Текст книги "Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)"

Автор книги: Василий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ФОН ГЕССЕН-ДАРМШТАДТ

СВАДЬБА

Вторник, 11 июня 1773 года. Утром: все эти дни я живо беспокоился, хотя чувствовал и радость, но радость, смешанную с беспокойством и неловкостью, при мысли о том, чего мы ожидали. Во мне боролись постоянно, с одной стороны, нерешительность по поводу выбора вообще, и с другой – мысль о всем хорошем, что мне говорили про всех трех принцесс – в особенности про мою супругу, – и, наконец, волновала меня мысль о необходимости жениться из-за моего положения. У меня не было других мыслей ни днем, ни ночью, и всякая другая мысль мне казалась сухой и скучной. Как я вознагражден за свое беспокойство, гораздо больше, чем я заслужил, оттого, что я имею счастье знать эту божественную и обожаемую женщину, которая доставляет мне счастье и которая есть и будет всю жизнь моей подругой, источником блаженства в настоящем и будущем.

Павел I. Дневник

Великий князь Павел взрослел. Из мальчика получился маленький мужчина, низкорослый, с тщедушным, но хорошо сложенным телом – телом танцовщика или актера на роли подростков. Каждый дюйм в нем был королевским, как гласит английская пословица. В 1773 году ему исполнилось девятнадцать, но он выглядел моложе своих лет. Его круглое лицо было малоподвижным, в нем не хватало глубины, открытости и любознательности, которыми так привлекало к себе лицо матери. В голубых глазах светился ум, но глядели они недоверчиво. Резкие нервные движения выдавали гнездившуюся в нем тревогу. Павел любил одеваться дорого. Его сюртуки и штаны сверкали, усыпанные драгоценными камнями, украшенные серебряным и золотым шитьем. На его груди и запястьях пенились тончайшие кружева.

Екатерина горела желанием побыстрее женить его и дождаться внуков. Занятый семейными радостями, он будет далеко от государственных проблем и размышлений о власти, а значит, станет не так опасен для нее. В том, что Павел может стать отцом, никаких сомнений не было. Половую жизнь он начал в шестнадцать лет с женщиной, которая была старше его – княгиней Софьей Михайловной Чарторыйской. У них родился сын... Дело замяли, впрочем, Павел, кажется, и не слишком рвался ощутить себя отцом...

Где выбирать невесту? Разумеется, в германских княжествах. Главное, чтобы и характер был у девушки хороший, и она не затмила невзрачного с виду великого князя... Именно так Екатерина и поставила вопрос перед датским дипломатом, бароном фон Оссебургом, и перед аббатом Гийо, уполномоченным по делам религий при французском дворе, «сверхзанятым господином», как прозвала его императрица. Это были профессионалы в вопросах сватовства в европейских королевских семействах.

«Нежелательно, чтобы будущая невеста происходила из слишком влиятельной семьи, гораздо лучше, если она будет неспособна дать царевичу других советов и образцов поведения, кроме как беспрекословного послушания. Для нее простительно быть хорошенькой, но она ни в коем случае не должна обладать большим умом. Та, что надеется на это замужество, должна быть умна ровно настолько, чтобы суметь это скрыть»,

– требовала от своих агентов Екатерина. Ежегодный пансион в четыре тысячи рублей, назначенный им, позволял ей требовать!

Сколько нескромных подробностей о девицах самых строгих семейств Екатерине удалось узнать из отчетов «искателей невест»! Сколько раз она хохотала над этими письмами! Поистине, никакие добродетели не могут возвысить женщину над ее положением в обществе; это в силах сделать лишь порок...

Наконец, выбор был сделан: невестой должна стать одна из трех дочерей ландграфини Каролины фон Гессен-Дармштадт, при дворе которой собирался весь цвет тогдашней философии и литературы, жили и творили Готе, Виланд, Гердер100* Ложа Zum Schwerte – (К мечу), в которую он был принят, работала в Курляндии.*... Странно, но этот выбор императрицы шел вразрез с ее собственными пожеланиями: принцессы были не только красивы, но и умны, непосредственны, талантливы...

Возможно, невестой Павла будет средняя, Вильгельмина. Этой девушке – «прекраснейшему творению природы», как называл ее в своем письме барон фон Оссебург, шел семнадцатый год. Ее же рекомендовал Екатерине и граф Мельхиор Гримм; он писал, что

«ее красота и очарование, густые волосы и прекрасные глаза вскружат голову самому разборчивому из женихов».

