужели в целом городе нет?!
– Не знаю,– опять с каким-то странным удовольствием сказала женщина.
Максимом стала овладевать злость. Он не двигался с места.
– Еще что?– спросила женщина. Они были в стороне от других, разговор их никто не слышал.
– А отчего вы такая худая?– спросил Максим. Он сам не знал, что так спросит, и не знал, зачем спросил,– вылетело. Очень уж недобрая была женщина.
Женщина от неожиданности заморгала глазами. Максим повернулся и пошел из аптеки.
«Что же делать»,– думал он.
Аптека следовала за аптекой, разные люди отвечали одинаково: «Нет», «Нету».
В одной аптеке Максим увидел за стеклянным прилавком парня.
– Нет,– сказал парень.
– Слушай, а как он называется по-научному?– спросил Максим.
Парень решил почему-то, что и ему пришла пора показать себя «шибко умным»,– застоялся, наверное, на одном месте.
– По научному-то?– переспросил он, улыбаясь.– А как в рецепте написано? Как написано, так и называется.
– У меня нет рецепта.
– А что же вы тогда спрашиваете? Так ведь и живую воду можно спрашивать.
– А что, не дадут без рецепта?– негромко спросил Максим, чувствуя, что его начинает слегка трясти.
– Нет, молодой человек, не дадут.
Это снисходительное «молодой человек» доконало Максима.
– До чего же ты умница!– тихо воскликнул он.– Это же надо такому уродиться!..– Максим, должно быть, изменился в лице, ибо парень перестал улыбаться.
– Что вы хотите?– серьезно спросил он.
– Хочу тебе клизму поставить, молодой человек.
– Что вам надо?!– опять очень громко спросил парень, явно желая привлечь внимание других людей в аптеке.
Максим вышел на улицу, закурил. В душу вкралось отчаяние.
В одной очень большой аптеке Максим решительно направился к пышной, красивой женщине. Она выглядела приветливее других.
– Мне нужен змеиный яд,– сказал он.
– Нету,– ответствовала женщина.
– Тогда позовите вашего начальника.
Женщина удивленно посмотрела на него.
– Зачем?
– Я с ним потолкую.
– Не буду я его звать – незачем. Он вам не сможет помочь. Нет у нас такого лекарства.
Максим засмотрелся в ее ясные глаза. Ему захотелось вдруг обидеть женщину, сказать в ее лицо какую-нибудь тяжкую грубость, чтобы ясные глаза ее помутились от ужаса. И не то вконец обозлило Максима, что яда опять нет, а то, с какой легкостью, отвратительно просто все они отвечают это свое «нет».
– Позовите начальника!– потребовал Максим.
И тут, вместо того чтобы грубо оскорбить женщину, Максим жалобным голосом вдруг сказал:
– У меня мать болеет.
Женщина оставила официальный тон.
– Ну нет у нас сейчас змеиного яда, я серьезно говорю. Я могу дать вам пчелиный. У нее что, радикулит?
– Ага.
– Возьмите пчелиный. Змеиный не всегда и нужен.
– Давайте.– Максиму было стыдно за свой жалобный тон.– Он тоже помогает?
– У вас рецепт есть?
– Нету.
– А как же?..
– Что?
– Без рецепта нельзя, не могу.
У Максима упало сердце.
– Это такой ма-аленький рецептик, да? Бумажечка такая...
Женщина невольно улыбнулась.
– Да, да. Рецепт выписывает врач, а мы...
– Дайте мне так, а... А я завтра принесу вам рецепт. Дайте, а?
– Не могу, молодой человек, не могу.
На улице Максим долго соображал, что делать. Даже если он и наткнется где-нибудь на змеиный яд, то без рецепта все равно не дадут. Это ясно. Надо сперва добыть рецепт.
По дороге домой зашел на почту и дал матери телеграмму: «А пчелиный яд надо? Максим».
Долго в ту ночь не мог заснуть Максим – думал о матери. Представил вдруг ее мертвой, да так ясно – гроб на столе, белая простыня, руки белые на груди... Он вскочил и сидя выкурил подряд две сигареты. Кое-как отвязался от страшного наваждения.
Занималось утро. Спокойно, все шире и вольнее растекался над городом свет, и как-то ближе и роднее стали казаться люди, которых очень много в этих каменных домах... И все-таки никому нет никакого дела, что у Максима болеет мать.
