Текст книги "Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)"
Автор книги: Василий Сергеев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)
Я предпочитаю вызывать ненависть, творя добро, чем любовь, совершая зло.
Павел – барону Сакену. Февраль 1777 г.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, директор Санкт-Петербургской Академии наук, контролировала научную и издательскую деятельность в стране. Под ее началом были изданы сочинения Ломоносова, шеститомный словарь русского языка и многие другие книги, действительно нужные стране, в отличие от большинства тех, которые издавал Новиков.
Однако Павел видел в ней лишь главную сообщницу покойной императрицы, которая помогла ей захватить престол. Он словно бы не хотел признать той трети века, в течение которой немало событий произошло, немало позиций и характеров поменялось...
В 1794 году в издававшемся при Академии журнале «Российский Театр» была опубликована трагедия Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский»,
...Погибни, злая мать,
То сердце варварско, душа та, алчна власти,
Котора, веселясь сыновния напасти,
Чтоб в пышности провесть дни века своего,
Приемлет за себя наследие его! –
восклицал ее герой. Пьеса вызвала гнев императрицы, и ясно почему: и она, и современники видели в этом тексте намек на политическую ситуацию, сложившуюся между императрицей и Павлом... Трагедия была изъята из обращения. Жестоко потерпел за нее Княжнин; выслана была в подмосковное имение Дашкова, где ее и застала весть о смерти Екатерины II.
Павел не счел нужным понять позицию Дашковой, оценить ее мужество. Тотчас по восшествии на престол он освободил Екатерину Романовну от всех ее должностей и приказал жить в новгородском ее имении.
АННА ПЕТРОВНА ЛОПУХИНА-ГАГАРИНА
КОРОНАЦИЯДолжен быть один человек, стоящий выше всего, выше даже закона.
А.С. Пушкин
В конце 1796 года, 18 декабря, появился манифест, в котором сообщалось, что коронация состоится в апреле следующего года.
Многолетняя традиция требовала, чтобы новый царь прожил некоторое время в старой доброй Москве, перед тем как его увенчают императорской короной. 15 марта весь двор переехал в священный русский город, в Петровский дворец, построенный Екатериной в окрестностях столицы, но вскоре стало понятно, что этот дворец слишком мал. В старом Кремле также не было достаточно просторных покоев, чтобы там свободно разместились царь и его слуги. Тогда Павел обратился к канцлеру Безбородко, известному своей любовью к просторным и роскошным апартаментам. Он как раз недавно приобрел в Москве внушительный дворец, вокруг которого был разбит замечательный парк. Император потребовал, чтобы парк вырубили, – он мешал проведению военного парада. Безбородко, обнаружив это, сообразил продать дворец императору.
27 марта нескончаемый кортеж потратил более восьми часов на то, чтобы проехать несколько верст, которые разделяли две резиденции. Павел скакал впереди процессии на белом коне Помпоне, подаренном ему еще во Франции принцем Конде. Знатные вельможи, высокие чиновники, будь они даже старыми, также должны были ехать верхом, соблюдая строжайший порядок. Но почти все они оказались плохими наездниками, и парад выглядел довольно жалко...
5 (16) апреля 1797 года состоялась церемония коронации. В этот день придворные должны были прибыть во дворец до пяти, а дамы – до семи часов утра. Павел переоделся в традиционную пурпурную мантию. Но потребовал, чтобы к его костюму добавили далматику (одежду восточных императоров). Этим дополнительным торжественным одеянием он хотел показать своему народу, что отныне является также главой церкви в своей стране.
Он собирался сам выполнить обязанности епископа, отслужить службу и прочесть молитвы, а также исповедовать членов своей семьи и окружение. Было даже заказано богатейшее церковное облачение. Однако Священный Синод воспрепятствовал сему, представив государю действующее более пятисот лет установление, согласно которому сии церковные таинства не могли совершать священники, женатые вторым браком.
Павел не осмелился преступить священные законы. Он не стал во время коронации кадить благовонные масла. При входе в святилище он, как надлежало, снял шпагу. Единственное, от чего он так и не отказался, так это от далматики. Восточное одеяние из пурпурного бархата, расшитое жемчугами, он надел поверх военной формы. В сочетании с армейскими сапогами оно смотрелось по меньшей мере странно...
