Текст книги "Киноповести"
Автор книги: Василий Шукшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)
Киноповести
Живет такой парень
Есть на Алтае тракт – Чуйский. Красивая стремительная дорога, как след бича, стеганувшего по горам.
Много всякой всячины рассказывается, поется, выдумывается о нем. Все удалые молодцы, все головорезы былых лет, все легенды – все с Чуйского тракта.
Села, расположенные вдоль тракта, издавна поставляли ему сперва ямщиков, затем шоферов. Он (тракт) манит к себе, соблазняет молодые души опасным ремеслом, сказками, дивной красотой. Стоит разок проехать от Бийска до Ини хотя бы, заглянуть вниз с перевала Чике-таман (Чик-атаман, как зовут его шоферы) – и жутковато станет, и снова потянет превозмочь страх и увидеть утреннюю нагую красоту гор, почувствовать кожей целебную прохладу поднебесной выси...
И еще есть река на Алтае – Катунь. Злая, белая от злости, прыгает по камням, бьет в их холодную грудь крутой яростной волной, ревет – рвется из гор. А то вдруг присмиреет в долине – тихо, слышно, как утка в затоне пьет за островом. Отдыхает река. Чистая, светлая – каждую песчинку на дне видно, каждый камешек. И тоже стоит только разок посидеть на берегу, когда солнце всходит... Красиво, очень красиво! Не расскажешь словами.
И вот несутся они в горах рядом – река и тракт. Когда глядишь на них, думается почему-то, что это брат и сестра, или что это – влюбленные, или что это, наоборот, ненавидящие друг друга Он и Она, но за какие-то грехи тяжкие заколдованы злой силой быть вечно вместе... Хочется очеловечить и дорогу и реку. Местные поэты так и делают. Но нельзя превозмочь красоту земную словами.
Много, очень много машин на тракте. День и ночь гудят они, воют на перевалах, осторожно огибают бомы (крутые опасные повороты над кручей). И сидят за штурвалами чумазые внимательные парни. Час едут, два едут, пять часов едут... Устают смертельно. В сон вдруг поклонит. Тут уж лучше остановиться и поспать часок-пол-тора, чтоб беды не наделать. Один другому может так рассказывать:
– Еду, говорит, и так спать захотел – сил нет. И заснул. И заснул-то, наверно, на две секунды. И вижу сон: будто одним колесом повис над обрывом. Дал тормоз. Проснулся, смотрю – правда, одним колесом повис. Сперва не испугался, а вечером, дома, жутко стало...
А зимой, бывает, заметет Симинский перевал – по шесть, по восемь часов бьются на семи километрах, прокладывают путь себе и тем, кто следом поедет. Пять метров разгребают лопатами снег, пять – едут, снова пять – разгребают, пять – едут... В одних рубахах пластаются, матерят долю шоферскую, и красота вокруг не красота. Одно спасение – хороший мотор. И любят же они свои моторы, как души свои не любят. Во всяком случае, разговоров, хвастовства и раздумий у них больше о моторе, чем о душе.
Я же, как сумею, хочу рассказать, какие у них хорошие, надежные души.
Такой суровый и такой рабочий тракт не мог не продиктовать людям свои законы. Законы эти просты:
Помоги товарищу в беде.
Не ловчи за счет другого.
Не трепись – делай.
Помяни добрым словом хорошего человека.
Немного. Но они неумолимы. И они-то определяют характеры людей. И они определяют отношения между ними. И я выбирал героя по этому признаку. Прежде всего. И главным образом.
В хороший осенний день шли порожняком по Чуйскому тракту две машины «ГАЗ-51». Одну вел молодой парень, другую – пожилой, угрюмый с виду человек с маленькими, неожиданно добрыми глазами.
Парень задумчиво, с привычным прищуром смотрит вперед – это Пашка Колокольников. Пожилого зовут Кондрат Степанович.
На тракте в сторонке стоит «козлик». Под «козликом» – шофер, а рядом – молодой еще, в полувоенном костюме, председатель колхоза Прохоров Иван Егорович.
Надежды, что «козлик» побежит, нет. Прохоров «голоснул» одной машине, она пролетела мимо. Другая притормозила. Шофер откинул дверцу – это Пашка.
– До Баклани подбрось.
– Ты один?
– Один.
– Садись.
Прохоров крикнул своему шоферу:
– Прислать, что ль, кого-нибудь?!
Шофер вылез из-под «козлика».
– Пришли Семена с тросом!
