Текст книги "Завет Христа"

Автор книги: Ульрих Хефнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Среди ночи Яара внезапно вскочила. Она была мокрой от пота. Дыхание вырывалось у нее из груди подобно скорому поезду на прямой трассе. Капли пота стекали с ее лба. Она на ощупь поискала выключатель. Только когда она полностью проснулась, а комнату залил свет, девушка немного успокоилась. Все еще пребывая в растерянности, она провела рукой по лбу. Она видела в своем сне, как Том умер, видела кровь. Ее сердце выпрыгивало из груди. Яара взволнованно протянула руку к телефону.

46

Хижина в Роствальде, недалеко от Бишофсвизена, район Берхтесгаден…

Том нетерпеливо ждал, когда же профессор Юнгблют найдет удобную позу в инвалидной коляске. Тело его наклонилось влево. Он облокотился на левую руку и откашлялся.

– Теперь же, молодой человек, благодаря вашей помощи нам удалось отгадать загадку, возраст которой перевалил за два тысячелетия. И это многим не понравится. Что вы знаете об Иисусе Христе, Спасителе, как его называют в вашей религии?

Том сложил руки на животе.

– Иисус Христос, сын Божий, был послан своим Отцом в наш мир, чтобы освободить нас от всех прегрешений и напомнить нам о возрождении после смерти. Мы, люди, прибили его к кресту, так как этот мир еще не был достаточно готов к тому, чтобы понять его учение.

Профессор Юнгблют улыбнулся.

– Это библейская интерпретация, которую вам скормила Римско-Католическая Церковь и все возникшие из нее религиозные течения. Однако церковь кладет на стол не все факты. Она не заинтересована ни в обсуждении, ни в научном обосновании своих тезисов. Скорее, напротив: она вот уже несколько столетий саботирует все попытки подвести новый фундамент под освещение жизни Иисуса Христа. Иисус Христос, или Иешуа бен Иосиф, действительно существовал. Он – не плод фантазии, он был реален. Только история, в которой говорится о его жизни, подверглась изменениям, и ее всячески прославляли, чтобы заставить людей поверить, будто он был каким-то особенным человеком. Тем не менее свитки из могилы тамплиера доказывают, что христиане вот уже два тысячелетия верят в одну большую ложь.

Том нахмурился.

– Ложь? Иисус – это выдумка церкви?

– Иисус, в которого вы верите, – конечно. Смотрите, первое противоречие лежит уже в истории его рождения. Его называли Иисусом из Назарета. Так вот, Назарет находился в тогдашней Галилее, однако же родился Христос в стране Иудее, что почти в ста пятидесяти километрах к югу от города, в котором он якобы вырос. Дальше: в те времена Иудея находилась под властью римского прокуратора, в то время как в Галилее правил Ирод Антипа. По какой причине женщине на сносях нужно было отправляться в долгий и трудный путь, путешествуя в неизвестную, чужую страну, если поездка, к тому же, могла занять несколько недель? В Библии говорится о переписи населения, однако с исторической точки зрения нет вообще никаких документов, которые бы это подтверждали.

– Галилея тоже находилась под властью Рима, – заметил Мошав.

Профессор кивнул.

– А какое государство в нашу эру не находилось под римским господством? Хотя римляне правили весьма искусно. Они большей частью не вмешивались в общественный и религиозный уклад тех стран, которые захватывали. Это был один из рецептов их успешного и длительного господства. Gallia est omnis divisa in partes tres, как написано в «De bello Gallico» [43]43
  «Записки о галльской войне» ( лат.).


[Закрыть]Цезаря, – «в те времена страна состояла из трех частей». Там господствовали самодержцы – такие, как Ирод Антипа или Филипп в Галилее либо в Кесарии-Филиппи, а к востоку от них лежал Декаполис, союз десяти городов. Уже одна только политическая структура страны делает библейскую поездку Иосифа и Марии бессмысленной, даже если не знать о древнем предании, в котором говорится о том, что новый царь иудеев родится в Вифлееме. И что это будет мужчина из рода Давида. И действительно, Иосиф был родом из царской семьи, а значит, в жилах сына Иосифа, Иешуа, текла царская кровь.

– Это все хорошо и замечательно, – перебил его Том. – Но я не думаю, что в склепе лежало свидетельство о рождении Иисуса.

