Текст книги "Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)"
Автор книги: Василий Сергеев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)
...Ни король, ни папа, ни вельможи –
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я, иль нет – что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно...
А.С.Пушкин. Борис Годунов
... 12 августа 1769 года шнява, на коей плыл генерал от инфантерии Ю.В. Долгоруков, назвавшийся купцом Барышниковым, ошвартовалась в Анконе на Черногорском побережье. Девять офицеров и семнадцать солдат, переодетых в купеческое платье, привезли 100 бочек пороха, 100 пудов свинца, другой снаряд воинский, декларированный на таможне как вино и провиант. Спешно собранный караван, нимало не медля на побережье, где слишком довольно было и венецианских, и турецких шпионов, ушел в горы, к монастырю Цетин, где долгожданных русских гостей встретил патриарх Василий Бркич. А на другой день сюда же прибыл Стефан Малый.
...Юрий Владимирович нервничал в предчувствии этой встречи, и, как оказалось, не зря. Он заведомо знал, что увидит лжеца, и готовился доказывать ему, что Петр III заподлинно умер. Но этого не понадобилось...
– Мне не нужно, чтоб ты меня Петром признавал, если в этом все затруднение, – просто и доброжелательно начал Стефан разговор, голосом едва заметно подчеркнув «мне». – Я всех прошу меня звать, как есть, Стефаном. Но они желают видеть во мне Петра. И знаешь, почему?
Юрий Владимирович знал, что Стефан хорошо говорил по сербски и хорватски, владел немецким и французским, итальянским и турецким языками. Но он не ожидал услыхать чистую русскую речь; кроме того, Стефан сбил его с толку, с первого слова сделав ненужными все заготовленные инвективы. Поэтому он молчал.
– Они хотят видеть во мне Петра, потому что всем славянам нужен свой, русский царь, – продолжил Стефан. – Братья-славяне должны прекратить все распри – от счетов по кровной мести, до войн между собой. Чтоб мы меж собой воевали, хотят только венецианцы да турки, немцы да англичане. Нам удалось здесь, у себя, сего мира добиться: черногорцы, примирясь между собой, простили один другому все обиды. Но возможно ль опыт наш продолжить?..
Юрий Владимирович знал: сие подлинная правда.
«[Сей самозванец] прекратил между славянским народом разных званий издревле бывшие между ними вражды»,
– отписывал в Санкт-Петербург русский посол в Константинополе А.М. Обресков. О том же свидетельствовал и посланник в Вене Д.М. Голицын; Долгорукий читал сии эпистолы, готовясь к отъезду. – Сколь упоительно было б всем русичам в мире объединиться под одним скиптром и в единой державе! – продолжал Стефан. – Никто в мире не возмог бы ничего супротив нас! Но возможно ли сие? Вот и вы, сударь мой, – неожиданно перейдя на вы, и похолодев голосом, ибо он, несмотря на молчание Долгорукова, а, может, и благодаря ему, уже сформулировал свое мнение о человеке сем, – вот и вы, сударь мой, более обеспокоены, как о делах своих в Петербурге отчитаетесь, нежели процветанием русского, славянского племени... Немка ваша ничего хорошего вам не принесет!
– Процветание народа российского и всех братьев-славян суть наиглавнейшая моя боль и печаль! – вспыхнул Долгоруков. – Равно, как и главная забота императрицы нашей, о коей вы напрасно так дурно отозвались. Впрочем, решение мое по вопросу сему я скажу завтра...
На сей раз промолчал Стефан. Визитация была окончена. Стефан уехал.
...Это была мучительная ночь. Сон не шел, а когда Юрий Владимирович на несколько минут забывался дремой, ему мерещилась то громадная держава-Россия, окунувшая берега свои и в Тихий океан, и в лазурное Средиземное море, то вспоминалось, что здесь, на Балканах, в Подунавье, корень рода славянского находился, и чуть ли не вот с этих Черных гор, где ковчег Ноя остановился72* Библейский текст, согласно которому ковчег остановился «в горах Араратских», общеизвестен. Но в греческой традиции спас человечество от потопа, когда «вся земля вплоть до Истма и Пелопоннеса скрылась под водной гладью», Девкалион, царивший, как позже Ахилл, во Фтии, а горой, на которой остановился его корабль, был Олимп.*, расходились племена по всему миру... А потом возникала фигура императрицы, раздавался шелест роброна, сливающийся со змеиным шипением:
– Мужа мне самозванного не требуется...