Пашка с Прохоровым поехали.
...Летит под колеса горбатый тракт. Мелькают березки, мелькают столбики...
– Ты куда едешь?– поинтересовался Прохоров.
– В командировку.
– В колхоз, что ли?
– Мгм. Помочь мужичкам надо.
– А куда?
– Деревня Листвянка.
Прохоров внимательно посмотрел на Пашку,– видно, в начальственной его голове зародилась какая-то «мысля».
..Летит машина по тракту. Блестит, сверкает глубинной чистотой Катунь.
...Прохоров и Пашка продолжают разговор.
– Тебя как зовут-то?– как бы между прочим спрашивает Прохоров.
– Меня-то?– охотно отвечает Пашка.– Павел Егорыч.
– Тезки с тобой,– идет дальше Прохоров.– Я по батьке тоже Егорыч. А фамилия моя – Прохоров.
– Очень приятно,– говорит Пашка любезно.– А я – Колокольников.
– Тоже приятно.
Машина остановилась – перед ними целая очередь из бензовозов и лесовозов. Пашка вылез из кабины.
– Что там?– спросил Прохоров.
– Завал. Счас рвать будут.
Прохоров тоже вылез. Пошел за Пашкой.
– Поехали ко мне, Егорыч?– неожиданно предложил он.
– То есть как?
– Так. Я в Листвянке знаю председателя и договорюсь с ним насчет тебя. Я – тоже председатель. Листвянка – это вообще-то дыра дырой. А у нас деревня...
– Что-то не понимаю. У меня же в командировке точно сказано...
– Да какая тебе разница! Я тебе дам документ, что ты отработал у меня – все честь по чести. А мы с тем председателем договоримся. За ним как раз должок имеется. Что, так не делают, что ли? Сколько угодно.
– Я же не один.
– А кто еще?
– А он...– Пашка показал на Кондрата, который прошел мимо них.– Старший мой.
– А ты поговори с ним. Пусть он – в Листвянку, а ты – ко мне. Я прямо замучился без хороших шоферов. А? Я же не так просто, я заработать дам. А?
– Не знаю... Надо поговорить.
– Поговори. На меня шофера никогда не обижались. Мне сейчас надо срочно лес перебросить, а своих машин не хватает – хоть Лазаря пой.
– Ладно,– сказал Пашка.
Так попал Павел Егорыч в Баклань. Вечером, после работы, уписывал у Прохорова жирную лапшу с гусятиной и беседовал с его женой.
– Жена должна чувствовать,– утверждал Пашка.
– Правильно, Егорыч,– поддакивал Прохоров, стаскивая с ноги тесный сапог.– Что это за жена, понимаешь, которая не чувствует?
– Если я прихожу домой,– продолжал Пашка,– так? усталый, грязный, меня первым делом должна встречать энергичная жена. Я ей, например: «Привет, Маруся!» Она мне весело: «Здорово, Павлик! Ты устал?»
– А если она сама, бедная, намотается за день, то откуда же у нее веселье возьмется?– замечала хозяйка.
– Все равно. А если она грустная, кислая, я ей говорю: «Пирамидон!» – и меня потянет к другим. Верно, Егорыч?
– Абсолютно!– поддакивал Прохоров.
Хозяйка притворно сердилась и называла всех мужиков «охальниками».
В клубе Пашка появился в тот же вечер. Сдержанно веселый, яркий, в белой рубахе с распахнутым воротом, в хромовых сапогах-вытяжках, в военной новенькой фуражке, из-под козырька которой вился чуб.
– Как здесь население... ничего?– поинтересовался он у одного парня, а сам стрелял глазами по сторонам, проверяя, какое произвел впечатление на «местное население».
– Ничего,– неохотно ответил парень.
– А ты, например, чего такой кислый?
– А ты кто такой, чтобы допрос устраивать?– обиделся парень.
Пашка миролюбиво оскалился.
– Я ваш новый прокурор. Порядки приехал наводить.
– Смотри, как бы тебе самому не навели здесь.
– Не наведут.– Пашка подмигнул парню и продолжал рассматривать девушек и ребят.
Его тоже рассматривали.
Пашка такие моменты любил. Неведомое, незнакомое всегда волновало его.
Танец кончился. Пары расходились по местам.
– Что это за дивчина?– спросил Пашка у того же парня: он увидел Настю Платонову, местную красавицу.
Парень не пожелал больше с ним разговаривать, отвернулся.
Заиграли фокстрот.
