Текст книги "Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)"

Автор книги: Василий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)

САЛТЫЧИХА

Вот она зашаталась и стала.

Тут погонщик полено схватил

(Показалось кнута ему мало)

И уж бил ее, бил ее, бил!

Н.А.Некрасов

Вы скажете, что это не развлечение, а бойня...

Барон фон Вимфен. Мемуары

Дарья, третья дочь захудалого дворянчика Николая Иванова, удачно вышла замуж за ротмистра лейб-гвардии конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова и овдовела в 26 лет, оставшись самовластной владелицей подмосковных усадеб с тысячами крепостных, из которых она предпочитала село Троицкое. Случилось сие в 1756 году. Дарья Николаевна не стала искать иной, более удачной партии – ей и так не было скучно. Она нашла себе развлечение. Ей нравилось, когда девки мыли в ее доме полы.

...В тот раз полы мыла молодка Ларионова. Известно, шваброю пол путем не вымоешь; девке пришлось стать на четвереньки. Дарья глядела-глядела на сие зрелище, и чувствовала – внутри разрастается что-то мучительное, жаркое, требовавшее немедленного действия. Молодка один лишь раз испуганно оглянулась на хозяйку, и продолжала уторопленно елозить тряпкой по полу, и эта торопливость уж вовсе была оскорбительна. Дарья изо всех сил, движением и рук и корпуса толкнула ее. Руки у Ларионовой подломились, и она лицом ударилась о свежевымытый пол, но тут же как кошка перекатилась через спину и забилась в угол, закрываясь руками, из которых даже тряпку не выпустила. На ее лице застыл ужас, а с рассеченной брови сбегали капельки алой крови: кап-кап-кап... Это выражение ужаса на круглом румяном лице было вовсе нестерпимо, и Дарья Николаевна, схватив легкий венский стул – ничего подходящего более под рукой не было, – с размаху опустила его на отшатнувшуюся русую головку. И еще! И еще! Когда дыхание ее стало тяжелеть от усталости, она крикнула свою девку, Аксютку Степанову.

– Под окна ее! Да раздеть!

Под окнами Ларионову, привязанную за поднятые руки, сек конюх, – кнутом. Лютый мороз разукрасил стекло голубоватыми узорами, и они красиво оттеняли за окном розовое девичье тело, на котором одна за другой появлялись белые полосы, а потом вспухали багровым, наливались синим – становились рубцами, – или даже высачивались кровью, если кнут рассекал кожу. Впрочем, Дарья Николаевна долго выносить этого не смогла, выскочила, накинув шаль, на крыльцо, и закричала:

– Сюда ее, стерву! Пусть полы домывает!

Домывать полы обессиленная молодка оказалась не в силах, – так и распростерлась голым телом на полу, пятная его кровью. И уж тут-то Дарья Николаевна отвела над ней душу! Даже волосы на ней свечой сожгла...

...Когда тело Ларионовой перестало вздрагивать под ударами, ее вынесли во двор, на телегу. В покоях кричал-заливался давно не кормленный ее грудничок, и Аксинья, буркнув «Без молока – все равно не жилец», сунула его на телегу, под заиндевевшую уже рогожу, на остывающее тело матери...

...Открылись дела сии лишь в 1762 году, когда на совести обер-офицерши Салтыковой было уж более пятидесяти женщин (в том числе беременных) и девушек и даже двух девочек. Мужчин она не истязала, и вовсе не потому, что они числились в ревизских сказках и оформить их смерть и погребение было намного сложнее. Она просто не получала от этого удовольствия.

Вначале Екатерина решила ее устыдить, поставив в дом помещицы «на постой» честного и знающего священника. Но через четыре месяца он сбежал из Троицкого, заявив, что «сия дама погрязла в грехе» и раскаиваться отнюдь не собирается. И лишь тогда, 17 мая, на Дарью Николаевну было заведено уголовное дело. Екатерина взяла его под личный контроль.

Выяснилось, что и допрежь того были смельчаки, которым удавалось бежать из под догляда Дарьи Николаевны и добраться до Сыскного приказа... но – их отправляли обратно, под надзор помещицы. Ибо прежде страдальцев в приказ добралась сама «Салтычиха» с обильными приношениями...

Процесс закончился в 1768 году. Доказывалось 75, доказано было 38 убийств. Указом от 12 июня 1768 года Екатерина заменила «Салтычихе» смертную казнь пожизненным заточением в монастыре.