Он оделся и пошел на вокзал – к людям.
На вокзале выбрал себе местечко на диване, сел и стал наблюдать за пассажирами. И самому тоже захотелось вдруг ехать. И показалось, что он едет. За окном – поля, леса, деревеньки, все мелькает. А в деревнях – тоже люди. И так хорошо сделалось на душе, спокойно.
...Неожиданно прямо перед собой Максим увидел стеклянную дверь, завешенную изнутри марлей, а над дверью – табличка: «Медпункт». Он встал и пошел туда.
На белом стульчике, за белым столом, облокотившись, сидела белая старушка и дремала. Когда вошел Максим, она подняла голову.
– Здравствуйте,– сказал Максим.
– Ну,– ответила старушка.– Чего?
– Мне рецепт надо.
– Какой рецепт.
– На змеиный яд.
Старушка не поняла.
– На какой змеиный яд?
Максима толкнула в грудь надежда: старушка хочет спать и, чтобы отвязаться, подмахнет рецептик.
– На змеиный яд – лекарство такое.
– Я не выписываю рецептов.
– А кто выписывает?
– Врач.
– А когда он будет?
– В девять.– Старушка начала терять терпение.– А для чего те рецепт-то?
– А вы не врач?
– В больницу надо идти за рецептом. А мы не лечим.
– Так это ж медпункт?
– Ну и что, что медпункт. Мы – по травмам. Или сердце у кого... В больницу надо идти.
– А у вас печать есть? Больничная...
Старушка рассердилась.
– Тебе чего надо-то? Что ты привязался ко мне?
– Ладно, спи.
Максим вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
В девять часов он пошел на стройку, отпросился с работы и направился в поликлинику.
В белой стеклянной стенке – окошечко, за окошечком – белая девушка. Она долго «заводила» на Максима карточку, потом подала ему талончик. Максим посмотрел – четырнадцатая очередь, на тринадцать тридцать.
– А поближе нету?
– Нет.
– Девушка, милая...– Максим почувствовал, что опять начинает говорить жалостливым тоном, но остановиться не мог.– Девушка, дайте мне поближе, а? Мне шибко надо. Пожалуйста.
Девушка не глядя на него порылась в талончиках, выбрала один, подала Максиму. И тогда только посмотрела на него. Максиму показалось, что она усмехнулась.
«Милая ты моя,– думал растроганный Максим.– Смейся, смейся – талончик-то вот он». Его очередь была шестой, на одиннадцать часов.
У кабинета врача сидело человек десять больных; Максим присел рядом с пожилым мужчиной, у которого была такая застойная тоска в глазах, что, глядя на него, невольно думалось: «Все равно помрем все».
«Прижало мужика»,– подумал Максим. И опять вспоминал о матери и стал с нетерпением ждать доктора.
Доктор пришел. Мужчина, еще молодой.
Вышла из кабинета женщина и спросила:
– У кого первая очередь?
Никто не встал.
– У меня,– сказал Максим и почувствовал, как его подняла какая-то сила и повела в кабинет.
– У вас первая очередь?– спросил его мужчина с тоской в глазах.
– Да,– твердо сказал Максим и вошел в кабинет совсем веселым и, как ему показалось, очень ловким парнем.
– Что?– спросил доктор, не глядя на него.
– Рецепт,– сказал Максим, присаживаясь к столу.
Доктор чего-то хмурился, не хотел подымать глаза.
– Какой рецепт?– Доктор все перебирал какие-то бумажки.
– На змеиный яд.
– А что болит-то?– доктор поднял глаза.
– Не у меня. У меня мать болеет, у нее радикулит. Ей врачи посоветовали змеиным ядом.
– Ну, так?..
– Ну а рецепта нету. А без рецепта, вы сами понимаете, никто не даст.– Максиму казалось, что он очень толково все объясняет.– Поэтому я прошу: дайте мне рецепт.
Доктора что-то заинтересовало в Максиме.
– А где мать живет?
– В Сибири. В деревне.
– Ну?.. И нужен, значит, рецепт?
– Нужен.– Максиму было легко с доктором: доктор нравился ему.
Доктор посмотрел на сестру.
– Раз нужен, значит, дадим. А, Клавдия Николаевна?
