Текст книги "Эвис: Неоднозначный выбор (СИ)"

Автор книги: Василий Горъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

С такими пленницами Найта уже общалась, соответственно, прекрасно понимала, что первое время большинство воспринимает не смысл произнесенных слов, а интонацию, и очень нервно реагирует на любые резкие движения или жесты, которые выглядят угрожающими. Поэтому говорила неторопливо и очень благожелательно, а резала кожаные ремни и перемещалась между женщинами так плавно, как будто исполняла медленный танец.

– Если выйти из этого загона и повернуть направо, то шагов через десять вы упретесь в гору котомок с награбленными вещами. Выберите себе то, что подойдет… – ворковала она, растирая запястья девочке лет девяти, и осторожно, на самой грани чувствительности, подлечивая ее истерзанное тельце пробужденным Даром. – Желающие ополоснуться могут спуститься чуть ниже: там, под выворотнем, бьет небольшой ключ. Только не затопчите – вас много, а он один. И совсем маленький…

Пока женщины мылись и переодевались, Найта ходила по поляне, копаясь в трофейном оружии, а я общался со Стешей, Алькой и хозяйкой пляжного домика. Первая находилась в оперативно-тактическом зале объекта ноль-два, под руководством Сарджа училась обеспечивать любые потребности ДРГ[7] и беседовала со мной в оперативном канале. Вторая, сбежав на остров и закрывшись в одной из комнат, с нетерпением ждала самой важной, по ее мнению, части операции. А Амси отслеживала ее состояние и периодически сообщала мне, что девушка в относительном порядке.

Когда от ключа вернулась последняя крестьянка, Найта оглядела каждую из одиннадцати бывших пленниц, и заговорила снова:

– Мы отправимся к Дитренскому тракту где-то через кольцо, сразу же, как возьмем болью за боль с предводителя этой шайки. У кого есть желание посмотреть или поучаствовать – оставайтесь на месте. Все остальные могут отойти в сторону и заткнуть уши.

– Он что, жив⁈ – с мстительной радостью в голосе воскликнули сразу несколько девушек.

– Да! – нехорошо ухмыльнулась Дарующая. – Смерть оказалась бы для него слишком легким наказанием. А дальнейшая судьба не смогла бы стать уроком для тех татей, до которых мы еще не добрались.

Отходить в сторону и затыкать уши не захотели даже самые маленькие. Поэтому Найта, удовлетворенно кивнув, подтащила разбойника поближе к костру и привела его в сознание мощной затрещиной. Когда мужчина забился в путах, представилась, дала ему немного понаслаждаться ужасом, затем воткнула в землю рядом с его головой самый приличный из найденных ножей и вопросительно посмотрела на окруживших его женщин:

– Уши ему уже не понадобятся. У кого есть желание отрезать, скажем, правое и добросовестно прижечь ранку?

…Когда Найта и недавние пленницы закончили воздавать болью за боль, превратив главаря разбойников в одноглазого, безухого, безносого и однорукого скопца, Алька удовлетворенно хмыкнула, пожелала мне спокойной ночи и отправилась спать. А Амси тихо вздохнула:

– Безумный способ психологической реабилитации. Но в вашем сумасшедшем мире он каждый раз помогает. Алиенна опять отключится, не успев коснуться головой подушки, и будет всю ночь улыбаться во сне. Тина посмотрит эту запись завтра, поплачет в одиночестве и вновь обретет душевное спокойствие. А большинство женщин, которых вы только что спасли, уже удовлетворены, поэтому озаботились своим будущим – вон, носятся по поляне и отбирают все то, что стоит хоть каких-то денег и сможет помочь им выжить.

