Текст книги "Завет Христа"

Автор книги: Ульрих Хефнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

8

Мюнхен, управление уголовной полиции Баварии, отдел 63…

Штефан Буковски сидел за письменным столом и смотрел в открытое окно. Вопреки своей привычке он закрыл дверь, которая связывала его кабинет с кабинетом его коллеги, Лизы Герман. Колокольни города тянули свои сверкающие на солнце крыши навстречу небу, однако на них Буковски не смотрел. Снаружи в комнату проникал шум будней крупного города, но и его он не воспринимал. Он вспоминал то время, когда смотрел на крыши Гааги и делил кабинет в координационном центре Европола с Максимом из Парижа и Виллемом из Роттердама.

Тогда его задачи были намного проще – ему не приходилось смотреть на окровавленные трупы, он работал только с документами. Он передавал просьбы о проведении следствия в соответствующие инстанции. В большинстве случаев речь шла о налоговых нарушениях и махинациях, совершенных в Германии или в другом государстве-участнике Европейского союза. В принципе, он только сводил вместе сообщения, или распоряжался о проведении следствия немецкими органами власти за границей, или же, наоборот, иностранными органами власти в Германии. Он десять лет провел за границей и даже создал прообраз общеевропейской полицейской организации, однако результат в большинстве случаев был неудовлетворительным, так как национальные интересы государств-участников мешали открытому и более интенсивному сотрудничеству И наверняка сменится еще не одно поколение, прежде чем можно будет говорить о настоящем сотрудничестве. Тем не менее Штефан Буковски хорошо себя чувствовал в Европоле и неоднократно сожалел о возвращении в Германию.

– Пусть теперь молодежь себя проявит, – сказал ему глава ведомства, когда они прощались. Баварское министерство внутренних дел просто не продлило с ним контракт, а для перехода в Европол он был уже слишком стар. Вот так он и вернулся в Мюнхен и принял руководство отделом 63. Не потому, что добивался этого, а всего лишь потому, что это было единственное вакантное место, которое соответствовало его званию.

Вплоть до прошлого года он только и делал, что сидел за письменным столом, поручал коллегам расследовать новые дела, проверял их работу и руководил отделением как эксперт, однако в проведении расследований непосредственного участия не принимал, так как в то время еще действовал старый принцип: «Тот, кто хочет руководить, должен быть освобожден от работы».

После проведения серьезной реформы полиции, при которой нижний и средний уровни управления в структуре полиции были значительно сокращены, ему пришлось снова сбивать ноги на улице и расследовать преступления. И как раз в этот момент в отделение перевели Лизу Герман – эмансипированную честолюбивую женщину с упорством, достойным бегуна-марафонца. Она постоянно дышала ему в затылок, знала все лучше его и достаточно часто давала понять, что придерживается не очень-то высокого мнения о его методах работы.

Штефану Буковски предстояло проработать с ней еще четыре года. Он скривился, как от зубной боли, встал и закрыл окно.

Священника в монастыре Этталь убили чрезвычайно жестоким способом. Распяли, пытали и убили. Что он знал, что у него хотели выпытать? Или его палачи были просто ненормальными, получающими удовольствие от страданий своей жертвы? И почему никто в стенах монастыря совершенно ничего не заметил? Ведь монах должен был кричать, когда его жгли раскаленным железом или вонзали острый нож в грудную клетку.

Отчет о результатах вскрытия не оставлял возможностей для двойственного толкования. Судмедэксперт считал, что жертву пытали почти два часа.

В дверь кто-то постучал. Буковски недовольно буркнул: «Войдите».

В кабинет вошла Лиза Герман.

– Я не смогла добиться разрешения на эксгумацию, – заявила она. – С точки зрения прокуратуры, доказательств слишком мало. Они думают, это все только твои предположения, а никаких серьезных улик нет. Может, ты сам попробуешь? Прокурора зовут Флеглер.

Буковски вопросительно посмотрел на нее.

– Ты, наверное, тоже не считаешь, что священника церкви в Висе убили?

Она отвела глаза.

– После того, что произошло за последние дни, возможно все. Если бы только у нас была отправная точка. Ведь следов почти нет.