Богослужение совершал Гавриил Петров, митрополит Новгорода и Санкт-Петербурга. Гавриил, в душе человек скромный и простой, довольствовался своим положением прелата. Император захотел восстановить для этого святого человека высокий сан патриарха. Более заботясь о своей душе и душах своей паствы, чем о мирских почестях, Гавриил двумя годами позже отказался от мальтийского креста и впал в немилость...
Впервые в российской истории в один и тот же день короновались император и императрица. Павел сам возложил на голову своей супруги маленькую диадему.
Перед концом церемонии император громко прочел в церкви «Семейное постановление», которое раз и навсегда устанавливало, что наследование престола должно проходить по мужской линии.
Тогда же государь приказал напечатать Статут российских орденов текущего царствования; ордена св. Георгия86* Военный орден св. великомученика и Победоносца Георгия, высшая военная награда России, учрежден в 1769 г., девиз – «За службу и храбрость». Орденский крест или четырехконечную звезду носили на желто-оранжевой ленте с тремя черными полосами. Восстановлен в 1801 г.* и св. Владимира87* Орден св. равноапостольного кн. Владимира учрежден 22 сентября 1782 г. в день 20-летия правления Екатерины II, девиз – «Польза, честь и слава». Восьмиконечную звезду с чередующимися золотыми и серебряными лучами носили на черной ленте с красной полосой. Восстановлен в 1801 г.*, учрежденные Екатериной, в него не вошли. Был опубликован манифест, который ограничивал барщину тремя днями в неделю и запрещал помещикам заставлять крепостных работать по воскресеньям.
ВИДЕНИЕIl n'est pir douleir,
Qu'un souvenir heureux dans
Les jours de malheur...88
Нет хуже муки той,
Чем в горестные дни
Сон вспомнить золотой (франц.).
Пер. В.Рождественского
А. де Мюссе. Ива
Когда двор после коронации возвращался в Кремль, царевич Александр, занявший место рядом с государем, размышлял об указе, только что подписанном Павлом I. «Отец в самом деле сошел с ума, – думал он. – Крепостные! Господи! Только ненормальный будет жалеть этот рабочий скот. Против отца восстанут все помещики в империи!»
Тем же вечером на императорской аудиенции в Грановитой палате, где были собраны лучшие из лучших, цвет государства, с Павлом случилось происшествие, которое в значительной мере определит судьбу всего его недолгого царствования, и которое он сам счел полной случайностью.
Судьба, наконец-то, была благосклонна к нему: скипетр и держава в его руках, корона увенчала чело. Как горячо приняли его москвичи! Кажется, сам Всевышний, сделавший теплым этот весенний вечер, взял под свою защиту его царствование... Взволнованный, улыбающийся император приветствовал придворных, по очереди представлявшихся ему... И вдруг обомлел. Нет, не от тяжеловесной византийской роскоши – от сияющих, восхищенных глаз, обращенных к нему...
Взволнованная юная девушка, присела перед ним в глубоком реверансе, который прибавил еще больше очарование ее лицу, миниатюрному бюсту и черным, как ночь, волосам... Это было не сходство: перед ним стояла воскресшая из мертвых Вильгельмина.
– Как ваше имя, барышня? – спросил он.
– Анна Петровна Лопухина, государь.
ЛОПУХИНЫАнне Петровне Лопухиной шла двадцатая весна. Она была дочерью сенатора Петра Васильевича Лопухина, принадлежавшего к одному из самых знатных родов Москвы, от его первого брака с Анной Левшиной. Мачеха же Анны Петровны, вторая жена Петра Васильевича, Екатерина Шечнева, имела до замужества связь с Безбородко. Роскошный дом Лопухиных стоял на Тверской.
Император мог считать, что случайностью была встреча с очаровательной девушкой, случайностью – то, что она столь похожа на Вильгельмину. Но это вовсе не было случайностью.