Наутро он был желт и измучен, как если б страдал болезнию болотных миазмов – mala aria73* «Дурной воздух» (ит.). Малярия.*.
***Назавтра, 17 августа, поле пред Цетинским монастырем было заполнено народом, – здесь собралось более двух тысяч депутатов, прежде всего из Черногории, но также из Сербии и Герцеговины, Косова и Албании, даже Хорватии и Македонии!.. Долгорукий, в мундире и при всех регалиях, повелел глашатаям читать – по-русски и по-сербски – манифест Екатерины II от 19 января 1769 года, объявлявший христианским народам Балкан о войне России с турками, призывавший их способствовать борьбе сей и подниматься супротив угнетателей-иноверцев. Затем он призвал утвердить присягою верность и усердие к России и императрице ея. Сие слово встречено было одобрительным ревом толпы, плесками, восторженными криками. Начался обряд присяги – клятвы полномочных депутатов на Евангелии, целование креста. Черногория на деле становилась российской территорией. В народ метали горстями деньги.
В разгар ликования на дальнем конце поля раздалась беспорядочная пальба из ружей и пистолетов. Не сразу понятно стало, что сие – не провокация и не нападение отряда турецкого, но новый взрыв ликования, вызванный появлением среди сонмов народных Стефана Малого. Юрий Владимирович подобрался, сжал кулаки. Наступал самый ответственный момент. Стефан медленно ехал к воротам монастыря; жеребец играл под ним, косил глазом. И столько неподдельного величия было в человеке сем, что невольно шевельнулся Юрий Владимирович – спуститься с украшенного коврами помоста, выйти в поле, склониться пред самозванцем. Он знал: будет новый, еще больший взрыв восторга, и – полный в дальнейшем успех миссии: Черногория на самом деле и навсегда станет территорией Российской.
Но он услыхал и невнятное, так что слов не разобрать, змеиное шипение. И, памятуя первую заповедь дипломата, – il ne faut jamais suivre son premier mouvement car il est toujours bon74* Никогда не следуйте первому движению души, оно всегда благородно (франц.). Слова Талейрана.*, – он повел рукой монаху, который должен был огласить грамоту Василия Бркича. Патриарх, имевший накануне долгую беседу с Юрием Владимировичем, именовал в грамоте сей Стефана «обманщиком», «неизвестным бродягой», «возмутителем покоя и злодеем нации». По мере того, как произносился, слово за словом, текст грамоты, шум в поле стал стихать, и, наконец, сонмы народные умолкли совершенно. И в этой тишине Долгоруков, во всем блеске генеральского мундира российской армии, в орденских лентах и регалиях, громогласно подтвердил: Степан – «самозванец, плут и бродяга».
Et semel emissum volat irrevocabile verbum75* И, однажды выпущенное, улетает слово безвозвратно (лат.). Гораций, Послания, I, 18, 71.*.
Степана обезоружили и отвели в монастырь.
***Далее все было, как во сне, когда самый энергичный замах руки бессильно падает в пустоту, не производя эффекта. Письма, кои Долгоруков рассылал окрестным воеводам, встречали холодный прием: на них не было подписи Стефана. В русскую службу пошло не более полусотни черногорцев. Патриарх Василий и митрополит Савва были на стороне Долгорукова, но выяснилось, что без Стефана их авторитет стремительно пошел на убыль. Они, подобно Луне, светили лишь отраженным светом... А между тем в каждом вилайете, в каждом пашалыке Блистательной Порты имелся кол, на который турецкие эмиры готовы были посадить русского эмиссара. О том же распорядился и венецианский дож...
Долгорукову пришлось бежать. Вручив Стефану Пикколо мундир и патент русского офицера, – единственное, что мог он сделать для него, не рискуя навлечь на себя гнев своей августейшей монархини, – Юрий Владимирович счел за благо, чтобы далее события развивались по Божьему промыслу. 24 октября он покинул Цетинский монастырь, кое-как добрался до берега и морем удалился в Италию. Здесь, в Пизе, он и встретил эскадру Алексея Орлова, на которой принял участие в Чесменском сражении.
Вернувшись в Санкт-Петербург, Юрий Владимирович вручил императрице пространный пергамент, усыпанный именами и подписями знатных черногорцев, присягнувших ей на верность в Цетинском монастыре. И он, и она понимали, что теперь, когда миссия провалилась, это был не более как лист пергамента. Люди, в нем поименованные, не вели свои отряды в бой за русское дело, а многие из них уж лежали, убитые, по ущельям Черных Гор, и вороны клевали их очи. Тем не менее за все свои подвиги Юрий Владимирович был из рук самой Екатерины пожалован орденами св. Георгия и Александра Невского...