Буковски поднял со стола папку.

– Монах в монастыре Этталь умер после почти двухчасовой пытки, а никто в монастыре якобы ничего не слышал. Я при всем желании не могу себе такого представить.

– Ты думаешь, его убили братья по вере?

Буковски поморщился.

– Нет ничего невозможного, но у нас нет улик. При этом я уверен, что они знают больше, чем говорят.

– Мне еще раз допросить…

– Нет, я сам это сделаю: я чувствую – что-то здесь не так, – перебил ее Буковски.

Иерусалим, Христианский квартал, недалеко от Купола Скалы…

Яара нежно прижималась к груди Тома и смотрела на него своими темными глазами. Ее длинные, черные как смоль вьющиеся волосы лежали у него на коленях. Вечер распростерся над Иерусалимом, и то здесь, то там зажигались огни. Святой город мирно покоился в сумерках.

Яара и Том сменили бедный палаточный лагерь на гостиничный номер в Христианском квартале. Они расположились на балконе, и перед ними открывался вид на Купол Скалы [9]9
  Монумент на Храмовой горе в Иерусалиме. ( Примеч. ред.)


[Закрыть]– его золотую поверхность освещали мощные прожекторы. Том сидел на больших качелях с навесом и с наслаждением курил сигару.

– Она ужасно воняет, – заявила Яара.

– Мне их подарил Рафуль за то, что я нашел рыцаря. Он говорит, это настоящие «Гавана-клуб». Здесь, в Иерусалиме, есть только один торговец, у которого их можно купить.

– И все равно воняет, – настаивала Яара.

Том проворчал что-то неразборчиво и затушил сигару в пепельнице. Он откинулся на спинку качелей и посмотрел в небо.

– Здесь так спокойно, – глухо произнесла Яара. – Жаль, что так не может быть всегда.

Том нагнулся к ней и поцеловал ее в губы. Она обняла его за шею и не отпускала.

– Я бы не пережила, если бы тебя засыпало, когда ты провалился в могилу. Я люблю тебя.

Том снова поцеловал ее.

– Я тоже тебя люблю, Яара, и мне бы хотелось, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось.

– С другой стороны, это происшествие оказалось счастливым для археологии, – пошутила Яара. – Кстати, что тебе известно о рыцарях-тамплиерах?

Том посмотрел в иссиня-черное ночное небо.

– Крестоносцы – не совсем моя специальность. Речь здесь идет о тайном ордене, существование которого под вопросом даже для самой церкви. Насколько я знаю, рыцари стали могущественней самого Папы, и однажды в пятницу, тринадцатый день месяца, все они почти одновременно погибли от рук наемных убийц. Говорили, что под предлогом насаждения веры они якобы прибыли в Иерусалим с целью найти там сокровище. Был ли это святой Грааль или Ковчег Завета, неизвестно. Как бы там ни было, до сих пор считается, что в пятницу, тринадцатого, надо быть осторожнее, чтобы не попасть в неприятности.

– Профессору известно больше?

– Рафулю?

– Нет, я о Джонатане.

Том пожал плечами.

– Насколько я знаю, он тоже специализируется на римской истории.

Метеорит прочертил себе дорогу высоко в небе и потух где-то на востоке.

– Загадай желание, – предложил Том.

– Тихо! – отозвалась Яара. – Давай насладимся моментом.

Он притянул ее к себе.

– Мне пришлось перерыть почти всю землю, прежде чем я наконец нашел тебя, и теперь никогда не отпущу.

Сумерки сменились ночью, но в Иерусалиме никогда не становилось по-настоящему темно. Всюду прожекторы освещали бесчисленные музеи и церкви города.

Яара мягко высвободилась из объятий Тома. На ней была лишь рубашка, которая доходила до бедер и не закрывала ее длинные, бронзовые от загара ноги. Том восхищенно присвистнул, когда она поднялась и пошла в комнату.

– Теперь я знаю, почему вы две тысячи лет назад кружили головы римлянам, – заметил он. – Рабыни из Иудеи уже тогда высоко котировались.

Она обернулась.

– Ты хочешь, чтобы сегодня ночью я стала твоей рабыней?