Роль семейства Лопухиных в исторических судьбах России, его генеалогия нуждаются в тщательном изучении. Большое семейство Лопухиных в свое время роднилось и с царями: царица Евдокия Федоровна, первая жена Петра I, была в девичестве Лопухина; генерал-аншеф Василий Авраамович Лопухин, оставивший сынов – продолжателей рода, но убитый в сражении при Гросс-Егерсдорфе, был ее родной племянник. Но не реже Лопухины с царями и ссорились: Авраам Лопухин был колесован Петром I, Наталья Федоровна Лопухина, славившаяся выдающейся красотой, образованием и любезностью, и затмевавшая на придворных балах Елисавету Петровну, была, по повелению «кроткия Елисавет», «по урезании языка бита кнутом и сослана в Сибирь» вместе с мужем и сыном.
Связь с масонами в семействе Лопухиных была традиционной. Даже П.В. Лопухин, петербургский полицмейстер, назначенный позднее генерал-прокурором, был масон; а что уж говорить о москвичах И.В. и П.В. Лопухиных, достигших розенкрейцерских градусов посвящения в московской «сиентифической» ложе «Гармония». И.В. Лопухин (Филус), еще в 1784 году написавший торжественную похвальную песнь в честь Павла, был одним из главных фигурантов по «делу Новикова» в 1792 году; ссылка его окончилась, он был награжден и обласкан в день воцарения Павла.
Лопухин, прекрасно зная духовные поиски и умонастроения Павла, подготовил трактат «Духовный Рыцарь», полностью им соответствующий. Книга была издана в 1791 году.
«Все нам вопиет о естественности первенства, – писал И.В. Лопухин.– Все нам возвещает необходимость и пользу подчинения власти, коих взаимное действие есть душа порядка... Божественное единство, вселенною управляющее, освящает свое подобие в земных Царях и величеством их венчает»...
В трактат заложено было не только стремление высвободиться из-под «духовного гнета» и регламентации господствующей церкви, но страстное желание создать свою собственную церковь, – желание, вполне неоригинальное, кое создатель книги со всеми прочими основателями сект и религиозных течений разделил.
«Духовный Рыцарь» Лопухина – это род церковного устава», – отмечает современный исследователь,– Не догматические разногласия, не мистика, не увлечение герметизмом отделяли масонство лопухинского толка от Православия, а один лишь сепаратизм ради сепаратизма».
Но это был еще и мяч, подброшенный Павлу на ногу: это была та почва, на которой он мог бы возделывать нежно лелеемый им росток экуменизма...
Масоны следили за Павлом, они знали о нем больше, чем он сам о себе знал. Знали они и то, что Павел сохранил верность юношеским чувствам к Вильгельмине, затмить которую не смогла ни супруга, ни Катенька Нелидова. Им чертовски повезло, что в доме одного из высокопоставленных братьев обнаружилась девушка, как две капли воды похожая на Вильгельмину; но им и не повезло, ибо девушка, как будет видно из дальнейшего, оказалась с капризами, «с комплексами», как сказали бы сейчас.
Нашелся и человек среди ближайших к императору лиц – цирюльник, бывший камердинер, а теперь обер-гофмейстер, Кутайсов и сам давно искал, как положить конец влиянию Екатерины Ивановны Нелидовой, женщины, как он считал, чересчур строгих нравов, кем заменить ее... Вариантов для нелюбимых царских жен и брошенных фавориток при царском дворе было два: смерть или монастырь. Екатерину Нелидову ждал монастырь.
– Видите, как меня любят в Москве! – наивно похвастался Павел Кутайсову. – Отчего ж в Петербурге меня словно бы боятся?
Кутайсов, ни на мгновение не преставая быть придворным, а значит, интриганом, невинно заметил:
– В Петербурге чрез салоны государыни и m-lle Нелидовой всем известно, что доброе творят лишь эти дамы, а все злое – дело рук Вашего Величества; Москва же от них об этом еще не узнала, и Вас оценили, как Вы есть.
Павел не от него первого услыхал, что выглядит игрушкой в руках m-lle Нелидовой и супруги, и теперь пришел в неистовство, твердо решив, что с любыми разговорами о порабощении его воли будет покончено.
