Текст книги "Дочь врага Российской империи. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Василиса Мельницкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Дочь врага Российской империи. Гимназистка

Глава 1

Огонь лизнул мои босые пятки. Я дернулась, и веревки больно впились в тело. Они, в отличие от пламени, были настоящими.

Гуманная, черт побери, казнь⁈ Мне вынесли смертный приговор лишь потому, что я захотела остаться собой, не отказалась от дара, посмела воспользоваться силой ведьмы. И ведь ничего плохого не сделала! Никому не причинила вреда, не желала зла. Наоборот…

Языки пламени плясали на уровне талии. И голова стала тяжелой. Яд в крови тоже настоящий.

«Ты ничего не почувствуешь».

Ложь. Я чувствую обиду. Я не понимаю, почему люди, одаренные магией, вне закона. Не понимаю, отчего нас считают проклятыми. Магия – это не добро и не зло. Светлой или темной ее делают люди.

Малыш, заливающийся счастливым смехом, должен был умереть. Ямочки на розовых от мороза щеках. Прядка белокурых волос, выбившаяся из-под шапки. Чистый невинный взгляд. Это врезалось в память так же отчетливо, как и огромная сосулька, сорвавшаяся с козырька крыши. Никто не успел бы помочь. И у женщины, везущей санки, матери или няни, не хватило бы времени отреагировать на крик. И я стояла слишком далеко, чтобы оттолкнуть санки с опасного места.

Но я могла отшвырнуть в сторону сосульку, изменить траекторию ее падения. Всего лишь одно движение руки и…

Мне не повезло. Рядом, как назло, оказался охотник. Он почувствовал всплеск силы, меня вычислили и нашли по записям с уличных камер. И приговорили к смерти. Не потому, что я спасла малыша. Потому что я – ведьма.

Ведьму положено жечь на костре. Чем страшнее казнь, тем меньше желающих последовать дурному примеру. Однако судьи приняли во внимание спасенную жизнь. Я умирала не от огня, а от яда, привязанная к деревянному столбу. Языки пламени, пожирающие мое тело – всего лишь иллюзия, голографическая проекция.

Мысли путались.

«Будьте вы все…»

– Эй-эй, поосторожнее с желаниями, детка! – перебил меня кто-то, не позволяя закончить проклятие. – Здесь они могут и исполниться.

Голос мужской, незнакомый. Вроде бы источник звука… справа? В глаза ударил яркий свет, и я зажмурилась, не успев рассмотреть говорившего.

– Вел, ты кого притащил?

Другой мужчина? Его голос глубже, раскатистее, мощнее.

– Понятия не имею, – ответил первый. Видимо, тот самый Вел. – Мара попросила помочь, сопроводить душу.

– И с каких пор ты на побегушках у Мары?

Я попыталась открыть глаза. Безуспешно. Свет слепил. И пошевелиться не удавалось. Сопроводить душу? Это меня, что ли? Выходит, мифы и легенды не врут, после смерти душа попадает… Вот куда-то, да попадает. Или все гораздо проще. Яд добрался до мозга, и у меня галлюцинации.

– Мальчики, не ссорьтесь. – В разговор вступила женщина. – Свят, Мара и меня просила помочь. Тут… взаимный интерес. Маре жаль девчонку, а Триглаву, вроде бы, нужен кто-то… для восстановления справедливости.

– Так это же ба… – Свят осекся и откашлялся. – Девка.

– А ты хочешь, чтобы мы в тело девочки мужчину подселили? – рассердилась женщина. – Извращенец!

– Полегче, Лель! – рявкнул Свят. – Чем эта девка лучше той?

– Она ведьма!

– Я это… пойду, пожалуй, – сказал тот, кого звали Велом.

– Стоять! – рявкнули хором Свят и Лель.

– Я не при делах, – возразил Вел. – Сами разбирайтесь.

