355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Шукшин » Киноповести » Текст книги (страница 8)
Киноповести
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:17

Текст книги "Киноповести"


Автор книги: Василий Шукшин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Позови меня в даль светлую...

В небольшом русском городке, где-то на окраине, где дальше – за пустырем – виден уже и лес и не дымят трубы, в аккуратном домике из трех комнат жила женщина. Звали женщину красиво – Агриппина, Агриппина Игнатьевна Веселова, попросту – Груша. Было ей тридцать четыре года, и были у нее сын Витька двенадцати лет да брат Николай Игнатьевич, главный бухгалтер пригородного совхоза, да где-то был муж... С мужем они разошлись три года назад: тот взял в подруги... бутылку, и та подруга белоголовая завлекла его куда-то далеко, даже и не слышно было, где он.

Брат Николай приезжал по воскресеньям к сестре и племяннику, старался как-нибудь им помочь, продукты привозил, деньжонок иногда.

И один раз, в воскресенье, приехал он с важным каким-то делом... Но пока дело это не выкладывал, а, как обычно, они с Витькиной матерью воспитывали Витьку.

– Ну сладу нет – не слушается, и все,– жаловалась мать.– Совсем парень выпрягся...

– Что же это ты, Витька?– гудел большой дядя Николай, постукивая толстыми прокуренными пальцами по клеенке.– Не годится так, не годится. А что же дальше-то будет, если ты уже счас... черт те чего вытворяешь? Ведь матери-то одной трудно с тобой, как ты это не поймешь!..

– Ни дьявола не понимает! На днях чего удумал: взял да соседской свинье глаз выбил...

– Глаз?– удивился дядя Николай.

– Но! Ветеринар, сосед-то... ладно, мужик добрый – не пошел никуда жаловаться. А то бы было дело!

– Зачем же ты ей глаз-то выбил?– спросил дядя. Лобастый Витька сидел тут же за столом, делал вид что усердно читает книгу. Молчал.

– Витьк!

– Ну?

– Зачем глаз-то свинье выбил?

– Я нечаянно,– буркнул Витька.

– «Нечаянно»!– воскликнула мать.– Знаю я, как нечаянно... Нечаянно.– И повернулась к брату – рассказать: – Я его все в пример ставлю, ветеринара-то: выучился человек, теперь живет-поживает, в доме-то только живой воды, наверно, нет... Бери, мол, пример – приглядывайся. А он его и невзлюбил...

– При чем же тут животное, если тебе человек не поглянулся? Витьк!

– Ну?

– Разве можно такие вещи делать?! Ты что, живодер, что ли?

Витька молчал.

– Папа родимый – набычится, и не сдвинешь с места,– заключил дядя Николай. Помолчал. Спросил сестру: – Где он счас? Не слышно?

– «Где»!– горько воскликнула мать.– У него дорог много, и все – веселые.

– Алименты-то шлет?

– Шлет.

– Эх, Витька, Витька...– вздохнул дядя Николай.– Что ж ты так живешь-то? А?

Витька молчал.

– Витька!

– Ну?

– Чего молчишь?

– Я читаю.

– Что ты мне очки втираешь!– осердился дядя Николай.– Читает он!..– Потянулся, взял у Витьки книгу.– Что ты читаешь? То ж – задачник! Кто же так задачник читает... как художественную литературу. Менделеев мне нашелся!

– Вот так он меня все время обманывает,– сказала мать.– Спросишь: Витька, выучил уроки? Выучил! А где выучил, где выучил – ничего не выучил, одна улица на уме...

– Ты эту улицу брось, Витька,– резонно стал убеждать дядя Николай.– Она до добра не доведет. Хватишься потом, да поздно будет. Вот он, близко будет, локоть-то, да не укусишь. Улица от тебя не убежит, а время уйдет, не воротишь. Ты лучше возьми да уроки хорошенько выучи, чем... глаза-то свиньям вышибать. Чем выбил-то, камнем, что ли?

Витька водил пальцем по синим клеточкам клеенки. На вопрос только неопределенно поморщился и пожал плечами.

Дядя помолчал и спросил совсем другим тоном – мирно, несколько удивленно:

– Так что, здесь тоже свиней держут?

– Держут,– откликнулась мать.– А чего? Мужик-то в доме, так и держут. Зато всю зиму без горюшка – с мясом. Мужик-то есть, чего не держать?

– Витька,– повернулся дядя к Витьке,– иди учи уроки в ту комнату, мне надо с матерью поговорить.