Но еще в ходе этого следствия – в 1765 году – матушка-императрица дала помещикам право самочинно ссылать крепостных за предерзостные поступки в каторгу, в Тобольскую губернию и Енисейский уезд; а чтоб помещику то накладно не было, ему эти крепостные засчитывались, как сданные в рекруты. С 1767 года же в каторгу мог быть сослан всякий крепостной, жалующийся на своего помещика...

ЮЖНАЯ ГРАНИЦА РОССИИ

Ни одна великая нация никогда не мирилась с тем, чтобы ее морские побережья и устья ее рек были от нее оторваны.

К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII века

ПОЛЬША

Ржечь Посполита (Res Publika) по Люблинской унии 1569 года объединяла королевство Польское и Великое княжество Литовское, включающие Малороссию и Белоруссию с православным населением и евреями как незначительным национальным меньшинством.

В 1733 году, когда умер король Август II, Россия штыками утвердила на польском престоле Августа III. Спасибо фельдмаршалу Миниху и Артемию Петровичу Волынскому. А против этих выборов выступала партия князей Чарторыйских: они хотели видеть королем Лещиньского.

Теперь, когда умер Август III, и магнаты собрались в Варшаву, на конвокационный сейм, позиция Чарторыйских устраивала Россию. Серьезных соискателей польского престола было всего трое: клан Чарторыйских ратовал за Станислава Августа Понятовского, Радзивиллы, за которыми стояла Франция, выдвинули коронного гетмана графа Яна Климентия Браницкого, третьим кандидатом был курфюрст Саксонский, но он не был Пястом и потому устранить его для Сейма проблемы не составило. Екатерина, разумеется, желала видеть на польском престоле Стася51* Понятовского.*, своего любовника.

Русский посол Кейзерлинг решил не рисковать, и задолго до 7 августа 1764 года, когда должен был пройти элекционный сейм, русский корпус под началом князя Николая Васильевича Репнина разместился в дальних предместьях Варшавы. Разумеется, магнаты избрали Понятовского, но, безусловно, не потому, что за стенами Сейма блестели штыки русских войск, – что бы, говоря серьезно, могли они сделать? – а потому, что его поддерживала масонская «Фамилия» Чарторыйских. Репнин, масон очень высоких «градусов» внутреннего посвящения, легко сумел найти общий язык со сторонниками Понятовского. Граф Браницкий, так и не сумев взволновать Литву, бежал в свой замок в Белостоке.

Первой масонской ложей в Польше было отделение дрезденской ложи «Трех белых орлов», основанное в 1738 году, в самом начале царствования Августа III побочным братом короля, графом Рутовским. Мнишки, Потоцкие, Огиньские, Виельгорские – цвет шляхты – стали первыми ее членами.

В 1764 году в Альтенбурге состоялся съезд масонов «Строгого наблюдения», и уже в 1767 году Жан Люк де Ту де Сальвер, военный инженер из Берна, и коронный стольник Август Мошиньский создают польский «Великий Восток». Диплом на звание великого провинциального мастера королевства Польского и Великого княжества Литовского от великого мастера лондонского «Великого Востока» герцога де Бофора получил Жан де Ту. 24 июня 1770 года Мошиньский устроил в первой польской Великой ложе празднество, на котором присутствовали и король – Понятовский, и архиепископ гнезненский Подосский... Папский нунций в Варшаве Дурини был крайне возмущен и этими фактами, и реакцией на них великого канцлера Млодзевского, занимавшего пост епископа варшавского и познаньского, который

«не оказал никакого противудействия неслыханному и необычайному скандалу»,

заявив, что у него есть другие обязанности.

...Кандидатуру Понятовского на Сейме поддержал – по договоренности с Екатериной – и Фридрих II. Прусского ордена Черного Орла, статут которого предусматривал, что кавалерами его могут быть лишь царствующие особы, Понятовский был удостоен еще до избрания королем Польши...

Екатерина понимала что, взойдя на престол, Понятовский мог стать для нее недостижимым и неуправляемым. Ибо через масонов действовать на него она не могла, потеряв связи в этих кругах. А ей нужен был рычаг, которым постоянно можно было бы на него давить. И этим рычагом она решила сделать движение православных, не желающих признавать унию (в Польше их называли диссидентами). Хоть и свежа была память о восстании гайдамаков 1734 года, хоть и двадцати лет не прошло, как был убит опришек Олекса Довбуш, и еще меньше – с тех пор, как гайдамацкие отряды громили Умань, Винницу, Чигирин, другие города Правобережья, – Сейм и слышать не желал об уступках православным. Более того, закрывались украинские и белорусские школы, православные церкви, единственным официальным языком был утвержден польский, ликвидировано козачество, кроме тех «надворных» козаков, что составляли личные войска магнатов.