***В Черногории русскую миссию оценили по другому. От посещения русского генерала здесь остался лишь горький осадок.
Стоило Долгорукову удалиться – и Степан вновь стал хозяином Черногории. Были и еще попытки наладить с ним отношения – в феврале 1770 года А.Г. Орлов, стоявший с эскадрой в Ливорно, отправил в Котор капитана Средаковича, который, впрочем, добраться туда не смог, остановленный венецианскими кордонами. Связь, однако, установить удалось – весной 1771 года Стефан послал к Орлову монаха Феодосия Мркоевича... К этому времени он, изувеченный и слепой в результате диверсии осенью 1770 года, когда рядом с ним взорвали заряд пороха, пребывал в монастыре Брчели. Он по-прежнему был политической силой, и к нему по-прежнему подсылали наемных убийц как венецианцы, так и турки. И в октябре 1773 года посланный скадарским эмиром грек Станко Класомунья, взятый Стефаном на службу, перерезал ему горло...
МАЛЬТАВ 1769 году две русские эскадры под командованием генерал-аншефа Алексея Орлова и адмирала Г.А. Спиридова вокруг Европы прошли в Средиземное море. Екатерина, которая не особенно заботилась о вероисповедании потенциального союзника, через своего поверенного при Мальтийском ордене, офицера русского флота, грека Антония Псаро согласовала свои действия с гроссмейстером Мальтийского ордена, принцем де Роганом; его флот, под началом бальи Флексландена, должен был принять участие в совместной кампании. Впрочем, Людовик XV сумел остановить мальтийский флот, пригрозив конфискацией имущества ордена на территории Франции; однако мальтийцы передали русским ландкарты Эгейского моря и иных восточных регионов.
26 июня 1770 года русские, в Чесменской бухте близ о. Хиос уничтожив турецкий флот,
«стали во всем Архипелаге господствующими»,
– доносил Спиридов в Петербург. Было захвачено побережье Мореи, Итилон, Наварин и другие города. Восстание народов Греции и Албании против турецкого владычества привело к тому, что январе 1771 года 25 островов Архипелага стали российской территорией, а их население – российскими подданными.
Прибавилось у России территории и на Западе. 25 июля 1772 года Россия, Австрия и Пруссия подписали Соглашение о разделе Польши. Австрия получила Галицию, Пруссия – ряд воеводств, в том числе на территории Великой Польши, а Россия – польскую Ливонию и часть Белоруссии, не говоря о том, что и сама Польша теперь управлялась не королем, а русским послом в Варшаве...
Участвовала в разделе и Мальта, с которой у России складывались сложные, но достаточно благоприятные союзные отношения. В 1609 году последний представитель рода князей Острожских, Януш, чьи обширные владения простирались на Волыни, учредил майорат в пользу своей дочери Евфросинии. Она была замужем за Александром Заславским, но детей Бог им не дал. Род князей Заславских угас в 1673 году. В завещании было предусмотрено, что, в случае прекращения рода, майорат должен был стать командорством Мальтийского ордена. Однако некий князь Сангушко, возводивший род свой к Ольгердовичам, в конце XVII века завладел майоратом, несмотря на неоднократные протесты Мальты. Уполномоченный ордена Сакрамозо обратился к Екатерине II, и та, нажав на Понятовского, в ходе раздела смогла добиться решения дела в пользу рыцарей. Завещание князя Острожского было приведено в исполнение. В Польше возникло великое приорство76* Наречия или Языки Мальтийского ордена подразделялись на Великие приорства, эти – на бальяжи во главе с бальи, а последние – на командорства.* Мальтийского ордена.
***В 1774 году Россия продиктовала Турции условия Кючук-Кайнарджийского мира. Крым, северное Причерноморье и Приазовье стали независимыми от Блистательной Порты, Россия получала Азов, Керчь, устья Днепра, Дона, Буга и контрибуцию – 4,5 млн рублей. Официальное присоединение Крыма к России стало вопросом времени.