Пашка прошел через весь зал к Насте, слегка поклонился и громко сказал:
– Предлагаю на тур фокса.
Все подивились изысканности Пашки – на него уже смотрели с нескрываемым веселым интересом.
Настя спокойно поднялась, положила тяжелую руку на сухое Пашкино плечо. Пашка, не мигая, ласково уставился на девушку. Тонкие ноздри его острого носа трепетно вздрагивали.
Настя была несколько тяжела в движениях. Зато Пашка с ходу начал выделывать такого черта, что некоторые даже перестали танцевать – смотрели на него. Пашка выпендривался, как только мог. Он то приотпускал от себя Настю, то рывком приближал к себе – и кружился, кружился...
Настя весело спросила:
– Откуда ты такой?
– Из Москвы,– небрежно бросил Пашка.
– Все у вас там такие?
– Какие?
– Такие... воображалы.
– Ваша серость меня удивляет,– сказал Пашка, вонзая многозначительный ласковый взгляд в колодезную глубину темных глаз Насти.
Настя тихо засмеялась.
Пашка сказал:
– Вы мне нравитесь. Я такой идеал давно искал.
– Быстрый ты.– Настя в упор смотрела на Пашку.
– Я на полном серьезе!
– Ну и что?
– Я вас провожаю сегодня до хаты? Если у вас, конечно, нет какого-нибудь хахаля. Договорились? Мм?
Настя усмехнулась, качнула отрицательно головой.
Фокстрот окончился.
Пашка проводил девушку до места, опять изящно поклонился и вышел покурить с парнями в фойе.
Парни косились на него.
– Что, братцы, носы повесили?– спросил Пашка.
– Тебе не кажется, что ты здесь развел слишком бурную деятельность?– спросил тот самый парень, с которым Пашка беседовал до танца.
– Нет, не кажется.
– А мне кажется.
– Перекрестись, если кажется.
Парень нехорошо прищурился.
– Выйдем на пару минут... потолкуем.
Пашка улыбнулся.
– Не могу.
– Почему?
– Накостыляете ни за что... А вообще-то, чего вы на меня надулись? Я, кажется, никому на мозоль не наступал.
Парни не ожидали такого поворота. Им понравилась Пашкина прямота. Понемногу разговорились.
Пока разговаривали, заиграли танго, и Настю пригласил другой парень. Пашка с остервенением растоптал окурок... И тут ему рассказали, что у Насти есть жених, инженер из Москвы, и что у них дело идет к свадьбе. Пашка внимательно следил за Настей и, казалось, не слушал, что ему говорят. Потом сдвинул фуражку на затылок и прищурился.
– Посмотрим, кто кого сфотографирует,– сказал он и поправил фуражку.– Я этих интеллигентов одной левой делаю.
Танго кончилось.
Пашка подошел к Насте.
– Вы мне не ответили на один вопрос.
– На какой вопрос?
– Я вас провожаю сегодня до хаты?
– Я одна пойду. Спасибо.
Пашка сел рядом с девушкой. Круглые глаза его стали серьезны. Длинные тонкие пальцы незаметно дрожали.
– Поговорим, как жельтмены...
– Боже мой,– вздохнула Настя и, поднявшись, направилась в другой конец зала.
Пашка смотрел ей вслед... Слышал, как вокруг него посмеивались. Но не испытывал никакого стыда. Только стало горячо под ложечкой. Горячо и больно. Он встал и вышел из клуба.
На следующий день к вечеру Пашка нарядился пуще прежнего. Попросил у Прохорова вышитую рубаху, надел свои диагоналевые галифе, бостоновый пиджак – и появился такой в сельской библиотеке (Настя работала библиотекарем).
– Здравствуйте!– солидно сказал он, входя в просторную избу, служившую и библиотекой и читальней.
Настя улыбнулась ему, как старому знакомому.
У стола сидел молодой человек интеллигентного вида, листал «Огонек».
Пашка начал спокойно рассматривать книги, на Настю – ноль внимания. Он сообразил, что парень с «Огоньком» и есть тот самый инженер, жених.
– Хочешь почитать что-нибудь?– спросила Настя, несколько удивленная поведением Пашки.
– Да, надо, знаете...
– Что хотите?– Настя тоже невольно перешла на «вы».
– «Капитал» Карл Маркса. Я там одну главу не дочитал.
Парень оторвался от «Огонька», взглянул на Пашку.
Настя едва не прыснула, но, увидев строгие Пашкины глаза, сдержалась.
– Ваша фамилия?