– Наберитесь терпения, мой юный друг, – успокоил его профессор, – я хочу всего лишь прочесть вам вводную лекцию. А уж выводы будьте любезны делать сами.

Дверь распахнулась. Ганс Штайнмайер вернулся с обхода. Он прошел в кухню и налил себе стакан воды.

– Снаружи все спокойно; постепенно холодает.

Профессор повернулся к нему.

– Наши гости наверняка голодны и хотят пить. Надо бы продемонстрировать им наше гостеприимство.

Ганс Штайнмайер открыл дверцу невзрачного буфета.

– Здесь есть хлеб, ветчина и вода – больше в хижине ничего нет.

У Тома в животе заурчало.

– Я бы не отказался, – ответил он.

Штруб, район Берхтесгаден…

Буковски поднял жалкий остаток разрезанной подушки и бросил его на разорванный диван. У дивана были распороты все подушки, а их содержимое – высыпано на пол.

– Они основательно поработали, – заметила Лиза, оглядываясь в гостиной.

– Так здесь выглядят почти все комнаты, – ответил ей служащий уголовной полиции из Гармиша.

– Должно быть, они искали что-то небольшое, – задумчиво произнес Буковски.

– Ты о чем? – не поняла его Лиза.

– Вспомни церковь, – намекнул ей Буковски.

– Мы обнаружили немало отпечатков пальцев у заднего окна, – сообщил криминалист. – Пока что мы не нашли соответствий в своей базе данных, но если поймаем подозреваемого, то будет очень легко сравнить его отпечатки с обнаруженными на месте преступления.

– А тут, в комнате?

Криминалист пожал плечами.

– Здесь также были найдены отпечатки?

– Только у заднего окна, а в помещении – нет. Их стерли, или же преступник надел перчатки.

Буковски наморщил лоб.

– Странно: почему у окна есть, а здесь – нет?

– Простите?

– Лиза, – обратился Буковски к своей коллеге, – распорядитесь, пожалуйста, чтобы все данные по нашим двум убийцам немедленно передали местным коллегам. Чтобы мы ничего не упустили.

Лиза кивнула.

– Согласно описанию те два парня, которых заметили здесь, на улице, – не те, которых мы выслеживаем.

– Я знаю, – недовольно возразил Буковски. – Человек, который может заказать себе вертолет, должен иметь связи.

Кровь бросилась Лизе в лицо.

– Ясно, – ответила она и немедленно рассердилась на себя за то, что сама не пришла к такому выводу.

– Розыск продолжается? – обратился Буковски к коллегам.

– Контрольные посты и патрули. Все полицейские, от Кёнигзее и до самой границы внизу, в курсе.

Буковски покинул комнату и вышел наружу. На улице он закурил сигарету.

Лиза присоединилась к нему.

– Ты считаешь, эти парни принадлежат к той же самой банде, что и дьявол с сообщником?

Буковски выпустил струйку синего дыма в прохладный воздух.

– Я не полностью уверен в этом. До тех пор, пока мы не знаем, что на самом деле происходит, наши предположения остаются чистой воды спекуляцией.

– Да, я знаю, – вздохнула Лиза и потерла виски.

– У тебя все хорошо?

– Нормально, – ответила Лиза Герман.

Кардинал-Дёпфнер-Хаус, Фрайзинг, около Мюнхена…

Отец Леонардо узнал достаточно. Он непременно должен был поговорить с полицейским, ведущим дело, чтобы больше узнать об убийствах, совершенных здесь, в Баварии.

Однако усилия его оказались безрезультатны. Земельный уголовный розыск искал преступников, а ведущего дело детектива не было на месте.

Он присел на диван, когда зазвонил телефон. Он ответил на звонок. Это был брат Рикардо из Управления по делам церкви – низенький, толстенький сотрудник, которому он поручил навести справки о соответствующих документах в Ватиканской библиотеке. Брат Рикардо не был умником, однако на него можно было положиться. В большинстве случаев он выполнял заказы тщательно и в режиме секретности. Беседа продолжалась несколько минут. Повесив трубку, отец Леонардо провел рукой по своим густым черным волосам. Может ли такое быть, что Хаим Рафуль убежал из Иерусалима сюда, в это спокойное местечко у подножия Альп?