Витька незаметно с облегчением вздохнул и ушел в другую комнату. Накачка кончилась.

– Я вот о чем с тобой,– заговорил Николай негромко. И посмотрел на часы.– Помнишь, я тебе говорил про мужика-то?..

– Ну, помню.

– Это... видал я его в пятницу, говорил с ним...

Груша насторожилась. Заинтересовалась.

– Ну?

– Он придет сегодня...– Николай опять глянул на часы.– Через десять минут.

– Батюшки!– испугалась Груша.– Чего же ты молчишь-то сидишь? Надо же хоть маленько прибраться, что ли?..

– А что у тебя?.. Нормально и так.

Груша вскочила было, но, оглянувшись, села опять.

– Так ты расскажи про него... Что хоть за человек-то? Ты откуда его знаешь-то?

– Учился с ним на курсах бухгалтеров вместе...

– Так это когда было-то!

– Давненько. А тут встретил его – я в банк приехал, и он туда же пришел. Ну, разговорились... Ну как, мол, живешь?.. То, се... Одинокий он счас – разошлись тоже, двое детей было...

– А чего разошлись-то?

– Пил тоже...

– Вот те на! Так это, что же мне, шило на мыло менять?

– Да погоди ты! Пил, счас не пьет – лечился, что ли, или так бросил, не спрашивал. Но твердо знаю, что счас не пьет. Хороший мужик. Я рассказал про тебя: вот, есть, мол, сестра – одинокая тоже, парнишка в пятом классе... Приду, говорит. Посмотри, может, что и выйдет у вас. Чего же одна будешь с этих лет...

Через приоткрытую дверь в горницу Витька слышал весь разговор. Навострил уши.

– Страшно, Коля,– говорила мать.– С одним всадилась до ушей... Но тогда хоть молодая была – простительно, а теперь-то – это уж глупость будет несусветная. Сама себя исклянешь...

– А не торопись, никто тебя силком не гонит,– отвечал на это Николай.– Присмотрись сперва... Да и он, думаю, тоже не кинется сломя голову. Алименты только с него здоровые дерут...

– Да это-то... черт бы его бей, с алиментами, они все нынче с алиментами. И я-то ведь не девка. Был бы человек хороший. Не зряшный какой...

– Да нет, он так-то ничего вроде. Вон он идет! Особо не суетись – тоже не в поле обсевок. Но и... это... не строй из себя... Нормально, как всегда...

– Да уж как-нибудь сумею. А семья-то его где, здесь живет?

Николай не успел ответить. В дверь снаружи постучали.

– Ну?– кивком показал на дверь Николай – откликнись, мол.

Груша чего-то растерялась...

Помолчали и вместе сказали:

– Да!

– Войдите!

Вошел носатый, серьезный, преуспевающий на вид человек лет этак сорока трех – сорока пяти. В добром, сталистого цвета плаще, при шляпе и при большом желтом портфеле. Маленькими глазами сразу с любопытством воткнулся в женщину... Но смотрел ровно столько, сколько позволило первое приличие.

– Ну вот, не заблудился,– сказал он.– Здравствуйте.

Николай поднялся ему навстречу.

Поздоровались за руку.

– Сестра моя... Груша – знакомьтесь,– представил Николай.

Груша, по-молодому еще стройная, ладная, тоже поднялась, подала руку.

– Владимир Николаевич,– назвался гость.

– Груша.

– Груша – это... Графена?

– Агриппина,– сказал Николай.– Это родители наши верующие были, ну, крестили, конечно... Хорошо, я под Миколу-Угодника угодил, а то был бы тоже какой-нибудь... Евлампий.– Николай мелко, насильственно посмеялся.– У нас был в деревне один Евлампий...

– Он потом переменил имя,– сказала Груша.

– Да, потом, правда, променял на... забыл, кто он стал-то?

– Владимир?

– Тезки, значит.– Владимир Николаевич тоже искусственно посмеялся.

– Садитесь,– пригласила Груша.

– Спасибо. Я бы разделся...

– О господи!– спохватилась Груша. И покраснела.– Раздевайтесь, пожалуйста!

Она была еще хороша, Груша. Особенно заметно стало это, когда она суетилась и на тугие скулки ее набежал румянец и глаза, широко расставленные, простодушно, искренне засмеялись.

Владимир Николаевич опять ненароком прицелился к ней мелким, острым взглядом.

– Витька!– громко позвал дядя Коля.– Иди-ка сюда.