– Надо дать, конечно.
Доктор выписал рецепт.
– Он ведь редко бывает,– сказал он.– Съезди в двадцать седьмую. Знаешь где? Против кинотеатра «Прибой». Там может быть.
– Спасибо.– Максим пожал руку доктору и чуть не вылетел на крыльях из кабинета – так легко и радостно сделалось.
В двадцать седьмой яда не было.
Максим подал рецепт и, затаив дыхание, смотрел на аптекаря.
– Нет,– сказал тот и качнул седой головой.
– Как «нет»?
– Так, нет.
– Так y меня же рецепт... Вот же он, рецепт... Вот же он, рецепт-то!
– Я вижу.
– Да ты что, батя?– с таким отчаянием сказал Максим.– Мне нужен этот яд.
– Так нет же его, нет – где же я его возьму? Вы же можете соображать – нет змеиного яда.
Максим вышел на улицу, прислонился спиной к стене, бессмысленно стал смотреть в лица прохожих. Прохожие все шли и шли нескончаемым потоком... А Максим все смотрел и смотрел на них и никак о них не думал.
Потом еще одна мысль пришла в голову Максиму. Он резко качнулся от стены и направился к центру города, где жил его брат.
Квартира у Игната премиленькая. На стенах множество фотографий Игната; и так и эдак сидит Игнаха – самодовольный, здоровый,– напряженно улыбается.
Максима встретила жена Игната, молодая крупная женщина с красивым, ничего не выражающим лицом. Привстала с тахты...
– Здравствуй, Тамара,– поздоровался Максим.
– Здравствуй.
Максим сел в кресло, на краешек.
– Ты что, не работаешь сегодня?– спросила Тамара.
– Отпросился,– откликнулся Максим, доставая сигареты.– Можно я закурю?
– Кури, я сейчас окно открою.
С улицы в затхленький уют квартиры ворвался шум города.
Максим склонился руками на колени.
– Ты чего такой? Заболел?
– Нет.– Максим распрямился.– У тебя знакомых аптекарей нет? Или врач, может?..
– Н-нет... А зачем тебе?
– Мать у нас захворала. Надо бы змеиный яд достать, а его нигде нету. Весь город обошел – нигде нету.
– А што с ней?
– Радикулит, гад такой.
– Нет у меня таких знакомых. Может, у Игната?..
– Он скоро приедет?
– А он не уезжал никуда.
– Как?.. А мне мать написала...
– Они хотели ехать... в Болгарию, кажется, а потом отменили. Он там сейчас – в цирке.
– Я тогда пройду к нему.– Максим встал.
– Ты что-то не заходишь к нам?..
– Да все некогда... Ну, пока.
– Господи, Максим!.. Я совсем забыла сказать: мы же завтра домой едем. Туда – к вам.
– Да?
– Конечно.
Максим долго стоял в дверях, смотрел на Тамару.
– У нас Степан пришел,– к чему-то сказал он.
– Это который в тюрьме был?
Максим улыбнулся.
– Он один у нас...
– Ну, да, я понимаю. Он пришел, да?
– Ага, пришел. А вы когда едете?
– В восемь, кажется.
– Я, наверное, успею проводить.
– Приходи, конечно,– разрешила Тамара.
– Ну, пока – до завтра.
– До свиданья.
Игнат
Вахтер в цирке поднялся навстречу Максиму.
– Вам к кому?
– К Воеводину Игнату.
– У них репетиция идет.
– Ну и что?
– Репетиция!.. Как «что»?– вахтер вознамерился не впускать.
– Да пошли вы!– обозлился Максим, легко отстранил старика и прошел внутрь.
Прошел пустым, гулким залом.
На арене, посредине, стоял здоровенный дядя, а на нем, одна на другой,– изящные, как куколки, молодые женщины.
– Але!– возгласил дядя. Самая маленькая женщина на самом верху встала на руки.– Гоп!– приказал дядя. Маленькая женщина скользнула вниз головой.
Максим замер.
Дядя поймал женщину. И тут с него посыпались все остальные.
Максим подошел к человеку, который бросал в стороне тарелки.
– Как бы мне Воеводина тут найти?
Человек поймал все тарелки.
– Что?
– Мне Воеводина надо найти.
– На втором этаже. А зачем?