– Колокольников Павел Егорыч. Год рождения 1937, водитель-механик второго класса. Холост.
Пока Настя записывала все это, Пашка незаметно искоса разглядывал ее. Потом посмотрел на парня... Тот наблюдал за ним. Встретились взглядами. Пашка подмигнул.
– Кроссвордиками занимаемся?
– Да...
– Между прочим, Гена, он тоже из Москвы,– объявила Настя.
– Ну,– Гена искренне обрадовался.– Вы давно оттуда? Расскажите, что там нового.
Пашка излишне долго расписывался в абонементе, потом критически рассматривал том «Капитала», молчал.
– Спасибо,– наконец сказал он Насте. Потом подошел к парню, протянул руку: – Павел Егорыч Колокольников.
– Гена. Очень рад. Как Москва-то?
– Москва-то?– переспросил Пашка, придвигая к себе несколько журналов.– Шумит Москва, шумит...– И сразу, не давая инженеру опомниться, затараторил.– Люблю смешные журналы. Особенно про алкоголиков. Так разрисуют подчас...
– Да, смешно бывает. А вы давно из Москвы?
– Из Москвы-то?– Пашка перевернул страничку журнала.– Я там не бывал сроду. Девушка меня с кем-то спутала.
– Вы же мне вчера в клубе сами говорили!– изумилась Настя.
Пашка глянул на нее, улыбнулся.
– Что-то не помню.
Настя посмотрела на Гену, Гена – на Пашку.
Пашка разглядывал картинки.
– Странно,– сказала Настя.– Значит, мне приснилось.
– Бывает,– согласился Пашка, продолжая рассматривать журнал.– Вот, пожалуйста,– красавец,– сказал он, подавая журнал Гене.– Кошмар!
Гена взглянул на карикатуру, улыбнулся.
– Вы надолго к нам?
– Так точно.– Пашка посмотрел на Настю, та улыбнулась, глядя на него. Пашка отметил это.– Сыграем в шашки?– предложил он инженеру.
– В шашки?– удивился инженер.– Может, в шахматы?
– В шахматы скучно,– сказал Пашка (он не умел в шахматы).– Думать надо. А в шашечки – раз-два и пирамидон.
– Можно в шашки,– согласился Гена.
Настя вышла из-за перегородки и подсела к ним.
– За фук берем?– спросил Пашка.
– Как это?– не понял Гена.
– А это когда игрок прозевает бить, берут штрафную шашку,– пояснила Настя.
– А-а... Можно брать. Берем.
Пашка быстренько расставил шашки. Взял две, спрятал в кулаки за спиной.
– В какой?
– В левой.
– Ваша не пляшет.– Белыми играл Пашка.
– Сделаем так,– начал он игру, устраиваясь удобнее на стуле; выражение его лица было довольное и хитрое.– Здесь курить, конечно, нельзя?– спросил он Настю.
– Нет, конечно.
– Нельзя, так нельзя...– Пашка пошел второй шашкой.– Сделаем некоторый пирамидон, как говорят французы.
Инженер играл слабо, это было видно сразу. Настя стала ему подсказывать. Он возражал:
– Погоди! Ну так же нельзя, слушай... зачем же подсказывать?
– Ты же неверно ходишь.
– Ну и что? Играю-то я.
– Учиться надо.
Пашка улыбнулся. Он ходил уверенно, быстро и с толком.
– Вон той, Гена, крайней,– снова не выдержала Настя.
– Нет, я не могу так!– закипятился Гена.– Я сам только что хотел этой, а теперь не пойду принципиально.
– А чего ты волнуешься! Вот чудак!
– Как же мне не волноваться?
– Волноваться вредно,– вмешался в спор Пашка и подмигнул Насте. Та покраснела и засмеялась.
– Ну и проиграешь сейчас. Принципиально.
– Нет, зачем?– снисходительно сказал Пашка.– Тут еще полно шансов меня сфотографировать... Между прочим, у меня дамка. Прошу ходить.
– Теперь проиграл,– с досадой сказала Настя.
– Занимайся сбоим делом!– обиделся Гена по-настоящему.– Нельзя же так, в самом деле. Отойди!
– А еще инженер.– Настя встала.
– Это уже... не остроумно. При чем тут «инженер»?
– «Боюсь ему понравиться-а...».– запела Настя и ушла в глубь библиотеки.
– Женский пол,– снисходительно заметил Пашка.
Инженер смешал шашки, сказал чуть охрипшим голосом:
– Я проиграл.