Вошел Витька.

– Познакомься с... дядей Володей,– сказал дядя Коля.

Витька стоял и смотрел на носатого дядю Володю.

– Ну, герой!..– добренько сказал дядя Володя. И поискал в карманах у себя...– На-ка – пиратом будешь.– Подал простенький пистолетишко, который даже и без пистонов был, а просто чакал.

Витька не смог сдержать снисходительную ухмылку. Чакнул пару раз...

– Это для первачей только.

Матери стало неловко, что сын у нее такой неблагодарный. Она опять покраснела.

– Ну, Витька!..– сказала она. И засмеялась, и опять доверчиво и ясно засмеялись ее глаза.

– Ну, дядя Володя тебя еще не видел, не знал, что ты такой большой,– пришел на выручку дядя Коля.– В следующий раз принесет... А что тебе, пушку, что ли, надо?! Какой!

– Садитесь, Владимир Николаевич,– пригласила мать.

Владимир Николаевич прихватил портфель и прошел с ним к столу. Присел, портфель поставил возле ног.

– Тепло как на улице-то,– сказал он.– Все же – сентябрь месяц, должно уже чувствоваться...

– Ну что, Витька?– спросил дядя Коля.– Небось на улицу лыжи навострил? Ну, иди, иди, а то там дружки твои заждались.

Витька вопросительно глянул на мать.

– Иди поиграй,– разрешила мать. Витька ушел.

Дружков у Витьки было несколько. Но самый задушевный, самый верный и умный, кому Витька подражал во всем почти, был Юрка, девятиклассник, квартирант старика Наума Евстигнеича, что жил по той же улице, через три дома.

У Юрки нелегкое положение. Отца у него нет, погиб на лесоповале, одна мать, а у матери кроме Юрки еще трое на руках – мал мала меньше. Мать живет в небольшой деревне, в сорока километрах отсюда, там вот нет десятилетки. Мать бьется из последних сил: хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка и сам хочет окончить школу. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский. Единственный, перед кем Витьке совестно, что он плохо учится,– перед Юркой.

Огромный старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал.

Раз в месяц – с пенсии – старик аккуратно напивался. И после этого дня по два лежал в лежку.

– Как черти копытьями толкут!– слабо удивлялся старик на печке.– О! О! Что делают!..

Юрка учил уроки.

– Кончаюсь, Юрка,– возвестил старик.– Все.

– Не надо было напиваться,– жестко сказал Юрка: старик мешал ему.

– Молодой еще рассуждать про это – надо, не надо. Шибко уж много вы нынче знаете!

Юрка ниже нагнулся к книге.

– А что же мне делать, если не выпить?– Старику охота поговорить: все, может, полегче будет.– Все ученые стали!– Старик всерьез недолюбливает Юрку за его страсть к учению. У него свои дети все выучились и разъехались по белому свету; старик остался один и винит в этом только учение.– В собаку кинь – в ученого попадешь.

Юрка молчит. Шевелит губами.

Вошел Витька.

– Здорово, Витька!– сказал старик.– Хвораю.

– Опять?– спросил Витька.

– Вон дружок твой ругает, что выпил... Должен же я хоть раз в месяц отметиться.

– Зачем?– спросил Юрка, откинувшись на спинку стула и подмигнув Витьке на старика.– Зачем напиваться-то?

– Что я, не человек, что ли?

– Хм...– Юрка качнул головой.– Рассуждения, как при крепостном праве. Это тогда считалось, что человек должен обязательно пить.

– А ты откуда знаешь про крепостное время-то?– Старик смотрит сверху страдальчески и снисходительно.– Откуда ты знаешь-то? Тебе всего-то от горшка два вершка, а сидит рассуждает...

Юрка скосоротился и безнадежно махнул рукой.

Витька подсел к нему.

– Как дела?– спросил Юрка негромко.

– Ничего!

– Все знают!– разошелся старик.– Все на свете знают. А чего человек с похмелья хворает, это вы знаете, товарищи ученые?

«Ученые» переглянулись...

– Отравление организма,– отчеканил Юрка.– Отравление сивушным маслом.

– Где масло? В водке?

– Так точно, ваше благородие!– Юрка с Витькой хихикнули.

– Доучились!– Старик доволен, что поймал зеленых на явной глупости.– А сыра там нет случаем? Хэх, елки-палки!..

– Хочешь, я тебе формулу покажу?– вскочил Юрка.– Сейчас я тебе наглядно докажу... На! Вот она, формула...