Я равнодушно пожал плечами, ибо считал, что все те способы этой самой «реабилитации», о которых призрачная хозяйка рассказывала во время первого учебно-боевого выхода, в нашем мире не сработают. Само собой, за исключением полного стирания воспоминаний о насилии. А еще был убежден, что каждая жертва насилия имеет право на воздаяние…

…Когда трофеи разбойников были осмотрены, а все ценное, но не очень тяжелое, оказалось поделено, уложено в самодельные котомки и заброшено за плечи, я дал команду выдвигаться. Самых мелких девиц Лоннер и Тамор понесли на плечах. Благо возвращались мы по тропинке, натоптанной лихими людишками, а не по бездорожью. Остальные женщины шли, держась одна за другую. А я вел «намек» для остальных разбойников. Вернее, направлял его в нужном направлении хорошими пинками.

Несмотря на не самое лучше самочувствие и кромешную тьму, которая царила в лесу, никто не жаловался. Скорее, наоборот – с каждым метром, который удалял крестьянок от ненавистной поляны, их шаги становились все легче и увереннее, а настроение – светлее. Так что к месту нашего ночлега вышли чуть менее чем через три часа. Сангор, убедившись, что никто из нас не пострадал, взял спасенных под свою опеку – рассадил вокруг котелка с кашей, щедро приправленной мясом, раздал грубые ложки, вырезанные парнями за время ожидания, и предложил угощаться. Измученного донельзя калеку к котелку не пригласили – сбили на землю, связали ноги и оставили ждать рассвета. А я, Найта и оба вассала, участвовавших в операции, отправились к переметным сумкам – возвращать на место маскхалаты и не потребовавшееся снаряжение.

Пока мы занимались делом, Террейл со злым удовлетворением в чувствах разглядывал главаря шайки. Потом подошел ко мне и тихо спросил:

– Сколько их было, арр?

– Девять.

– А женщин забрали одиннадцать?

– Тринадцать. Но две самые юные не выдержали истязаний и были выброшены в ближайший овраг за ненадобностью!

Эмоции мужчины полыхнули бешенством, а десница вцепилась в рукоять меча. Но наружу не потянула – он не хуже, чем я, понимал, что в данном случае смерти, как наказания, будет слишком мало.

– Спасибо. И от имени Шандоров, и от меня лично… – справившись с желанием убивать, выдохнул он и… поклонился! А потом, выслушав ответ, мотнул головой в сторону женщин: – А что будет с ними?

– Доведу до ближайшего городка, договорюсь с наемниками о сопровождении, вручу той, которая окажется поумнее, сопроводительное письмо и отправлю в свой манор.

– В тот самый, которым вам некогда заниматься, и поэтому он продолжает оставаться под доверительным управлением Скряги?

Я кивнул.

– Не самое лучшее решение… – вздохнул мужчина. – Я знаю Лейрама ар Биер куда лучше вас, поэтому могу сказать точно: он посчитает этих женщин лишней обузой. Нет, проигнорировать прямой приказ побоится, но выделит на всю толпу какую-нибудь полуразрушенную лачугу в самой отдаленной деревеньке. А следующей весной с прискорбием сообщит, что бедняжки не пережили тягот тяжелой зимы.

У меня потемнело в глазах:

– Но Зейн сказал, что ему можно доверять!

– Арр Лейрам кристально честен! – поморщился принц. – В смысле, не ворует и всей душой радеет о доходах сюзерена. Но при этом относится к простолюдинам, как лучник к стрелам: хорошие бережет, а кривые выбрасывает.

– Что ж, придется заглянуть к нему в гости! – процедил я, одновременно набирая текст в личном канале искина базы десантной Секции: – Сардж, доброй ночи! Мне надо, чтобы ты отправил звено дронов в мой новый манор…

Этого предложения хватило за глаза – искин, проглядев запись текущего разговора, сообщил, что дроны уже вылетели. Тем временем эмоции Террейла обожгли меня ранее несвойственным ему сочувствием. Конечно же, не ко мне, а к спасенным крестьянкам:

– Я предлагаю сделать иначе: отправить их в манор, принадлежащий мне. Во-первых, там куда спокойнее, чем в вашем – никто не взбудоражен недавней потерей старого сюзерена и не дергается, не зная, чего ожидать от нового. Во-вторых, городской глава знает мой нрав, поэтому устроит женщин именно так, как я ему отпишу. И, в-третьих, это будет справедливо: если жертвы разбойников – подданные Шандоров, то и ответственность за них должны нести мы, а не ты.