В Санкт-Петербурге Павел резко заявил Нелидовой, что «на помочах» у нее он ходить более не собирается. Вчерашнему «ангелу-хранителю» пришлось, шмыгая носом, уехать в замок свой Лоде. А вскоре следом туда приехал и ее родственник, получивший отставку губернатор Петербурга Буксгевден.
К супруге же для охлаждения причин за это время было предовольно-предостаточно. Не она ли, не Мария ли Федоровна, как-то сгоряча сказать посмела ему:
«Пожилой вечный наследник»...
Давно сие было, уж и забыть бы пора, а вот все не забывается. И теперь не забылось! Не с ней ли вместе мыкал он судьбу свою горькую, не ей ли знать, сколь больно было ему терпеть сие... Сколько ж презрения к неудачнику в тех словах незаслуженных...
В том, что Павел давно мечтал о хорошенькой девушке, которая бы преклонила перед ним колени, сомнений у Кутайсова не было. Но это не должно оказаться пошлой житейской комедией, эта встреча должна быть пронизана духом высокого романтизма, рыцарственности, «неизьяснимого благородства»...
«Он, – вспоминает княжна Ливен,– нередко наезжал в Смольный монастырь, где я воспитывалась: его забавляли игры маленьких девочек и он охотно сам даже принимал в них участие. Я прекрасно помню, как однажды вечером в 1798 году, я играла в жмурки с ним, последним королем польским, принцем Конде и фельдмаршалом Суворовым. Император тут проделал тысячу сумасбродств, но и в припадках веселости он ничем не нарушил приличий»...
Возвращаясь с коронации из Москвы в Санкт-Петербург, каждый выходил из кареты со своими планами. Кутайсов мечтал о том, чтобы разжечь страсть государя к юной москвичке. А государь уже отлично знал, что не откажется от чувств, которые завораживали его. Перед его внутренним взором носился образ Анны Петровны, но думал он о Вильгельмине, и чувствовал себя средневековым рыцарем. In omni adversitate fortunae infelicissimum genus infortunii est fuisse felicem89* При всех превратностях судьбы самое большое несчастье – это воспоминание о былом счастье (лат.).*, – подумал он словами Боэция, и возмутился этими словами. Неужели он не вправе счастье вернуть? Вернуть юность – иную, не омраченную тяжелыми думами. Сесть на горячего коня, и, преодолев все преграды, рассказать ей о своей рыцарской любви, стоя, с надеждой в сердце, у высокой башни, с которой она бы смотрела на него...
МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК«Дому Твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней».
Девиз на фронтоне Михайловского замка. По преданию, число букв этой надписи было равно числу лет жизни императора
Тою же весной, повелев снести Летний дворец, Павел лично заложил краеугольный камень нового замка. Замок средневекового вида, с башнями и подъемными мостами, должен быть окружен рвом... Возводился замок в честь Прекрасной Дамы, найденной, наконец, Павлом, в цвет красноватых перчаток Анны Петровны, бывших на ней при встрече. Назван он был в честь святого Михаила-архангела, сокрушившего древнего змия. Замок возводили с размахом: тысячи рабочих под руководством Винченцо Бренны посреди столицы громоздили чудовищную крепость. Ассигнованы были неслыханные суммы; отовсюду везли цветной поделочный камень, ткани для штофных обоев, бронзовое литье для внутренней отделки...
Над императорскими покоями, в чертежах, был отведен ряд комнат для Анны Петровны, куда вели потайные лестницы...
ТРЕУГОЛЬНИК С ОСТРЫМИ УГЛАМИНе прошло и двух недель, как в обществе распространился слух, что Его Величество император собирается возвратиться в Москву, причем императрица не будет сопровождать своего мужа. Большинство приняли это с некоторым недоумением – зачем? – но некоторые, бывшие «в курсе», – не без лукавой усмешки. В интендантстве, офицерских корпусах, во всех казармах, в салонах богатых горожан, государственных ведомствах и даже монастырях это стало главной темой для разговоров. Как?! Причиной
«дополнительной поездки, совершаемой на благо престола»,
как была наименована, по совету Кутайсова, сия эскапада, было не подписание договора или «совет с народом», нет! Царь, известный своим мрачным и суровым характером, ехал сюда для того, чтобы устроить бал! Он, который больше всего на свете не любил танцевать, и предпочитал военные парады легкомысленным вечерам!