– Пошел ты со своей формулой! О-ох, опять накатило... О, что делается!

– Ну, похмелись уж тогда, чего мучиться-то?

Старик никак не реагирует на это предложение.

Витька заговорщически наклонился близко к другу и сказал тихо:

– Денег жалко. На похмелку-то.

Юрка согласно кивнул головой: знаю, мол.

– Я тебе сала маленько принес. В сенцах оставил.

– Дядька приехал?

Витька кивнул.

– Еще какой-то гусь пришел – к маме. Володя какой-то.

– Зачем.

Витька пожал плечами.

– Сватать, что ли... Он прямо не говорит. Пистолет вот подарил.

– Ну-ка? Ой, ну и пистолет!

– Он думал, я еще маленький.

– Витька, отец-то пишет?– спросил старик.– Где он счас?

– Не знаю,– неохотно сказал Витька.

– Помогает вот он вам?

– Не знаю. Помогает.

– Носит нынче людей по белому свету... И моих где-то черт носит. Вот оно, ученье-то!

– Радоваться надо, что дети выучились, а он... ворчит,– заметил Юрка.

Старик приподнялся на локте.

– Сколько тебе лет учиться до хирурга?

– Шестнадцать. Десять плюс шесть в медицинском институте.

– Так,– зловеще гнул старик.– А сколько ты будешь получать?

– Не в этом дело...

– Нет, сколько?

– Я не интересуюсь зарплатой.

– А-а, завилял? Зарплатой не интересуется... Видали ухаря? Витька, дай ему там подзатыльник, хвастунишке. Зарплатой они не интересуются!.. Только старикам шиш высылают.

– Что, у тебя денег, что ль, нету?

– Есть. Не про вашу честь.

– Ну и вот.

– Я тебе про другое толкую: на кой шут жилы-то из себя тянуть столько лет? Иди вон на шофера выучись да работай. Они вон по сколь зашибают. Да ищо приворовывают: где лесишко кому подкинет, где угля – деньги. И матери бы помог. У ей ведь трое на руках... Шутка в деле! Кажилится на тебя, кажилится, а ты потом – хвост трубой и завьесся в большой город.

– Не твое дело.

– Знамо, не мое. Я чужой человек, плотишь мне пять рублей – живи на здоровье. Мне матерю твою жалко. Легко, думаешь, ей одной с вами?..

– Проживем!– резко сказал Юрка.– Никому до этого... Нечего! Жили и проживем.

– Сбили вас с толку этим ученьем – вот и мотаетесь по белому свету. Ты ишо кто?– сосунок, а уж по квартирам вшиваешься. Дома родного не знаешь.

– Если дома нет десятилетки, что я теперь?

– Во-от! «Десятилетки», «пятилетки»... Жили раньше без всякого ученья – ничо, бог миловал: без хлебушка не сидели.

– У вас только одно на уме – «раньше»!

– А то... ирапла-анов наделали – дерьма-то.

– А тебе больше глянется на телеге?

– А чем плохо на телеге? На телеге-то я если поехал, то хоть знаю: худо-бедно – доеду. А ты навернесся с этого своего ираплана – костей не соберут.

Юрка махнул рукой.

– Витька, спорь с ним, если охота. Мне надо учить.

– А космос?– значительно спросил Витька старика.

– Что «космос»?

– Космос. Куда наши космонавты лётают...

– Летают,– поправил Юрка.

– Летают,– поправился Витька.

– Гагарин-то?

– Не один Гагарин. Много уже.

– А чего они туда летают? Ну и что, что летают? Что толку-то?

– Во, дает!– воскликнул Юрка, опять откинувшись на спинку стула.

– Понял?– сказал Витька.– А что, им лучше на печке лежать?

– Чего вы привязались с этой печкой?– обиделся старик.– Доживите до моих годов, тогда вякайте. Только сперва доживите.

– Я же не в обиду тебе говорю,– продолжал Витька.– Но спрашивать, зачем люди в космос летают,– это, я тебе доложу...

– Доложи, сделай милость. Доложи старику. Я, видишь, не спрашиваю, зачем ты, паршивец, ко мне в сад лазишь – знаю потому что, а в космос – не знаю, доложи, сделай милость.

Витька великодушно пропустил мимо ушей замечание про сад.

– Ну, во-первых: основание космоса – это... надо. Придет время, люди совсем сядут на Луну. А еще придет время – долетят до Венеры, так? А на Венере, может, тоже люди живут...