– Наследник престола умнеет на глазах! – хихикнула Стеша. – Жду не дождусь момента, когда он, наконец, додумается до главного…

– Ты у меня умничка! – написал я. После чего «нехотя» согласился с предложением принца, и заодно напомнил ему, что представляться крестьянкам придется не своим, а моим родовым именем. А тот, согласившись, унесся радовать женщин. Вернее, дожидаться, пока они насытятся, чтобы порадовать их уже потом. Я же, дотронувшись до предплечья Найты, мотнул головой в сторону леса, серией жестов предупредил Сангора, что мы с ней ненадолго отойдем, и скользнул в темноту.

Как и в позапрошлом учебно-боевом выходе, непоколебимое спокойствие, которое эта женщина демонстрировала во время операции, оказалось лишь видимой частью испытываемых ею чувств. А жгучая ненависть к насильникам и убийцам, сочувствие к их жертвам, жажда мести и злое предвкушение воздаяния, зажатые оковами воистину стальной воли, не ощущались. Но стоило Найте добраться до реки, раздеться и зайти в воду, как оковы лопнули, и Дарующую начала колотить нервная дрожь.

Как выводить свою Тень из этого состояния, я, к сожалению, знал слишком хорошо. Поэтому накинул на нее петельку воли, влил все теплые чувства, какие во мне были, и помог раздеться. А когда она, ежась, зашла в воду, начал помогать ей мыться. Вернее, мыл ее сам, так как она то и дело уходила в воспоминания и превращалась в статую. А для того, чтобы лед, сковавший ее душу, растаял как можно быстрее, вкладывал в каждое прикосновение любовь и нежность.

Когда самые острые и болезненные эмоции слегка притупились, а Найта начала замерзать, я насухо вытер ее полотенцем, дал время одеться и увел в лагерь. Там позволил ей первой залезть в наш спальный мешок, дождался, пока Дарующая скинет одежду, забрался следом и дал ей себя обнять. Как обычно, этого не хватило – прижавшись ко мне, женщина, которую колотило не столько от холода, сколько от ненависти, умоляюще потерлась щекой о мою грудь, и мне пришлось гасить ее боль сначала ласковыми прикосновениями к шее, спине и пояснице, а затем целую вечность разминать напряженные плечи.

Нет, никакого внутреннего сопротивления я не испытывал, так как любил эту женщину ничуть не меньше, чем своих супруг, и точно знал, что мои прикосновения и душевное тепло помогут ей вернуться из кошмарного прошлого в счастливое настоящее в разы быстрее, чем что бы то ни было. Беспокоило другое: каждый раз, разделив со мной боль воспоминаний, Найта словно отдавала мне очередную часть души. Причем отдавала навсегда, постепенно превращаясь из самостоятельной личности в настоящую Тень. Что самое грустное, иного будущего она не желала, считая, что ее место – за моей спиной. Или рядом. А жизнь и смерть неразрывно связаны с моими. Увы, убедить ее в обратном или оттолкнуть я не мог, так как прекрасно помнил слова Вэйльки:

«Она построила себя заново. На фундаменте, большую часть которого занимаешь ты. Так что теперь на той части души, которой мама обращена к окружающему миру, появились непробиваемые латы. А на внутренней, касающейся тебя, нет вообще ничего – ни поддоспешника, ни тоненькой нижней рубашки. И удара с этой стороны она не переживет…»

Первой меньшице я верил, как самому себе, поэтому относился к Найте, как к хрупкому стеклянному цветку, и каждый раз, когда ей не хватало тепла, отдавал его без оглядки на возможные последствия. А беспокоился самым краешком сознания и так, чтобы ненароком не сделать ей больно.

В этот раз Дарующая согревалась душой и телом минут сорок. Вернувшись в относительно нормальное расположение духа, благодарно поцеловала в щеку, повернулась спиной и требовательно толкнула задом. А когда я лег на бок и притянул ее к себе, подложила мою руку себе под грудь, накрыла ее ладошкой и… удовлетворенно прошептала:

– Еще девять поминальных свечей к усыпальнице Найтиры ар Улеми. Надеюсь, что там, в посмертии, она счастлива…

[1] Мать и дочь называют себя сестрами уже год, и Нейл к этому привык.