– Судьбу этой души… – Подозреваю, что тут Свят ткнул пальцем в меня. – … решит Триумвират. Третьим будешь.

Триумвират – союз трех мужей? Логично, что Мара и Лель вне игры.

Мара… Лель… Триглав…

Что-то знакомое.

Свят… Святогор? А Вел – Велес. Меня занесло в пантеон славянских богов? Забористая, однако, галлюцинация.

– Вот чего она? – В голосе Вела послышалась обида. – Галлюцинацией обзывает…

Лель хихикнула.

– Она нас слышит⁈ – воскликнул Святогор.

И наступила тишина.

Следующее «включение» с уверенностью можно назвать судьбоносным. Очнулась я как-то внезапно, без перехода между сном и явью, без шума в ушах и рези в глазах, без тошноты и головокружения. Беседка, увитая виноградной лозой. Аромат спелых гроздьев «Изабеллы». И женщина, сидящая напротив меня. Лель?

– Мара, – представилась она.

Черные волосы заплетены в косу, небрежно перекинутую на плечо. Сарафан с красными маками. Ремешки босоножек оплетают ноги до середины голени. Разве Мара… не богиня смерти? Ей положено быть мрачной, холодной. А эта…

– Ты мыслишь шаблонно, – сказала Мара.

Похоже, они тут все телепаты.

– Смертные громко думают. Яромила, ты должна выбрать. Жизнь или смерть?

– И в чем подвох? – поинтересовалась я.

Странно, но никаких эмоций я не испытывала: ни страха, ни любопытства. Возможно, потому что уже умерла? И если мне предлагают выбрать между жизнью и смертью, то навряд ли жизнь будет легкой и беззаботной.

– В обязательстве, что ты на себя возьмешь. Обычно мы не вмешиваемся в людские судьбы. И такая замена… Она легко выполнима, технически. Однако последствия могут быть…

Мара юлила, тщательно подбирая слова. Замена? Я все еще не понимала, чего от меня хотят.

– Это другой мир. И другая жизнь. Не твоя. Ты умерла в своем мире. И та, другая, тоже умрет, если ты не займешь ее место. То есть… у тебя есть шанс выжить, у нее – нет.

Ага, кое-что проясняется. Известный сюжет книг и фильмов в жанре фантастики. Некто умирает, но не совсем. Он перемещается в другой мир, в другое тело, и там…

Нет, это все же галлюцинации. Предсмертные.

– Да хоть бы и так. – Мара улыбнулась. – Можешь считать происходящее сном или игрой воображения. Принципиально лишь твое согласие.

Собственно, а что я теряю?

– Что конкретно я должна сделать? Выжить?

– Выжить, – согласилась Мара. – И доказать невиновность… одного человека.

– В чем его обвиняют?

– Жизнь или смерть? – перебила меня Мара. – Ты все узнаешь… в свое время. Если выберешь жизнь.

Можно подумать, тут есть из чего выбирать!

– Жизнь, – сказала я.

– Этого достаточно.

Беседка исчезла, Мара – тоже. Я не уловила момент перехода. Моргнула и…

Жар. Запах гари. Боль.

Это обрушилось на меня, заставило скорчиться… на земляном полу. Болело все тело, будто меня избили, переломав кости. Огонь не бушевал вокруг, но был близко. Я его чувствовала. Лопнуло стекло в небольшом окне, занялась огнем солома, сваленная в углу.

И это, по мнению Мары, жизнь⁈ Из огня виртуального меня сунули в огонь реальный. Да я вот-вот сгорю в каком-то сарае! Ни пошевелиться не могу, ни закричать. И дара своего не чувствую.

Я попыталась встать, превозмогая боль, но добилась лишь тьмы в глазах. Последнее, что запомнилось, треск падающих досок и низкий мужской голос, поминающий бесов и исчадий ада.

Глава 2

Хотелось пить.

Приятное чувство. Если меня мучает жажда, значит, я жива. Во всяком случае, хотелось в это верить.