– Так... Он брат мой.
– Вон по той лестнице – вверх.– Человек снова запустил тарелки в воздух.
Игнат боролся с каким-то монголом. Монгол был устрашающих размеров.
– Э-ээ... Друг ситцевый!– весело орал Игнат.– У нас так не делают. Куда ты коленом-то нажал?!
– Сево?– спросил монгол.
– «Сево, сево!» – передразнил сердито Игнат.– На душу, говорю, наступил! Дай-ка я тебе разок так сделаю...
Монгол взвыл.
– А-а!.. Дошло? Игнат слез с монгола.
– Максим!.. Здорово. Ну, иди, погуляй пока,– сказал он монголу.– Я с брательником поговорю. Здоровый, бугай, а бороться не умеет.
– Неужели ты его одолеешь!– усомнился Максим.
– Хошь, покажу?
– Да ну его. Игнат, я письмо получил из дома...
Пошли в уборную Игната.
– ...Але!– возвещает дядя на манеже.– Гоп!– Маленькая женщина опять бесстрашно скользит вниз.
Человек с испитым лицом бросает вверх тарелки и поет под нос (для ритма, должно быть):
«...Или я не сын страны,—
Или я за рюмку водки
Не закладывал штаны...»
Какой-то шут гороховый кричит в пустой зал:
– А чего вы смеетесь-то? Чего смеетесь-то? Тут плакать надо, а не смеяться. Во!
– Ну, как они там? Я ж еду завтра к ним!– вспомнил Игнат.
– Мать захворала...
– Но? Что с ней?
– Радикулит. Степка пришел.
– Пришел? Ну, это хорошо. А отец как? Верка...
– Игнат, надо достать змеиного яда. Матери-то. Я второй день хожу по городу – нигде нету.
– Змеиный яд... Это лекарство, что ли?
– Но.
– Тэк, тэк, тэк...– задумался Игнат.– Счас я отпущу своего чайболсана и пойдем ко мне. Попробую дозвониться до кого-нибудь.
Игнат ушел.
Максим стал рассматривать фотографии брата на стенах. Их тут было великое множество – Игнат так, Игнат эдак: сидит, стоит, борется, опять стоит и улыбается в аппарат. Лента через плечо, на ленте медали.
– ...Ну а ты как живешь?– вернулся Игнат. Стал одеваться.
– Ничо.
– Все на стройке вкалываешь?
– На стройке.
– Эхх... Максим, Максим...
– Ладно, брось про это.
– Чего «брось»-то? Чего «брось»-то? Жалко же мне тебя, дурака. Упрямый ты, Максим, а – без толку. Так и загнешься в своем общежитии!
– Загнусь – схоронишь. И все дело.
– Дело нехитрое. А ты лучше подумай – как не пропасть! Такой красивый парнина, а...
– На квартире жениться?
– Да не на квартире, а – нормально, чтобы не бегать потом друг к другу из общежития в общежитие. Что, Нинка – плохая баба?
– Для тебя, может, хорошая, для меня – нет. Вообще, не суйся в мои дела.
– Ох ты, господи!.. «Дела»... Пошли.
Опять прошли пустым залом.
– Как жизнь, Савелий Иваныч?– покровительственно-снисходительно спросил Игнат у вахтера. Игната просто не узнать: в шикарном костюме, под пиджаком нарядный свитер, походка чуть вразвалочку – барин.
Вахтер заулыбался.
– Спасибо, Игнат Ермолаич. Хорошо.
– От это правильно!– похвалил Игнат.
Пошли к троллейбусу.
– Мне же тебе помочь охота, дура. Давай разберемся...
– Сам разберусь.
– Вижу, как ты разбираешься. Два года на стройке вкалывать, и все разнорабочим. Разобрался, называется, что к чему.
– Чем же моя работа хуже твоей?
– Ну, конечно,– научили. У тебя своя-то башка должна быть на плечах или нет?
Они разговаривают мирно, не привлекая ничьего внимания.
Сели в троллейбус.
Игнат оторвал билеты. Сели на свободное сиденье.
– Ведь тебе уж, слава те господи, двадцать пять. А ты еще – ничем ничего: штанов лишних нету. Заколачиваешь девяносто рублей – и довольный. Устроился бы по-человечески – хоть вздохнул бы маленько. А то ведь на себя не похож стал. Я ж помню, какой ты в солдатах ко мне приходил – любо поглядеть.