[2] Майру, Найту и Вэйль, считают уроженками Торрена, которых обычно называют либо инеевыми кобылицами, либо полуночницами. Подробнее – в первых книгах.

[3] То есть, эксклюзивные шмотки из лавки мэтра Колина.

[4] Потерять Свет – сойти с ума.

[5] Стражник – часовой. Слова «час» в этом мире нет.

[6] То есть, не лишатся зрения на какое-то время.

[7] ДРГ – диверсионно-разведывательная группа.

Глава 3

Седьмой день первой десятины первого месяца лета.

Через три дня после визита в Роустон[1] мы добрались до Дитрена и еще семь дней ехали вдоль полуденной границы на восход. Десятина получилась насыщеннее некуда: две тренировки в день, кратковременные заезды в небольшие городки и деревни за продуктами, беседы с крестьянами, ремесленниками, беженцами и, конечно же, охота за лихими людишками. Все это время принц не жил, а горел – исступленно тренировался, бегал пешим по конному, расспрашивал чуть ли не каждого встречного о тяготах жизни на Полуденной Окраине королевства и помогал вырезать те разбойничьи шайки, на которых нас выводила Стеша. Естественно, никаких особых навыков или знаний за десять дней вбить в ноги он не успел, зато забыл про гордость и спесь, и выполнял любые мои команды так же точно и вовремя, как, скажем, тот же Сангор. А еще по-настоящему зауважал Найту и моих вассалов. В смысле, не демонстрировал уважение, а ощущал его. Видимо, поэтому без всякого внутреннего сопротивления представлялся местным жителям Таргом ар Эвис. И откликался на это имя тогда, когда слышал его от нас.

Не скажу, что все это далось ему легко – первые дней пять, пока из-за непривычных нагрузок болели мышцы, наследник престола напоминал старика: еле ходил, еле наклонялся, еле забирался в седло и еле спешивался. А из-за постоянного недосыпания осунулся. Зато научился прислушиваться к окружающему миру и пребывать в состоянии постоянной готовности к действию, стал внимательнее, начал сбрасывать дурной вес и перестал казаться бабочкой-однодневкой. То есть, беседовал с подданными своего отца не о погоде, охоте и бабах, а целенаправленно и довольно последовательно вытрясал информацию о самом важном. О набегах шартов, о мздоимстве мытарей, о разнице цен между Окраиной и Лайвеном, о недостатках работы Пограничной стражи и Разбойного приказа. Что особенно радовало, с каждым следующим днем его вопросы становились все разумнее и разнообразнее. Само собой, не просто так – Амси, анализировавшая каждую его беседу, корректировала темы последующих лекций так, чтобы наталкивать будущего короля на нужные мысли. И, тем самым, постепенно помогала ему понимать смысл всего того, что ему рассказывали.

Нет, особой доверчивостью Террейл не страдал. Скажем, узнав от меня о том, что земли Окраины значительно плодороднее земель, расположенных в средней или полуденной части Маллора, долго перепроверял эту информацию, расспрашивая крестьян и торговцев. А когда убедился, что даже в этой «мелочи» я оказался прав, вдруг сообразил, что переселение любого землепашца из этой части королевства в любую другую хоть немного, да уменьшает доходы казны. Тем не менее, от переездов никого не отговаривал, прекрасно понимая, что без особой нужды землю и хозяйство никто не бросает. Поэтому, провожая каждую такую семью взглядом, злился, а некоторым, чем-то заинтересовавшим его беженцам, предлагал отправиться к себе в манор. При этом, придерживаясь нашей с ним договоренности, назывался моим человеком. А по вечерам, перед тем как заснуть, долго ворочался, заново переживая только что закончившийся день, и размышлял.