По крайней мере, некий профессор Игаэль Юнгблют, бывший историк Мюнхенского университета, жил недалеко отсюда. Был ли это тот Игаэль Юнгблют, который вместе с Хаимом Рафулем участвовал в раскопках в Кумране и которого так внезапно вычеркнули из платежной ведомости?

Отец Леонардо опустил голову и сложил руки перед лицом. Кардинал-префект слишком далеко зашел в своей игре. Он снова схватил телефон. В результате беседы с Римом он выяснил, что префект сейчас находится в своей резиденции, а уже послезавтра отправится в Южную Америку, чтобы пообщаться с местными епископами.

Отец Леонардо встал и пошел к двери. В прихожей стоял монах и поливал цветы.

– Мне срочно нужен билет в Рим, на раннее утро, – заявил отец Леонардо.

Монах изумленно уставился на него.

– Пожалуйста, немедленно позаботьтесь о том, чтобы мой обратный полет в Рим был организован в первой половине завтрашнего дня, – повторил отец Леонардо.

Монах кивнул.

– Я… я посмотрю, что смогу сделать для вас.

– И еще одно: немедленно пришлите ко мне юного брата Маркуса.

Хижина в Роствальде, недалеко от Бишофсвизена, район Берхтесгаден…

Еда была вкусной и обильной, хотя Мошав жевал неохотно. Однако профессор Юнгблют подбодрил его и рассеял его сомнения. После того как они наелись и отдохнули, Штайнмайер убрал со стола. Профессор откашлялся.

– А теперь не торопитесь: если вы хотите узнать все, на это уйдет какое-то время.

Том улыбнулся.

– Мы обратились в слух.

– Для вашего спутника то, что я сейчас расскажу вам, наверное, отнюдь не ново, но это важно, если вы хотите понять всю историю в целом. О чем говорят вам понятия «мишпат» [44]44
  Еврейское право ( ивр.).


[Закрыть]и «седек»? [45]45
  Справедливость ( ивр.).


[Закрыть]

– Честно говоря, я ожидал узнать из нашей беседы, что находилось в могиле тамплиера, – нетерпеливо ответил Том.

Профессор улыбнулся.

– Терпение, я же говорю, терпение, мой юный друг. «Мишпат» и «седек» воплощают две колонны совершенства, на которых покоится арка, называемая иудеями «Шалом». Чтобы достичь законченного мира, Шалом должен равномерно покоиться на обеих колоннах. Мишпат, левая колонна, означает светский мир, царя. Поэтому мы называем ее также царской колонной. С ней была связана справедливость. Иаков воздвиг эту колонну, под которой Саул был помазан как первый царь Израиля. Другая колонна воплощает присутствие порядочности. Добродетели Яхве. Только по достижении порядочности божественный мир Яхве изогнется над колоннами, и все придет в равновесие.

– Но во времена Иеговы с этими колоннами не все было в порядке, – вмешался Мошав. – В мире господствовал Рим, и Иудея оказалась под его протекторатом. Настало время Иродов, и они платили Риму за его господство. Ирод Архелай был этнархом, то есть наместником Иудеи, Самарии и Идумеи, Ирод Антипа правил в Галилее, а Филипп – в Кесарии-Филиппи. Император Август отказал наследникам в троне этой страны.

– Правильно, – согласился профессор. – Равновесие колонн пошатнулось. Саддукеи, ессеи, иудеи, зилоты, фарисеи, набатеане и мандейцы – все тосковали по равновесию колонн и по справедливости Яхве. По всем счетам платил народ, как это часто происходило в истории. И точно в это время родился Иешуа бен Иосиф. И он был царского происхождения. Он принадлежал к роду Давида. И он был умным мальчиком, о котором быстро заговорили. И канули в Лету сведения о том, что за первым ребенком последовали и другие мальчики и девочки. Родился Иаков. Они оба росли у ессеев и воспитывались как будущие цари. Иешуа – как царь иудеев, а Иаков – как олицетворение порядочности. И когда время, казалось, пришло, ессеи представили нового царя иудеев. Однако Иешуа хотел большего, он хотел стать воплощением обеих колонн древнего предания. И потому он, как и было написано в древних книгах, вошел в Иерусалим через царские врата. Он въехал в них на осле, согласно Писанию, так как царь иудеев вступал в город как слуга Бога и одновременно как слуга народа, а не как властитель.