– На Марсе,– поправил Юрка.

– Ну, на Марсе. Разве ж не интересно глянуть на их?

– Они такие же, как мы?

Витька оглянулся на Юрку... Юрка пожал плечами.

– Этого я точно не знаю,– честно сказал Витька.– Может, маленько пострашней, потому что там атмосфера не такая – больше давит.

– Ишо драться кинутся,– сказал старик.

– За что?

– Ну, скажут: зачем прилетели?– Старик явно заинтересовался Витькиным рассказом.– Незваный гость хуже татарина.

– Не кинутся. Они тоже обрадуются.

– Еще неизвестно, кто из нас умнее,– включился в разговор Юрка.– Может, они. Тогда мы у них будем учиться. А потом, когда техника разовьется, дальше полетим...– Юрку самого захватила такая перспектива человечества. Он встал и начал ходить по избе.– Мы же еще не знаем, сколько еще таких планет, похожих на Землю. А их, может, много! И везде живут... существа. И мы будем летать друг к другу... И получится такое... мировое человечество. Все будем одинаковые.

– Жениться, что ли, друг на дружке будете?

– Я говорю – в смысле образования! «Жениться»...

– У них одно на уме – жениться,– недовольно заметил Витька.

– Может, где-нибудь есть такие человекоподобные, что мы все у них поучимся. Вот тогда будет жизнь! Захотел ты, допустим, своих сыновей повидать прямо с печи – пожалуйста: включил видеоприемник, настроился на определенную волну – они здесь, разговаривай. Ругайся, если хочешь. А медицина будет такая, что люди будут до ста – ста двадцати лет жить...

– Ну, это уж ты... приврал.

– Почему?! Уже сейчас эта проблема решается. Сто двадцать лет – это нормальный срок. Мы только не располагаем данными... Но мы их возьмем у соседей по Галактике.

– А сами-то не можете – чтоб сто двадцать?

– Сами пока не можем. Это медленный процесс...– Юрка даже слегка кокетничает, изображает из себя какого-то учителя.– Может, мы и докатимся когда-нибудь, что будем сто двадцать лет жить, но это еще не скоро.

– Сто двадцать лет сам не захочешь. Надоест.

– Ты не захочешь, а другие – с радостью. Будет такое средство...

– «Средство»... Открыли бы лучше какое-нибудь средство от похмелья. А то башка, как...

– Не надо пить.

– Пошел ты!..

Замолчали. Юрка опять решительно сел за учебник.

– У вас только одно на языке: «Будет! Будет!» – опять начал старик.– Трепачи. Ты вот – шешнадцать-то лет будешь учиться, а начнет человек помирать, что ты сделаешь?

Юрка не намерен больше болтать. Молчит.

– Вырежет ему чего-нибудь,– сказал Витька.

– Да если ему срок подошел помирать, чего ты ему вырежешь?

Витька не знал.

– Я на такие... темные вопросы не отвечаю.

– Нечего отвечать, вот и не отвечаете. Светлые ваши головушки... только мякиной набиты.

– Ничего?– опять вскочил Юрка.– А вот эти люди?..– сгреб кучу книг и показал.– Вот этим людям тоже нечего отвечать?! Ты хоть одну прочитал?

– Там читать нечего – вранье одно. У меня на квартире жил один...

– Во дает?!– сказал Витька.

– Ладно!– Юрка опять начал ходить по избе.– Чума раньше была?

– Была. У нас в двадцать...

– Где она теперь? Есть?

– Не приведи господи! Может будет...

– В том-то и дело, что больше не будет. С ней научились бороться. Дальше! Если бы тебя раньше укусила бешеная собака, что бы с тобой было?

– Сбесился бы.

– И помер бы. А сейчас – сорок уколов, и все. Человек живет. Туберкулез был неизлечим? Сейчас – пожалуйста: полгода – и человек как огурчик! А кто это все придумал? Ученые. «Вранье»... Хоть бы уж помалкивали, если не знаете.

Старика раззадорил тоже этот Юркин наскок.

– Так. Ладно. Собака – это ладно. А змея укусит?.. Где они были, доктора-то, раньше? Не было. А бабка, бывало, пошепчет – и как рукой снимет. А ведь она институтов ваших не кончала.

– Укус был не смертельный, вот и все. Это элементарно.

– Иди подставь: пусть она тебя разок чикнет...