Долгожданное «прозрение» настигло Террейла на четырнадцатый день похода, если считать с момента выезда из Лайвена, на перекрестке двух проселочных дорог, на котором наш отряд столкнулся с отрядом Пограничной стражи, возвращавшимся в Олунг после двадцатидневного патрулирования границы. Тогда, пересчитав основательно поредевшую полусотню, посмотрев на изможденные лица, иссеченные кольчуги и многочисленные раны воинов, а потом и послушав мой разговор с десятником, принявшим командование после гибели полусотника, принц нахмурился и ушел в себя. А минут через двадцать, проводив взглядом удаляющийся тыловой дозор, вдруг полыхнул чувством стыда и жгучей горечью. Да так сильно, что мы с Найтой невольно переглянулись.

Заговорил он, правда, далеко не сразу, а только перед самым закатом – целый день ворочал в голове свое «озарение» и что-то там переосмысливал. Зато, когда пришел к окончательному выводу, тянуть не стал – подъехал ко мне с противоположной от Найты стороны и глухо заговорил:

– Мой отец был прав: всю свою жизнь я смотрел, но не видел и слушал, но не слышал! И теперь все, что казалось мне жизнью там, в Лайвене, то есть, охоты, приемы и балы, видится чем-то вроде пира на поле, усеянном трупами! Ведь пока я ел, пил и волочился за женщинами, подданных Шандоров убивали, насиловали, калечили, грабили и забирали в полон! Да что тут говорить, даже присутствуя на советах ближнего круга отца и слушая доклады глав Ночного, Разбойного, Посольского приказов и Пограничной стражи, я не видел самого главного. Израненных воинов, остановивших очередной шартский набег или вышедших победителями из стычки с торренцами или хейзеррцами; крестьян, сорвавшихся со своей земли и спасающих семьи от неминуемой смерти; нищих, детей, пухнущих от голода, овраги, заваленные трупами…

К моему удивлению, все это говорилось, не понижая голоса. Террейлу было плевать, услышит ли его кто-нибудь, кроме нас двоих, ведь он выплескивал наружу то, что жгло душу:

– А тут, на Окраине, увидев настоящую реальность, не прикрытую куртуазной ложью, завуалированными намеками и иносказаниями, я вдруг прозрел. И понял, что я, наследник престола, которому рано или поздно придется взвалить на свои плечи бремя управления королевством, не знаю о нем НИЧЕГО!!!

– Ну, наконец-то, додумался! – подала голос Амси. А принц и не думал замолкать:

– Я, искренне считавший себя одним из самых умных, образованных и умудренных опытом благородных этого мира, не имел представления, сколько стоит каравай, головка сыра или кусок мяса, и откуда все это берется. Ведь все, что мне требовалось, появлялось по мановению руки или звонку колокольчика. И даже мечтал я о всякой ерунде – завоевать Торрен и Хейзерр, выпросить у отца меч Наказующих, стать первым клинком Маллора и получить прозвище, вызывающее ужас у мужчин и привлекающее самых красивых женщин…

– Неплохие мечты! – усмехнулась Тина, вместе с остальными женщинами подключившаяся к общему каналу. – Для мальчишки лет двенадцати – пятнадцати.

– Ну, так он вырос только сейчас! – буркнула Майра. – Вернее, только сейчас начал взрослеть и набираться ума.

Тем временем первоначальный эмоциональный порыв наследника престола иссяк, и он перешел к делу:

– В общем, теперь мне стыдно. Поэтому я прошу прощения у вас и арессы Найтиры за недостойное поведение и все зло, которое причинил вам и вашей семье. Кроме того, даю слово, что подобного больше не повторится: пока я жив, вражды между родами Шандоров и Эвисов не будет!

– Я принимаю твои извинения! – кивнул я. И, почувствовав, что Террейл готовится озвучить что-то важное, вопросительно выгнул бровь: – Это все, или…

– Или! – вздохнул он. – Я хотел сказать, что урок, который вы с отцом мне преподали, усвоен. И теперь мне надо в Лайвен. Ибо рубака я, откровенно говоря, так себе, поэтому лучшее, что я могу сделать для Маллора – это как можно быстрее начать разбираться в том, что мне в голову так и не вдолбили наставники…

Восторженный многоголосый вопль, раздавшийся в общем канале после этих слов, на несколько мгновений лишил меня возможности слышать то, что говорит Террейл. В результате следующую фразу я разобрал только с середины:

– … не значит, что надо проезжать мимо разбойничьих засад!