– Выйдем покурим?– предложил Пашка.
– Пойдем.
На крыльце, закуривая, инженер пожаловался:
– Не понимаю, что за натура? Во все обязательно вмешается.
– Ничего,– сказал Пашка.– Пройдет... Давно здесь?
– Что?
– Давно здесь живешь?
– Живу-то? Второй месяц.
– Жениться хочешь?
Инженер с удивлением глянул на Пашку. Пашкин взгляд был прям и серьезен.
– На ней? Да. А что?
– Правильно. Хорошая девушка. Она любит тебя?
Инженер вконец растерялся.
– Любит?.. По-моему, да.
Пашка курил и сосредоточенно рассматривал сигарету. Инженер хмыкнул и спросил:
– Ты «Капитал» действительно читаешь?
– Нет, конечно.– Тут Пашка увидел на улице автобус – «Моды в село».– Пойдем посмотрим,– предложил он.
– А что там?– спросил Гена.
– Костюмы показывают.
– «Дом моделей»?– с удивлением прочитал Гена.
– Сходим вечерком, посмотрим?– Пашка повернулся к Гене.– Музыка играет...
– Здравствуйте, дорогие друзья!– сказала приветливая женщина.– Мы показываем вам моды осенне-зимнего сезона. Обратите внимание на удобство, простоту и красоту наших моделей. Мы показываем вам не только выходную одежду, но и рабочую... Машенька, пожалуйста!
Музыканты, стоявшие в глубине клубной сцены, заиграли что-то очень трогательное. На сцену вышла миленькая девушка в платьице с передничком и стала плавно ходить туда-сюда.
– Это – Маша-птичница! – пояснила приветливая женщина.– Маша не только птичница, она учится заочно в сельскохозяйственном техникуме.
Маша-птичница улыбнулась в зал.
– На переднике, с правой стороны, предусмотрен карман, куда Маша кладет книжку.
Маша вынула из кармана книжку и показала, как это удобно.
– Читать ее Маша может тогда, когда кормит своих маленьких пушистых друзей. Маленькие пушистые друзья очень любят Машу и, едва завидев ее в этом простом красивом платьице, толпой бегут к ней навстречу. Им нисколько не мешает, что Маша читает книжку, когда они клюют свои зернышки.
Настя, Гена и Пашка сидят в зале. Пашку меньше всего интересует Маша-птичница и ее маленькие пушистые друзья. Его интересует Настя. Он осторожненько взял ее за руку. Настя силой отняла руку, чуть наклонилась к Пашке и негромко сказала:
– Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.
Пашка отодвинулся от нее.
– А вот костюм для полевых работ!– возвестила стареющая женщина.
На сцену, под музыку (музыка уже другая – быстрая, игривая), вышла другая девушка – в брюках, в сапожках и в курточке. Вся она сильно смахивает на девицу с улицы Горького.
– Это – Наташа,– стала пояснять женщина.– Наташа – ударник коммунистического труда, член полеводческой бригады. Я говорю условно, товарищи, вы меня, конечно, понимаете.– Женщина обаятельно улыбнулась.– Здесь традиционную фуфайку заменяет удобная современная куртка,– продолжает она рассказывать.– Подул холодный осенний ветер...
Наташа увлеклась ходьбой под музыку – не среагировала на последние слова.
– Наташа!– Женщина строго и вместе с тем ласково посмотрела на девушку.– Подул ветер!
Наташа подняла воротник.
– Подул холодный осенний ветер – у куртки имеется глухой воротник.
Музыканты играют, притопывают ногами. Особенно старается ударник.
– Наташа передовая не только в труде, но и в быту. Поэтому все на ней опрятно и красиво.
Наташа улыбнулась в зал, как будто несколько извиняясь за то, что она такая передовая в быту.
– Спасибо, Наташенька.
Наташа ушла со сцены и стала переодеваться в очередное, вечернее платье. А женщина стала рассказывать, как надо красиво одеваться, чтобы не было крикливо и в то же время модно. Упрекнула «некоторых молодых людей», которые любят одеваться крикливо (ей очень нравилось это слово – «крикливо»).
...Пашка склонился к Насте и сказал:
– Я уже вторые сутки страдаю – так?– а вы мне – ни бэ, ни мэ, ни кукареку.
Настя повернулась к Гене.
– Ген, дай я на твое место сяду.
Пашка засуетился громко.
– Загораживают, да?– спросил он Настю и постучал пальцем по голове впереди сидящего товарища.– Эй, товарищ! Убери свою голову.
