Текст книги "Дочь врага Российской империи. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Василиса Мельницкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Глава 4

Следователя, лысого дядьку с пивным пузиком, определенно не интересовали подробности произошедшего. Он спросил, как меня зовут, и я ограничилась именем, памятуя о словах Мары, что я уже не Морозова. Его это вполне устроило.

– Расскажи, что случилось, – попросил он.

– Не помню, – ответила я.

– Совсем ничего?

Его голос звучал ровно и безразлично. Ни участия, ни удивления, ни раздражения. Ничего, что могло бы выдать отношение следователя ко мне. А взгляд он прятал. Не думаю, что специально. Скорее всего, не видел никакого смысла в том, чтобы на меня смотреть. Гораздо эффективнее сразу составлять протокол, чем он и занимался, используя подоконник вместо стола.

– Огонь помню, – сказала я. – И боль.

– Девочку доставили к нам в тяжелом состоянии, – вмешался Николай Петрович. – Два треснутых ребра, множественные гематомы, ожог верхних дыхательных путей…

– Я читал отчет, – перебил его следователь. К слову, он даже не представился. – С вами мы побеседуем позже. Сейчас я пытаюсь выяснить, что она помнит.

– Амнезия в ее состоянии вполне объяснима, – не унимался Николай Петрович. – Она скоро пройдет, и вы могли бы…

– Позвольте мне поговорить с девочкой, – перебил его следователь.

Треснутые ребра? Гематомы и ожоги? Горящий сарай мне не почудился. А медицина тут воистину чудодейственная. Я с уважением посмотрела на Николая Петровича. Ведь это он меня вылечил, никаких сомнений.

– Яромила, что последнее ты помнишь? Где ты была, что делала? – вновь обратился ко мне следователь.

– Ничего не помню, – вздохнула я. – Только имя.

Вот теперь следователь удостоил меня взглядом. И в нем я прочла снисходительную насмешку.

– Что ж, так и запишем, – сказал он, убирая в папку лист, на котором делал записи.

– Как? – растерялся Николай Петрович. – Уже все? – Следователь развел руками, выходя из палаты. – Мила, подожди, я сейчас вернусь.

Ждать я не стала, рванула следом. И правильно сделала. В коридоре было оживленно, и следователь с врачом вышли на лестничную площадку. Дверь, ведущая туда, находилась рядом с моей палатой. Я еще раньше поняла, по характерному запаху, появляющемуся время от времени, что там курилка.

Еще одна деталь, отличающая мой мир от этого. У нас давным-давно запрещено курить в больницах. А уж если бы кто-нибудь узнал, что медперсонал детской больницы дымит на лестнице, скандал с последующими увольнениями, вплоть до главврача, не заставил бы себя ждать.

Дверь открывалась без скрипа, и я легко выскользнула на лестничную площадку. Банка с окурками стояла у окна, на пол-этажа ниже, я же села на ступеньку чуть выше своего этажа.

– Послушайте… – Николай Петрович говорил тихо, но в лестничном колодце его голос разносило эхо. – Девочку жестоко избили и заперли в сарае. И этот пожар… Он же не случаен?

– Ведутся следственные мероприятия, – уклончиво ответил следователь.

– Кем бы она не была, это преступление против закона! – горячо произнес Николай Петрович. – Император лично подписал приказ о запрете преследования ребенка. Яромила – маленькая девочка. Она не отвечает за то, что совершил ее отец!

– Вы правы, – согласился следователь. – Но что вы от меня хотите?

– Чтобы вы нашли преступников, разумеется!

– Она ничего не помнит.

– Но есть же способ узнать, что она видела.

– Вы о ментальном допросе? Прокурор не подпишет разрешение.

– Почему⁈ – воскликнул Николай Петрович.

– Право слово… – Следователь понизил голос. – Вы не понимаете? Серьезно?

Наступила тишина. Я дернулась было к двери, подумав, что сейчас мужчины поднимутся, но Николай Петрович вновь заговорил.

– То есть, расследование будет формальным, – произнес он. – Потому что это никому не нужная сирота из проклятого рода.