А вот боли или иного дискомфорта я не испытывала. И это странно. Если меня избили и бросили в огонь, должны остаться синяки и ожоги? То есть, не у меня, а…

Нет, уже у меня. Беседу с богиней Марой я помнила ясно и четко.

Как и то, что зовут меня Яромила Морозова, и мне семь лет от ро…

Стоп! Как… семь? И имя… имя… и мое, не мое! Одновременно!

Я распахнула глаза, забыв, что хотела притворяться спящей до того момента, как приведу мысли в порядок. Впрочем, в комнате никого и не было.

Или в палате? Светлые стены и потолок, широкое окно без штор. Стекла снизу закрашены светлой же краской. Пустая кровать у окна. Вторая – моя, у противоположной стены. Все это я смогла рассмотреть при свете тусклой лампы, стоящей на тумбочке у кровати. За окном – ночь.

Почему я решила, что это палата? Я ведь как-то лежала в больнице. Там на окнах висели жалюзи, на стене – телевизор, и кровати были другими, и тумбочки. Может, из-за запаха? Он больничный, лекарственный, замешанный на ядреной хлорке. Или, потому что Яромила здесь не впервые.

Яромила. То есть, я.

Я посмотрела на свои руки. Маленькие, детские, с неряшливо обломанными ногтями на тоненьких пальчиках. Ощупала лицо, хоть это и не помогло мне представить, как я выгляжу.

Меня все так же мучила жажда, а ощущение нереальности происходящего… притуплялось.

Яромила Морозова. Семь лет. И… всё. Кто я? Кто мои родители? Как я попала в горящий сарай? Ничего из этого я не помнила. Вернее, не знала. А моя прошлая жизнь… ускользала.

Как меня звали? Яромила? Возможно. Но не Морозова, нет. И уж точно я не была ребенком. Возраст? Двадцать пять. Или двадцать семь? Я попыталась сосредоточиться. Кем я была? Ведьмой. Определенно. Но дар приходилось скрывать. Я – медсестра? Нет, но… связь с медициной… Провизор! Профессия позволяла мне варить зелья, не вызывая подозрений. Я жила… жила… одна? С родителями? С мужем?

Я потерла виски. Странные ощущения. Будто воспоминания стираются. Но не все. Все, связанное с ведьмовским даром помню хорошо. И казнь. И беседу с Марой. Возможно ли, что все это привиделось Яромиле Морозовой? Приснилось?

Нет. Я не ощущала себя ребенком. Скорее, сумасшедшей.

Хотелось пить. И еще – взглянуть на себя в зеркало.

Босые ноги коснулись холодного пола. Тапочек у кровати не оставили. А одета я в пижаму из тонкой ткани в цветочек: штаны на завязочках, на рубашке не хватает пуговицы.

Дверь не заперта. Я выглянула в пустой длинный коридор. И темный. Вдалеке светилась единственная лампа. Кажется, на медсестринском посту.

Мне туда.

Шла я осторожно, прислушиваясь. И не сказать, что страшно, просто все еще непонятно, чего ждать от этого места. Впрочем, страшно тоже. Неизвестность пугала.

– … ребенок, – донесся до меня приглушенный мужской голос. – Она не может отвечать…

Конец фразы я пропустила мимо ушей, обрадовавшись, что понимаю говорящего. Сомнения были, все же мир другой, если верить Маре. Насколько он похож на мой, я не знала.

Я пошла на голос, и вскоре остановилась перед дверью с надписью «Ординаторская». Значит, и читать на местном языке я умею.

– И все же, я настаиваю. – Мужской голос теперь звучал четче. – Это нарушение… – Пауза. – Да о чем вы! – Пауза. – Нет. Я составлю отчет и отправлю жалобу. – Пауза. – Да.

Кажется, мужчина говорил по телефону. Я потянула за дверную ручку, намереваясь войти в ординаторскую.