Том кивнул.

– Тебе бы это пошло, – ответила она и звонко рассмеялась.

Том раскинул руки.

– Иди ко мне, давай еще немного побудем здесь, снаружи, и насладимся ночью. Я хочу крепко обнимать тебя, всегда-всегда. – Он привлек ее к себе и стал целовать, и казалось, что он никогда не остановится.

Иерусалим, музей Рокфеллера, Сулейман-стрит…

Джонатан Хоук наклонился к стеклянному гробу и посмотрел на мумифицированный труп, кожа которого казалась почти черной в красноватом искусственном свете. Все артефакты из могилы привезли в лабораторию в западном крыле музея Рокфеллера. Дорога в Тель-Авив была бы слишком долгой для трупа, так как высохшая кожа тамплиера едва ли пережила бы это путешествие. И потому профессор Хаим Рафуль арендовал маленькую лабораторию и склад в музее, до которого от места раскопок было меньше километра.

– Джонатан, – сказал Рафуль. – Это прекрасное зрелище. Даже после тысячных раскопок это всегда событие, от которого мурашки бегут по спине.

– К тому же труп весьма необычен, – резко добавил Джонатан Хоук.

Интонация его голоса насторожила Хаима Рафуля. Он обернулся к своему американскому коллеге.

– Как прикажете это понимать?

– Да ладно вам, Хаим, – возразил Хоук. – Только не надо делать вид, будто все это произошло совершенно случайно. Черепки, римский гарнизон, раскопки у горы Елеонской… Ведь это было просто прикрытием.

Хаим Рафуль пожал плечами.

– Я не понимаю.

Хоук указал на труп:

– Вот причина, по которой мы там копали, и вы знали, что мы наткнемся на могилу. Я видел это по вашим глазам. Вы пришли сюда исключительно ради могилы тамплиера. И все лишь ради того, чтобы найти эту злосчастную стенную тарелку и тем самым нанести Риму еще один болезненный удар. Ну, и когда вы собираетесь объявить о находке во всеуслышание, когда вы попросите журналистов собраться на пресс-конференцию? Уже завтра или только через несколько дней?

Хаим Рафуль подошел к Хоуку и попытался положить руку ему на плечо, но тот уклонился.

– Вы использовали меня, – продолжал Хоук. – Вы сделали меня своим орудием и заманили в Иерусалим, подсунув фальшивую информацию, и все для того, чтобы я нашел эту могилу, которую вы безуспешно искали до сих пор.

Хаим Рафуль сделал извиняющийся жест.

– У меня было только несколько черепков, ничего серьезного. Только несколько неопределенных намеков. Джонатан, вы один из лучших археологов нашего времени, и ваша группа проделала замечательную работу, я в большом долгу перед вами. Но я не дал вам ни одной фальшивки. Две тысячи лет назад у подножия горы Елеонской располагался римский гарнизон. Считайте могилу тамплиера бесплатным довеском. Копайте дальше, отрывайте гарнизон – а я уже получил то, что хотел. Мы оба должны быть довольны, разве нет?

– Вы использовали меня, чтобы навредить католической церкви. Откуда у вас столько антипатии к Риму?

Рафуль, словно защищаясь, поднял руки.

– Католическая церковь – это проститутка, которая спит со власть имущими, – резко возразил Рафуль. На висках у него вздулись вены, свидетельствуя об охватившей его ярости. – У нее на совести смерть моей семьи.

Джонатан Хоук вопросительно посмотрел на Рафуля.

– Мои отец, мать и обе сестры погибли в концлагере Берген-Бельзен, только мне удалось бежать. Католическая церковь ни во что не вмешивалась и предоставила Гитлеру делать что вздумается. Более того – она даже поддерживала его кровавое правление. Церковь усмиряла народ. Церковники служили святые мессы, используя кровь замученных. За это они и ответственны. В церкви нет ничего человеческого, она убеждает всех вести такую жизнь, к которой сама не имеет никакого отношения. Она признает лишь свою собственную правду.

Джонатан Хоук покачал головой.