Белорусский православный епископ Георгий Конисский призвал Екатерину II защитить права православия, – и на коронационном сейме 1764 года князь Репнин именем русского правительства потребовал восстановления в Польше прав единоверцев, на основании древних и коренных законов Речи Посполитой.

– Сейм 1573 года утвердил сохранять мир inter dissidentes in rebus religionis52* Между несогласными в делах религии (лат.).*, – заявил он. – То же возглашалось и в присягах королевских, не только в сеймовых актах. Так что диссиденты и католики должны быть уравнены в правах.

Ноту Репнина поддержали английский, прусский, шведский, датский дворы. Это, однако, не помогло. Сейм принял мнение краковского епископа Каетана Солтыка, рьяно поддержанного Залуцким. Отказ от католицизма как государственной религии – это капитуляция перед лютеранами и масонами, это отказ от права знать истину, это отказ от спасения собственной души... Решение Сейма вызвало ропот в Польской Пруссии, Литовском княжестве... Встревожен был и Понятовский...

РУМЯНЦЕВ

Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир; если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе; если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой; так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих. А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души.

Второзаконие. 20:13-16

В гербе Екатерины была пчела. Та, что по капле, не зная усталости, от всех цветов собирает мед. Девиз был еще проще: «L'Utile»53* «Полезная» (франц.).*. И планы ее были просты: быть полезной своему народу.

Принести в Россию свет европейской мысли, идеалы человеческой свободы и равноправия. Избавить медвежьи углы этой страны от закоснелых обычаев – пусть их сквознячком сомнения и скепсиса проветрит! Открыть мыслителям мир новых религиозных идей, очищенных от многовековых заблуждений.

Кто все это будет делать?

«Нам нужны люди, люди, люди... если удастся, надо сделать так, чтобы пустыня превратилась в гудящий улей».

Пустыня Россия или нет? Монтескье пишет – мощь государства прямо соотносится с численностью его населения. Поправить мэтра нужно: население населению розь. Если население властям предержащим не покоряется, в церковь Божию не ходит, налоги не платит, то это хуже, чем пустыня. Лучше бы этого населения тогда и не было. И это не единственная ошибка мэтра. Весь его иллюзорный «Esprit des loix» двумя словами опрокинуть можно: l'esprit des loix s'est la propriйtй54* Собственность – вот дух законов (франц.). Афоризм N.Linguet (1736-1794).*...

Деньги были нужны позарез. Правительство Екатерины оказалось на краю пропасти. Казна была пуста – после расходов на Семилетнюю войну, не компенсированных никакими контрибуциями и репарациями, государственный долг достиг нескольких миллионов рублей и продолжал расти с головокружительной быстротой. Екатерина повелела генералу Чернышеву возвратить в Россию корпус, переданный Петром III под начало Фридриха II, и заключила с Пруссией союзный договор. Но нейтралитет – не победа...

Окончилась, так и не начавшись из-за смерти Петра и война с Данией. Именем великого князя Павла Екатерина уступила ей Шлезвиг-Гольштейн, получив взамен графства Ольденбург и Дельменгорст, сохранив, впрочем, для Павла Петровича титул герцога Гольштейн-Готторпского. Генерал-аншеф Петр Александрович Румянцев вернулся из Померании и подал рапорт об отставке. Однако у императрицы уже было для него готово дело. Обойдясь с ним «с тою отменностью, которую ваши отечеству заслуги и чин ваш требуют», она в конце 1764 года отдала в его управление Малороссию.

На новоиспеченного генерал-губернатора Украины и президента Малороссийской коллегии был особый расчет. Малороссия могла бы стать золотым дном, залатать многие прорехи бюджета, – но лишь в перспективе, когда вместо плохо управляемых козаков, от которых никогда не известно, чего ждать, ее заселят спокойные, серьезные, положительные хозяева: поляки, евреи, но в первую очередь – немцы.

Однако это была весьма отдаленная перспектива. Козаки по-прежнему нужны. Конечно, крымские татары не осмеливаются более угрожать Воронежу и Изюму, Харькову и Астрахани, как то было еще совсем недавно. Но именно потому и приходится терпеть в этих степях практически неуправляемую казачью вольницу. Убери их – и не только хан крымский, буджакские, кубанские татары, но и сама Оттоманская Порта припожалует на южные рубежи наши. Петр I ведь уж все было приготовил к походу: собрано было войско, тысячи судов стояли в Брянске и Воронеже, чтобы разом и Днепром и Доном спуститься к берегам черноморским. Лишь смерть императора спасла Крым.