Сошли с троллейбуса, пошли двором к подъезду.
– Там, глядишь, курсы бы какие-нибудь кончил... Жить надо начинать, Максим. Пора.
Стали подниматься в лифте.
– Я старше вас и больше вашего хлебнул. Поэтому и говорю вам... А вы – что Степан, что ты – упретесь как бараны и ничего слушать не желаете.
Приехали.
Игнат позвонил.
Открыла Тамара.
– Цыпонька! Лапочка!.. Что же ты сидишь-то? Я думал, у тебя тут дым коромыслом. Надо ж собираться в дорогу-то!
– А у меня все собрано.
– А подарки! Верке-то надо взять чего-нибудь. Давай, давай, а то магазины закроют, останемся на бобах. Быстро! Не скупись – платье какое-нибудь.
Тамара стала одеваться.
– Вот сапоги купил тяте!– похвалился Игнат.– Глянь. Обрадуется старик. А это шаль – матери... Она здорово хворает-то?
– Лежит. Ногу, говорит, к затылку подводит.
Игнат сел к телефону. Заговорил миролюбиво:
– Я хочу, чтоб Воеводины жили не хуже других. Что, мы у бога телка съели, чтоб нам хуже других жить? Чтоб собрались мы, допустим, с тобой на праздник погулять, так не хуже разных там... Чтоб семьи были – все честь по чести. А то придешь – голодранец голодранцем, аж совестно...
– Если совестно, не якшайся, никто тебя не заставляет.
– Алё!– заговорил в трубку Игнат.– Коля? Коль... у меня мать, оказывается, приболела... Ты бы не мог там достать змеиного яда... Ага. Ну-ка, поинтересуйся. Жду. Совестно, Максим, совестно – честно тебе говорю...
Максим резко встал и пошел к выходу.
– Куда ты?
Вместо ответа Максим крепко хлопнул дверью.
Так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, Максим пошел снова туда.
Подошел к старичку аптекарю.
– Я к вашему начальнику пройду.
– Пожалуйста,– любезно сказал аптекарь.– Вон в ту дверь. Он как раз там.
Максим пошел к начальнику.
В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнулся в нее и ударил кого-то по спине.
– Сейчас,– сказали за дверью.
Максим сел на стул.
Вошел низенький человек, с усами, с гладко выбритыми, до сияния, жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока.
– Что у вас?
– Вот.– Максим протянул ему рецепт.
Заведующий повертел в руках рецепт.
– Не понимаю...
– Мне такое лекарство надо.– Максим поморщился – сердце защемило.
– У нас его нет.
– А мне надо. У меня мать хворает.– Максим смотрел на заведующего немигающими глазами: чувствовал, как глаза наполняются слезами.
– Но если нет, что же я могу сделать?
– А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненавижу, гадов!
Заведующий улыбнулся.
– Это уже серьезнее. Придется найти.– Он сел к телефону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Максима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему было стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.
– Алле!– заговорил заведующий.– Петрович? Здоров. Я это, да. Слушай, у тебя нет...– Тут он сказал какое-то непонятное слово.– Нет?
У Максима сдавило сердце.
– Да нужно тут... пареньку одному... Посмотри, посмотри... Славный парень, хочется помочь.
Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведующий беспечно вытянул губы трубочкой – ждал.
– Да? Хорошо, тогда я подошлю его. Как дела-то? Мгм... Слушай, а что ты скажешь... А? Да что ты? Да ну?..
Пошел какой-то базарный треп: кто-то заворовался, кого-то сняли и хотят судить, какого-то Борис Михалыча. Максим смотрел в пол, чувствовал, что плачет, и ничего не мог сделать – плакалось. Он крепко устал за эти два дня. Он молил бога, чтобы заведующий подольше говорил,– может, к тому времени он перестанет плакать, а то хоть сквозь землю проваливайся со стыда. А если сейчас вытереть глаза, значит, надо пошевелиться и тогда заведующий глянет на него и увидит, что он плачет.
«Вот морда! Вот падла!» – ругал он себя. Он любил сейчас заведующего, как никого, никогда, наверное, не любил.