– Уже столько лет миновало, нельзя тратить всю свою жизнь на ненависть. Мы живем в настоящем, а взгляд наш должен быть направлен в будущее.

– Вам легко говорить, друг мой, – возразил Хаим Рафуль. – Когда были найдены рукописи Мертвого моря, я был в составе группы молодых ученых. Мы получили разрешение от Иорданского правительства искать другие пещеры. Но затем там появился Рим в лице своих верных псов – отца де Во и церкви. Библиотека Французского института археологии, это доминиканское отродье, прогнала нас, и мы были вынуждены смотреть, как иностранцы выносят из пещер нашу собственную историю. Тогда я поклялся себе, что больше меня ниоткуда не прогонят.

– Но ведь результаты раскопок давно опубликованы, – возразил ему Хоук.

Рафуль рассмеялся.

– Нет, дорогой мой, даже вы не настолько наивны. Вы ведь не думаете, что были обнародованы все послания? Никакие тексты или даже их фрагменты не будут критически истолкованы из-за вмешательства церкви. Посланий, которые могли бы доказать, что Иисуса никогда не существовало. По меньшей мере, не в той форме, в какую мы должны верить, по мнению католической церкви.

– Откуда вы можете это знать? – спросил Хоук.

– Я знаю это, так как видел подобные послания своими собственными глазами, прежде чем у нас отобрали все артефакты и прогнали в пустыню, – ответил Рафуль. – Ну подумайте, откуда бы еще я мог узнать об артефакте?

Хоук нахмурился.

– Кстати, что такого в этих стенных тарелках, что вы придаете им такое значение?

Рафуль отступил на шаг и сел на стул.

– Это долгая история, – начал он, – но я не хочу скрывать ее от вас, друг мой. Пятнадцать лет назад я приобрел у торговца-араба на базаре в Хайфе фрагмент свитка из папируса. Он был исписан древнееврейскими письменами. И изначально он находился в одной из пещер Кумрана, торговец клялся-божился, что это так. И правда, свиток, кажется, был очень древним. Я заплатил ему почти пятьсот долларов, но свиток того стоил. Он содержал указания на следующую пещеру, которая должна была находиться к западу от поселка и уже найденных пещер. Я убил два года на поиски. И однажды, неподалеку от Калии, в высокой скале я нашел вход. Он был припрятан и засыпан пылью столетий. В пещере находились точно такие же глиняные кувшины, как и в Кумране, но, к сожалению, эта область более восприимчива к влажности. Содержимое контейнеров уже разрушилось. Но я нашел еще кое-что: медный свиток, который не был поврежден выветриванием. Нелегко было расшифровать этот текст на латыни. Мне пришлось обрабатывать его часть за частью, но в результате все получилось. Автор, некий Флавий Старший, был римским писцом и художником, и его весьма заинтересовал некий Иешуа, жизнь которого он с интересом изучал. Флавий изготовил в общей сложности шесть тарелок. Они составляли настенную композицию, которая показывала ключевые события жизни Иешуа. В той пещере я нашел лишь четыре из них. Однако многие годы спустя в средневековом трактате я обнаружил указание на один из двух оставшихся артефактов.

Джонатан Хоук сделал глубокий вдох.

– И где теперь находятся эти артефакты? А что случилось с шестой стенной тарелкой?

– Шестая тарелка пропала, но это не важно. Я искал пятую.

– Тарелка в могиле рыцаря, – пробормотал Джонатан Хоук.

Хаим Рафуль улыбнулся.

– Все они в надежных руках, и скоро вы сможете посмотреть на них. А также на свиток, от которого, к сожалению, сохранились только фрагменты. Но теперь моя коллекция полна.

– Эти тарелки, – нерешительно спросил Джонатан Хоук. – Что на них изображено, в чем заключаются новые сведения, которые вы хотите нам преподнести?

– На них изображено крещение Иешуа, изображено, как он говорит с людьми, как въезжает в Иерусалим. Также представлена его трапеза с соратниками, но рядом с Иешуа кроме двенадцати апостолов сидит еще один человек. Вы все это увидите сами. Изображение на двух других стенных тарелках вам уже знакомо. Распятие Иешуа и сжигание его тела. Думаю, это вряд ли понравится Риму.