Настало, пожалуй, время исполнить мысль Петра Великого.

«Малая Россия, Лифляндия и Финляндия суть провинции, которыя правятся конфирмованными им привилегиями, и нарушить оныя отрешением всех вдруг весьма непристойно бы было, – писала императрица в секретном наставлении генерал-прокурору князю Вяземскому.– Однако ж и называть их чужестранными и обходиться с ними на таковом же основании есть больше, нежели ошибка, а можно назвать с достоверностию, глупость. Сии провинции, также Смоленскую, надлежит легчайшими способами привести к тому, чтоб оне обрусели и перестали бы глядеть, как волки в лесу. К тому приступ весьма легкий, если разумные люди избраны будут в тех провинциях; когда же в Малороссии гетмана не будет, то должно стараться, чтоб и имя гетмана исчезло, не токмо б персона какая была произведена»...

Государыня вызвала Разумовского в Петербург, холодно приняла и посоветовала подать в отставку. Засим она дала аудиенцию графу Петру Александровичу Румянцеву.

– Петр-то Федорович фельдмаршала Миниха из Сибири возвратил, – говорила Екатерина ему. – Старец, сединами убеленный! Но пылок доселе, как юноша. Генеральный директор балтийских портов он ныне... Константинополь завоевать мне советовал, турок в Азию выгнать. Да и верно: Черное море под рукою имеем, а выгод мореплавания коммерческого лишены. Не то что на проливах – Босфоре и Дарданеллах – турок сидит, но и порты на побережье нам не дает построить. А сколь необходимо мореплавание для развития промышленности в Малороссии – не мне вам объяснять. Малороссияне везут пеньку, сало, поташ, воск, кожи за границу – только через русские порты. И им дорога длинна, и нам профиту мало: в петербургском порту-то с них положено взимать пошлины вдвое меньшие...

– Война, государыня?

– До Турции мимо Польши не добраться. А там grand succйs, pas d'argent55* Полный успех, но денег нет (франц.).*. Войну готовить надо, не торопясь, основательно. На то деньги нужны. А казна пуста. Мне с Малороссии денег надо. Ведь какой край! Исконные Киевской Руси земли! Климатом благословенный, дарами природы богатый, – и впусте прозябает. Одни казаки скачут, флажки на пиках, а что мне в них? Ведь не стадами своими они живут – грабежом одним! От них самих берегчись по крепостям надо. У нас там полки расквартированы были, так Разумовский-то, гетман, с благословения Елисаветы их вывел, ретраншементы бросил. Пока Теплов, Григорий Николаевич, все дела там ведет, у него их и примешь. Он мне memorandum подал: «О непорядках, которые происходят от злоупотребления прав и обыкновений, грамотами подтвержденных Малороссии». Уверяет, что малорусский народ издревле был народом русским; выставляет на вид, что от малорусских прав и обыкновений одне злоупотребления проистечь могут...

Да не торопись его убирать, государь мой, он тебе же поможет. Если Сенат чего не ведает – с Коллегии иностранных дел спросишь, от Меншикова через нее дела шли, четыре года только, как малороссийские дела вновь через Сенат идут, как Петром решено было. Даже дела духовные идут мимо Синода. Это тоже ломать надо...

– Меншиков там и иных дел немало сотворил... Один Батурин вспомнить, гетмана Мазепы резиденцию, как он с ним обошелся...

– Что Меншиков с Батурином сделал – в том он Богу ответ дает. Не о том речь. Казаки пусть живут. Но гетманству в Малороссии не быть! Мы Малороссийскую коллегию восстановим, а тебя назначим президентом ея. Вся эта «вольница» казачья, их восемь паланок и тридцать восемь куреней – все это закончилось. Никаких автономий! Почтовую связь налаживать надо, судопроизводство... Население переписать все надо!

– Из Глухова не сделать всего задуманного. Я сначала все своими глазами, въяве, посмотреть хочу...

– И много ль времени на ревизию сию полагаете?

– Год, государыня!

Екатерина засмеялась. Ей понравилась решительность Румянцева не дрова сразу же ломать, но обстоятельно разобраться, что и как. Другой бы на его месте пообещал быстро разобраться – и ничего бы не сделал.