Впрочем, у нее было две сестры: Амалия-Фредерика, на год старше, и Луиза, двумя годами младше.

Официальное приглашение семейству было послано 28 апреля 1773 года. Летом того же года принцессы и их мать прибыли в Петербург. Задержка объяснялась тем, что выводок невест посетил резиденцию короля Фридриха II... Только потом ландграфиня с дочерьми и свитой направились в Любек, где их поджидали три российских корабля. Капитаном фрегата «Святой Марк» был граф Андрей Разумовский, давний друг царевича Павла. Разумеется, Вильгельмина, цветущая beaute du diable101* «Дьявольская красота» (франц.); очарование молодости.* оказалась в центре его внимания; похоже, к протоколу примешивалось молодое, горячее чувство, и оно пробудило такое же ответное чувство, большее, чем просто дружба...

– Сколь рада я свершить это путешествие на острова Блаженства la voile des freres et pilotees par eux102* Под парусами братьев и ими же направляемая (франц.).*, – молвила Вильгельмина, лукаво и кротко взглянув на Андрея Григорьевича...

– Острова Блаженства – это litora castis inimea puellis103!* Берега, враждебные непорочным девам (лат.).* – почти механически ответил Разумовский, продолжая улыбаться, но внутренне подобравшись и насторожившись. Вильгельмина говорила на жаргоне ордена «Блаженство», существовавшего с 1742 года, одного из немногих, куда были допущены женщины. В нем было четыре степени: мичман, капитан, эскадр-майор и вице-адмирал; пожав руку Вильгельмине условным знаком, он увидел, как влажно и горячо вспыхнули ее глаза на радостно обращенном к нему лице, и по ответному пожатию понял, что она достигла уж градусов капитана...

– Как ни жаль, но я не смогу дать вам обещания

«никогда не принимать чужого корабля в свой порт, пока корабль, принадлежащий ордену, стоит там на якоре»,

– потупилась Вильгельмина. – И вы знаете, почему...

– Знаю! – ответил Разумовский и молча повел ее за руку с жаркой, пахнувшей морской солью палубы в прохладу каюты.

***

Павел, как и предполагалось, выбрал Вильгельмину. Посланник Пруссии деловито докладывал Фридриху II, что все идет по нотам:

«Великий князь вне себя от радости и несказанно счастлив жениться на принцессе, которую он обожает и считает достойной нежности и величайшего уважения».

18 июня Екатерина просит у ландграфини руку ее дочери для своего сына.

Вильгельмина с поразительной легкостью овладела русским языком. 15 августа состоялось отречение от лютеранства, затем – крещение в православие с именем Наталья Алексеевна. На следующий день – 16 августа – состоялась помолвка. «На шпильки» невеста получила пятьдесят тысяч рублей в год. 29 сентября состоялось венчание.

Ami fidèle et sincère* Друг верный и искренний (франц.).* Андрей Разумовский ни на день не оставлял молодых – с их обоюдного согласия: он был приятен обоим. Встречи жениха и невесты проходили в Гатчине, и, естественно, здесь же находился хозяин замка, Григорий Орлов, которого Екатерина все более отдаляла от себя. Он также стал обхаживать принцесс из Дармштадта! Он – какая наглость! – признался в любви младшей, Луизе, собирался просить ее руки! Луиза была не против – все лучше, чем возвращение в Гессен... Но тогда свояком Павла становился если и не соучастник убийства его отца (Павел до собственного воцарения не был уверен в смерти Петра III), то уж, несомненно, один из главных пособников матери в узурпации ею трона! Для царевича это было недопустимым. Скорее он отказался бы от Вильгельмины! Но этого допустить не мог уже Фридрих II; получив от своего посла сообщение о предприимчивости Луизы, он со сдержанным бешенством потребовал от ландграфини, чтобы она привела в чувство свою младшенькую...

Оформляя апартаменты новобрачных, Екатерина словно бы собиралась вознаградить себя за холодную, жесткую юность, когда о ней, об ее уюте, ее желаниях не думал никто. Она странно чувствовала себя в эти дни, словно оказавшись по ту сторону волшебного зеркала: там, где была прежде она, там ныне – новобрачная, а она сама оказалась на месте тогдашней императрицы Елисаветы... Никому б она не пожелала того, давнишнего, но все еще не забытого ледяного одиночества... И она хотела сделать все, что возможно, чтобы оказавшаяся теперь в ее положении новобрачная не испытывала неудобств. Комнаты в Зимнем дворце, отведенные молодым, были отделаны по собственным эскизам Екатерины. Парча, бархат, белый дамаск, голубое стекло, персидские ковры... В оформлении покоев молодых превалировали два цвета: голубой и золото...