Том недоверчиво посмотрел на Юнгблюта.

– Это и есть ваша теория? – спросил он.

– Это запротоколированные слова учителя справедливости и воина света. Звали его Шломцион. И он написал трактат о мужчине, который нес в себе Бога. Вы и нашли этот труд.

– Вы, должно быть, шутите, – ошеломленно простонал Том. – История об Иисусе Христе – не что иное, как заговор, который устроили две тысячи лет назад, чтобы подарить иудеям царя?

На лице профессора Юнгблюта появилась сострадательная улыбка.

– Должно быть, этот труд перенесли из Хирбет-Кумрана в Храм Соломона, так как именно там тамплиеры и обнаружили завещание Шломциона, учителя справедливости из Кумрана. И осознали, что же попало к ним в руки. Церковь тоже слишком хорошо понимала, какое замешательство вызвало бы обнародование этой истории Христа. Хотя определение времени ее написания с помощью стратиграфического анализа невозможно. Нет ни руководящих окаменелостей, ни возможности опираться на временные слои почвы. Но есть сосуды и есть кожаные свитки, которым примерно две тысячи лет, если полагаться на углеродный метод.

– Иисус был ессеем? – недоверчиво повторил Том.

– Как я и говорил, по существу христиане этого мира верят в двухтысячелетнюю ложь, благодаря которой этот мир немного легче выносить, несмотря на всю кровь, пролитую в защиту веры.

Том встал и подошел к окну.

– Этот труд – могу ли я посмотреть на него?

– Его нет здесь, он в безопасном месте, – ответил профессор. – Кстати, во время раскопок в Хирбет-Кумране в могилах обнаружили трупы двух женщин. Вы, конечно, слышали об этом.

Том покачал головой.

– Я знаю историю свитков только из прослушанных курсов. Я очень смутно об этом помню.

– Там была погребена семья Иешуа бен Иосифа. Мария, его мать, и Магдалина, его сестра. Однако, к сожалению, доказательств нет. Это лишь теория, как я уже говорил.

– А как же история воскресения? Неужели Хаим Рафуль прав также и в том, что Иисуса вообще не хоронили в Иерусалиме?

– Царь въехал в ворота, в самую середину города, которым владеют римляне. Иешуа отправился в пещеру льва. Он доверял Богу и народу. Он считал, что Рим не решится лишить его жизни, рискуя получить восстание по всей империи. Но он ошибся. Флавиус, отважный римлянин, которого очень заинтересовал новый царь иудеев и его проповеди, пишет во втором свитке о том, что римскому наместнику удалось настроить преимущественно фарисейских первосвященников против Иешуа. Очевидно, он разъяснил им, что с растущим влиянием нового царя и Бога их регентство близится к концу. Таким образом, именно первосвященники позаботились о том, чтобы Иешуа осудили – еще один искусный шахматный ход римлян. Однако его не побили камнями, согласно обычаю евреев, а распяли. Все мы знаем, что в традициях Рима было прибивать своих врагов к кресту. Однако в Иерусалиме его не хоронили.

– Храм Гроба Господня, Гроб Иисуса – все это ложь?

– На самом деле, согласно воле наместника тело Спасителя следовало предать огню, – объяснил Юнгблют. – Однако вышло иначе. Его последователи выкрали его тело и обеспечили ему вечный покой. Впрочем, в древности были – да и сейчас есть – много религий, в которых боги возвращались из мира мертвых. Ессеи не изобрели ничего нового. Это хорошо укладывалось в концепцию и открывало возможность для возникновения новой веры, а ведь когда-нибудь господство Рима должно было закончиться.

– Так значит, его похоронили в Кумране? – спросил Мошав.

Профессор пожал плечами.

– К сожалению, второй свиток не настолько хорошо пережил века, как завещание Шломциона. Мы пока что смогли перевести лишь отдельные фрагменты. А затем Хаим доставил свитки в безопасное место. Здесь появились его преследователи.

– Текст, о чем говорилось в тексте? – нетерпеливо спросил Том.