– Из-за чего? – спросил Джонатан Хоук. – Из-за того, что он, возможно, был сожжен после смерти?

– Изображение однозначно; однако, как это недвусмысленно сообщается в Послании к коринфянам, «Христос умер за грехи наши, по Писанию; и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию; и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам». [10]10
  Коринф (15:3—15:7).


[Закрыть]Одним словом, если труп был сожжен, то нет могилы, но тогда нет и воскресения, а значит, этому фарсу раз и навсегда конец.

Джонатан Хоук покачал головой.

– Не слишком ли вы все упрощаете? – спросил он. – Бог владеет не только душами, он также господин материи. Разве Иисус не умел ходить сквозь стены и заходить в запертые помещения?

Рафуль улыбнулся.

– История наша только начинается, а существа духовные есть в каждой мифологии, но подождите немного. Маленькое замечание к вашему тезису: разве Фома неверующий не вложил пальцы в раны Спасителя, согласно Евангелию от Иоанна, так как не хотел поверить в воскресение? Возможно ли это с духовным существом? Нет, Джонатан, я покажу вам доказательства, и вы удивитесь, дорогой друг. И ваше имя будет неразрывно связано с завещанием тамплиера. Я бесконечно благодарен вам, Джонатан, и это лишь подтверждает, что мое решение передать проведение раскопок вам и вашей команде не было ошибкой.

Джонатан Хоук жестом прервал Рафуля.

– Я здесь для того, чтобы откопать римский гарнизон, а не для того, чтобы выслушивать подобный вздор. Я ничего не хочу знать об этой истории с тамплиерами и не хочу, чтобы меня с ней что-то связывало. Вы поняли меня, Хаим? Ваш конфликт с церковью – исключительно ваше личное дело.

– Джонатан, дорогой друг, мне очень жаль. Я не понимаю вашего волнения. Почему ваше имя не должно быть связано с самым важным открытием настоящего Иерусалима? В конце концов, именно вашей основательности мир обязан тем, что мы обогатились новыми знаниями.

Джонатан Хоук сделал глубокий вдох.

– Потому что я – христианин и не стыжусь этого, – ответил он и отвернулся.

– И вместе с тем вы ученый, и единственный долг, который дан нам, ученым, – это правда. Лишь ради нее мы отправляемся на поиски следов нашего прошлого. Только если мы будем знать, откуда пришли, мы сможем понять, куда идем.

Джонатан Хоук уже закрыл дверь в лабораторию. Слова Рафуля так и не были услышаны.

Монастырь Этталь в Обераммергау…

Допрос монахов в Эттале в итоге не дал никаких новых сведений: в монастыре никто не заметил ничего, что было бы связано с ночным убийством. Никто, кроме этого странного брата, который вообразил, что встретился с дьяволом во плоти. После того как приор снова объяснил Буковски, что место происшествия находится далеко от спален братьев и звуки, наверное, рассеялись по большой площади, занимаемой монастырем, тот, недолго думая, затащил Лизу в сарай и запер дверь. Действительно, крики Лизы не донеслись до общих спален.

– Поэтому мы и разместили мастерские и конюшни именно здесь, – объяснил приор. – Звук отражается от стен, и шум работ никому не мешает.

Лиза бросила на Буковски скептический взгляд.

– К тому же двери звуконепроницаемы, – добавил приор.

– Большое спасибо, – поблагодарил его Буковски. – Тем не менее, если вам станет известно что-либо, что могло бы помочь нам, просто позвоните мне.

Буковски дал приору свою визитку и удалился.

Когда они с Лизой садились в машину, он тихо выругался.

– Так значит, твоя печенка ошиблась, – усмехнулась она. – Похоже, тебя просто пучило. Впрочем, жаль: кровожадные монахи-убийцы наверняка обеспечили бы тебе огромные заголовки в прессе.

Буковски пропустил мимо ушей насмешку в голосе Лизы.

– Мы, по крайней мере, можем объективно исключить заговор среди монахов, – пробормотал он. – Впрочем, хороший криминалист сначала следует всем указаниям и возможностям, пока постепенно, благодаря искусному расследованию, не отделит зерна от плевел.

