Текст книги "Смерч над Багдадом"
Автор книги: Теренс Стронг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
Глава 17
Вернувшись из разведки с авиабазы в Сауда-бей, Кон Мойлан изложил своей команде новые правила безопасности.
Отныне они будут работать по двое, присматривая друг за другом. Запрещается звонить домой, запрещается Мегги справляться о Максе и о ребенке, запрещается всем остальным сноситься с родственниками и друзьями.
Кроме того, работая парами, один всегда поправит другого, если тот вдруг забудется и выйдет из роли.
– Крайне важно придерживаться легенды и до, и после операции, – заключил Мойлан. – Тут сразу появятся полицейские, будут крутиться, как безголовые цыплята. А кучка ничем не приметных сборщиков апельсинов с надежным алиби не вызовет подозрений. От этого зависит наша жизнь.
Удостоверившись, что все хорошо уяснили, какая судьба их ожидает в случае нарушения инструкций, он выдал девушкам по нескольку засаленных драхм и велел отправляться в кафе «Неон».
Когда они ушли, Мойлан обратился к Корригану:
– Я предпочел обсудить несколько тонких деталей наедине с вами, Лу. Женщины способны на любую глупость, никогда не знаешь, чего от них ждать.
– Речь пойдет о сибирской язве?
– Иракцы поговаривают о бактериологическом оружии, хотя ничего в нем не понимают…
– Я думал, вы шутите.
Мойлан заулыбался.
– Нет, не шучу. Я только надеюсь, что вы возьмете своих американских соотечественников и все это отребье на себя. Хорошая бомба убивает людей не хуже бациллы. Все зависит от того, какой политический смысл в это вкладывать.
Корриган, словно искусный игрок в покер, оставался бесстрастным и непроницаемым.
– Что же это за смысл?
– Соединенные Штаты и Великобритания боятся одного – что иракцы применят химическое или бактериологическое оружие. Простая бомбежка не остановит операцию «Щит в пустыне». Нужна большая война – только подумайте, какой эффект произведет антракс! Смерть, которую не остановит ни железобетон, ни колючая проволока. Они поймут, что бессильны против него, и не будут знать, где и когда его снова применят. За это иракцы заплатят большие деньги. Возьметесь или решите слинять?
– Что за вопрос!
Слова сорвались с языка с легкостью, но голова Корригана уже раскалывалась на части в попытках предугадать, оценить и решить невообразимое множество ожидающих его трудностей и проблем. Теперь остановить это должен он, он один. В запасе есть еще несколько дней. По крайней мере, он хотя бы узнает, где хранятся ампулы с бациллами, и получше познакомится с организацией Георгоса на Крите. Следует тщательно выбрать момент, убедиться, что можно покончить со всем и со всеми одним махом.
– Когда намечаете акцию, Кон?
Мойлан вытащил из кухонного шкафчика бутылку «Метаксы» и два стакана.
– Ампулы выпустит старая, добрая, хорошо послужившая ИРА лошадка – минометная установка «Марк-10». Надо, чтобы бациллы рассеялись в воздухе над авиабазой. Будем стрелять с той старой фермы. Справитесь?
– Я? – отшатнулся Корриган.
– Вы специалист по взрывчатым веществам, Лу. А я, – он вытянул палец, изображая пистолетное дуло, – всегда отличался в снайперской стрельбе.
Корриган принял протянутый Мойланом стакан, чувствуя, что нуждается в выпивке.
– Нелегко будет все подготовить и оборудовать…
Мойлан тряхнул головой.
– Я перечислил Георгосу все, что нам может понадобиться. Снаряжение и оборудование мы получим при следующей встрече с Вранасом. И для второго задания тоже.
– Для какого второго?
Глаза Мойлана по-мальчишески засверкали.
– Иракцы хотят получить видеоматериалы, чтобы распространить их через средства массовой информации по всему миру.
– Господи, Кон, неужели им мало того эффекта, который даст гибель целой американской базы от сибирской язвы?
Мойлан нахмурился.
– Подумайте, Лу. Антракс – это для правительств союзников. Они получат свое и постараются это скрыть. Цель будет достигнута, их заставят пойти на попятный, но Эн-би-си не станет рыдать над сотнями заснувших вечным сном, да и Саддам не захочет настраивать против себя тех, кто ему пока еще сочувствует. Обе стороны будут знать правду, однако официально он опровергнет все слухи. Для средств массовой информации он намерен провести настоящую боевую атаку против Соединенных Штатов, такую, которую никто не сможет утаить.
– Что он задумал?
– Взорвать несколько военных кораблей в Сауда-бей. Мы все заснимем на пленку и через двадцать четыре часа передадим телецентрам во всех странах мира.
Корриган в сомнении покачал головой.
– По-моему, вы слегка заблуждаетесь, Кон. Для двойной операции надо намного больше людей, чем у нас…
Мойлан многозначительно наставил на Корригана палец.
– Нет, Лу, это вы заблуждаетесь. Я и половины вам не сказал. Начнем с того, что я уже кликнул нескольких старых друзей. Люди опытные, ни одна душа не подозревает, что Совет выплачивает им пенсию.
– Вы хотите сказать, они прибудут сюда?
– Двое. А еще двое поработают с антраксом в Лондоне, покатаются по Темзе на старом буксире. А еще двое отправятся в Вашингтон. Вам это должно понравиться – отравленные сенаторы, отведавшие еду, которая готовится на тамошних кухнях. Это спланировала иракская Эстикбара. А мы поможем Саддаму начать войну во дворе у Буша.