– Лубенский полк до сих пор бунтуется, – продолжала Екатерина, так и не ответив ничего на «год» Румянцева, – разберись с ним, голубчик. Слободские полки, с их хозяйствами, экономиями прекратить – пусть будут регулярные гусарские полки русской армии. Прежние войсковые знамена, клейноды и печати мне как трофеи присылать будешь.

– Подобно, как скваттеры американские индейские скальпы и вампумы представляют для награждения, – ухмыльнулся Румянцев.

– Почти что, – одобрила Екатерина шутку. Да и не шутка это была – аналогия. – И еще... Там что ни вотчина, то и ландмилиция своя. Ее паны на собственный кошт содержат. Зовут их казаками, но надворными. С них можно требовать, привлекать их как вспомогательные части – auxillares aquila...

Екатерина, сказав латинскую фразу, да еще такую, где прозвучало слово «орел», сразу вспомнила своего Григория, которого называла «римлянином», и на минуту потеряла связь мыслей. Пауза затянулась, Румянцев взглянул недоуменно...

– Но эти так называемые вольные казаки! Они все земли там считают своими. Вообрази, государь мой, «ничейных земель» у них, по их словам, быть не может: пусть десятилетиями пустуют земли, а все, мол, наши! А это не так. Нужно земли вновь межевать.

– Будут ли Bills for Inclosures of Commons56* Законы об огораживании общинной земли (англ.), по поводу которых в Англии говорили: «Овцы съели людей».* изданы? – более в шутку, показав то голосом, поинтересовался Румянцев.

– В них нужды нет, батюшка мой! Губернии по новому учреждать надо. Землемеров тебе много понадобится, Петр Александрович! А на свободные земли я тебе колонистов найду. Будут сопротивляться – Сибирь велика, ее тоже заселять надо.

Румянцев понимающе усмехнулся:

– Точно так же Август II, в 1699 году, отменил все льготы, данные казачеству крулем Яном Собеским. Сеймовою конституцией казачество было уничтожено; казаки Правобережья должны были либо добровольно отдаться под власть панов, либо уходить из края. Паны получали земли и являлись межевать их с вооруженными командами... Впрочем, многие паны отдавали свои земли в аренду, а брали их большею частию иудеи...

– Я не сомневалась, что вы тщательно изучили предмет, коим должны будете заниматься, – одобрительно улыбнулась Екатерина. – И что судьбы Юрия Владимировича Долгорукого и вы и посланные вами избежать сможете...

Юрий Владимирович, один из первых комиссаров, явившихся на Дон специально для «расказачивания», был убит со всем своим отрядом 9 октября 1707 года в Шульгинском городке на Дону. Грамота Кондратия Булавина так описывает цель его прихода:

«...и стали было бороды и усы брить, также и веру христьянскую переменять... Многия станицы огнем выжгли и много старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали, и младенцев по деревьям вешали, также женску пола и девичья брали к себе для блудного помышления в постели, и часовни все со святынью выжгли...».

– После Юрия Владимировича был Василий Владимирович, брат его, – многозначительно улыбнулся Петр Александрович. – А у него в руках указ Петра.

Румянцев намекал на указ от 28 июня 1708 года, в котором Петр I подробно регламентировал уничтожение мятежных казачьих станиц:

«По Хопру сверху Пристанной по Бузулук. По Донцу сверху по Луга. По Медведице по Усть-Медведицкой, что на Дону. По Бузулуку все. По Айдару все. По Деркулу все. По Калитвам и по другим запольным речкам все...».

– Указа не будет, – мягко сказала Екатерина. И ласково улыбнулась ему:

– В Ржечи Посполитой мы Понятовского посадили. Сего мало, чтобы Польшу к рукам прибрать. Опора там у нас – диссиденты. Мы их защищаем под знаменами веротерпимости. И образец сами должны дать, чтобы упрекнуть нас не в чем было. Так что вер не трогай. Хотят они по-своему молиться – пусть. Пусть строят себе костелы, церкви, мечети, кирхи, синагоги – в этом утеснения не надо. А если горячие головы найдутся и розь религиозная пойдет, – утушать сие надобно мерами кротости. Чтобы о нас не сказали, что мы за веру гонения воздвигаем. И тебе в вину действия таковых горячих голов, понятно, вменены не будут.

Последнюю фразу она едва заметно выделила интонацией. И посмотрела: верно ли понял?