– Так значит, это были предварительные беседы? – спросила Лиза.

Буковски, сидящий на пассажирском сиденье, наклонился вперед и уперся лбом в стекло.

– Можно и так сказать, – ответил он, прежде чем закрыть глаза.

9

Иерусалим, раскопки у дороги на Иерихон…

– Средневековая латынь, прописные буквы, без пробелов, язык церкви и христианского запада, посреди Иерусалима, – говорила Джина Андреотти и смотрела на глянцевую фотографию, которая лежала перед ней на рабочем столе.

– И, к счастью, красиво и отчетливо выведено, – заметил Жан Коломбар. – Автор, видимо, очень старался.

Джина листала фотоальбом, содержавший копии и фотографии находок с надписями на средневековой латыни начала XII века. К ним прилагалось палеографическое сравнительное описание, с помощью которого можно определить время создания текста путем сравнения каллиграфии, использованного шрифта, очертания отдельных букв и речевых оборотов. Джина указала на фотографию надгробной плиты, найденной в Риме семь лет назад, время изготовления которой уже было установлено.

– Наклон и форма букв почти идентичны, – сказала она. – Надгробная плита датируется 1141 годом, что вполне соответствует дате на нашей плите.

Коломбар кивнул.

– Согласен с тобой. Мы нашли рыцаря-тамплиера времен Первого крестового похода.

– Я не особенно разбираюсь в вопросах, связанных с тамплиерами, но здесь, в Иерусалиме, долгие годы был округ их ордена, – заметила Джина и отложила фотоальбом. – Из эпитафии следует, что это не простой рыцарь, возможно, даже Великий магистр тамплиеров. Я перевела эпитафию, насколько это было возможно.

– И что же написано на надгробии нашего одинокого тамплиера?

Джина порылась в записях и нашла нужный листок.

– «Здесь почивает в Бозе наш брат, благородный граф Рено де Сент-Арман, умерший в году Господа нашего 1128 от Рождества Христова в Святой земле. Один из девяти, которые поклялись служить Сыну нашего единственного Бога и охранять место Его погребения от грабителей и безбожных язычников. Тело его умерло, но святая клятва переживет вечность до дня Страшного суда. Он исполнил свой долг, так же как и мы, братья во Христе, обязуемся вечно служить нашему брату. Да будет эта клятва известна всем, кто осмелится нарушить покой нашего брата, и да будут они прокляты навечно. И тень смерти накроет их».

– Там так написано? – удивленно спросил Жан Коломбар.

– В общем и целом, – ответила Джина. – Ты ведь знаешь, у некоторых слов есть только приблизительные эквиваленты. Но такова суть эпитафии. В этом я уверена.

– Если ты уверена, то значит, так там и написано, – улыбнувшись, заявил Жан Коломбар. – В конце концов, ты наш специалист. Ты уже сообщила Джонатану?

Джина покачала головой.

– Джонатан уехал в музей Рокфеллера. Он хочет встретиться там с Рафулем. По-моему, он порядком рассержен, так как Рафуль использовал нас. Джонатан убежден, что Рафуль знал о могиле и сделал раскопки римского гарнизона лишь предлогом.

Жан Коломбар провел рукой по густым черным волосам и вытер пот со лба. В палатке было жарко и душно.

– И все равно, я считаю, что наши раскопки уже сейчас оправдали себя. В конце концов, не так уж и много хорошо сохранившихся мест погребения европейских крестоносцев в Израиле и на Ближнем Востоке, не говоря уже о тамплиерах. Большинство могил были разграблены и разрушены. Господство крестоносцев здесь, в стране пустынь, длилось недолго.

– Джонатан попросил меня провести исследования по происхождению рыцаря, – ответила Джина. – Если у тебя есть время, помоги мне. Я думаю, найти французского графа должно быть легко.

Жан Коломбар потянулся к фотографиям, которые документировали свойства могилы.

– Его братья, – задумчиво произнес он, – некогда входили в девятку. Они, очевидно, очень постарались получше скрыть могилу своего брата. Поэтому выкопали очень глубокую яму.