– В первом абзаце было написано: «…глубоко в матери, из которой возникла вся жизнь… возвратился к отцу… царь царей… судить». Во втором абзаце были еще такие слова: «…в лоне его народа… твердыня, противостоящая незваным гостям… высоко наверху на скале свободы».

Мошав наморщил лоб.

– Твердыня, на скале. Здесь явно идет речь о Массаде. [46]46
  Массада – древняя крепость, которая находится вблизи израильского города Арад, у шоссе Эйн-Геди – Эйн-Бокек у южного побережья Мертвого моря.


[Закрыть]

– Да, это Массада, – подтвердил профессор. – Мы с Хаимом тоже так решили. Третий абзац сохранился лучше, там говорилось следующее: «…навеки устремив взгляд в воду жизни, так сидит на скале Голиаф, великан, поверженный Давидом, Давидом, царем иудеев…» Дальше написано так: «…под дворцом царя… стоит солнце жизни в зените, так что святой луч освещает… отдыхает, до конца всего сущего…»

– Это указание на могилу, – заключил Том. – Она должна находиться под крепостью.

– И это все по-прежнему находится там, в полной неприкосновенности, – дополнил его профессор Юнгблют.

Том всплеснул руками.

– Это непостижимо, – заявил он. – Если эти свитки правдивы, то вся жизнь – это фарс, а человек – ничто иное, как биологическая форма жизни. Наш разум – простой каприз природы!

– Вы сейчас ставите человека на одну ступень с животными и отказываете ему в каком-либо божественном происхождении.

– Божественном происхождении? – переспросил Том. – Человек жесток, низок и подл. Он ведет войны, чтобы увеличить свою власть, убивает из корыстолюбия и кровожадности. Он лжет, обманывает и во всем ищет выгоду. Я не знаю, что в этом божественного. Нет, мы – каприз природы, не больше и не меньше.

Профессор с состраданием посмотрел на Тома.

– Я могу понять, что вы сейчас чувствуете. Вы только что потеряли своего Бога и свою веру. Даже если вы и говорите, что вы далеко не ревностный христианин и прихожанин. Но подумайте о том, что существуют и другие религиозные направления. Никто не может сказать, кто в результате окажется прав. Однако я твердо верю в то, что имеется высшая сила. Иисус, Бог, Яхве, Будда или Аллах – кто-то есть там, наверху, и мы все несем его с собой, в своей совести.

Том тяжело вздохнул.

– Можно посмотреть свитки?

– Позже, когда придет время, – ответил профессор Юнгблют. – Но сначала вы должны немного поспать. Уже поздно.

47

Париж, аббатство Сен-Жермен-де-Пре…

Прохладная ночь опустилась на Париж и укутала ряды домов в темноту. Зажглись уличные фонари, а окна квартир и магазинов залило холодное неоновое освещение.

Кардинал Боргезе провел остаток дня в молитве, после чего вернулся в Сен-Жермен. Напряжение последних дней и недель сильно досаждало ему. Он просто не мог найти покоя. Несмотря на усталость, он вскакивал в испуге среди ночи. Беспокойно метался по постели. Мрачные мысли уже не оставляли его. Он включал ночник и вставал. Торопливо приглаживал спутанные волосы.

В течение тысячелетий мать-церковь жила, огибала опасные рифы и сопротивлялась сильным штормам. Несмотря на постоянно меняющееся общество, которое становилось все более равнодушным к делу Христа, стены церквей сопротивлялись любым переменам. Число верующих постоянно росло. Однако церковь никогда еще не оказывалась перед таким серьезным вызовом, как в последние несколько дней. Шторм перешел в ураган, и этот ураган грозил смести Рим вместе с его последователями. Весь христианский мир покачнется, если стражи братства не устоят.

Деятельность братства вот уже семь сотен лет берегла церковь от неизвестной судьбы. Что будет, если свитки увидят свет? Свитки из Храма Соломона, столетиями дававшие рыцарям Храма почти безграничную власть?

Кардинал Боргезе налил себе стакан воды, потом опустился на колени и сложил руки в молитве.

Хижина в Роствальде, недалеко от Бишофсвизена…

Том провалился в сон без сновидений. После обстоятельного рассказа профессора он еще довольно долго лежал без сна, прежде чем усталость одолела его и он наконец уснул.

Разбудил его Мошав.