Товарищ «убрал» голову.
Настя осталась сидеть на месте.
– ...Вот – вечернее строгое платье простых линий. Оно дополнено шарфом на белой подкладке. Как видите, красиво, просто и ничего лишнего. Каждой девушке приятно будет пойти в таком платье в театр, на банкет, на танцы... В этом сезоне очень модно сочетание цветов черного с белым.
Пашка потянул к себе кофту, которая была у Насти на руке, как бы желая проверить, в каком отношении здесь цвета черный и белый...
– Гена, сядь на мое место,– попросила Настя. Гена с готовностью сел на место Насти. Пашка заскучал.
А на сцене в это время демонстрировался «костюм для пляжа из трех деталей».
– Платье-халат. Спереди на кнопках.
Кто-то из зрителей громко хохотнул. На него зашикали.
– Очень удобно, не правда ли?– спросила женщина.
...Пашка встал и пошел из клуба.
Опять сорвалось.
Дома он не раздеваясь прилег на кровать.
– Ты чего такой грустный?– спросил Прохоров.
– Да так...– отозвался Пашка. Полежал несколько минут и вдруг спросил: – Интересно, сейчас женщин воруют или нет?
– Как это?– не понял Прохоров.
– Ну, как раньше... Раньше ведь воровали.
– А-а... Черт его знает. А зачем их воровать-то? Они и так, по-моему, рады, без воровства.
– Это, конечно. Я так просто,– согласился Пашка. Еще немного помолчал.– И статьи, конечно, за это никакой нет?
– Наверно. Я не знаю.
Пашка поднялся с кровати, заходил по комнате. О чем-то сосредоточенно думал.
А в это время в ночной библиотеке ссорились Настя с Геной.
– Генка, это же так все смешно,– пыталась урезонить Настя жениха.
– А мне не смешно,– упорствовал тот.– Мне больно. За тебя больно...
– Неужели ты серьезно думаешь, что...
– Думаю! Потому что – вижу! Если ты можешь с первым встречным...
– Перестань!– оборвала его Настя.
– А почему «перестань»? Если ты можешь...
– Перестань!!– опять властно сказала Настя.
Стоит Пашка у окна, о чем-то крепко думает. И вдруг сорвался с места и пошел вон из комнаты, пропел свое любимое:
«И за борт ее бросает
В набежа-авшую волну...»
Хлопнула дверь.
Гена тоже сорвался с места и без слов пошел вон из библиотеки.
Хлопнула дверь.
Настя осталась одна.
Горько ей.
Была сырая темная ночь. Недавно прошел хороший дождь, отовсюду капало. Лаяли собаки. Тарахтел движок.
Во дворе РТС его окликнули.
– Свои,– сказал Пашка.
– Кто – свои?
– Колокольников.
– Командировочный, что ль?
– Да.
В круг света вышел дедун – сторож в тулупе, с берданкой.
– Ехать, что ль?
– Ехать.
– Закурить имеется?
– Есть.
Закурили.
– Дождь, однако, ишо будет,– сказал дед и зевнул.– Спать клонит в дождь.
– А ты спи,– посоветовал Пашка.
– Нельзя. Я тут давеча соснул было, да знаешь...
Пашка прервал словоохотливого старика:
– Ладно, батя, я тороплюсь.
– Давай, давай.– Старик опять зевнул.
Пашка завел машину и выехал со двора.
На улицах в деревне никого не было. Даже парочки куда-то попрятались. Пашка ехал на малой скорости. У Настиного дома остановился. Вылез из кабины. Мотор не заглушил.
– Так,– негромко сказал он и потер ладонью грудь: волновался.
Света в доме не было. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь голые деревья слабо мерцающие темные окна горницы. Там, за этими окнами,– Настя. Сердце Пашки громко колотилось.
Он кашлянул, осторожно потряс забор – во дворе молчание. Тишина. Каплет с крыши.
Пашка тихонько перелез через низенький забор и пошел к окнам. Слышал только приглушенное ворчание своей верной машины, свои шаги и громкую капель.
Около самых окон под его ногой громко треснул сучок. Пашка замер. Тишина. Каплет. Пашка сделал последние два шага и стал в простенке. Перевел дух.
Он вынул фонарик. Желтое пятно света поползло по стенам горницы, вырывая из тьмы отдельные предметы: печку-голландку, дверь, кровать... Пятно дрогнуло и замерло. На кровати кто-то зашевелился, поднял голову – Настя. Не испугалась. Легко вскочила и подошла к окну. Пашка выключил фонарик.