– Вы и сами все прекрасно понимаете.

– Я понаблюдаю за девочкой до завтра. И ее придется выписать. Она вернется в тот же приют?

– Скорее всего.

– И ее жизнь снова будет в опасности.

– Вы так печетесь о дочери преступника. – В голосе следователя послышался сарказм. – Не боитесь?

– Ничуть, – твердо ответил Николай Петрович. – И она… правнучка моего учителя.

– Который, к счастью, не дожил до позора, – добавил следователь. – Так позаботьтесь… о правнучке своего учителя. Чтобы ей не пришлось возвращаться в приют. Прошу прощения, мне пора.

Я успела улизнуть до того, как мужчины заметили, что их подслушивают.

Отличные новости. Я живу в приюте, и меня пытались убить. И, похоже, сочувствующих моему положению мало. Николай Петрович… и все. Может, стоит как-то поспособствовать тому, чтобы он забрал меня из приюта? Заманчиво. Но я ничего о нем не знаю. Он добрый человек, он лечит детей. Но этого мало.

Вскоре Николай Петрович вернулся в палату. Он заставил меня лечь и осмотрел. Сначала – не прикасаясь, водя ладонями над моим телом. А после стучал по грудной клетке, щупал живот, считал пульс, просил высунуть язык.

Мне показалось, что Николай Петрович хочет что-то сказать, но боится начать разговор. Помочь ему, что ли…

– Все в порядке, Мила, – наконец произнес он. – Ты здорова, завтра я тебя выпишу.

– Домой? – спросила я, воспользовавшись случаем. – А где мама? Почему она не пришла?

Не знаю, угадала я или нет, но на этот раз он не ушел от ответа.

– У тебя нет мамы.

Пришлось изобразить испуг и растерянность. Я не могла вести себя, как взрослый человек. Семилетний ребенок будет плакать, узнав, что у него нет мамы? Расстроится – определенно.

– И папы нет, – добавил Николай Петрович. – Ты еще вспомнишь, но… у тебя никого нет.

– К-как… – выдавила я.

И скорчила лицо, будто собираюсь заплакать.

Бездарная театральщина! Аж самой противно от этой фальши!

Но Николай Петрович поверил. Он привлек меня к себе, обнял. Стал утешать, поглаживая по спине. Я особо не прислушивалась к тому, что он бормотал. А главное он произнес, глядя мне в глаза.

– Хочешь, я стану твоим опекуном?

– Наверное… да, – ответила я тихо, пряча взгляд.

Радостно соглашаться вроде бы нет причин, но отказываться как-то глупо. А попросить время на раздумья может взрослый, но не ребенок.

– Я узнаю, как это можно сделать, – сказал Николай Петрович, повеселев. – Мила, выше нос! Даже если придется вернуться в приют, это ненадолго. Поняла?

– Ага, – согласилась я.

А после того, как он ушел, меня накрыло воспоминаниями Яромилы. Не всеми разом, но я узнала, каково девочке жилось в приюте.

Глава 5

Яра не знала, как исчезли мама и папа. Позже кто-то сказал, что их забрали ночью. Кто? Зачем? Непонятно. Ночью Яра спала.

Утром няня покормила Яру завтраком, велела сидеть в детской и ушла. Яра и сидела, пока ей не надоело. А потом…

По дому ходили незнакомые люди, мужчины в форме полицейских. И рылись в вещах. Ни родителей, ни слуг… И Яра испугалась. Заплакала. Ее вновь отвели в детскую. Ничего не объяснили. Пообещали, что за ней придут.

Яра хотела убежать. Да хотя бы к соседке, тете Лине, и уже от нее позвонить бабушке. Номер Яра помнила наизусть. Ей нужен был кто-то знакомый, кто мог рассказать, что происходит, кто мог утешить, объяснить.

Но ее не пустили. У детской дежурил полицейский. А после, вечером, когда Яра устала бояться, за ней, и правда, пришли.