Догадаться о смысле пропущенной части было несложно, поэтому я пожал плечами:

– Что ж, значит, завтра утром разворачиваемся и едем в Олунг. Оттуда отправляем голубя твоему отцу и возвращаемся домой. А по дороге продолжаем чистить королевство от всякой швали…

…Несмотря на не самое лучшее мнение о своих способностях, Террейл выкладывался на вечерней тренировке ничуть не меньше, чем обычно. Во время ужина внимательно вслушивался в очередную лекцию и задавал вопросы. А сразу после трапезы довольно толково выбрал место для засидки, неплохо замаскировался и заступил на стражу. С водой в этой части королевства было не сказать, чтобы очень хорошо, поэтому, когда остальные парни начали укладываться спать, мы с Найтой отошли от лагеря метров на сто, спустились в небольшую ложбинку, тщательно обтерлись специальными салфетками и переоделись в чистое одноразовое белье. А когда уничтожили следы технологий Ушедших и двинулись обратно, в оперативном канале раздался напряженный голос Стеши:

– Слушай, Нейл, кажется, ваше возвращение откладывается…

В деревне Долгая Балка было порядка шестидесяти дворов. Еще накануне по ним бродили хозяева, носилась веселящаяся детвора, собаки и всякая живность. Но к моменту нашего появления у околицы большая часть невысоких, но добротных глинобитных домов и подсобных строений оказалась разрушена, а хорошо утоптанная и присыпанная вездесущей пылью земля пропиталась кровью. Трупы были везде – в развалинах, во дворах, на улицах, и обезображенные так сильно, будто большую часть времени, проведенного в Долгой Балке, шарты потратили не на грабежи, а на глумление над телами. Не знаю, чего добивались эти ублюдки: то ли похвалялись друг перед другом безумной, вымораживающей душу фантазией, то ли пытались до смерти напугать тех, кто заедет в деревню после них, но в нас увиденная картина вызвала не страх, а всепоглощающее желание отомстить. И вспышку холодного бешенства. Поэтому вопрос «едем в Олунг или преследуем шартов», не задал никто. Наоборот, уже минут через двадцать после того, как мы оказались во владениях Денаи, Лоннер, прокатившийся по окрестностям, озвучил первые выводы:

– Эти степняки наглые до безумия: приехали по следам той полусотни, которую мы встретили вчера, к деревне подошли ближе к полуночи, атаковали за пару страж до рассвета, а уехали через пару страж после него. Причем все по тем же следам!

– Не наглые, а умные… – угрюмо прокомментировала Стеша, слушавшая его доклад вместе с нами. – А в остальном все верно.

– Пленниц – душ сорок, от тринадцати-четырнадцати и до двадцати… – продолжил он. – Все худенькие и легконогие, видимо, чтобы можно было вести их пешим по конному. Оторвались не так уж и сильно, поэтому если не будем считать облака, то к вечеру догоним.

– Девушки действительно бегут… – вздохнула меньшица. – И их сорок две. Еще одну, оказавшуюся недостаточно выносливой, уже убили.

– И самое главное – этих ублюдков клинков сорок-сорок пять. Каждый воин одвуконь. И все лошади подкованы!

То, что в отряде степняков сорок один воин, Стеша сообщила еще вечером, поэтому на этот раз промолчала. Зато заговорил Террейл:

– Если движение по следам патрульной полусотни еще можно назвать случайностью, то вторая «случайность» – подкованные кони – заставляет задуматься…

– Это не случайность! – кивнул я. – Я почти уверен в том, что этот род готовился к набегу всю зиму и всю весну. Сначала скупал трофейных лошадей, которых не успели расковать, а потом разведчики его главы изучали маршруты движения патрулей Пограничной стражи, проникали через границу и искали близлежащие деревеньки!