Екатерина написала своей невестке некий memorandum104* Памятная записка.*: она просила ту избегать не только сомнительной дружбы с иностранными послами, но и не брать у них в долг... Эти заповеди производят сегодня неотразимое впечатление: Екатерина словно бы перечисляет все свои «ошибки молодости», советуя их избегать... Впрочем, записка эта, как и следовало предполагать, оказалась бесполезной: окруженная дипломатами, наперебой предлагающими деньги под будущее место у кормила власти, Вильгельмина, разумеется, деньги эти брала, и за те неполные три года, что ей оставалось прожить на свете, оказалась должна им ни много ни мало – три миллиона рублей (бюджет всего российского флота того времени). Екатерина будет вынуждена взять эти долги на себя...

29 сентября 1773 года в Санкт-Петербурге гремели пушки, звонили все колокола. После обряда венчания в кафедральном соборе императрица дала в тронном зале для гостей роскошный банкет. Приглашенных было не так уж много. Бал открывала Вильгельмина-Наталья со своим мужем. Ее свадебное платье было таким тяжелым от золотого шитья, драгоценных камней и бриллиантов, что несчастная царевна смогла станцевать в нем лишь несколько менуэтов.

Екатерина завалила новых родственников из Гессен-Дармштадта подарками. Наталья получила массу изумрудных и бриллиантовых украшений, ее мать – наполненную золотыми монетами табакерку с портретом императрицы, украшенным алмазами, кольцо с бриллиантами, шубы из сибирской пушнины, сто тысяч рублей. По пятьдесят тысяч рублей получила и каждая из сестер новобрачной: целое состояние. Бедные девушки не были более бесприданницами.

Граф Никита Иванович Панин, воспитатель наследника, по случаю его бракосочетания был пожалован

«званием первого класса в ранге фельдмаршала, с жалованьем и столовыми деньгами; 4512 душ в Смоленской губернии; 3900 душ в Псковской губернии; сто тысяч рублей на заведение дома; серебряный сервиз в 50 тысяч рублей; 25 тысяч рублей ежегодной пенсии, сверх получаемых им 5 тысяч рублей; ежегодное жалованье по 14 тысяч рублей; любой дом в Петербурге; провизии и вина на целый год; экипаж и ливреи придворные»...

И – вне протокола – партикулярную просьбу императрицы: поелику воспитание наследника окончено, то и не вмешиваться более в не свои дела!.. Трещина между Екатериной и масонами продолжала углубляться.

Впрочем, «очистив дом», как она назвала удаление из семейства масона Панина, она тут же заполучила другого масона – Дени Дидро. Еще в 1764 году, через два месяца по вступлении на престол, она предложила Вольтеру и Дидро издавать в Риге осужденную парламентом Франции за безбожие и запрещенную «Энциклопедию». Одновременно Екатерина пригласила д'Аламбера в наставники своему сыну. Д'Аламбер учтиво отказался, сообщив приватно Вольтеру:

«Я подвержен геморрою, а он слишком опасен в этой стране»,

намекая на ту «геморроидальную колику», которая была объявлена официальной причиной смерти Петра III. Дидро въехал в Петербург аккурат в день бракосочетания наследника престола. От скромности Дидро бы не умер ни в коем случае: он возомнил, что артиллерийские выстрелы гремят в его честь! Впрочем, хоть это было и не так, Дидро остался доволен визитом в Россию: его избрали иностранным почетным членом Петербургской академии наук и почетным членом Академии художеств. Но это мелочи в сравнении с тем, что (еще в 1765 году) Екатерина купила его личную библиотеку, назначив Дидро библиотекарем и выплатив жалованье вперед за 50 лет. А вот Екатерине он показался слишком оторванным от реальности. Одним из первых его вопросов было: отчего она медлит со внедрением в стране давно согласованных между ними принципов? Екатерина с некоторым раздражением заметила, что он работает с бумагой, она же – с живыми людьми, которые далеко не все и не всегда готовы стерпеть... Он же нагло заявил на весь мир: La Russie est pourrie avant d'^etre105* Россия сгнила до того, как поспела (франц.).*...

...Далеко не для всех в Российской империи был радостен тот сентябрьский день. Проведав о свадьбе Павла, несчастная принцесса Елисавета от имени больного отца, братьев и сестер, всей «Брауншвейгской фамилии», пребывающей в Холмогорах уже третий десяток лет, пишет Н.И. Панину:

«Осмеливаемся утруждать Ваше превосходительство, нашего надежнейшего попечителя, о испрошении нам, в заключении рожденным, хоша для сей толь великой радости у ея императорского величества малыя свободы».