Женщина в строгом сером костюме велела одеваться. Из вещей Яры она выбрала самое невзрачное платье и самые простые туфельки.

Там, куда она привезла Яру, и это отобрали. Выдали другую одежду – некрасивую, из грубой ткани. И обувь, что тут же натерла ноги.

Несколько дней Яра провела в приемнике-распределителе. Она почти не ела, плохо спала, звала маму и плакала. С ней не обращались плохо. Просто не обращали внимания. И других детей Яра не видела.

А потом…

Потом ей сказали, что мама и папа за ней не придут. Что она, Яра, сирота. И что папа совершил преступление, и боярского рода Морозовых больше нет, и никому она не нужна. Она теперь просто Яромира, не боярышня, и жить будет в приюте, вместе с другими бедными детьми-сиротами.

В приюте для девочек Яру приняли неплохо, но там все казалось другим, непривычным. Не было отдельной комнаты и мягкой постели: одна спальня на всех и кровати в два яруса. Ели в общей столовой, и кормили сытно, но однообразно: каши, супы, а из мяса только котлеты. На прогулку девочек выпускали во двор. И все носили одинаковую одежду.

Яра… как-то справлялась. И с горем, что прятала ото всех. И с непривычным образом жизни. С новыми обязанностями. Девочки по очереди дежурили: следили за порядком, помогали накрывать на стол, убирали посуду, подметали двор. Но ей все казалось, что этот кошмар закончится, что мама и папа вернутся, заберут ее домой, что они будут жить, как прежде. Она мечтала об этом, представляла и как-то… проговорилась. Поделилась мечтами с подружкой, тихой девочкой Соней, с которой они незаметно сблизились.

Соне нравились рассказы о жизни настоящей боярышни, однако хранить секреты она не умела. Или их разговоры подслушали. Яра предпочитала думать, что подслушали. Определенно, кто-то из старших, потому что Яра не знала, какое преступление совершил ее отец. А те, кто избивал ее по ночам, знали наверняка, потому что называли дочерью предателя, дочерью врага. И били зло, жестоко, без пощады.

Я стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу. Окно выходило в больничный двор, и я видела голые деревья, кусты и дорожки парка, присыпанные снегом.

Зима. Яра жила в приюте где-то полгода. А потом ее убили.

Не забыть бы поблагодарить Мару при следующей встрече за то, что воспоминания смазанные, нечеткие. Общую картину я представляла, но без подробностей. И без них… слишком тяжело.

Слишком тяжело представлять, как маленького ребенка накрывают одеялом и бьют… ни за что. Из-за классовой ненависти? Из-за того, что она посмела родиться аристократкой? Или из-за того, что сделал ее отец? Видимо, он совершил ужасное преступление, если даже дети в приюте вымещали злобу на его дочери.

Воспоминаний Яры не хватило, чтобы составить представление о мире, но с этим я как-нибудь разберусь. Пока достаточно того, что нет проблем с языком, чтением и прочими обычными вещами. Гораздо сильнее волновало то, что завтра меня вернут в приют. К убийцам Яры, которые навряд ли обрадовались ее чудесному спасению.

Может, это все же совпадение? В сарае ее заперли, а огонь – случайность? Яра не помнила подробностей.

Я не помнила. Надо привыкать, что она – это я. Иначе, и правда, с ума сойду.

На обед я пришла с опаской. Если Матвей понял, кто я такая, и растрепал остальным, то ожидать можно всякого. Бить, наверняка, не будут, все же это больница, тут полно взрослых, но перевернуть на меня тарелку супа могут вполне.

Однако я ошиблась. На меня никто не обращал внимания, и удалось пообедать спокойно. Мура сделала вид, что меня не заметила. Матвей и вовсе не появился в столовой. Наверное, его выписали.

А после и вовсе повезло. Новая дежурная медсестра Верочка вела себя приветливее Марии. И, кажется, Николай Петрович попросил ее приглядывать за мной. Она принесла мне в палату книжки и вкусные булочки с корицей, а я воспользовалась случаем, чтобы узнать больше о Николае Петровиче.