– Сорок пять клинков – это прилично! – сглотнув подступивший к горлу комок, продолжил принц. – Но если мы не сядем на хвост этим ублюдкам прямо сейчас, то завтра-послезавтра они растворятся в Степи. А через несколько десятин вернутся. Вполне возможно, уже не одни!

– Так и будет… – подтвердил я. – Удачливых любят везде. А глава этого рода уже продемонстрировал своим соотечественникам и удачу, и расчетливость, и незаурядный ум.

– Значит, эти шарты уйти не должны! – заявил принц, уставившись мне в глаза. Нет, не с вызовом, а со спокойной уверенностью в своей правоте. Правда, через пару мгновений на всякий случай добавил: – Если что, сыновей у моего отца предостаточно…

…Все время, оставшееся до вечера, мы провели в седле. Вернее, в седлах, так как постоянно пересаживались на заводных. Особо не торопились – берегли силы и свои, и лошадей – но все равно постепенно скрадывали расстояние, разделявшее нас и преследуемых. Тем более что последние, прирезав еще двух пленниц, вдруг сообразили, что такими темпами очень быстро останутся без полона, и перешли на шаг.

Мы последовали их примеру перед самым закатом, так как к этому моменту нас и шартов разделяло всего три с половиной километра. Когда окончательно стемнело – остановились, стреножили лошадей и начали готовиться к боевому выходу. Все, включая принца. Для этого выгребли с самого дна переметных сумок маскхалаты серо-желтой расцветки, разобрали арбалеты, мешочки с «чесноком» и все то, что могло хоть немного упростить ночной бой. Кстати, когда я отдал свой маскхалат Террейлу, наследник престола решил, что я, тем самым, пытаюсь дать ему лишний шанс выжить, и преисполнился благодарности. Хотя на самом деле шансов пострадать у него было очень и очень немного.

К месту ночевки степняков выдвинулись сразу после полуночи, так как я хотел застать незваных гостей Маллора спящими после «любовных утех». Информации о местонахождении стражников и времени начала их дежурства у меня было предостаточно, поэтому мы с Найтой сразу же ушли вперед и, по очереди приморозив «стужей» всех четверых бодрствующих шартов, отправили их к предкам. Пока остальные боевые двойки занимали заранее оговоренные места, добросовестно усыпали «чесноком» полосу шириной метров сорок, по которой особо шустрые степняки могли бы рвануть к своим лошадям, затем подобрались поближе к спящим, и моя Тень дважды «застонала во сне».

Сотню ударов сердца, после которой следовало начинать резать шартов, парни отсчитали более-менее одинаково – поторопились лишь братья, да и те скользнули вперед на какие-то четыре секунды быстрее второй пары. Поэтому первые минуты полторы я гордился своими вассалами. Самым краешком сознания, ибо тоже не бездельничал. Но на сорок шестой секунде второй минуты Найта подсветила Даром проснувшегося степняка, и в это же самое мгновение над лагерем раздался истошный вопль «Маллорцы!!!»

Крикун находился метрах в пяти-шести от двойки Сангора и Террейла, поэтому успел не только разбудить весь лагерь, но и набросить тетиву на лук. А вот со стрельбой у мужчины как-то не задалось – Найта приморозила его «стужей», а я всадил ему в правое подреберье болт из наручного стреломета, разработанного Сарджем специально для нашей семьи.

Несмотря на то, что по сравнению с нами, упившимися зелья кошачьего глаза или пользующимися тепловизорами Ушедших, степняки были, по сути, слепыми, сражались они очень даже неплохо. Для начала, зелье выпили все до одного, хотя прекрасно понимали, что подействует оно далеко не сразу. Далее, при любой возможности собраться хотя бы в пару, собирались; любым доступным способом, включая собственную смерть, старались дать сородичам время набросить тетиву на луки; использовали пленниц, как живые щиты, временные укрытия и так далее. Но мои парни действовали, как на тренировке, то есть, холодно, расчетливо и без суеты. А еще превосходили противников ростом, длиной рук, массой, уровнем подготовки, привычкой сражаться пешими, а не в седле, и, главное, скоростью реакции. Поэтому рубили одного за другим и сразу же добивали, дабы раненые не ударили в спину.