Том вскочил и попытался сориентироваться в темноте.

– Что такое? – спросил он.

– Ш-ш! – осадил его Мошав. – Снаружи кто-то есть.

Том потер глаза, чтобы взбодриться. Он с трудом разобрал силуэт Мошава, который стоял прямо перед ним.

– Это наверняка старина Штайнмайер, – тоже перешел на шепот Том.

– Он стоит у окна, – возразил Мошав.

Штайнмайер подошел к ним и остановился перед диваном. Том заметил дробовик в его руке.

– Вы привели сюда этих людей, вы виноваты в этом, – зло прошептал он Тому.

Том покачал головой.

– Это невозможно, мы были осторожны. Никто за нами не следил.

– К хижине подкрадываются два человека. И они здесь явно не случайно.

– Надо бы позвать полицию, – предложил Мошав.

– От полиции помощи не много, – возразил Штайнмайер. – Пока патрульные машины доберутся сюда, уже может быть слишком поздно. Вы умеете обращаться с оружием?

Мошав вздрогнул. В последний раз он держал в руках оружие, когда проходил службу в израильской армии. И уже тогда ему было не по себе.

Штайнмайер ненадолго исчез и вернулся еще с двумя ружьями.

– Дробовик и охотничье ружье, – объяснил он. – Осторожно, оружие заряжено. Два патрона в дробовике и шесть патронов в охотничьем ружье.

– Я… я не знаю, – растерялся Мошав, когда Штайнмайер протянул ему охотничье ружье.

Том взял себе второе – дробовик. О пистолете, который лежал в потайном кармане его широких брюк, он не сказал ни слова.

– Бери же, Мошав! – настойчиво произнес Том. – Ты знаешь, что за люди пришли за нами. Или ты хочешь, чтобы тебя тоже распяли головой вниз в этой хижине?

Внезапно снаружи раздались тихие шаги. Скрипнула половица.

– Они уже здесь! – прошептал Штайнмайер.

– Где профессор? – спросил Том.

– Он в безопасности, – ответил Штайнмайер и подкрался к двери.

Шгруб, район Берхтесгаден…

Буковски выкурил уже вторую сигарету, когда с ним заговорила старушка в черном платье и косынке в черно-белую клетку. Она стояла на тротуаре перед домом и рассматривала его с живым любопытством.

– Я слышала, вы из уголовной полиции Мюнхена, – сказала она, улыбнувшись ему почти беззубой улыбкой.

– Буковски, земельный уголовный розыск, – представился Буковски и щелчком отправил сигарету, описавшую широкую дугу, в палисадник.

– Меня зовут Магда Шайдерер, я живу в доме напротив.

– Мои коллеги уже были у вас?

Магда Шайдерер покачала головой.

– В дом вломились преступники, – пояснил Буковски.

– Я знаю, – ответила женщина.

Буковски попытался прикинуть ее возраст, но из-за косынки и платья отказался от попытки.

– Вы, конечно, уже слышали об этом.

Женщина кивнула.

– И видела.

Буковски нахмурился. В своем ли уме эта женщина, или она просто смеется над ним?

– Вы видели? – скептически повторил он. – Когда, сегодня?

– Собственно, мне нельзя об этом говорить, мне Ганс запретил, но если полиция все равно уже здесь… Это произошло еще на прошлой неделе.

Буковски был озадачен.

– Но почему вы в полицию-то…

– Я уже сказала: Ганс мне запретил.

Буковски закурил новую сигарету.

– Ганс? Кто такой этот Ганс? – спросил он и выдохнул дым.

– Ганс – правая рука профессора. К профессору приходил гость. Друг, еврей. Он приехал три или четыре недели назад. Они вместе над чем-то работали. Они оба археологи. Профессор даже преподавал в Мюнхене – в университете. Он человек хитрый.

– Юнгблют?

– Кто ж еще?

– Этот, другой – вы его узнали?

Женщина заговорщически огляделась. Приложив руку ко рту, как щиток, она прошептала:

– Никто не должен об этом знать. Ганс сказал, что я никому не должна об этом говорить.

Буковски улыбнулся.

– Да, но ведь мы – полиция.

Женщина ненадолго задумалась.