Заведующий положил трубку, посмотрел на Максима. Максим нахмурился, шаркнул рукавом пиджака по глазам и полез в карман за сигаретой. Заведующий ничего не сказал, написал записку, встал... Максим тоже встал.
– Вот по этому адресу... спросите Вадим Петровича. Не отчаивайтесь, поправиться ваша мама.
– Спасибо,– сказал Максим. Горло заложило, и получилось, что Максим пискнул это «спасибо». Он нагнул голову и пошел из кабинета, даже руки не подал начальнику.
«Вот теж морда!» – поносил он себя. Ему было стыдно, и он был очень благодарен начальнику.
На другой день рано утром к Максиму влетел Игнат. Внес с собой шум и прохладу политых асфальтов.
– Максим!.. Я поехал! Будешь провожать-то?..
Максим вскочил с кровати.
– Я быстро. А яд-то я достал вчера! Я сейчас...
– Давай. Только – одна нога здесь, другая там!– орал Игнат.– Пятнадцать минут осталось. Жена сейчас икру мечет в вагоне. Я тоже достал флакон.
– Она уже там, Тамара-то?– Максим прыгал по комнате на одной ноге, стараясь другой попасть в штанину.
– Там.
– Сейчас... мигом. Мы в магазин не успеем заскочить? Хотел тоже каких-нибудь подарков...
– Да ты что!– взревел Игнат.– Я что, по шпалам жену догонять буду?!
– Ладно, ладно...
Побежали вниз, в такси.
– Друг,– взмолился Игнат.– Десять минут до поезда. Жми на всю железку! Плачу в трехкратном размере.
Жена ждала Игната у вагона. Оставалось полторы минуты. Она вся изнервничалась.
– Игнат, это... это черт знает что такое,– встретила она мужа со слезами на глазах.– Я хотела чемоданы выносить.
– Порядок!– весело гудел Игнат.– Максим, пока! Крошка, цыпонька,– в вагон!
Поезд тронулся.
– Будь здоров, Максим!
Максим пошел за вагоном.
– Игнат, передай там: я, может, тоже скоро приеду! Не забудь, Игнат!
– Не-ет!
Максим остановился.
Поезд набирал ходу.
Максим опять догнал вагон и еще раз крикнул:
– Не забудь, Игнат: скажи – приеду!
– Передам!
Надо было уже бежать за вагоном.
– Игнат, скажи!..
Но Игнат уже не слышал.
Уже расходились с перрона люди.
А Максим все стоял и смотрел вслед поезду.
...Уже никого почти не осталось на перроне, а Максим все стоял. Смотрел в ту сторону, куда уехал брат. Там была Родина.
Летит степью поезд.
Кричит...
...Игнат пинком распахнул ворота, оглядел родительский двор и гаркнул весело:
– Здорово, родня!
Тамара, стоящая за ним, сказала с упреком:
– Неужели нельзя потише?.. Что за манера, Игнатий!
– Ничего-о,– загудел Игнат.– Сейчас увидишь, как обрадуются. Э-э... А дом-то новый у них! Я только счас заметил. Степка с отцом развернулись...
Из дома вышел Ермолай Воеводин... Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза.
– Игнаха, хрен моржовый,– сказал он и пошел навстречу Игнату.
Игнат бросил чемодан... Облапили друг друга, трижды крест-накрест – поцеловались. Ермолай опять вытер глаза.
– Как надумал-то?
– Надумал...
– Сколько уж не был! Лет пять, однако. Мать у нас захворала, знаешь?.. В спину что-то вступило...– Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О Тамаре совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
– А это жена, что ли?– спросил наконец Ермолай.
– Жена,– спохватился Игнат.– Познакомься.
Женщина подала старику руку... Тот осторожно пожал ее.
– Тамара.
– Ничего,– сказал Ермолай, окинув оценивающим взглядом Тамару.– Красивая.
– А?!– с дурашливой гордостью воскликнул Игнат.
– Пошли в дом, чего мы стоим тут!– Ермолай первым двинулся к дому.– Степка-то наш пришел, окаянная душа.
– Как мне называть его?– тихо спросила Тамара мужа. Игнат захохотал.
– Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя,– сказал он.
Ермолай тихо засмеялся.
– Отцом вроде довожусь.– Он взошел на крыльцо, заорал в сенях: – Мать, кто к нам приехал-то!