– Пожалуйста! Я до этого укол сделаю и пусть кусает, сколько влезет – я только улыбнусь.

– Хвастунишка.

– Да вот же они, во-от!– Юрка опять показал на книги.– Люди на себе экспериментировали! А знаешь ты, что когда академик Павлов помирал, то он созвал студентов и стал им диктовать, как он помирает...

– Как это?– очень заинтересовался старик.

Витька тоже не слышал про это.

– Так. «Вот,– говорит,– сейчас у меня холодеют ноги – пишите». Они писали. Потом руки отнялись. Он говорит: «Руки отнялись».

– А они пишут?

– Они пишут. Потом сердце стало останавливаться, он говорит: «Пишите». Они плакали и писали.– У Юрки у самого на глазах показались слезы. На старика тоже рассказ произвел сильное действие.

– Ну?..

– И помер. И до последней минуты все рассказывал, потому что это надо было для науки. А вы с этими вашими бабками еще бы... триста лет в темноте жили. «Раньше было! Раньше было!» Какие-то кулацкие уклоны... Вот так было раньше?– Юрка подошел и включил радио. Пела певица. Немного все послушали ее.– Где она?– спросил Юрка.

– Кто?

– Певица-то. Ее же нет здесь, а поет.

– Так это по провода-ам.

– Это радиоволны! «По провода-ам». По проводам – это у нас здесь. А она, может, где-нибудь в Москве или в Ленинграде поет – что, туда провода протянуты?

– Провода. Я в прошлом годе ездил к Ваньке, видел: вдоль железной дороги провода висят. На столбах. Чего ты говоришь-то?

Юрка махнул рукой.

– Тебе не втолковать! Мне надо уроки учить. Все.

– Ну и учи.

– А вы отрываете.– Юрка сел за стол, зажал ладонями уши и стал усердно читать.

Долго в избе было тихо.

– Витька, а ты на кого хочешь учиться?– спросил старик.

Витьку этот вопрос застал врасплох.

– Я пока выбираю,– сказал он.

– На кого он будет учиться!– оторвался от книги Юрка.– У него по арифметике плохо. Не исправил, Витька?

– Не...

– Что ж ты?

– Знаешь на кого учись? На судью,– посоветовал старик.

– О-о!– удивились ребятишки.– Чего это?

– Люди будут бояться. Скажут: вон, вон судья идет! Большое дело.

– Тогда уж – на прокурора,– сказал Витька.– Он пострашней.

– Прокурор – это не все понимают, что страшно. А вот судья... это судья. Это уже тюрьмой пахнет.

Еще помолчали.

– Он есть на карточке?– спросил вдруг старик.

– Кто?

– Тот ученый, помирал-то который.

– Академик Павлов? Вот он.

Юрка подал старику книгу и показал Павлова. Витьке тоже показал редкостного ученого.

– Старенький уж был,– сказал Евстигнеич жалостливо.

– Он был до старости лет бодрый и не напивался, как... некоторые.– Юрка отнял книгу.– И не валялся потом на печке, не матерился...

– Чего вы взъелись-то на меня?!– вскричал больной старик.– Ты гляди что – житья не дают! Комиссары нашлись... Вам ба по тогдашнему делу – только комиссарами быть. Они тогда молодые были... Такие же вот... молокососы заполошные. Командовали.

Юрка сел опять за учебники, а Витька стал листать книжку с портретами ученых.

– Ох, мать ты моя-а!..– закряхтел опять старик. И полез с печки. Надел валенки, взял нож и вышел в сени.

– Куда это он?– спросил Витька.

Юрка пожал плечами.

– Ну и что этот гусь?– спросил Юрка.– Наверно, отцом твоим станет?

Витька уставился на друга, точно до него только сейчас дошел истинный смысл прихода дяди Володи в их дом.

– «Отцом»?– переспросил он.

– Ну а кем же? Не родным, конечно, но жить-то у вас будет.

Вошел старик... Нес в руке добрый кус сала.

– Нате поешьте... ученые. А то, пока дойдете до своих хирургов-то,– загнетесь.

– Зачем? У меня есть – мне Витька принес...

– Ешьте! «Витька принес»... У Витьки у самого... зад сверкает. Безотцовщина. Ешьте, это доброе сало, не базарное.

– Нам дядя Коля привез из деревни – тоже доброе,– вступился Витька за свое сало.

– В деревне теперь разучились солить. Не разучились, а... не хотят. Тоже все на базар норовят: как попало посолил, лишь бы вид сохранить.– Старик опять полез на печку.– Ох, язви тя в душеньку!.. Как ляжешь, так опять подступает.