– Они нашли что-то ценное, сказал мне Ганс. Что-то очень-очень важное об Иисусе. Я должна была не смыкать глаз. Время от времени Ганс приезжал. Я забираю почту. Но в тот день, когда взломали двери, они уже уехали и дом стоял пустой. Я сказала это Гансу. Но он сказал, чтобы я не беспокоилась об этом. Недавно возле дома появились два человека. Они там что-то вынюхивали. Я говорила о них Гансу, когда он приехал, но он снова сказал мне, чтобы я не беспокоилась.

– Так значит, Ганс – слуга профессора Юнгблюта.

– Что? – спросила женщина и наморщила лоб, так что к прежним морщинам добавились новые.

– Я хотел сказать, что Ганс служит у профессора.

Женщина кивнула.

– Профессор уже несколько лет прикован к инвалидной коляске. Его хватил удар.

– А этот Ганс – он живет здесь, в доме?

Женщина покачала головой.

– Он живет в Бишофсвизене, но в городе его нет. Он говорил, что они спрятались, так как есть люди, которые хотят знать, что привез с собой еврей из Израиля.

У Буковски создалось впечатление, что он попал в дурной сон. На этом клочке земли за последнее время уже нескольким людям пришлось расстаться с жизнью, и вот теперь перед ним стоит старушка, которая, очевидно, носила в себе значительную часть решения этого дела, умудряясь никому ни словом о том не обмолвиться. К ним подошли Лиза и полицейский в форме.

– Этот Ганс – какая у него фамилия?

– Штайнмайер, – ответила женщина.

– И где он теперь?

– Ганс? Ганс в лесу, за городом. Он сам мне так сказал.

Человек в форме остановился рядом с Буковски и внимательно посмотрел на женщину.

– А, Магда, – сказал он. – Ей уже за девяносто. Она что-нибудь видела?

Буковски не удостоил коллегу вниманием, а продолжал смотреть на женщину.

– Где находится лес?

Женщина пожала плечами.

– Какой лес? – спросил полицейский.

Буковски отмахнулся от него.

– Я думал, эта женщина может сказать мне, где находятся хозяин этого дома и его слуга.

– Ганс Штайнмайер?

– Вы его знаете? – озадаченно спросил Буковски.

– Конечно. Когда-то он был знаменитым борцом. Живет в Бишофсвизене. Он уже несколько лет заботится о старом профессоре. Раньше он был привратником в школьном центре в Берхтесгадене. Нам проверить его адрес?

Буковски наморщил лоб.

– Эта женщина говорит, что они с профессором прячутся в лесу, что бы это ни значило.

– В лесу, – повторил полицейский. – Я сам из Бишофсвизена и очень хорошо знаю Ганса. Когда-то давно он был охотником. Охотился в Роствальде. Я и сам охотник, и когда мы говорим о лесе, то имеем в виду лесничество.

Буковски навострил уши.

– Есть ли там убежище, в котором мог бы устроиться инвалид-колясочник?

Полицейский кивнул.

– Наверное, хижина под горой Кельберштайн. Туда даже доехать можно, когда погода сухая.

Буковски повернулся к Лизе.

– Немедленно вызывай оперативную группу и запротоколируй показания этой женщины!

Лиза обхватила руками живот.

– А наши коллеги не могут этого сделать? Я… не очень хорошо себя чувствую. По-моему, ночью у меня пошли месячные, может, именно поэтому я почти не спала.

– Неужели ты хочешь сказать, что именно теперь не можешь работать? – возмутился Буковски. – Я всегда говорил: когда доходит до дела, женщины оказываются не способны справиться с нагрузкой.

Лиза предпочла не отвечать.

Хижина в Роствальде, недалеко от Бишофсвизена, район Берхтесгаден…

Они услышали, как снаружи зашуршала листва. Скрип на лестнице повторился.

– Их как минимум двое, – прошептал Штайнмайер.

– Есть здесь черный ход или окно в задней стене?

– В этой комнате три окна и дверь, – ответил Штайнмайер. – Задняя стена встроена в склон холма, там нельзя пройти.

На окнах висели жалюзи, запертые изнутри. Опасность угрожала в первую очередь со стороны двери, и как раз там и слышался тихий скрежет. В то время как Штайнмайер притаился рядом с дверью за одним из шкафов, Том и Мошав укрылись за диваном. Том вскинул ружье.