В избе, на кровати, лежала мать Игната. Увидела Игната, заплакала.
– Игнаша, сынок... приехал?
Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемодан. Гулкий, сильный голос его сразу заполнил всю избу.
– Шаль тебе привез... пуховую. А тебе, тять,– сапоги. А это – Верке. А это – Степке. Все тут живы-здоровы?..
Отец с матерью, для приличия снисходительно сморщившись, с интересом наблюдали за движениями сына – он все доставал и доставал из чемодана.
– Все здоровы. Мать вон только...– Отец протянул длинную руку к сапогам, бережно взял один и стал щипать, мять, поглаживать добротный хром.– Ничего товар... Степка износит. Мне уж теперь ни к чему такие.
– Сам будешь носить. Вот Верке еще на платье.– Игнат выложил все, присел на табурет. Табурет жалобно скрипнул под ним.– Ну, рассказывайте, как живете? Соскучился без вас. Как Степка-то?
– Соскучился, так раньше бы приехал.
– Дела, тятя.
– «Дела»...– Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына.– Какие уж там дела-то!
– Ладно тебе, отец,– сказала мать.– Приехал – и то слава богу.
– Ты говоришь – какие там дела!– заговорил Игнат, положив ногу на ногу и ласково глядя на отца.– Как тебе объяснить?.. Вот мы, русские,– крепкий ведь народишко! Посмотришь на другого – черт его знает!..– Игнат встал, прошелся по комнате.– Откуда что берется! В плечах – сажень, грудь как у жеребца породистого – силен! Но чтобы научиться владеть этой силой, выступить где-то на соревнованиях – боже упаси! Он будет лучше в одиночку на медведя ходить. О культуре тела – никакого представления. Физкультуры боится, как черт ладана. Я же помню, как мы в школе профанировали ее.
С последними словами Игнат обратился к жене.
Тамара заскучала и стала смотреть в окно.
– ...Поэтому, тятя, как ты хошь думай, но дела у меня важные. Поважнее Степкиных.
– Ладно,– согласился отец. Он слушал невнимательно.– Мать, где там у нас?.. В лавку пойду...
– Погоди,– остановил его Игнат.– Зачем в лавку? Вот и эту привычку тоже надо бросать русскому народу: чуть что – сразу в лавку.– Но отец так глянул на него, что он сразу отступил, махнул рукой, вытащил из кармана толстый бумажник, шлепнул на стол.– На деньги.
Отец обиженно приподнял косматые брови.
– Ты брось тут, Игнаха... Приехал в гости,– значит, сиди помалкивай. Что у нас, своих денег нету?
Игнат засмеялся.
– Ты все такой же, отец.
– Какой?
– Ну... такой же.
– Да ладно вам – сцепились. Что вас лад-то не берет?– вмешалась мать.– Иди в лавку-то. Пошел – дак иди.
Ермолай ушел.
– Сынок... не хотел уж при им спрашивать: как там Максим-то?
– Максим?.. Честно говорить?
– Господи, ну дак а как же?
– Плохо.
Мать вздохнула.
– А что шибко-то плохо?
– Плохо, потому что дурак... И не слушается. Причем... колосс – сильный, конечно, парень... Приходит как-то с девушкой – ничего, хорошая девушка...– Игнат повернулся к жене.– А? Нинка-то.
– Да.
– Двухкомнатная квартира с удобствами, в центре – это же!.. Ну, думаю, поумнел парень. Вызвал его на кухню. «Ты,– говорю,– опять не сваляй дурака». А девка – без ума от него. Ну и что? Через неделю – конец: горшок об горшок – и кто дальше. Наш Макся затеял. Она мне звонила потом, девка-то. Чуть не плачет. «Вы,– говорит,– скажите ему, Игнатий Ермолаич, чтобы он не уходил». Скажи ему – хлопнет дверью и поминай как звали.
Матери тяжело было слышать все это про младшего сына. Она не разбиралась в перипетиях дел городских сыновей, ей было горько за младшего.
– Осподи, осподи,– опять вздохнула она.– Помог бы уж там ему как-нибудь.
– Да не хочет!– искренне воскликнул Игнат.– Ну, скажи ей: не стараюсь, что ли!
– Это верно... мамаша: он не хочет никого слушать.