– Ты почему не спишь?

Я взвизгнула от испуга. Хотя, нет, не я, а маленькая Яромила. Я же мысленно поморщилась, так мне не понравился собственный голос. Тоненький, писклявый.

– Не шуми, – строго сказала незаметно подошедшая медсестра. – Из какой ты палаты?

– Я… – С этим кошмаром надо что-то делать! Я откашлялась. – Я пить хочу. Сильно.

Получилось так себе, но все же лучше, чем писк полудохлой мыши.

– Погоди… Ты из седьмой, что ли? – медсестра ахнула. – Зачем встала? И… как⁈

– Что тут происходит?

На шум вышел мужчина, чей голос я слышала из-за двери.

– Вот, Николай Петрович, ваша пациентка, – несколько растерянно произнесла медсестра. – Разве она не должна спать после того, как…

– Мария, – сердито перебил ее Николай Петрович. – Разве не ты должна следить за порядком в отделении? Вечно вы спите на дежурстве!

Николай Петрович хоть и выглядел грозно, но мне страшным не показался. Он был немолод. Если время течет здесь так же, как и в моем мире, то навряд ли ему меньше пятидесяти. Немного седой, с первыми морщинами на круглом лице, в круглых же очках и белом халате, он чем-то напомнил мне… доктора Айболита, доброго персонажа из детской книжки. Правда, доктор Айболит лечил зверей.

Странно. Я помнила сказку, но не могла понять, кто ее читал: я в прошлой жизни или маленькая Яромила в этой.

– Мила, детка, ты чего-то хотела?

Николай Петрович наклонился ко мне, взял за плечо, и промелькнувшее воспоминание исчезло без следа.

– Воды, – вздохнула я.

И поджала босую ногу. Все же пол холодный.

– Мария, подогрей молока, добавь туда ложку меда и принеси в палату. Мед в шкафу, в ординаторской.

– А молоко у нас из крана идет, вместо воды! – всплеснула руками Мария.

Николай Петрович бросил на нее такой взгляд, что даже у меня по коже побежали мурашки.

– Сейчас все сделаю, Николай Петрович, – пробормотала Мария, бросаясь прочь.

– Хватило бы воды, – сказала я, глядя ей вслед. – Правда, очень пить хочется.

– Молоко сейчас полезнее.

Николай Петрович вдруг подхватил меня на руки.

– Я сама…

– Босиком. Простудишься, – коротко произнес он, размашистым шагом идя по коридору. И добавил, уложив меня на кровать: – Лучше бы ты не вставала, Мила. Вот же кнопка вызова персонала.

Кнопка, и правда, была. Я ее не заметила.

Николай Петрович зажег верхний свет, поставил рядом с кроватью невесть откуда взявшийся стул. Его я тоже не заметила? Положил ладони на мои ступни.

Из рук его полилось тепло. Ощутимое, обволакивающее.

– Вы… колдун? – вырвалось у меня.

– Колдун? – Он улыбнулся. – Можно и так сказать.

– Но как же… вы же… вас же…

Меня охватил ужас. Как он не боится так открыто использовать магию? Пусть Яромила ребенок, но вот-вот в палату придет медсестра.

– Что тебя так напугало? – спросил Николай Петрович, слегка нахмурившись.

«Любой врач – маг. – Я словно услышала шепот в своей голове. – Быть магом – не преступление».

Кажется, мне повезло с миром.

– Я… я ничего не помню, – сказала я вслух. – Почему я здесь? Что произошло? И где… где мои… родители?

Надеюсь, у Яромилы есть родители. Хотелось, чтобы мои вопросы звучали естественно. Это же нормально, когда семилетний ребенок интересуется, где его мама и папа?

Николай Петрович не ответил. И погрустнел. Зато он явно обрадовался, когда в палату влетела медсестра с кружкой молока.

– Вот, Мила. Пей и спи, – сказал он, протягивая мне кружку. – Память вернется. Постепенно.