– Давай, мы сбегаем за четвертинкой?– еще раз предложил Юрка.

Старик помолчал.

– Не надо,– сказал.– Перемаюсь как-нибудь.

Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.

– Ну и как мне его теперь, папкой, что ли, звать?– спросил Витька негромко.

Юрка пожал плечами.

– К нам, когда папка помер, тоже приходил один... я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.

– И я помню.

– Ну и будешь дядей звать... Нечего их наваживать. Старый?

– Старый,– сказал Витька, всерьез озабоченный новым «папкой».

– А у него, что же, родных-то никого не было, что ли?– спросил старик с печки.

– У кого?– не понял Юрка.

– У того академика-то. Одни студенты стояли?

– У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.

– Дети-то были поди?

– Наверно. Завтра узнаю.

– Были, конечно. Никого если б не было родных-то, немного надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи господи!

Мать Витькина громко засмеялась.

– Не знаю,– сказала она.– Я так не думаю.

– Уверяю вас!– тоже улыбаясь, воскликнул слегка заалевший Владимир Николаич.

И дядя Николай тоже слегка заалел... Всем было хорошо, все слегка поразмякли.

– А не спеть ли нам?!– догадался дядя Николай.– А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.

– Хорошо играет?– спросил Владимир Николаич.

– Мой подарок,– не удержался, похвастал дядя Николай.– На день рождения ему отвалил – пускай учится.

– Люблю музыкальных детей,– сказал Владимир Николаич.

– Так споем, что ли!

– Какую?– спросила Груша.

– Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.

– Ну, прямо!.. Нашел песельницу.

И вдруг Владимир Николаич, прикрыв маленькие петушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:

– «Небо, небо, небо, небо-о»!..

Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Владимир Николаич – будто он хотел пошутить.

– Давай, Груша!– попросил опять Николай.– Помнишь, про колечко как-то... Про любовь, про колечко. Ты часто пела...

Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на «суженого», усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:

 
«Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина-а?
Головой-ой склоняясь
До самого тына-а...»
 

Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:

 
«...Голово-ой склоняясь
До самого-о тына-а».
 

Они, видно, певали раньше – славно у них вышло.

 
«Там через дорогу...» —
 

повела дальше Груша:

 
«За-а рекой-ой широкой
Та-ак же о-одиноко
Ду-уб стоит высокий».
 

Владимир Николаич заблеял было:

 
«Та-ак же одиноко-о...»
 

Но – смолк. Не умел он. Стал слушать.

Брат с сестрой пели:

 
«Как бы мне, рябине,
К ду-убу перебраться,
Я б тогда-а не стала-а
Гнуться и качаться-а!..
Ох, я б тогда-а не стала-а...»
 

Тут вошел Витька.

Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон появился.

– Сынок пришел! Поесть хочешь?

– Нет,– сказал Витька.– Я у Юрки поел...

– Господи!.. «У Юрки». Он и так едва концы с концами сводит, а он объедает ходит...

– Нам дед Ефим сала дал.

– Витьк, ну-ка, сыграй нам!– сказал дядя Коля.– А?

– Я уроки не выучил,– сказал Витька. И посмотрел на дядю Володю не очень любезно.

– Ну, сыграл бы...– попросила и мать.

– Хо!.. Говорят: уроки не выучил...

– Что ж ты их до сих пор не выучил?– обиделся дядя Коля.– Ох, Витька, Витька... Ну, иди учи.

Матери неловко стало за столь открытую нелюбезность сына.

– Ну, иди, иди – учи,– тоже сказала она.

Витька ушел в горницу.

Дядя Володя поднялся...

– Ну, пора и честь знать, как говорят.

– Да посиди еще!– воскликнул Николай.– Чего ты? Еще успеешь. Куда торопиться-то?

– Посидите,– сказала и Груша.

– Да нет, пойду... А то темно станет. Включу счас телевизор, постановку какую-нибудь посмотрю.

Витька у себя в горнице похоже передразнил дядю Володю.

– Да нет, пойду... А то темно станет, хулиганов полно на улицах.. Гусь-Хрустальный.

– Ну, приходите... Не забывайте,– слышалось из большой комнаты. Мать говорила.

– Ладно, ладно – приду,– опять изобразил Витька ненавистного ему гостя.– В воскресенье приду. Может, в субботу... Явлюсь, так сказать.