– Отцу-то уж не говорите про него.
В сенях загремело ведро. Шаги...
– Верка идет,– сказала мать.
– Она где работает-то?
– Дояркой.
Вошла немая... Всплеснула руками, увидела брата, кинулась к нему. Расцеловала.
– От она... От мы как. От как,– приговаривал Игнат, чуть уклоняясь от поцелуев.– От мы как брата любим... Ну, та... Ну, хватит... Познакомься вот с женой моей.
Вера поглядела на Тамару. «Спросила»: «Вот это твоя жена?»
– Ну. А что?..– Игнат показал: «Хорошая?»
Вера закивала головой и начала целовать Тамару. Тамара улыбалась смущенно.
– Пойдемте, я вам платье привезла,– сказала она. Вера не поняла.
– Верка, иди в горницу – платье мерить.
Вера всплеснула руками и запрыгала по избе, счастливая.
Все были довольны.
– Да хватит скакать-то!– притворно рассердилась мать.– Прям уж обрадуется, так удержу нету.
Тамара с немой ушли в горницу.
– Так у тебя что со здоровьем-то? Да! Я ж лекарство привез – змеиный яд-то, ты просила.
– Вот хорошо-то, сынок, спасибо тебе... Может, подымусь теперь. Радикулит – измучилась вся. А сказали тут...
Пришел Ермолай.
– А Степан все плотничает?– продолжал расспрашивать Игнат, расхаживая по прихожей избе.
Отвечал теперь отец:
– Плотничает, ага. Коровник счас рубют. Ничо, хорошо получают. Этта девяносто рублишек принес. Куда с добром!
– Не закладывает?
– Бывает маленько... Так ведь оно что – дело холостое. Соберутся с ребятами, заложут.
– Жениться-то собирается?
– А мы знаем? Помалкивает. Да женится... куда девается... Садись, пока суть да дело – пропустим маленько.
– Подождали бы Степку-то.
– Мы по маленькой... Садись.
Из горницы вышла немая в новом платье. Вышла торжественная и смотрела на всех вопросительно и удивленно. И в самом деле, она сделалась вдруг очень красивой. Молча смотрели на нее. Она прошлась раз-другой... сама не выдержала важности момента, опять запрыгала, поцеловала брата. Потом побежала в горницу, привела Тамару и стала показывать ее всем и хвалить – какая она добрая, хорошая, умная.
Тамаре неловко стало.
Игнат был доволен.
Вера потащила Тамару на улицу, мыча ей что-то на ходу.
...Выпили маленько.
Ермолай склонился головой на руки, сказал с неподдельной грустью:
– Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается, мать ее... А жалко.
– Почему такое пессимистическое настроение? Отец посмотрел на сына.
– А ты, Игнат, другой стал,– сказал он.– Ты, конечно, не замечаешь этого, а мне сразу видно.
Игнат смотрел трезвыми глазами на отца, внимательно слушал.
– Ты вот давеча вытащил мне сапоги... Спасибо, сынок! Хорошие сапоги...
– Не то говоришь, отец,– сказал Игнат.– При чем тут сапоги?
– Не обессудь, если не так сказал,– я старый человек. Ладно, ничего. Степка скоро придет, брат твой... Он плотничает. Ага. Но, однако, он тебя враз сломит, хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Степана. Куда там...
Игнат засмеялся: к нему вернулась его необидная веселость-снисходительность.
– Посмотрим, посмотрим, тятя.
– Давай еще по маленькой,– предложил отец.
– Нет,– твердо сказал Игнат.
– Вот сын какой у тебя!– не без гордости заметил старик, обращаясь к жене.– Наша порода – Воеводины. Сказал «нет»,– значит, все. Гроб. Я такой же был. Вот Степка скоро придет.
– Ты, отец, разговорился что-то,– урезонила жена старика.– Совсем уж из ума стал выживать. Черт-те чего мелет. Не слушай ты его, брехуна, сынок.
Пришли Вера с Тамарой. Тамара присела к столу, а Вера начала что-то «рассказывать» матери. Мать часто повторяла: «Ну, ну... Батюшки мои! Фу ты, господи!»
– Не такой уж ты стал, Игнаха. Ты не обижайся,– повернулся он к Тамаре.– Он сын мне. Только другой он стал.