Такой ответ удовлетворил бы маленькую девочку, но не меня. Я замечала то, на что ребенок не обратил бы внимания. Врач определенно не хотел говорить со мной ни о родителях, ни о причинах болезни. Кстати, какой? Я чувствовала себя превосходно. А еще я помнила горящий сарай и боль. Но…

– Хорошо, – послушно произнесла я.

Не стоит спешить. Все, что меня интересует, я узнаю. Постепенно. Сейчас же можно напиться сладкого молока и поспать. Глаза уже слипались, веки тяжелели. И, наверняка, не от молока с медом.

Глава 3

Теперь Мара пришла в палату. Или мне это приснилось?

За окном едва брезжили утренние сумерки. Все в том же сарафане и босоножках Мара расположилась на подоконнике, закинув ногу за ногу.

– У меня мало времени, – сказала Мара. – Ночь уходит. Не задавай глупых вопросов.

Когда кто-то владеет информацией, то любой вопрос от несведущего покажется глупым. Я же, и вовсе, чувствовала себя то ли потерянной, то ли сумасшедшей. Возможно, и тем, и другим в равной степени.

Я села, свесив ноги с кровати.

– Память… стирается, – произнесла я. – Так и задумано?

– Сейчас это необходимо. – Мара поморщилась. – Разум приспосабливается к новым условиям. Ты не сможешь обработать всю информацию сразу, сойдешь с ума. Ты ведь, и так, порой считаешь себя сумасшедшей.

– И что в итоге? Я забуду себя и стану ребенком?

– Какой в этом смысл? – Мара повела плечом. – Тогда не стоило заморачиваться с переселением души.

– Тогда… уйдет девочка?

– Она уже ушла. Умерла там, в сарае. До того, как ее вынесли из огня. Тебе нужны ее воспоминания. Будет легче адаптироваться.

– Она… особенная?

Должна быть причина. Допустим, меня выбрали, потому что подходила по каким-то параметрам, понятным лишь богам. Но почему спасли ее? Почему Маре, да и не только ей, важно, чтобы Яромила Морозова жила?

– Обычная, – ответила Мара. И уточнила: – Была обычной.

– Тогда почему? – настаивала я. – Почему она?

– Я могла бы соврать, что это моя прихоть. – Мара улыбнулась, кокетливо поправляя бретельку сарафана, сползшую с плеча. – Но и всей правды сказать не могу. Боги редко вмешиваются в жизнь смертных.

Это я уже слышала.

– Всякий раз есть веская причина, – добавила она. – Тебе не нужно о ней знать.

Что ж, настаивать бессмысленно. Осталось выяснить то, что знала лишь Мара.

– Кого я должна спасти?

– Приятно, что ты помнишь об обязательствах, – сказала она. – Его ты уже не спасешь. Его казнили… некоторое время назад. Казнили, как государственного преступника, объявили врагом империи. Но его обвинили в том, чего он не совершал.

– Подставили? – спросила я. – Или ошиблись?

– Это ты выяснишь. И найдешь доказательства его невиновности. Восстановишь его имя, его род. Вернешь все, что ему принадлежало.

– А я… справлюсь?

– Только попробуй не справиться. – Мара вновь улыбнулась, но теперь как-то недобро. Зловеще. – Не разочаровывай меня, Яромила.

Мое имя она произнесла по слогам. И голос ее стал похож на шипение змеи.

– Но я ребенок, – напомнила я.

Так, на всякий случай. Мало ли…

– Вырастешь. Выучишься. Учись хорошо, Яромила. Прилежно. И не рассчитывай на мою помощь. Если не справишься, другого шанса у тебя не будет.

– Вы определенно уверены, что я буду стараться. – Я смотрела на Мару без страха. Трудно испугать того, кто уже умер. – Есть сроки? Или еще какие-то условия?