Настя откинула крючки и раскрыла раму.
Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.
– Ты что?– спросила она негромко.
«Неужели узнала?» – подумал Пашка. Он хотел, чтобы его принимали пока за другого. Он молчал.
Настя отошла от окна. Пашка снова включил фонарик. Настя направилась к двери, прикрыла ее плотнее и вернулась к окну. Пашка выключил фонарь.
Настя склонилась над подоконником... Он отстранил ее и полез в горницу.
– Додумался?– сказала Настя потеплевшим голосом.– Ноги-то хоть вытри, Геннадий Николаевич.
Пашка продолжал молчать. Сразу обнял ее, теплую, мягкую... Так сдавил, что у ней лопнула на рубашке тесемка.
– Ох,– глубоко вздохнула Настя.– Что же ты делаешь? Шальной...
Пашка начал ее целовать... Настя вдруг вырвалась из его объятий, отскочила, судорожно зашарила рукой по стене, отыскивая выключатель.
«Все. Конец». Пашка приготовился к худшему: сейчас она закричит, прибежит ее отец и будет его «фотографировать». На всякий случай отошел к окну. Вспыхнул свет... Настя настолько была поражена, что поначалу не сообразила, что стоит перед посторонним человеком в нижнем белье.
Пашка ласково улыбнулся ей.
– Испугалась?
Настя схватила со стула юбку, надела ее, подошла к Пашке...
– Здравствуйте, Павел Егорыч.
Пашка «культурно» поклонился. И тотчас ощутил на левой щеке сухую звонкую пощечину. Он ласково посмотрел на Настю.
– Ну зачем же так, Настя?
А Гена ходит, мучается по комнате.
«Неужели все это серьезно?» – думает он. Постоял у окна, подошел к столу, постоял... Взял журнал, прилег на диван.
И тут вошел Пашка.
– Переживаешь?– спросил он.
Гена вскочил с дивана.
– Я не понимаю, слушай...– начал он строго.
– Поймешь,– прервал его Пашка.– Любишь Настю?
– Что тебе нужно?!– взорвался Гена.
– Любишь,– продолжал Пашка.– Иди – она в машине сидит.
– Где сидит?
– В машине! На улице.
Гена взял фонарик и пошел на улицу.
– А ко мне зря приревновал,– грустно вслед ему сказал Пашка.– Мне с хорошими бабами не везет.
Настя сидела в кабине Пашкиной машины.
Гена постоял рядом, помолчал... Сел тоже в кабину. Молчат. Чем нелепее ссора, тем труднее бывает примириться – так повелось у влюбленных.
А Пашка пошел на Катунь – пожаловаться родной реке, что не везет ему с идеалом, никак не везет.
Шумит, кипит в камнях река... Слушает Пашку, понимает и несется дальше, и уносит Пашкину тоску далеко-далеко. Жить все равно надо, даже если очень обидно.
Утро ударило звонкое, синее. Земля умылась ночным дождиком, дышала всей грудью.
Едет Пашка. Устал за ночь.
У одной небольшой деревни подсадил хорошенькую круглолицую молодую женщину.
Некоторое время ехали молча.
Женщина поглядывала по сторонам.
Пашка глянул на нее пару раз и спросил:
– По-французски не говорите?
– Нет, а что?
– Так, поболтали бы...– Пашка закурил.
– А вы что, говорите по-французски?
– Манжерокинг!
– Что это?
– Значит, говорю.
Женщина смотрела на него широко открытыми глазами.
– Как будет по-французски женщина?
Пашка снисходительно улыбнулся.
– Это – смотря какая женщина. Есть – женщина, а есть – элементарная баба.
Женщина засмеялась.
– Не знаете вы французский.
– Я?
– Да, вы.
– Вы думаете, что вы говорите?
Бежит машина. Блестит Катунь под нежарким осенним солнышком.
– ...А почему, как вы думаете?– продолжается разговор в кабине.
– Скучно у нас,– отвечает Пашка.
– Ну а кто виноват, как вы думаете?
– Где?
– Что скучно-то. Кто виноват?
– Начальство, конечно.
Женщина заметно заволновалась.
– Да при чем же здесь начальство-то? Ведь мы сами иногда не умеем сделать свою жизнь интересной. Причем с мелочей начиная. Я уж не говорю о большем. Вы зайдите в квартиру к молодой женщине, посмотрите! ... Боже, чего там только нет! Думочки разные, подушечки, слоники дурацкие...