Верочка с удовольствием болтала, пока я помогала ей крутить тампоны из марли. Сворачивать из полоски ткани аккуратный треугольник я научилась быстро.

Николай Петрович Михайлов – светило магической медицины, детский хирург, один из известных врачей Москвы. Настолько известный и уважаемый, что у него свое беспрофильное отделение, где он лечит самых тяжелых пациентов всех без исключения сословий.

Тут я не выдержала и спросила о Матвее. Стало интересно, чем он был болен, что оказался в отделении у чудо-доктора.

– А, Матвейка, – улыбнулась Верочка. – Обаятельный мальчишка. Он и тебе понравился? – Она лукаво улыбнулась.

Мне⁈ Да он сопляк, ребенок… Я вовремя прикусила язык. «И ты ребенок, Милочка», – сказала я себе. К слову, Милой меня звал только Николай Петрович. Остальные просто сокращали имя до Яры.

– Он с дерева упал, – продолжила Верочка. – И на металлический прут напоролся. Откровенно говоря, тут врач с седьмым уровнем справился бы, но Матвейка из Шереметевых, сам старый князь просил Николая Петровича им заняться.

Морозовы – бояре, Шереметевы – князья. Империя, значит. Не удивлюсь, если император – Романов. Москва вот есть. Причем, не столица. Столица – Санкт-Петербург.

Я никогда не увлекалась историей, но основное, безусловно, помнила. На сестринском посту мне удалось узнать дату из календаря. Шестнадцатое января тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Я же жила в двадцать втором веке. Если представить, что эти два мира относительно одинаковые, то разница во времени – лет двести. И одно важное отличие: в этом мире не было революции семнадцатого года. Или была, но победили не большевики. И, кажется, магия пришла в этот мир раньше, чем в мой.

Откровенно говоря, воспринимать действительность стало проще, когда я провела параллели и зацепилась за знакомые факты. Подробности узнаю позже, а пока достаточно и этого.

– А Николай Петрович кто? Князь или граф? – спросила я, напоминая Верочке о теме разговора.

– Ой, что ты, – засмеялась она. – Он из казаков.

Если я ничего не путаю, то казаки – это бывшие крестьяне, в том числе, и беглые.

– А вот жена его – из дворян, – продолжала Верочка. – Лариса Васильевна с семьей порвала, выйдя замуж за Николая Петровича. Впрочем, и его семья от такой жены не в восторге. Чистый мезальянс! Ой, ты же не понимаешь. – Она засмеялась. – Ничего, вырастешь – поймешь.

– Дети у них есть? – поинтересовалась я. И даже объяснила свое любопытство. – Николай Петрович хочет забрать меня из приюта. Но я боюсь, что буду… лишней.

Подозреваю, что девочки в семь лет так не рассуждают. Или все же могут, учитывая пережитое? Впрочем, Верочке мои слова странными не показались.

– Был у них сын, – сказала она. – Юрий. В войну погиб. Он был пилотом разума.

– О-о-о… – протянула я уважительно, хотя ничего не поняла.

– Вообще, как Лариса Васильевна решит, так и будет, – заключила Верочка. – И, скажу тебе по секрету… – Она перешла на шепот. – Она – ведьма.

Вот уж испугала ведьму ведьмой! Конечно же, я промолчала, но про себя подумала, что мне, пожалуй, именно к ней и надо. При условии, что мои способности сохранились.

К себе я вернулась, стащив у медсестер какую-то старую газету. Новости всяко поинтереснее детских книжек.

Глава 6

«В соответствии с программой исследования космического пространства 10 декабря 1977 года в 4 часа 19 минут столичного времени в Российской империи осуществлен запуск космического корабля „Романов-26“, пилотируемого экипажем в составе командира корабля подполковника Романенко Юрия Викторовича и бортинженера Героя Российской империи пилота разума Гречко Георгия Михайловича. Корабль выведен на расчетную орбиту. Программой полета предусмотрено проведение совместных экспериментов…» [1]

Старая мне попалась газета, практически месячной давности. Называлась она «Вестник культуры», и начиналась со статьи о космонавтах, которых тут называли пилотами разума. Это получается, сын Николая Петровича космонавтом был? И погиб… на войне? Тут звездные войны шли, что ли?