– Определенно будешь, – кивнула Мара. – И… нет. Я не нагряну к тебе с проверкой. Ты будешь стараться, потому что у тебя нет выбора. Ты будешь стараться для себя.

И все же хотелось бы знать, отчего такая уверенность…

– Твой отец, Яромила.

Быстро же я забыла о телепатии. Но… мой отец? Мой⁈ Да я его в глаза не видела! И вообще, как…

– Отец Яромилы Морозовой, – произнесла Мара. – В конце концов, прими уже тот факт, что она – это ты. Кое-что вспомнишь. Остальное узнаешь… – Она задумалась. – Да хоть из газет. Или тебе напомнят… добрые люди. Ты – дочь врага Российской империи. К слову, уже не Морозова. Ваш род полностью уничтожен. Ты последняя, Яромила. И поверь, есть те, кому сильно не нравится тот факт, что тебя пощадили.

Очевидно, «добрые люди» – это те, что пытались сжечь меня в сарае. И… Российская империя. К черту подробности, какой теперь год⁈

– Увидимся, когда ты справишься с заданием, – пообещала Мара, легко соскакивая с подоконника. – Не рассчитывай на помощь богов. Мы сделали для тебя все, что могли. Разве что…

Она подошла и поцеловала меня в лоб. Я невольно отпрянула.

– Вел просил передать, – насмешливо произнесла Мара. – А это… – Еще один поцелуй. – Это удалось выпросить у Свята. И, пожалуй, самое бесполезное, но от чистого сердца – от Лель.

Ее губы коснулись моего лба в третий раз.

– Воспользуешься дарами, когда придет время, – пообещала Мара.

Она подмигнула мне и исчезла. Растворилась с первыми лучами восходящего солнца.

Я ущипнула себя за руку. Однако, больно. Я не сплю.

Внезапно я поняла, что верить или не верить Маре – вопрос решенный. Я уже поверила, уже приняла решение. И теперь попросту глупо сомневаться в реальности происходящего.

Упав на подушку, я долго пялилась в потолок. Просто так, без всяких мыслей. А потом…

Российская империя или Римская – без разницы. Мне придется выживать в ином мире и в ином времени. Позаботиться обо мне, похоже, некому. Значит, я сама о себе позабочусь. И проблемы буду решать по мере их поступления.

В коридоре хлопнула дверь, громыхнули чем-то металлическим. Я завернулась в одеяло, закрыла глаза и притворилась спящей.

Первый этап – сбор информации. Пока воспоминания разрозненные и нечеткие, придется вести себя осторожно. Николая Петровича не удивляет потеря памяти, значит, часть нелепостей, которые я, безусловно, совершу, можно списать на нее. Главное, не расслабляться. И понять уже, наконец, где я нахожусь. В смысле, какая она… Российская империя.

Начало дня прошло бестолково. Утренние процедуры, завтрак – все, как в обычной больнице. В деталях разница чувствовалась. Тот же завтрак: пшенная каша, кусок масла, кусок белого хлеба, сладкий чай. В моем мире его принесли бы в палату, каждое блюдо – в отдельном контейнере, чай – в пакетике. И заваривать его я отправилась бы к кулеру. Здесь же…

Медсестра принесла мне тапочки и байковый халат, расчесала волосы и заплела их в косу, отвела в столовую. Там мне выдали кашу в тарелке, подтаявший кусочек масла и ломтик батона на блюдце, а чай налили в жестяную кружку из такого же жестяного чайника с носиком. Кажется, Российская империя несколько отстала в развитии от моего родного мира. С другой стороны, я легко узнала и кашу, и масло, и чай. И вкус у них был такой же, как в моем мире.

– Новенькая? – спросила соседка по столу, сероглазая блондинка с бледной прозрачной кожей.

Я кивнула, наворачивая кашу. Есть хотелось так же сильно, как ночью – пить.

– Мура, – представилась она, размазывая свою порцию по тарелке. – Тебе сколько лет? Мне двенадцать.