Пашкиному взору представилась эта картина: думочки, сумочки, вышивки, слоники... Катя Лизунова вспомнилась (знакомая его).
– ...Кошечки, кисочки,– продолжает женщина.– Это же пошлость, элементарная пошлость. Неужели это трудно понять? Ведь это же в наших руках – сделать жизнь интересной.
– Нет, если, допустим, хорошо вышито, то... почему? Бывает, вышивать не умеют, это действительно,– вставил Пашка.
– Да все равно, все равно!..– загорячилась женщина.– Поймите вы это, ради бога! Неужели трудно поставить какую-нибудь тахту вместо купеческой кровати, повесить на стенку три-четыре хорошие репродукции, на стол – какую-нибудь современную вазу...
Пашке опять представилась комната знакомой ему Катьки Лизуновой. Волшебством кинематографа высокая Катькина кровать сменяется низкой тахтой, срываются со стен вышивки и заменяются репродукциями картин больших мастеров, исчезают слоники...
– Поставить книжный шкаф, на стол бросить несколько журналов, торшер поставить,– продолжает женщина.
...А в комнате Катьки Лизуновой (по команде женщины, под ее голос) продолжают происходить чудесные преобразования...
И вот – кончилось преобразование. (Смолк голос женщины.)
И сидит в комнате не то Катька, не то совсем другая женщина, скорей всего француженка какая-то, но похожая на Катьку. Читает.
И входит в комнату сам Пашка – в цилиндре, в черном фраке, с сигарой и с тросточкой. Раскланялся с Катькой, снял цилиндр, уселся в кресло. И начали они с Катькой шпарить по-французски. Да так это у них все ловко получается! Пашка ей с улыбкой – слово, она ему – два, он ей – слово, она ему – два. Да все с прононсом, все в нос.
– Неужели все это трудно сделать?– спрашивает женщина Пашку.– Ведь я уверена, что денег для такой обстановки потребуется не больше.
Пашка с интересом посмотрел на женщину. Она ему явно нравится.
– Можно, наверно.
– Можно!.. Все можно. Сами виноваты. Это же в наших возможностях.
А над русской землей встает огромное солнце. Парит пашня. Дымят далекие костры. Стелется туман.
Едут Пашка с женщиной.
Пашка заметил, что женщина что-то уж очень нетерпеливо стала посматривать вперед. Спросила:
– А долго нам еще ехать?
– Еще километров тридцать с гаком. Да гак – километров десять.
– Сколько?– Женщина затосковала.
Пашка понял: приспичило. Выбрал место, где тракт ближе всего подходит к Катуни, остановил машину.
– Ну-ка, милая, возьми ведерко да сходи за водой. А я пока мотор посмотрю.
– С удовольствием!– воскликнула женщина, взяла ведро и побежала через кустарник вниз, к реке. Пашка внимательно посмотрел ей вслед.
Муж действительно ждал жену на тракте. Длинный, опрятный, с узким остроносым лицом. Очень обрадовался. Растерялся: не знал – то ли целовать жену, то ли снимать чемоданы с кузова. Запрыгнул в кузов.
Женщина полезла в сумочку за деньгами.
– Сколько вам?
– Нисколько. Иди к мужу-то... поцелуйтесь хоть – я отвернусь.– Пашка улыбнулся.
Женщина засмеялась.
– Нет, правда, сколько?
– Да нисколько!– заорал Пашка.– Кошмар с этими... культурными. Другая давно бы уж поняла.
Женщина пошла к мужу.
Тот стал ей подавать чемоданы. Негромко стал выговаривать:
– Почему все-таки одна приехала? Я же писал: не садись одна с шофером. Писал?
– А что тут особенного?– тоже негромко возразила женщина.– Он хороший парень.
– Откуда ты знаешь, хороший он или плохой? Что у него, на лбу написано? Хороший... Ты еще не знаешь их. Они тут не посмотрят...
Пашка слышал этот разговор. Злая, мстительная сила вытолкнула его из кабины.
– Ну-ка, плати за то, что я вез твою жену. Быстро!
– А она что, не заплатила? Ты разве не заплатила?– Муж растерялся: глаза у Пашки были как у рассвирепевшей кошки.
– Он не взял...– женщина тоже растерялась.
Пашка не смотрел на нее.
– Плати!– рявкнул он.
Муж поспешно сунулся в карман... Но тут же спохватился.