Однако контрибуция покрыла лишь десятую часть расходов на войну (45 500 000 рублей). Российская экономика переживала тяжелое время. Повышением существовавших налогов удалось добыть лишь около 20 млн. Увеличение подушной и оброчной податей, питейного и соляного сборов, даже введение новых пошлин и налогов не дало желаемых результатов. И тогда правительство решило заняться алхимией, превращая бумагу в серебро и золото. Впервые был начат выпуск бумажных денег, не подкрепляемых содержимым пустеющей на глазах казны. В 1769 году в связи с началом выпуска в России бумажных денег (ассигнаций)77* И это было только начало... При Екатерине II – и при всех сменивших ее правительствах, независимо от их деклараций и собственного о себе представления – государственный кредит, как внутренний (ассигнации, к которым сегодня добавились ГКО), так и внешний (иностранные займы), стал постоянной составной частью финансового хозяйства страны и только возрастал. Впрочем, печатали бумажные деньги тогда «с бережением», инфляция была по сегодняшним меркам смешной: за все свое царствование Екатерина II опустила курс ассигнационного рубля всего лишь вдвое, до 68 1/2 коп. золотом.* в Москве и Петербурге образованы Ассигнационные банки (в 1786 преобразованы в единый Государственный ассигнационный банк).
GENUBJAHRE*
[Павел] вовсе не был сумрачным и подозрительным тираном, каким его умышленно представляют. Напротив того, природные его качества были откровенность, благородство чувств, необыкновенная доброта, любезность и весьма острый и меткий ум. Когда он был в хорошем расположении духа, нельзя было найти более приятного и блестящего собеседника, никто в этом отношении не мог сравниться с ним...
Князь П. П. Лопухин
ЛЮБОВЬ
Развратная государыня развратила свое государство.
А.С. Пушкин
* Отрадная пора (нем.).*
#русский посланник Гольц, знавший Павла в молодости, свидетельствует, что у того
«душа превосходнейшая, самая честная и возвышенная и вместе с тем самая чистая и невинная, которая знает зло только с отталкивающей его стороны, и вообще сведуща о дурном лишь насколько это нужно, чтобы вооружиться решимостью самому избегать его и не одобрять его в других. Одним словом, невозможно довольно сказать в похвалу Великому Князю».
«Хотя фигура его была обделена грациею, он далеко не был лишен достоинства, обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами....Он обладал литературной начитанностью и умом бойким и открытым, склонным был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык знал в совершенстве, любил Францию, а нравы и вкусы этой страны воспринимал в свои привычки. Разговор он вел скачками, но всегда с непрестанным оживлением. Он знал толк в изощренных и деликатных оборотах речи. Его шутка никогда не носила дурного вкуса и трудно представить себе что-либо более изящное, чем короткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия. Я говорю это по опыту, потому что мне не раз, до и после замужества, приходилось соприкасаться с Императором»,
– пишет княгиня Доротея Ливен.
Андрей Кириллович Разумовский, сын генерал-фельдмаршала, президента Петербургской Академии наук и гетмана Украины Кирилла Григорьевича Разумовского, стал другом Павла. Павел, понимая, что часто бывает неуравновешенным, однажды сделал ему трогательное признание:
«Долой химеры и беспокойство; моя цель – уравновешенное поведение. Imperare sibi maximum imperium est78* Повелевать собою – величайшая власть (лат.).*.
Я буду счастлив, если достигну ее». И с ним же он поделился секретом первой своей любви...
Его первой пассией стала Вера Николаевна Щеголкова, одна из фрейлин Екатерины. С каким изяществом она приседала в реверансе! Он танцевал с ней на балу. Его сердце бешено билось. Нежный женский взгляд и маленькая ручка, сжимающая его руку, казались несказанным счастьем... Уже утренняя заря гасила звезды, а он все не мог уснуть в своих покоях. Он мечтал... О чем? Женский образ носился перед ним, куда-то маня, чего-то обещая...
На следующий день его можно было видеть у шкафа с книгами. Он развернул тяжеленный «Энциклопедический словарь» и читал-перечитывал статью «Любовь».
В его жизни, беспокойной и суровой, как он считал, появилось что-то новое, яркое и неожиданное. Кроме уроков, молитв, коварных вопросов его учителей и долгих размышлений о своем положении, у него возникла потребность видеть ее, говорить с нею... Богословие, которое преподавал ему архимандрит Платон, уроки танца жеманного мсье Гранже, геометрия и арифметика Симона Порошина, рисование Грекова, скучные занятия административным управлением и перечисление событий, происходящих в Европе, которыми забивал его голову Теплов, – все это исчезало в каком-то серо-розовом тумане, и он вновь с трепещущим сердцем думал о Вере. Он рисовал ее и свои инициалы, соединяя их вместе...
Что-то, как утренняя свежесть, развеяло его тягостное одиночество.