Она просит не о придворной службе у архангельского губернатора, как по наивности просила в 1767 году106* Принцесса Елизавета, «заплакав на их несчастную, продолжаемую и поныне судьбину, не переставая проливать слезы, произносила жалобу, упоминая в разговорах и то, будто бы они, кроме их произведения на свет, никакой над собой винности не знают, и могла бы она и с сестрою своею за великое счастье почитать, если б они удостоены были в высочайшую вашего императорского величества службу хотя взяты быть в камер-юнгферы».*; она знает теперь, получив нервный срыв как итог влюбленности в караульного107* После того как сержанта Трифонова, в которого она влюбилась, по этой самой причине отстранили от несения караула, Елисавета перенесла восемь месяцев психогенного истерического статуса с жестокими рвотами. Она «...была точно помешанная, а при этом необыкновенно задумчивая. Глаза у ней совсем остановились во лбу, щеки совсем ввалились, при том она почернела в лице, на голове у ней был черный платок, и из-под него висели волосы, совершенно распущенные по щекам». Трифонов между тем пал в ноги коменданту крепости, майору Мячкову, с мольбой: «Не погубите меня!», и не только не был погублен оным, но и получил офицерский чин, а затем и женился там же, в Холмогорах.

Не получив никаких облегчений и никакого ответа ни от Панина, ни от Екатерины, Елисавета, по отзыву коменданта крепости, «сошла с ума и в безумии своем много говорит пустого и несбыточного, а временами много и плачет, а иногда лежит, закрыв голову одеялом, в глубоком молчании несколько часов кряду»...*, что простые человеческие, женские радости – не для нее, и просит теперь всего лишь о прогулках за пределами тюрьмы. Однако Екатерина II, не желая пробуждать

«неприличное в жителях тамошних любопытство»,

отказывает и в этой малости. Панин же в декабре 1773 года строго выговаривает архангельскому губернатору Головцыну:

«Я по сей день всегда того мнения был, что они все безграмотны и никакого о том понятия не имеют, чтоб сии дети свободу, а паче способности имели куда-либо писать своею рукою письма».

Его беспокоит, что принцесса может написать за рубеж...

А Екатерина II с удовольствием рассказывала ближним анекдот, который, по ее словам, поведала ей графиня Анна Карловна Воронцова, но, по крайней его противоестественности, скорее, придуманный ею самой: что, дескать, супруга царя Ивана Алексеевича была столь недовольна своими дочерьми, принцессами Екатериной и Анной, что перед смертью прокляла их вместе со всем потомством до четвертого колена... Анна Леопольдовна была родной племянницей царицы Анны Иоанновны, так что принцы и принцессы «Брауншвейгской фамилии», пребывающие в Холмогорах, были аккурат третьим проклятым поколением, и наказаны должны быть не только они, но и их дети... Если дети эти еще будут...

Впрочем, анекдот не очень успокаивал. Тем более, что некоторое время назад на юге, среди яицких казаков, объявился очередной самозванец под именем ее мужа, Петра III.

«Из Татищевой, 29 сентября, Пугачев пошел на Чернореченскую. В сей крепости оставалось несколько старых солдат при капитане Нечаеве, заступившем место коменданта, майора Крузе, который скрылся в Оренбург. Они сдались без супротивления. Пугачев повесил капитана по жалобе крепостной его девки»* Пушкин А.С. История Пугачева.*,

– примерно такое сообщение получила она в день свадьбы Павла.

СЕМЬЯ

Vanitas vanitatum108

108* Суета сует.*

Начало семейной жизни было для Павла как прекрасный сон. Молодая пара показывала всем, что счастлива безгранично. Екатерина отправляла в Дармштадт письма, полные самых радужных надежд. Наталья обладала всеми возможными достоинствами: она была скромна и любезна. Это была самая внимательная из жен для обожающего ее мужа, который повсюду расхваливал ее и благодарил Всевышнего, что тот ему послал это сокровище. Они решили жить по-простому. Он повсюду сопровождал свою любимую супругу, обеспокоенный лишь одним: как бы не вызвать в чем-нибудь ее недовольства...