Называли и имя той, к ногам которой сей рыцарь новейших времен собирался бросить букет: Анна Петровна Лопухина. Если бы Павел пригласил барышню в Санкт-Петербург, это было бы похоже на приказ с его стороны. Неловко, невозможно... И он, забыв о документах, громоздящихся у него на рабочем столе, отправился к своей возлюбленной. Анна Петровна, понимая, что понравилась императору, не знала, что и думать, не верила своим ушам. Это было лестно, это волновало ее, но это дало и его окружению и всему городу повод для злословия...
...Граф Рибопьер, молодой французский эмигрант, недавно появившийся при российском дворе, пользовался благосклонностью государя. Он был известен своим безупречным воспитанием, веселым характером, а на его молчание можно было положиться. Кутайсов подошел к нему по просьбе Павла шепнул на ухо несколько слов. И когда знаменитый скрипач Диц поднял свой смычок и под сводами зала загремел вальс, граф Рибопьер склонился перед Анной Петровной Лопухиной, – и умчал ее в танце...
Когда оркестр заиграл быстрее, граф Рибопьер остановился перед царем, сидящим в большом позолоченном кресле. Он поклонился перед Его Величеством, а юная танцовщица присела в глубоком реверансе. Павел усадил ее рядом с собой. Потом он дал знак, чтобы танец продолжили.
Анна Петровна едва осмелилась поднять глаза на многочисленных гостей. Ей казалось, что в этой огромной зале все взоры устремлены лишь на нее. Ее августейший партнер мало разговаривал с ней, стараясь не слишком восхищаться ею перед этой толпой, следящей за каждым его словом и движением. И все же ему удалось сообщить смущенной девушке, что на следующий же день он нанесет визит ее родителям, разумеется инкогнито.
***– Дитя мое, – говорил Павел, пытаясь взглядом своим найти взгляд девушки, – если Господь сделал меня императором, если я получил Божье помазание, то только для того, чтобы защищать мои народы и помогать им. Но вы ведь знаете не хуже меня, что в этом мире нет совершенства. Невозможно одному-единственному человеку, каким бы безупречным и могущественным он ни был, дать миллионам душ то, на что они надеются. Только Царство Небесное может одарить такой милостью...
Дитя, отнюдь, впрочем, не считавшее себя таковым, но захваченное водоворотом событий, чувствовало ужасную неловкость. Самое тяжелое было в том, что из жизни раз и навсегда исчезла ясность. Родные, близкие, домочадцы, словно не понимая, что речь идет о женатом человеке, в один голос требовали от нее быть покорной, послушной, уступать любым желаниям императора, угадывать их, – помня, что общение с лицами августейшими унизить не может, а лишь возвышает. «Пока лишь это, пока ничего больше!» Да, чувства и желания императора были изящны и деликатны, не заключали в себе ничего грубого или противоестественного, угождать им было легко, а порой и радостно. И тем не менее...
И тем не менее ситуация была предельно двусмысленна, и эта двусмысленность больно резала сердце Анны Петровны. Кто она, как называется этот пост при императоре? На что она может претендовать при живой, здоровой и еще красивой императрице, давшей империи и наследника престола и столько очаровательных детей? Как ей смотреть в глаза императрице? С этой точки зрения отношения с императором были, разумеется, тупиком, который, рано или поздно, закончится отставкой. И что тогда?
С другой стороны, у Анны Петровны до вчерашнего еще дня были свои чувства и желания, свои планы. Была уверенность, был, в конце концов, жених, с которым они помолвлены! Не был – он есть! Что ей сегодня делать со своей личной жизнью?..
Раз и навсегда покончить с двусмысленностью положения Анна Петровна могла, попросту сказав императору о женихе. Что в этом такого? Она даже обязана это сделать, в противном случае получится, что она что-то утаивает... Но она боялась ужасного гнева, который проявлял император, если ему что-нибудь не нравилось...