Я чуть не поперхнулась кашей. Выглядела она от силы на восемь. Или на девять, с натягом.

– Яромила, – все же ответила я. – Семь.

Воровато оглядевшись, Мура предложила:

– Хочешь добавки?

– А можно? – От добавки я не отказалась бы, но что-то подсказывало, что в больничной столовой мне ее не получить.

– Ага. Поменяемся тарелками, пока никто не видит.

Я не согласилась бы. Мура определенно плохо питалась. Не знаю, по какой причине, но выглядела она заморышем. Отбирать у таких еду, даже по их желанию… как-то некрасиво.

Но Мура уже вцепилась в мою опустевшую тарелку, потянула ее к себе, подпихивая мне свою.

– Как не стыдно!

Возле нашего стола материализовалась медсестра. Не подошла, а именно выскочила откуда-то, как черт из табакерки.

– Яромила, нельзя отбирать еду у слабых! – Ее голос звучал громко, звонко, и все присутствующие обернулись в нашу сторону. – Немедленно отдай тарелку Мурочке!

У меня челюсть отвисла от такой наглости. То есть, я еще и виновата? Да я пальцем не прикоснулась к чужой тарелке!

Мура молчала, отвернувшись. Подставила – и в кусты.

– Я ничего не отбирала, – четко произнесла я. – Если не верите, поищите на тарелке отпечатки моих пальцев. Их там нет!

Последнее, пожалуй, лишнее. Что, если в этом мире ничего не знают о дактилоскопии? К тому же, оболганный ребенок семи лет навряд ли будет так оправдываться. А, ладно! Если что, скажу, что люблю детективы. Имею право.

– Она не брала, – вдруг сказал кто-то за моей спиной. – Мурка опять есть не хочет. Я все видел и слышал.

Обернувшись, я увидела мальчишку, такого же пациента, как и остальные дети. Старше меня года на два или три, во всяком случае, внешне. Темноволосого и… симпатичного.

– Да? – Медсестра растерялась, но на своей правоте не настаивала. – Хорошо, Матвей. Я тебе верю. Спасибо. – И опять обратилась ко мне: – Яромила, прости, пожалуйста. Доедай и возвращайся в палату. А ты… – Теперь она повернулась к Муре: – Или съешь все сама, или придется кормить тебя через трубку.

Губы Муры задрожали, по щекам покатились слезы. Я поспешила запихнуть в рот бутерброд, чтобы избежать душераздирающей сцены. Терпеть не могу больницы! И больных детей! И…

– У нее анорексия. Знаешь, что это такое?

Я обнаружила, что стою в коридоре, у окна, обеими руками вцепившись в подоконник. Да так крепко, что костяшки пальцев побелели. А рядом – тот самый мальчишка, что спас меня от несправедливого обвинения.

– Знаю, – выдохнула я.

– Она уже идет на поправку. И она не злая. Ее прокляли.

– Мне это зачем?

Не хотелось быть грубой, но и вести беседу о чужой болезни, когда в своих проблемах не разобралась, выше моих сил.

– Не знаю, – ответил Матвей. Кажется, так его звали. – Может, так будет легче ее простить?

– Я не злюсь.

– Заметно, – усмехнулся он, кивнув на мои руки. – Или тебя тоже прокляли?

– Меня сожгли, – вырвалось у меня против воли.

Матвей побелел и отпрянул.

– Ты… та самая…

Веселая же меня ждет жизнь, если тут даже дети знают, кто я такая! Знают… и ненавидят. Впрочем, продолжить Матвей не успел.

– Мила, вот ты где! – К нам подошел Николай Петрович. – Пришел следователь, он хочет с тобой поговорить. Пойдем.

– Но я ничего не помню, – запротестовала я.

Только следователя и не хватает! Я еще ни в чем не разобралась!

– Пойдем, – мягко произнес Николай Петрович, беря меня за руку. – Ничего не бойся.