Впрочем, космонавтов и у нас называли летчиками. А летчик – это тот, кто управляет летательным аппаратом. Пилот разума? Неужели управление… силой мысли?

В моем мире такого добились только в конце двадцать первого века, когда научились вживлять в мозг человека нейрочипы. Подозреваю, что тут обошлись без высоких технологий и искусственного разума. Магия. Или даже… пси-способности. Телекинез.

В целом, новости культуры ничем мне не помогли. Насколько события двухсотлетней давности моего мира соответствуют местной культурной жизни, я оценить не могла. Поздравляли лауреатов и победителей конкурсов, писали о роли кино для сельских клубов, о театральных премьерах, об особенностях многосерийных фильмов и почему-то о фигурном катании.

В детские книжки я все же заглянула, в целях ознакомления. В одной обнаружила историю о приключениях маленькой ведьмы, в другой – рассказы о животных. И это ничем не отличалось от книжек моего детства, за исключением, разве что, ведьмы. С тех пор, как в моем мире магия перестала быть чем-то недоказуемым, общество решило, что прекрасно обойдется без магов. Откровенно говоря, те первые колдуны и ведьмы изрядно напакостили, пытаясь установить свою власть. И войну развязали, и жизней людских забрали немало, в том числе, и для жутких черных ритуалов. В итоге магию объявили вне закона, и, если ребенок рождался с даром, магию блокировали. Вспомнить бы еще, как мне удалось избежать подобной участи…

Короче, книжки о приключениях ведьмы в моем детстве быть не могло. Скорее, это была бы обычная девочка.

– Мультики идешь смотреть?

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась лохматая мальчишечья голова.

Матвей?

– Тебя же выписали, – вырвалось у меня.

– С чего бы? – Он открыл дверь шире.

– Ну… я не видела тебя на обеде.

– Дед приходил, мы в кафе обедали. – Мальчишка довольно улыбнулся. – Ты меня искала?

– С чего бы… – пробормотала я, повторяя его слова.

– Может, поблагодарить хотела?

Теперь в его голосе определенно слышалась издевка.

Вот же… сопляк!

– За что? – холодно спросила я.

– За чудесное спасение.

Он же из князей. А я – простолюдинка. Наверное, здесь принято пресмыкаться перед аристократами. Вот этот мелкий княжич и ждет благодарности.

– Я и сама доказала бы, что не брала чужую еду, – огрызнулась я. – Но если тебе так важно…

Я соскочила с кровати и отвесила Матвею низкий поклон.

– Благодарю, ваше сиятельство!

Челюсть у него отвисла.

– Ты чего? Юродивая, что ли?

Опять не угодила! Возмутиться я не успела, Матвей сам нашел объяснение моему поведению.

– Николай Петрович говорил, что у тебя с памятью проблемы. Наверное, сильно голове досталось.

В его взгляде появилось сочувствие, и челюсть отвисла уже у меня. Но ведь… маленький же. Пусть не семь, как мне, но не старше десяти. И так играть? Или он… искренне?

И вообще! Зачем он пришел? Поиздеваться? Я же помню ужас и отвращение на его лице.

– А я рад, что так совпало, – заявил Матвей.

Он зашел в палату без приглашения и уселся на соседнюю кровать. У меня так и не появилось соседки.

– Чему ты рад? – уточнила я, жалея, что не могу взять мальчишку за шиворот и выкинуть в коридор.

Во-первых, мне всего семь, можно и сдачи получить. Во-вторых, Николаю Петровичу не понравится такое поведение, и он может передумать. Решит, что я невоспитанная хулиганка и не заберет из приюта.

– Точно, тебе не рассказали, – кивнул он. – Тебя вчера сюда принесли, потому что ваш приют недалеко. Скорая повезла бы в другую больницу. Или даже возиться не стали бы. А тот, кто тебя спас, он знает Николая Петровича. Но его, скорее всего, не вызвали бы, если бы он уже не был здесь.