– Omnia impunem facere, hic est regnem esse?* «Все делать безнаказанно, вот что значит царствовать...» (лат.).* – с едва уловимой вопросительной интонацией произнес Румянцев. Екатерина чуть в ладоши не захлопала, с восхищением глядя на него. Какие же, право, орлы! С полуслова понимают. Делают гораздо больше, чем обещано... Ничего с ними не страшно! И Екатерина протянула унизанную перстнями руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция окончена.

– Благодарю, матушка-императрица, – Румянцев наклонился к руке, целуя перстни, ибо до пальцев за ними было не добраться.

Екатерина не вскользь упомянула колонистов: долго и тщательно, все эти годы обдумывала она, как освободит «дикое поле» от разбойников, устранит на нем угрозу татарских нашествий и заселит его своим народом. И вот эти мечты сбываются...

«Я тебе колонистов найду»,

 – сказала она Румянцеву, и это не было пустыми словами.

«Мы в состоянии вместить в свое безопасное недро целые народы и довольствовать всякими потребами, кои единаго только посильнаго труда от человеков ожидают...»,

– эти слова Ломоносова императрица помнила твердо. Она уже создала именным указом от 22 июня 1763 года, – в следующем же году по приходу к власти! – «Канцелярию Опекунств Иностранных», правительственное учреждение, целью которого, в частности, было переселение немцев-добровольцев на нижнюю Волгу, на плодородные степные земли Украины, и поручила его своему любовнику Григорию Орлову.

«Мы нуждаемся в населении. Заставьте, если возможно, кишмя кишить народ в наших пространных пустынях»,

– писала она. А кому же еще поручить самое сокровенное, самое задушевное, самое сердечное дело...

Ландграф Гессен-Кассельский, Фридрих II, не понимал этого. Или тесно ему было? Так нет же, после Семилетней войны убыль населения была великая... Однако он тысячами продавал англичанам рекрутов, для войны с американскими колонистами, 22 миллиона талеров на этом заработал. Герцог Брауншвейгский тоже продал англичанам рекрутов – на четыре дивизии. А Екатерина – покупала...

Колонистов – эльзасцев и богемцев, меннонитов и «моравских братьев» – кораблями вывозили через Регенсбург. Им давалась льгота от всех податей на 10 лет; каждому семейству отводилось по 40-80 десятин земли, давались подъемные, а на проезд и обзаведение по 500 рублей. Land der unbegrenzten Mglichkeiten57* Страна безграничных возможностей (нем.).* готова была вместить всех. Первые сотни колонистов уже получили землю, многие – земли с крестьянами, переведенными из государственных в крепостные.

Протестантским сектам, к которым особенно была расположена Екатерина, бывшая лютеранка, была обещана свобода вероисповедания; тем из них, кто отказывался брать в руки оружие, давалась свобода от военной и гражданской службы. Екатерина лишь усмехалась, представляя себе, как соседство не весьма мирной границы живо заставит их забыть свою пацифистскую блажь. Переселенцы же обязывались давать квартиры и подводы для проходящих через их земли войск, содержать в исправности дороги и мосты. Платили они также поземельную подать – 5 копеек с десятины удобных земель.

С земель, предназначенных переселенцам, казаков сселяли ближе к рубежам; убивалось сразу два зайца: земли не только освобождались, но и оказывались надежно защищенными, охваченные широким кольцом казачьих поселений. Одна беда: не желали казаки добровольно расставаться с обжитыми местами, приходилось и воинские команды слать... В 1763 году Екатерина II высочайше повелеть соизволила заложить от Азова и вдоль Черкасского тракта линию укреплений из десяти крепостей. На левом фланге линии за Тереком, западнее станиц Гребенского войска, закладывалась крепость Моздок – по названию леса кабардинских князей Кончокиных – Мездог. Князь в чине подполковника, с узденями служил русским, охранял участок границы на Тереке. Сюда-то и направили в 1763 году с Волги казаков – «спецпереселенцев», как сказали бы в XX веке. Воздвигли крепость, зашумели станицы. Приехал епископ, нареченный Моздокским и Маджарским, началось обращение мусульман в православные...

4500 волжских казаков – Волжский казачий полк – отстроили пять станиц от Моздока до реки Томузловки. На следующем участке – до Егорлыка – поселились донские казаки с Хопра, а по течению реки Кубани шесть станиц донских казаков образовали Кубанский казачий полк, или линейное войско.

В долине Подкумка возводилось две крепости: одна – в сорока верстах от Георгиевской, у подножья гор Машук и Бештау, другая – в верховьях реки, у Кислого ключа...