И стал дядя Володя являться. По субботам и воскресеньям.

Раз явился:

– Здравствуйте. Немного все же похолодало. Чувствуется. Лист уже пожелтел.

Два явился:

– Здравствуйте. Сегодня потеплей. Но все равно скоро – конец. Лист только до первого ветра: слетит.

Три явился:

– Слетел. Голенькие стоят. Пора...

Один раз мать с Витькой откровенно поговорили.

– Уроки выучил?

– Выучил.

– Ну-ка сядь – поговорим. Как тебе дядя Володя-то?

Витька хотел увильнуть от ответа. Пожал плечами, как он делал, когда не хотел говорить прямо.

– Что?– спросила мать.

– Ничего...

– Не глянется?

Витька опять пожал плечами.

Мать кивнула головой, подумала... И вдруг засмеялась милым своим, ясным смехом.

– Ох, и но-ос!.. На семерых рос, одному достался. А, Витька?.. Вот так нос!

Витька моментально осмелел, затараторил:

– Да он этим своим носом всю мебель нам посшибает! Это же не нос, а форштевень!

– Руль,– коротко определила мать.– Но... Витька-дружок: нам не до жиру – быть бы живу. Так, сына. Дело наше... неважнецкое.

– Да что, с голоду, что ль, помираем?

Мать засмеялась.

– Да нет, что же?.. Нет. Немолодая уж я, сынок,– выбирать-то. Вот штука-то. Время мое ушло. Ушло времечко...– Мать вздохнула.– Десять бы годков назад – этот бы дядя Володя...– И не стала досказывать. А стала говорить совсем другое – может, себя убеждала:

– Да он неплохой – так-то... Вон какой рассудительный. Не пьет.

– Не пьет, а по бутылочке всегда приносит.

– Да это ж... что ж? Разве это пьет? Так-то пьет – это не страшно...

– С бутылочки все и начинается,– стал тоже рассуждать Витька.

Мать опять засмеялась.

– Нет, у него тоже уж теперь – не начинается. Сам не молодой. Нет, так-то... зачем же зря человека хаять? Не надо. Не витязь, конечно, но...

– Какой уж там витязь – гусь!

– Не надо так!– строго велела мать.– Разговорился! Малой еще – так разговаривать. Ишь ты... Подрасти сперва, потом уж рассуждай. А то... больно языкастые нынче стали.

И опять пришел дядя Володя.

Витька увидел его раньше в окно.

– Идет!– крикнул он.

– Кто?

– Ну, кто?.. Хрустальный!

– Витька!– сердито сказала мать.– Ну-ка, отойди оттуда, не торчи.

Витька отошел от окна.

– Играть, что ли?

– Играй. Какую-нибудь... поновей.

– Какую? Может, марш?

– Да зачем же марш-то? Генерал, что ли, идет? Вот, какую-то недавно учил...

– «Венок Дуная»? Мы его еще не одолели. Давай «Смешное сердце»?

– Играй. Она грустная?

– Помоги-ка снять... Не так чтобы очень грустная, но за душу возьмет. Ручаюсь.

Мать сняла со шкафа тяжелый баян, поставила Витьке на колени.

– Там есть, например, такие слова: «Смешное сердце, не верь слепой надежде: любовь уходит...» Куда уж грустней – зареветь можно.

– Да уж...

Витька заиграл «Смешное сердце».

Вошел дядя Володя, аккуратненько отряхнул шляпу у порога и тогда только сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, Владимир Николаич,– приветливо откликнулась мать.

Витька перестал было играть, чтоб поздороваться, но увидел, что дядя Володя не смотрит на него, отвернулся и продолжал играть.

– Дождик, Владимир Николаич?

– Сеет. Пора уж ему и сеять.

Дядя Володя говорил как-то очень аккуратно, состоятельно, точно кубики складывал. Положит кубик, посмотрит – переставит. За время, пока он сюда ходил, он осмелел, вошел во вкус единоличного говорения – когда слушают.

– Пора... Сегодня у нас... что? Двадцать седьмое? Через три дня – октябрь месяц. Пойдет четвертый квартал.

– Лист облетел?– спросил Витька.

– Весь. Отдельные листочки еще трепыхаются, но... скоро и эти слетят.

Дядя Володя прошел к столу, вынул из портфеля бутылку шампанского. Поставил на стол.

– Все играешь, Витя?

– Играет!– встряла мать.– Приходит из школы и начинает – надоело уж... В ушах звенит.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю