Текст книги "Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)"
Автор книги: Василий Сергеев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)
– Ой Царице, наша мати! Змилуйся над нами,
Ой дай же нам прежни степы з темными лугами!
– Не дозволю Запорозьцям степом обладати.
– Да прикажу Маскалеви всю Сичь розоряти!
«Пропала Сечь Запорожская»* Песни, собранные Киреевским. Вып. 9. М., 1872. С. 369-370.*
Запорожцы, по замыслу императрицы и с полного согласия Потемкина, втершегося в их доверие и приписанного к одному из куреней под именем Грицко Нечоса, – переводились на положение военных поселенцев. В мае 1774 полковой старшина Антон Головатый добился от Екатерины II грамоты, предписывающей Потемкину не беспокоить Запорожский Кош. Одновременно императрица предлагала запорожцам прислать депутатов для рассмотрения их претензий. Это было лицемерие. Войско под командованием генерала Текелли в июне 1775 года разгромило Запорожскую Сечь. Около 5000 казаков – половина войска – покинула обжитые веками места.
«Укрепления Сичи были разрушены, артиллерия взята, пушкарня засыпана, курени были разобраны или отосланы в Никитин для устройства временных провиантских магазинов. Церковь Покровская была сожжена, могильня часовни, памятники и кресты на церковной площади сняты или уничтожены. ... Два года спустя только валы, рвы, могилы и развалины давали знать, что там была некогда столь знаменитая Сичь»111* Скальковский А. История Новой Сечи или последнего Коша Запорожского.*.
Значительная часть запорожских казаков ушли за Дунай, где оказались под рукой Османской империи. Во время второй турецкой войны Екатерине пришлось сражаться с этими профессиональными воинами, оскорбленными ею.
САМОЗВАНЦЫ
Мятеж никогда не кончался удачей
Иначе его называют иначе...
С.Маршак
ТЕНЬ ОТЦА
Не только в простом народе, но и в высшем сословии существовало мнение, что будто государь [Петр III] жив и находится в заключении. Сам великий князь Павел Петрович долго верил или желал верить сему слуху. По восшествии на престол первый вопрос государя графу Гудовичу был: «Жив ли мой отец?»
А.С. Пушкин
Идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами.
К.Маркс
Мужик служил барину потому, что барин служил царю. Сердце же царево было «в руце Божией». Манифест о вольности дворянства, данный Петром III, явно не довел дела до конца. Он уничтожил обязательную службу дворян, но в силу этого нужно было уничтожить и крепостное право, – оно стало нравственно незаконным после манифеста 1762 года.
Но второго манифеста – о свободных хлебопашцах – не последовало. Вместо этого при таинственных обстоятельствах исчез царь. Разве не понятно, почему? Потому что дворяне не хотели публикации второго манифеста! Петра III убила жена-немка за то, что он хотел дать вольность крепостным! А царя в стране не стало. Немкой вертели, как хотели, те же дворяне, – одни они в стране все права получили, прочие остались ни с чем.
Любые попытки выразить недовольство совершающимся в стране пресекались самым решительным образом. В 1772 году был «уличен в сепаратизме» Степан Ефремов, атаман донских казаков, не согласный с передачей вновь прибывающим немцам войсковых земель, с переселением казачьих станиц с Дона на немирные рубежи империи. Военная коллегия приговорила его к смертной казни, однако Екатерина II, «в уважение прошлых заслуг», заменяет ее ссылкой в Прибалтику...
Бумажные деньги неуклонно обесценивались, цены росли. А тут еще неурожаи «на хлеб и траву», да несколько лет кряду... Но только монахи, но войска, из тех, что в 1773 году не были задействованы на театре военных действий, вынуждены были подчас питаться «именем Христовым» либо реквизициями, которые любви к ним не прибавляли.
И паче того: монастыри! Старые, уезженные жизнью казаки обычно уходили в заранее присмотренный монастырь, жертвуя туда – часто в несколько приемов – часть своей добычи.
«До учреждения Екатериной так называемых «штатов монастырей» в России считалось до 1072 монастырей. По штатам 1764 года, простиравшимся на одни великорусские епархии, из имевшихся здесь 964 монастырей оставлено 224, да 161 за штатом, на собственном содержании, остальные 569 велено было закрыть или обратить в приходские церкви. В Малороссии и Белоруссии, при введении штатов оставлено только 29 обителей в штате и 55 за штатом. К началу настоящего [XIX] столетия по всей империи было уже всего 452 монастыря. Здания закрывавшихся монастырей обращались в казармы, госпитали, дома для сумасшедших и т. п. Строение новых монастырей допускалось лишь с разрешения высшей власти; до конца XVIII века [с рокового 1764 года] новых обителей возникло всего пять»,
– свидетельствует Л. Знаменский в «Руководстве к русской церковной истории». Не менее жестоко были разгромлены и монастыри на Дону, а их собственность, представлявшая по большей части добровольные даяния казаков, ограблена императрицей.
Но это – православные монастыри. К старообрядческим церквам и скитам отношение было иное. Их жгли, разрушали, разметывали по бревнышку; рукописные и старопечатные святые книги рвали или жгли, древние иконы – рубили. Старообрядцев отдавали в солдаты, посылали на каторгу, отправляли в ссылку. Как при Петре, начались массовые самосожжения, старообрядцы бежали в Сибирь, Литву, Австрию, – куда глаза глядят...
Со времен Петра I казаки могли припомнить лишь одного государя, который продемонстрировал лояльность к старообрядцам, – это был Петр III. Между тем не было достоверно известно, убит ли этот царь или только скрывается. И в один прекрасный день оказалось: жив! Но оживил первым этот образ не «Пугач». Павел!
«Когда императрица проживала в Царском Селе в течение летнего сезона, Павел обыкновенно жил в Гатчине, где у него находился большой отряд войска. Он окружил себя стражей и пикетами, патрули постоянно охраняли дорогу в Царское Село, особенно ночью, чтобы воспрепятствовать какому-либо неожиданному предприятию. Он даже заранее определял маршрут, по которому он удалился бы с войсками своими в случае необходимости: дороги по этому маршруту, по его приказанию, заранее были изучены доверенными офицерами. Маршрут этот вел в землю уральских казаков, откуда появился известный бунтовщик Пугачев. В 1772 и 1773 годах он сумел составить себе значительную партию, сначала среди самих казаков, уверив их, что он был Петр III, убежавший из тюрьмы, где его держали, ложно объявив о его смерти. Павел очень рассчитывал на добрый прием и преданность этих казаков. Его матери известны были его безрассудные поступки»,
– сообщает один из организаторов убийства Павла I, генерал Л.Л. Бенигсен (курсив мой. – В.С.). Позже, излагая эту версию своему племяннику фон Веделю, Бенигсен утверждал, что Павел
«намеревался выдать себя за Петра III, а себя объявить умершим».
Если это сообщение Бенигсена верно – а оно может быть и ложью, продиктованной желанием опорочить Павла, – Пугачев как «анператор Петр III» был его творением. Павел дал если не сценарий, то лейтмотив «крестьянской войны». За год или полтора до кровавых событий на Урале и Волге Петр III уже материализовался здесь из его тоски по убитому отцу. Как Гамлет, проверяет спектаклем мать, убившую его отца, так и Павел организует чудовищную карнавальную трагикомедию... не будучи, в отличие от Гамлета, властным над этими событиями.
У Пугачева было одно из четырех знамен, когда-то принадлежавших гольштейнской гвардии Петра III. Откуда? Сегодня принято считать, что староверы смогли похитить одно из гольштейнских знамен в Петербурге и переслать на Яик.
«Пугачева к вам везут. Не забудьте спросить о голштинском знаме»,
– пишет императрица московскому генерал-губернатору Волконскому, председателю особой следственной комиссии по делу Пугачева, и это первый вопрос к Пугачеву, который приходит ей в голову. Но получив совершенно нелепый ответ, как ни странно, вполне им удовлетворяется:
«Это знамя нигде не полонено, а найдены Перфильевым [сподвижник Пугачева] в двух сундучках два знамя, одно – с черным гербом, а другое, это когда его злодейскою шайкою разбита была легкая полевая команда под Дубовкою».
Знамя давным-давно раскассированной части никоим образом не могло оказаться в «сундучке» в действующей армии, на театре военных действий! Императрица не могла не понимать этого. Стало быть, ее интересовала не сама истина о появлении у Пугачева этих знамен, которую она заранее знала, а любое благовидное укрытие для этой истины.
В чем же состояла истина о знамени? Не в том ли, что его привез на Яик сам Павел? Только в сем случае императрица удовольствовалась бы первой попавшейся ложью в отношении знамени, лишь бы следственная комиссия не «копала» дальше.
Пугачев не сам взял себе имя и титул умершего императора: яицкие казаки вынудили его к этому. Но не силой, конечно: хорунжий Емельян Пугачев изо всех сил искал свое место в жизни, роль себе по плечу. И подсказка о Петре III прозвучала для него удивительно вовремя.
Две войны – Семилетняя и турецкая – привели к тому, что Емельяну обрыдла царская служба. Он стал просить об отставке. Не получил. Умыкнув лошадь, «шатался по Дону по степям две недели». Возврата к законопослушной жизни не было, это он понимал. И примерял на себя всякие роли: в раскольничьих скитах он – старообрядец, пострадавший за веру; в Польше – казачий атаман, готовый поднять мятеж на правом фланге турецкого фронта (как и вышло!) и согласный получить «кое-какие денежные средства» для приобретения сторонников; в странствиях –
«заграничной торговой [человек], и жил двенадцать лет в Царьграде, и там построил русский монастырь, и много русских выкупал из-под турецкого ига и на Русь отпускал. На границе у меня много оставлено товару запечатанного»...
Но все это мелко, мелко! Нужен иной размах, атаманский! Может быть, возглавить уход яицких казаков за Кубань, в турецкую сторону?..
На Яике он слышит поразительную историю про появление императора Петра III. И каким-то верхним чутьем вдруг понимает, что если он сможет свергнуть Екатерину II, то это вовсе не обязательно кончится для него катастрофой. Наоборот! Павел, наследник престола, может приблизить и отблагодарить за сие!
17 сентября 1773 года Пугачев исчезает – является Петр III. Легенда его предельно убедительна и влечет к нему все горячие сердца и буйные казачьи головы:
«Я вольность казакам сготовил, но министры и изменщица-жена не схотели этого: пришлось скрываться, пока сил не накоплю. А теперь сила есть! Сам я царствовать уже не желаю, а восстановлю на царствие государя цесаревича. Кто со мной – того пожалую, кто против – что ж, сам себе казнь выбираешь!»
Самозванец украсил свою штаб-квартиру портретом Павла, и, глядя на него, восклицал:
«Ох, жаль мне Павла Петровича, как бы окаянные злодеи его не извели».
Перфильев заявлял, что послан из Петербурга
«от Павла Петровича с тем, чтобы вы шли и служили Его Величеству».
Пугачев велит присягать
«Павлу Петровичу и Наталье Алексеевне»,
и не устает повторять, будто
МЯТЕЖ«великий князь с донскими казаками приближается на помощь»...
Русское дворянство не способно выделить из своей среды российского Кромвеля
Фридрих II – министру иностранных дел Пруссии Финкенштейну
Крестьяне поверили Пугачеву.
Пугачев шел, не встречая сопротивления. Казаки, солдаты, крестьяне присоединялись к армии праведного царя. Попы, хлебнувшие екатерининских реформ, встречали освободителя колокольным звоном. Тут же вершилась скорая расправа: пылали дворянские гнезда, раскачивал ветер тела повешенных. Перехлестывало через края, рыдали дети над телами растерзанных матерей, закутывались до бровей черными платками изнасилованные девушки... От Яицкого городка до Башкирии, от Поволжья до Западной Сибири полыхало восстание. Оренбург, Казань, Саратов...
Как отнесся к появлению самозваной тени отца цесаревич? Что подумал 19-летний впечатлительный юноша, только что переживший крах надежд на вступление на престол и еще не пришедший в себя после свадебных торжеств? Ведь и само имя отца не принято было называть, а тут не имя только, а он сам, воскресший и – восставший! Идущий к нему, чтобы отдать в его руки власть!
Екатерина в эти дни воспринимала царевича не как родного сына, а как злейшего из соперников, которые когда-либо угрожали ее трону. Властолюбие у нее брало верх над всеми остальными чувствами. После совершеннолетия Павла в их отношениях наступило нечто вроде затишья. Павел понял: нечего и надеяться, что она поделится с ним своей властью. Екатерина увидела: мальчик avoir l'esprit aux talons112* Без царя в голове (франц.).*, но достаточно разумен, чтобы не затевать глупостей. В ней даже проснулось что-то вроде запоздалой материнской любви. Но она тут же одернула себя.
Несчастный князь в трудные моменты своей юности вел себя очень осмотрительно. Он понимал, что бунт ни к чему хорошему не приведет! Павел видел, что Екатерина, с беспокойством следящая за его взрослением, обманывает, говоря о материнских чувствах, которых не испытывает, и старается всеми способами отстранить его от государственных дел.
Он знал, что мать отобрала все его личные владения за границей, которые достались ему от отца. Это были карликовые немецкие государства, управляя которыми, он мог бы приобрести административный опыт, научиться всем тонкостям власти... Когда-то именно так училась властвовать она сама – на управлении Шлезвиг-Гольштейном. Может быть, именно поэтому она не захотела дать ему такой возможности?
Получит ли он когда-нибудь власть?
Павел видел, что все те, кто хочет видеть его императором, недостаточно хотят этого. Если бы кто-то из них возглавил этот пожар, что полыхает на юге, – успех был бы почти неминуем. Но способен ли он будет принять такие услуги такого дворянина?
А сам он способен ли возглавить такой пожар?
Неужели там – его отец?
Не зря ведь мать дает ему читать чудовищные сводки: казни, истязания, убийства, зверства всех возможных видов. Даже если эти сводки вдесятеро преувеличивают происходящее, и то, просто из головы такое не выдумать.
Перед лицом такого все мысли о ребяческом самолюбии надо бросить.
Мать права.
Сейчас бунтовать нельзя.
И Павел, может быть, для того, чтобы выбросить из головы всякие мысли о том, что происходит на юге, до одурения пытался осмыслить, что нужно сделать в стране, чтобы не было в ней таких бунтов. На заре (это было его любимое время суток), Павел, склонившись над письменным столом, делал заметки, разрабатывал планы. Они были противоположны тому, что воплощала в жизнь императрица. Если бы у него было хоть немного влияния в совете министров, он бы посоветовал матери больше заниматься делами внутри страны и прекратить конфликты за рубежами империи.
Нужно строить государство солнца, государство справедливости. Сначала хотя бы в прожекте!
В этом будет состоять его борьба с матерью.
Она увидит, что он чего-то стоит!
Павел вручил матери объемистый трактат: «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Трактат был посвящен не столько ратным делам, сколько восстановлению мира. Турецкая война, считал Павел, сопровождалась огромными расходами, жертвами и привела Россию к смуте, поставила на край пропасти. Лишь длительный мир, низкое налогообложение и сокращенная, а значит, менее обременительная для казны армия могут вернуть империю в ее прежнее состояние процветания и гармонии.
Вот уж никак не думала Екатерина, что сын предложит ослабить армию в такое время, когда целые края охвачены бунтом! И эта война с Турцией – не для собственного же удовольствия она ее ведет! Досаднее всего, что иные аргументы Павла повторяли то, что говорил ей и Дидро. Тот явно намекать осмеливается, что она перешла границы, отделяющие просвещенную монархию от – подумать только! – тирании. Она знает, что делает! Друзья и союзники ей нужны, а не критики! Один лишь Мельхиор Гримм, понимает ее. Чуткий собеседник, ничего не говорит поперек и любому обстоятельству может дать объяснение философическое.
В том же трактате Павел предлагал учредить военные поселения. Раскассировать гвардию, сократить армию, а чтобы сие не сократило мощи воинской государства, по рубежам страны надлежит военные поселения создать. Их жители и землю будет пахать, но и в артикулах воинских упражняться. И от старания их в зависимости положить каждому содержание соответствующее...
«Предписать надобно всем, начиная от фельдмаршала и кончая рядовым, все то, что им должно делать, тогда можно на них взыскивать, если что-нибудь будет упущено»...
Екатерина поморщилась. В той части, в какой сие возможно было, оно уже осуществилось, ибо так и живут казачьи станицы, с мечом в одной руке и оралом – в другой. И не зря она казаков на рубежи переселяет – защита они, конечно, надежная. Беда другая: чуть землепашец себя вольным почувствовал – и жди, когда новый Пугачев у них появится...
Но предписывать все, что кому делать должно... Так и фельдмаршал, вместо того, чтобы бить врага, пред оврагом, на дороге размытым, станет и к ней гонца пошлет: предпиши, что делать! Ха! Они и так все знают, что делать надо, и крадут все, что можно...
Впрочем, трудом сим Павел показал, как она ему сказала, радение о заботах государственных. И того ради указано было ему два раза в неделю участвовать в делах правительства. Кроме того, сама Екатерина согласилась держать его в курсе государственных дел. По вторникам и пятницам Павел выслушивал отчет о решениях государственного совета: его читал секретарь. Тогда же, по рекомендации князя Репнина, был назначен и офицер, который давал ему уроки морского дела. Сие было необходимо: по генерал-адмиральскому званию Павла он обязан был знать субординацию флота, вникать в его беды и проблемы.
Офицер сей – Сергей Иванович Плещеев, капитан флота, – взят был из состава константинопольского русского посольства. Плещеев состоял в кадрах флота с 1764 года, стажировался и на английском флоте и на Мальте. С графом А.Г. Орловым ходил он в Средиземное и Эгейское моря, в Архипелаг. Все это знала Екатерина и ценила молодого и подающего большие надежды офицера. Но было и то, чего она не знала: Плещеев был масоном. Вступил в братство вольных каменщиков он в Ливорно – и также по рекомендации князя Репнина, чьим покровительством пользовался...
Сергей Иванович Плещеев, по санкции императрицы, вручил Павлу на хранение ландкарты Архипелага и других локусов моря Средиземного и иных восточных регионов, за окончанием военных действий пока более не потребные. Происхождение карт сих было уникальным: их передали русским штурманам рыцари Мальтийского ордена, что и в легендах карт показано было.
– Все португальские и испанские завоевания и открытия, – говорил Плещеев, передавая Павлу карты – сделаны кораблями, плывшими под флагом с красным восьмиконечным крестом на белом поле. Колумб и Васко-да-Гама плыли под этим флагом. Центральная и Южная Америка, Индия и Китай видели этот флаг и вполне понимали его значение... И тем по праву гордиться можно и должно, что орденские бальи и командоры служат на российском флоте, а офицеры флота Российской империи завершают военно-морское образование на Мальте...
Крест сей принес нам Святой Георгий Победоносец – ибо кто, как не он, во время штурма Иерусалима участвовал в сражении, явившись пред сонмами воинскими в образе рыцаря с красным крестом на белом плаще... Оттого мальтийский крест именуют еще георгиевским.
...»Участие» Павла в государственных делах длилось около четырех месяцев. В начале весны все изменилось. Мать ни о чем не предупреждала его, но не стало ни секретарей, ни отчетов, ни досье, ни уроков. Почему?
Императрица увидела, что царевич без особых возражений принимал ту лапшу, что секретари вешали ему на уши. И она поняла: мятеж наследника подавлен.
Да был ли мятеж?
Впрочем, post factum113* Когда все уже свершилось (лат.).* императрица дала сыну необходимые пояснения:
«Одна я в империи могу принимать решения и настаивать на их выполнении. Сейчас я повсюду раздаю приказы, и их не оспаривают. Имейте это в виду. Я не считаю нужным, чтобы вы вошли в государственный совет, и вы должны ждать до того времени, пока я не изменю своего решения».
Это новое оскорбление парализовало волю Павла. Мать отказалась признать в нем государственный ум, способности к управлению. Павел погрузился в апатию. Больше его ничто не интересовало.
Впрочем, от этого «государственного эпизода» у Павла остался близкий друг – капитан флота Сергей Иванович Плещеев.