– И оставили предупреждение всем, кто осквернит его, – добавила Джина.

– Почти на каждой могиле важной персоны были начертаны письмена, обещавшие бедствия тем, кто осмелится нарушить покой мертвеца. Но толку от них было немного – что у древних египтян с их пирамидами, что у кельтов, что у других народов.

– Они, очевидно, настолько хорошо спрятали эту могилу, что она действительно осталась незамеченной, – ответила Джина.

– Единственное, что меня изумляет, – это предметы, которые положили в могилу вместе с покойником, – продолжал Жан Коломбар. – Логично положить меч, если хоронят рыцаря. Но как в его гроб попали эта разбитая стенная тарелка и узкая амфора?

– Наверное, их тоже нужно было спрятать, – ответила Джина.

– Конечно, но почему? И, кроме того, тарелка относится приблизительно ко времени распятия Иисуса Христа, если можно верить Рафулю. То есть она старше покойника более чем на тысячу лет.

– Почти настолько же, насколько и эта странная амфора, – согласилась Джина. – Я видела эту форму и раньше. Она греческая, если хочешь знать.

– Да, я тоже так думаю. Где ты ее видела?

Джина встала и пошла к импровизированной полке из ящиков, на которой она хранила книги и справочники. Нужный том нашелся очень быстро. Джина раскрыла его на иллюстрации и протянула Жану Коломбару. Он сравнил фотографию с литографией раскопок в книге.

– Действительно, ты права, – согласился он через некоторое время. Затем захлопнул книгу и прочитал название: – Рукописи из пещер Кумрана.

– Правильно, – кивнула Джина.

– Кумран… дело становится все загадочнее. И что в амфоре?

Джина пожала плечами.

– Хаим Рафуль очень торопился отправить все находки подальше. Я не думаю, что он сообщит нам, что находится в амфоре.

Жан Коломбар покачал головой.

– А мне он рассказал что-то о предметах, которые кладут в могилу с покойником, и о дорожных припасах.

– Дорожные припасы у христианина? – удивилась Джина.

– Должен признаться, покойник произвел на меня такое впечатление, что профессор мог рассказать мне все, что угодно, – заметил француз. – Необходимо было сразу же поговорить с Джонатаном: ситуация явно очень подозрительная.

– Как ты думаешь, чем именно занят сейчас Джонатан?

Мюнхен, управление уголовной полиции Баварии, отдел 63…

– И в этом нет никаких сомнений? – спросил Буковски и взглянул через плечо на Дорна из отдела криминалистики.

– Ты ведь сам все видишь, разве нет? – неприветливо возразил Дорн.

Буковски наклонился и посмотрел в окуляр микроскопа.

– Я совсем ничего не вижу, – возразил он.

– Значит, ты слепой.

Буковски снова выпрямился.

– Ты – эксперт-криминалист, и если ты мне говоришь, что в секрете замка есть небольшие царапины, то при необходимости я сошлюсь на тебя.

– Я сделаю несколько фотографий и нарисую на них стрелки – тогда даже ты увидишь царапинки.

Буковски сел на стул.

– Я бы хотел получить полный отчет до завтра.

Дорн посмотрел на наручные часы.

– Да ты, наверное, не в своем уме: я заканчиваю работу в три часа дня, а из-за тебя задерживаться не собираюсь. Тебе должно быть достаточно того, что я говорю: замок в церкви Виса открывали отмычкой.

Буковски улыбнулся и потянулся к нагрудному карману рубашки за сигаретами.

– Что скажешь? – спросил Дорн.

– Было бы странно, если бы ты мог установить все, – ответил Буковски и закурил сигарету.

– Я был бы благодарен тебе, если бы ты не курил здесь, – попросил его Дорн.

Буковски встал и подошел к окну. Открыл его, выпустив дым наружу.

– Если я правильно тебя понял, то с ключа умершего священника сделали копию. Отмычку, которая и оставила в замке эти небольшие царапины.

– В большинстве случаев отмычка не подходит на все сто процентов, – попытался объяснить Дорн. – Так как замок после долгой эксплуатации немного скручивается, отмычка оставляет небольшие царапины и типичные микроследы в секрете…

– Ладно, ладно, – прервал его Буковски. – Мне важно только то, что кто-то изготовил отмычку.