– Почему не вызвали бы? – тихо спросила я.

– Травмы, несовместимые с жизнью. Яр, я не придумываю. Я их разговор слышал. Николая Петровича и деда. Николай Петрович тебя с того света вытащил.

– Он был тут… потому что лечил тебя? – догадалась я.

– Ага. – Матвей кивнул. – Вот этому совпадению я и рад. Если бы я с дерева не свалился…

Он замолчал, криво усмехнулся.

– А ты зачем на дерево полез?

Мне не хотелось продолжать разговор о совпадениях. Так можно додуматься до того, что этого мальчишку с дерева богиня столкнула, чтобы Николай Петрович оказался вовремя в нужном месте.

– Да-а-а… – протянул Матвей и махнул рукой. – На спор. И знал же, что оно сухое, что ветка в любой момент надломиться может. Короче, сам дурак.

Кажется, все же обошлось без божественных вмешательств. Хорошо, что в итоге… все живы.

– Тогда я, и правда, должна тебя поблагодарить. Только прости, я не знаю, как правильно. Забыла… как к княжичам обращаются. Спасибо, что спас мне жизнь.

Я решила быть вежливой, но внимательно наблюдала за реакцией Матвея на мои слова. Его же они определенно смутили. И не притворно, искренне. Даже уши покраснели.

– Да я пошутил, Яра! – воскликнул он. – Ну… развеселить хотел.

Похоже, я и в другом ошиблась. Ужас и отвращение Матвей испытал не ко мне, а к тому, что со мной сделали. Он слышал разговор взрослых, то есть, знал о девочке, которая пострадала в пожаре. И когда я сказала о том, что меня сожгли, понял, что та девочка – я.

– Ладно, – сказала я вслух. – Где там… твои мультики?

Матвей обитал в отдельной палате, больше похожей на номер дорогой гостиницы. С телевизором. Правда, выглядел тот для меня, привыкшей к плазме и голограммам, несколько странно: ящик с выгнутым экраном и черно-белым плоским изображением. И без пульта управления. И переключатель каналов… рычаг. Короче, допотопная техника. Но здесь, как я поняла, и такое считалось роскошью.

Матвей пригласил к себе «на мультики» всех детей из отделения. И они набились в комнату, расселись на его кровати, на подоконнике, на полу. Кое-кто даже стоял. И все уставились на экран.

– Пожалуй, я не сильно люблю мультики, – сказала я Матвею.

Не хотелось лезть в толпу детей. Я еще не настолько стала Ярой.

– Я тоже, – отозвался он. – Хочешь на рыбок посмотреть?

Золотые рыбки плавали в большом аквариуме в приемной отделения. Здесь же, на стене, висело большое зеркало, и я, наконец, смогла себя рассмотреть. При Матвее пялиться на собственное отражение было как-то неудобно, но я хотя бы поняла, как выгляжу. Рыжие волосы, веснушки. Узкое худое лицо, маленький нос, пухлые губы. И глаза непонятного цвета – то ли голубые, то ли зеленые. Цвет морской волны?

– Яра, ты здесь? – В приемную заглянула Верочка. – А, и ты, герой, тут. Пригласил всех, а сам без мультиков остался?

– Да пусть смотрят, мне не жалко, – пробурчал Матвей.

– Пойдемте, я вам в сестринской телевизор включу, – расщедрилась Верочка. – Заодно отваром Яру напою. Николай Петрович прислал.

Отвар был горьким, мультики – глупыми. Но Верочка угостила нас с Матвеем конфетами. И сидеть рядом с ним на диване в сестринской было как-то… спокойно.

Так спокойно я чувствовала себя впервые с тех пор, как стала Ярой Морозовой.

[1] Газета «Советская культура» № 100 (5108) за 13 декабря 1977 года. Часть статьи «На орбите – научный комплекс» с первой полосы, практически дословно. Автором заменено название государства и «летчик-космонавт» на «пилот разума».