Мы с Найтой, закончившие зачищать свой сектор ответственности раньше всех, особо никому не помогали. Я, убедившись, что предводитель, на которого Стеша на всякий случай поставила метку, уже мертв, отстреливал тех несчастных, которые пытались добежать или доползти до лошадей, но напарывались на жала «чесночин». А Дарующая, подстраховывавшая Террейла, один-единственный раз приморозила его противника, после чего прирезала двух тяжело раненых степняков, как-то уж очень хорошо притворявшихся мертвыми.

Когда двойка Тамора и Тавора зарубила последнего противника, каждая пара еще раз добросовестно обшарила свой сектор и, заодно, отделила головы незваных гостей Маллора от их бренных тел. Потом парни поснимали с себя маскхалаты, доложили о состоянии здоровья и рванули успокаивать и развязывать пленниц. Все, кроме принца – этот, прогулявшись по всему лагерю, подошел к нам с Найтой и ошарашено выдохнул:

– Их было четыре с лишним десятка – а у нас ни царапины! Мало того, вы с арессой Найтой толком и не дрались: вырезали своих шартов еще до того, как те сообразили, что надо бы взяться за оружие, а потом только наблюдали. Как хорошие доезжачие[2] за подросшими щенками!

Я пожал плечами:

– Если я буду убивать всех противников своих вассалов, то они никогда и ничему не научатся…

…К моей безумной радости, у пленниц оказалось выбито только одно плечо[3], правое. Видимо, для того чтобы днем девушки могли держаться за стремя, а ночью толком не сопротивлялись. Поэтому ближе к рассвету, когда небо на восходе только-только начало светлеть, мы покинули лагерь степняков на трофейных лошадях. Не забыв прихватить с собой все более-менее ценное, включая головы всех «самых умных» представителей народа шартов. Минут через сорок добрались до своих лошадей, пересели на них и двинулись дальше.

Первые часа четыре спасенные, чудом избежавшие плена, то плакали от счастья, то смеялись. Но ближе к полудню вспомнили о погибших и о разоренной деревне, задумались о будущем и помрачнели. Обещание Террейла отправить их в свой манор пропустили мимо ушей. Вернее, встретили его слова кривыми усмешками. А когда принц, слегка разозлившись, потребовал объяснений, заговорили:

– Спасибо и за помощь, и за доброе слово, и за желание позаботиться, арр! Только вот кто нас отсюда отпустит? Особенно невинных и потому не подвергшихся насилию?

– Не понял? – нахмурился наследник престола. – А кто вас может не отпустить⁈

– Тимо ар Олунг по прозвищу Клещ, управляющий арра Глонта, кто же еще⁈ – хором ответило ему сразу девиц шесть-восемь. – Он считает всех, кто проживает на земле его сюзерена, своей личной собственностью!

– Я – Тарг ар Эвис, вассал Нейла ар Эвис по прозвищу Повелитель Ненастья! – напомнил принц.

– Клещу плевать на всех, включая короля! – криво усмехнулась одна из девиц. – Его мать из Биеров, и он приходится какой-то там родней главе Разбойного приказа!

– И что с того⁈

– Как это «что»? – загомонили девушки. – В прошлом году, ссильничав дочку мельника из Холмово, не достигшую возраста согласия, он отправил Чумной Крысе четверку белоснежных гельдцев[4], а потом обвинил ее отца в краже и повесил!

– В позапрошлом попортил сразу двух дочерей олунгского булочника – и тоже ничего!

– Да он половину манора перепортил! – равнодушно буркнула белобрысая и статная, явно с примесью торренской крови, девушка лет восемнадцати. – И не только девок – вон-а, в начале весны, грят, жену старшего мытаря подмял по пьяни и ничего! А зимой вааще забавлялся с первой меньшицей начальника городской стражи…