– Ну как, ты немного привык к своей коллеге? – сменил тему Дорн.

Буковски выбросил сигарету в окно.

– О чем это ты?

– Да так, слышал, что она хорошенько поддает жару и портит твои последние денечки.

– Кто это говорит? – рассерженно спросил Буковски.

– Ну, ты ведь знаешь, – нерешительно сказал Дорн, – в нашей организации новости распространяются быстро. Но ты прав. Женщины кого угодно с толку собьют. Бергер из-за своей новой начальницы отдела даже сменил работу. Теперь он в президиуме.

– А теперь послушай, – прошипел Буковски и окинул Дорна пронзительным взглядом. – Эти слухи – полная ерунда. У нас в отделе все идет лучше некуда. Да, сначала у нас были некоторые разногласия. Но это нормально, когда в отдел приходит новый человек. Лизе просто нужно было во всем разобраться. К тому же у нее есть замечательный шеф, который ей в этом помог. Нужно только знать, как обращаться с женщинами, понимаешь? – Буковски подмигнул ему.

В двери постучали.

– Да! – громко крикнул Дорн.

В маленькую лабораторию вошла Лиза Герман. Она коротко кивнула Дорну.

– Ты должен немедленно идти к начальнице, – заявила Лиза, повернувшись к Буковски. Голос у нее был не особенно радостный. – По-моему, Гагедорн злится. И в следующий раз говори мне, где я смогу тебя найти, если ты опять улизнешь через боковой коридор. В конце концов, у меня достаточно других дел кроме того, чтобы постоянно искать тебя.

Буковски пожал плечами.

– Чего от меня хочет старуха?

– Сам ее спроси! – дерзко ответила Лиза и исчезла так же быстро, как и появилась.

Дорн ухмыльнулся.

– Теперь я знаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что умеешь обходиться с женщинами.

Буковски махнул рукой.

– Я хочу, чтобы завтра отчет лежал на моем письменном столе, ясно?

– Всего хорошего и желаю получить удовольствие у Гагедорн: насколько я тебя знаю, ты возьмешь ее штурмом.

Иерусалим, музей Рокфеллера, улица Сулейман-стрит…

Джонатан Хоук торопливо шел по коридорам музея Рокфеллера, направляясь к выходу. Он был рассержен и в высшей степени обижен поведением Хаима Рафуля. Он не марионетка, чтобы танцевать, когда это вздумается кукловоду. Он всегда уважал Хаима Рафуля как ученого и археолога, однако церковная мания этого человека превратилась почти в патологию. Охотнее всего Джонатан Хоук собрал бы чемоданы и просто уехал бы – такое сильное отвращение вызвало у него поведение коллеги. С другой стороны, он ведь руководитель раскопок, а под землей в долине Кидрона, к востоку от горы Елеонской, все еще скрываются остатки римского гарнизона двухтысячелетней давности.

– Джонатан! Подождите, – разнеслось по длинному коридору.

Джонатан Хоук неуклонно продолжал свой путь. У него не было желания продолжать беседу.

– Пожалуйста, подождите меня, Джонатан! – снова раздался голос. – Мы не должны были расставаться, не помирившись. Дайте мне еще один шанс. Я прошу вас.

Джонатан Хоук замедлил шаги. Дойдя до окна, он остановился и выглянул наружу. Под ним в долине лежали маленькие дома Старого города Иерусалима, вдали поблескивал золотой Купол Скалы. Весь город казался мирным и полным идиллического покоя. Хоук глубоко вздохнул.

Профессор Хаим Рафуль подбежал к нему и остановился.

– Извините мою несдержанность… – Рафуль уже сожалел о своих резких словах. – Я не хотел обидеть вас и не хотел разрушать вашу веру. Мне вообще несвойственно лишать людей иллюзий, но я чувствую себя в долгу перед истиной… Единственной истиной – научным доказательством. И мне не нравится, когда люди веры пытаются насадить свою идеологию другим, подобно тому как врачи пересаживают своим пациентам чужие сердца.