...Недавно князь Святополк-Четвертинский и этот несчастный Рибопьер, который, кажется, так недавно в танце умчал ее к престолу императора, имели между собою дело чести. О, сомнений не было – причиною всему была она. Точнее, то, что император ревновал ее к Рибопьеру. Несчастный молодой человек, единственный сын у матери, был ранен в руку, – и выслан за дуэль из столицы. Добро бы, если б так же был наказан и князь Святополк-Четвертинский, но нет – его император за дуэль сию приблизил к себе и обласкал... А каково ей?
Сегодня, в последний вечер своего пребывания в Москве царь пришел попрощаться с девушкой. Вскоре они увидятся вновь, поскольку он приказал предоставить в центре Санкт-Петербурга дворец для нее и ее семьи. У него было одновременно серьезное и довольное лицо. Он достал из кармана депешу и прочел отчет, в котором говорилось, что главнокомандующий, генерал Суворов, только что одержал значительную победу. Он был удивлен, что эта приятная новость оставила ее равнодушной. Он хотел разделить с ней свою радость, а она заметила, что ненавидит насилие, заговорила о страданиях солдат и мирного населения...
Он слушал ее и снисходительно молчал. Потом раздумчиво произнес:
– Возможно, это и справедливо. Я разделяю вашу неприязнь к тем, кто приказывает уничтожать людей из тщеславия. Но здесь другой случай. Я должен вести эту войну, поскольку она направлена против той черни во Франции, которая вообразила себя хозяевами мира. Речь не идет о завоевании какой-нибудь территории, а о том, чтобы покончить с угрозой, которая нависла над благополучием всей Европы, над всеми ее монархами. Увы! Список убитых и раненых каждый день приносит мне страдание...
Он достал из кармана бумагу. Она захотела взглянуть на нее.
Он дал ей развернуть этот длинный список, который она взяла дрожащей рукой.
И надо ж было тому случиться, что именно в этом списке, в числе легко раненных, был назван князь Павел Гагарин! Анна Петровна не знала что делать, руки ее стали холодеть... Организм сам решил дело, – она пошатнулась и потеряла сознание.
Павел позвонил, вошла камеристка, госпожа Жербер. Несчастную уложили на диван, расстегнули ей платье, распустили корсет, дали нюхательную соль... Павел держал Анну за руку и смотрел на нее.
Немного спустя она открыла глаза.
– Успокойтесь, – тихо произнес монарх. – Не хотите ли вы чего-нибудь? Может быть, стакан воды?
Она приподнялась, повернулась к нему. Ее хорошенькое лицо было залито слезами...
– Вы так добры ко мне, Государь! Я должна сказать вам...
Она мямлила, тянула, и все больше запутывалась: и назвать жениха, и не назвать его было теперь равно для него опасно... А, может, и для нее?
– Надо, чтобы вы узнали...
– Тише, Анюта, успокойтесь. Вы мне скажете об этом позже.
– Нет, Государь. Там, на этом проклятом листе, там, в числе раненных...
– Ваш родственник, конечно?
– Нет, Государь. Друг детства, – бросаясь, словно в омут головой, сказала она, не посмев, однако ж, произнести «любимый».
– Кто он?
«Так вот в чем дело! Hinc illae lacrimae!90* Так вот отчего эти слезы! (лат.)* Вот в чем причина этой сдержанности, грусти; вот преграда, разделявшая их!» – Павел провел рукой по лбу, чтобы отереть выступивший пот и повторил свой вопрос:
– Я прошу вас, Анна Петровна, назовите его имя.
– Князь Павел Гагарин, – ответила она просто. И, чтобы предупредить приступ гнева своего гостя, добавила:
– Мы выросли вместе и вот уже три года помолвлены.
Павел взял ее руку и почтительно поцеловал.
– Сегодня же мой фельдъегерь, – сказал он, – отвезет в Италию приказ отправить князя Гагарина в Россию, как только состояние его ран это ему позволит.