– Это какое-то безумие, – шепотом прокомментировал их положение Мошав.

– Если это те самые типы, на совести которых Джина, Аарон и Джонатан, то мы должны быть готовы ко всему, – ответил Том. – Так что не стесняйся пользоваться стволом.

Внезапно раздался удар, и дверь распахнулась. Том вздрогнул, в то время как Мошав рефлекторно нажал на спуск. Грянул выстрел, и в дверь полетела огненная пика.

– Осторожно! – крикнул Штайнмайер, когда что-то влетело в помещение и стало плеваться искрами.

Том и Мошав наклонились. Внезапно что-то громко затрещало, и яркая молния осветила комнату. Штайнмайер закричал, когда яркое сияние ослепило его. Он уронил оружие и, шатаясь, вышел из-за шкафа. Не успел он понять, что произошло, как грянули два выстрела и он рухнул на колени перед диваном. Снова прозвучал выстрел. Штайнмайер упал на пол. Мошав заметил, где сверкнуло пламя. Он прицелился. Затем, не колеблясь, выстрелил в дверной проем. Полетели щепки, и прозвучал резкий крик. В дверях появилась коренастая фигура. Она четко выделялась на фоне проема. Снова Мошав нажал на спуск. Мужчину будто ударил невидимый кулак, и он полетел вниз по лестнице. Не успел Мошав снова прицелиться, как в помещение в умелом прыжке влетела еще одна фигура. Едва она приземлилась, как жилище сотряс гром двух выстрелов.

Мошав уронил оружие и выпрямился, а затем боком повалился на пол, кувыркнувшись через диван.

Тома парализовало от страха. Только когда тень снова выстрелила в его направлении, он пришел в себя и спустил курок. Оглушительный треск ударил его по ушам. Нападающий, очевидно, спрятавшийся за шкафом, снова выстрелил в него. Тома обдало жаром, когда пуля пролетела в сантиметре от его головы и вонзилась в дощатую перегородку. Он опять выстрелил в незваного гостя. Внезапно у двери вспыхнул карманный фонарь. Верхняя часть туловища Тома оказалась в луче света.

– Не двигаться! Оружие на пол! – угрожающе прозвенел женский голос.

Том медлил. Пуля, вонзившаяся в стену рядом с ним, подкрепила устное требование. Он уронил ружье и поднял руки вверх. Не успел он понять, что произошло, как его сразил удар кулака. Боль пронеслась по его телу, и он отправился в глубокий обморок еще до того, как рухнул на пол.

Когда Том медленно пришел в себя, в комнате горели керосиновые лампы. Том потер саднящий подбородок.

– Не двигайся, или я отправлю тебя на тот свет, – заявила светловолосая женщина, которая стояла перед ним, направив на него пистолет. Где-то в стороне он услышал стон.

– Пристрели его, если он пошевелится, – произнес мужчина с южным акцентом.

Том поднял руки.

– Я не вооружен, – простонал он.

Он огляделся. Штайнмайер лежал перед диваном, его открытые глаза безжизненно уставились в потолок. По лбу у него стекала струйка крови. Мошав лежал на животе в нескольких метрах от него. Лица его видно не было. Он тоже не шевелился.

Высокий худой мужчина стоял спиной к Тому перед профессором, сидящим в инвалидной коляске.

– Говори, если не хочешь закончить так же, как твой друг Рафуль! – приказал высокий мужчина.

– Вы зверски убили Хаима Рафуля, – прошипел профессор Юнгблют. – Я ничего не расскажу вам. Ни единого слова. Можете убить меня.

Мужчина повернулся к сообщнице и рассмеялся. Том испугался, увидев дьявольскую гримасу мужчины.

– Рафуль, оба вероломных священника, а также профессор в Иерусалиме и его сообщница, – ледяным тоном перечислил Дьявол. – Одним больше, одним меньше – это уже не важно. Но сначала мы застрелим вашего юного друга, чтобы вы знали: ставки очень высоки. Итак, где документы?

– Вы так или иначе убьете нас, так с какой стати я вам это скажу? – спросил Юнгблют.

Дьявол громко рассмеялся.

– Вы могли бы выбрать, хотите ли вы оба умереть легкой смертью или сначала испытать нечеловеческую боль.