Что за Flitterwochen109* Медовый месяц (нем.).*! Счастливая Наталья дает волю своим желаниям: она мечтает только о балах, вечеринках и всевозможных увеселениях. Ее жажда развлечений, без сомнения, развеяла меланхолию мужа, который мечтал разделять ее радости. Всегда веселая Наталья увлекает супруга в долгие загородные прогулки, на балы, которые продолжаются до зари, и где царят танцы, розыгрыши и кокетство. Милая ветреница решила даже создать театр. Она любила наряжаться, играла в комедиях и трагедиях и появлялась вместе с Павлом в балете. У царевича не было ни одной свободной минуты ни утром, ни вечером. Екатерина ликует от радости: теперь-то уж царевич меньше всего вспоминает о своих правах, судьбе империи и царской короне.

Но народ помнил о царевиче. Многие были недовольны усилившимся властолюбием Екатерины. В деревнях, в армии, в монастырях и министерствах только и мечтали, чтобы власть перешла к великому наследному князю. Молодой супруг проявлял интерес к литературе и французскому искусству. Но Дидро, несмотря на свою безграничную лесть перед сильными мира сего, не смог привлечь его на свою сторону. Павел говорил, что этот философ

«слишком низко гнет спину».

Павел даже хотел вести литературную переписку с Парижем. Граф Андрей Шувалов представил ему Лагарпа, знаменитого критика того времени, который, между прочим, благодаря своим связям с Россией, в будущем станет важной персоной. Таким образом между французским писателем и великим князем завязалась переписка. Но Екатерина, всегда презрительно относившаяся к тому, что исходило от ее сына, только посмеялась над этим. Она говорила, что не может найти у Павла ни одного стоящего внимания ответа, и сейчас же переходила к другим делам.

Однако радость императрицы от удачного брака сына довольно быстро закончилась. Ami fidèle et sincère* Друг верный и искренний (франц.).* великокняжеской семьи, Разумовский, знавший дело из первых рук, сообщил императрице, что Вильгельмина-Наталья, по видимости целиком погруженная в вихрь светских развлечений, на деле неотступно требует от царевича, чтобы он вспомнил о своем высоком предназначении и о троне, узурпированном его матерью.

ПОТЕМКИН

Придворные – это нищие, которые сколотили состояние, выпрашивая милостыню.

Н. Шамфор

В эти же годы личная жизнь и любовные приключения Екатерины будоражили двор и весь город. После красавца Васильчикова императрица сделала своим фаворитом генерала, уже отличившегося своими подвигами. С каждым днем его влияние становилось все более заметным. Он был одноглазым и косил единственным глазом, но обладал редким умом и поразительной храбростью. Некоторые утверждали, что он был «страшен, как смертный грех» (что было неправдой). Его звали Григорий Потемкин. Екатерина все сильнее проявляла благосклонность к грозному генералу, и это постоянно беспокоило ее окружение. Его прозвали «Циклоп», и все придворные гнули перед ним спину.

– Inter caecos luscus rex110* Меж слепых и одноглазый – царь (лат.).*, – заметил как-то Павел; Екатерине донесли немедленно, и, разумеется, это не способствовало улучшению отношений между императрицей и наследником.

Ловкий фаворит (все же надо признать, что с самой юности он чувствовал в себе призвание служить Богу) понимал: необходимо использовать приличия, чтобы добиться брака, к которому безуспешно стремился Орлов. Он заставил императрицу еще сильнее любить себя, уезжая для виду в самые отдаленные монастыри и утверждая, что из-за их сожительства его отлучат от церкви. Исповедник Екатерины повторял ей слова хитрого генерала. Необходимо положить конец, – говорил он, – этому безобразию, от которого постоянно страдает его преданная православию душа.

С мая 1774 года Екатерина и Потемкин состояли в тайном браке. Венчание происходило в Петербурге, на Выборгской стороне, в храме св. Самсония, с участием очень немногих приглашенных – только самых близких. Его подробности сохранили семейные предания Бобринских, Браницких, Волконских, Воронцовых, Раевских, Самойловых, Строгановых и Энгельгардтов; в венчании участвовали общие их предки А.Н. Самойлов, А.В. Энгельгардт, Е.А. Чертков.

Как всегда, и на этот раз с угрожающим размахом, Екатерина осыпала милостями свою новую любовь. Все были поражены: Потемкин за несколько месяцев был назначен на самые высокие государственные посты. Хватало одного его имени, чтобы разрешить любые военные или гражданские споры. Однажды Павел, встревоженный трудным положением графа Перфильева, бывшего камер-юнкера, решил попросить мать взять его под защиту. Но ему дали понять, что его просьба лишь повредит этому человеку.