– А почему бы вам не сказать о чувствах своих девушке? – хладнокровно заметил Андрей Разумовский. – Она была бы бесконечно польщена тем, что вы обратили на нее внимание!
Павел промолчал. Совет хорош, но как им воспользоваться? В присутствии Веры у него отнимался язык...
Вера, милая блондинка, которая, впрочем, не отличалась особенной красотой, зато, как все женщины, была очень конкретной и практичной, вовсе не прочь была принять ухаживания августейшей особы. Всеми доступными ей способами она давала понять Павлу, что его ухаживания приятны ей и она многого ждет от развития их отношений. Не могла же она, на самом деле, прямо сказать ему, что головка ее сладко кружится при мысли о титуле великой княжны! Но, ах, как тупы мужчины! Он ничего не мог понять!
Вера заблуждалась. Павел понимал, что ему готовы ответить взаимностью, но он ничего не мог поделать со своей робостью. Впрочем, он подарил Вере цветы бергамота в фарфоровой шкатулке в форме сердца; он даже осмелился положить перед дверями ее комнаты букет пармских фиалок. А в один прекрасный день преподнес ей в большой корзине роз лист плотной бумаги, на котором красовались собственноручно начертанные им строки:
Я смысл и остроту всему предпочитаю,
На свете прелестей нет больше для меня.
Тебя, любезная, за то я обожаю,
Что ты блистаешь, остроту с красой соединя...
Екатерина, узнав об этом, испугалась. Писать стихи – это уже слишком! Неровен час, и до чего-то большего дело взыграет, и тогда придется гасить скандал, ибо русские цари на своих подданных жениться не должны...
С одной стороны, Екатерине было приятно, что ее сын охвачен наивной любовью, а не мыслями о власти, о смерти отца, о своих бывших владениях в Шлезвиг-Гольштейне. Но, с другой стороны, любовь принца царской крови – дело серьезное. Коль скоро он созревает для брака, то и о невесте нужно уже сейчас думать. Но это не во-первых. Это еще терпит. А во-первых то, чтобы он Верку Щеголкову, эту Mсdchen fur alles79* Прислуга «на все руки» (нем.).*, не обрюхатил! Предупредить скандал проще, чем потом его гасить. Пусть девка свое место знает! Но вот сделать это нужно так, чтобы Павел ничего не почувствовал. У него привязь должна быть намного длиннее, настолько длинной, чтобы он ее не чувствовал, не замечал. И потом, Павел уже должен узнать, что, собственно, делает мужчина с женщиной. Не дай Бог, чтобы у него повторилось то, что у нее самой было с Петром...
Не теряя времени, она решила познакомить его с более смелой любовью, чем это первое увлечение, которое было слишком целомудренным, на ее взгляд. В театре она усадила его в своей императорской ложе, и стала расхваливать прелести мадемуазель Кадиш, актрисы, красота и уступчивость которой могли удовлетворить любые мужские желания.
Он менялся, становился смелее и быстро познавал все плотские удовольствия, одурманивающие его воображение. Екатерина повела его на балет, к танцовщицам. Павел, слегка растерявшийся от всех этих несказанных удовольствий, которыми пыталась увлечь его мать, теперь уже с нежной улыбкой вспоминал о наивных признаниях, некогда сделанных им юной Вере Николаевне. У императрицы были люди, подготавливающие любовные свидания. Поверенный в делах Версаля в эти годы господин Корберон в своих мемуарах обвинял императрицу в том, что она развращала великого князя, раскрывая перед ним, несмотря на его возраст,
«все грани сладострастия».
Другой французский дипломат, Сабатье де Кабре, утверждает, что Екатерина, не смущаясь, бросила сына в объятия всем известной мадам де Брюс. Эта женщина в течение многих лет выполняла для императрицы весьма деликатные поручения: она тщательно проверяла мужские достоинства возможных фаворитов, которые привлекали жадную до плотских удовольствий государыню.
Ходили слухи, что очаровательная и уступчивая супруга Талызина, камергера Ее Величества, была в интимной связи с Павлом, и у них родился ребенок, который, под именем Симона Великого, служил на российском флоте во время Шведской войны, затем был послан в Англию для обучения военно-морскому искусству и умер на Антильских островах, на борту английского фрегата.
На несколько месяцев он увлекся m-lle Шкуриной. Он сделал ее своей любовницей, но вскоре понял, что желание и нежность не всегда сопровождают друг друга. Неужели он никогда не утолит свою тоску по счастью, не найдет родственную душу?