Безумец! Корриган вовремя прикусил язык. Безумец? Нет, Мойлан в здравом уме, равно как и Саддам Хусейн. Оба хитры и расчетливы, нацелены на победу любой ценой, чего не понять простым смертным.
– Георгос сказал, – продолжал Мойлан, – что американцы для материально-технического обеспечения операции «Буря в пустыне» арендовали примерно пятнадцать греческих торговых судов, а на этих судах есть ячейки «Семнадцатого ноября», и на них работает агент одной афинской судоходной компании. Два корабля должны по расписанию зайти в Сауда-бей для заправки по пути в Персидский залив, и они под завязку нагружены боеприпасами. – Он помолчал, давая собеседнику усвоить сказанное. – Надеюсь, вам известно, что получается, когда корабль с боеприпасами взлетает на воздух? Он испаряется сам, уничтожает заправочный терминал и все другие суда, что стоят на якоре.
Корриган, подняв стакан с виски, внимательно разглядывал его на свет.
Дальнейшие события развивались молниеносно.
Запищал будильник, Корриган заворочался, очнулся от беспокойного сна, не понимая, где он и что с ним. Он чувствовал на груди чью-то руку, впивающиеся в тело ногти. В следующую секунду пришел в себя, и вьетконговец в черном маскхалате перестал маячить перед глазами.
Над ним склонилась улыбающаяся София.
– Что, американец, страшный сон приснился?
Он опустил руки, уставился на обнаженную девушку, которая сидела на краешке его кровати и пыталась зажать ему рот, чтобы он не кричал во сне.
– Который час?
– Полседьмого. Грузовики с апельсинами придут через час.
– Господи Боже! – Он спустил ноги на пол и повернулся к ней. – Никогда не трогай меня, если я сплю. Это к добру не приведет.
Она обнажила зубки в дразнящей улыбке.
– Разве мы не можем стать любовниками?
Он сел, распрямляя спину.
– Ты же американцев терпеть не можешь, забыла?
– Я считаю тебя ирландцем.
– Дело твое, – буркнул он. – Только мой страшный сон мог в самом деле плохо кончиться. В следующий раз будь осторожней.
Она посмотрела на жесткое, обветренное лицо американца и вспомнила, как эти непроницаемые сверкающие глаза впервые загадали ей загадку. Чего он хочет: убить ее или заняться любовью? Этого ей никогда не узнать.
– Пойду приготовлю кофе, – сказала она и направилась в кухоньку, не дав себе труда одеться.
– Накинь что-нибудь, – приказал он.
– Вы что, никогда не были женаты, мистер Корриган? – спросила девушка, не скрывая своего раздражения. – Не видели голую женщину?
– Видел целую кучу, – сказал он, натягивая старую хлопчатобумажную майку и выпуская ее поверх боксерских трусов. – И женат тоже был. Но я беру женщин, когда мне этого хочется. Плати деньги и не слушай никакой ерунды, никаких романтических бредней, никаких ужинов при свечах. Дешевле обходится.
– Значит, секс для тебя все равно, что еда или выпивка? – поддразнивала она, улучив все же момент, чтобы накинуть старый халат. – А как же любовь?
Он пожал плечами, обтянутыми сшитой из кусочков кожаной курткой, взглянул в окно на занимавшийся день и пробормотал:
– А как же измена?
Девушка была заинтригована, его непробиваемое равнодушие почему-то серьезно задевало ее.
– Похоже, ты пережил несчастный роман.
Он резко повернулся к ней.
– Уверяю тебя, я в долгу никогда не оставался.
– Верю. – Она помолчала, тщательно подбирая слова. – Мне просто кажется, что кто-то сильно тебя обидел и ты возненавидел женщин. Я часто встречала таких мужчин.
– Ах, тебе кажется? – окрысился он. – Да что ты об этом знаешь? Богатая сучка из благополучной мещанской семьи, балованная девчонка, у которой было все, чего пожелаешь!
Она непроизвольно попятилась, пухлые губы раскрылись, дрогнули.
– А ты что обо мне знаешь?
Он уловил выражение ее лица, неожиданно ухмыльнулся и полез в карман за сигарой.
– Гадаю, но думаю, близко к истине. – Щелкнул старенькой зажигалкой «Зиппо», выпустил клуб дыма. – Типичная бедненькая богатенькая девица, которая может позволить себе роскошь спутаться с анархистами. Вести воображаемую борьбу ради выжидающих жертв социальной несправедливости, чересчур законопослушных, чтобы самим взяться за дело. Так ты это себе представляешь?
Она не ответила. Понимая, что этот человек, с которым они едва знакомы, разгадал ее сокровенную тайну, молча ждала, когда закипит кофе.
Подала ему чашку и проговорила:
– Я тебе не нравлюсь.
– Ни да, ни нет. Я занят делом.
– Ты всегда занимался тем, что убивал людей?
Он секунду разглядывал ее, согревая застывшие в нетопленной комнате руки о горячую чашку.
– Почти.
– Тебе нравится это дело?
– Иногда. Но чаще это вопрос выживания. Я или он.
– А зачем ты здесь, в Греции? Ради какой-то идеи?
– Я зарабатываю деньги.
– Тебе платят деньги за идею, в которую ты веришь? За борьбу в Ирландии?
Ему захотелось ударить ее. Заорать и сказать, что она просто запутавшаяся глупая сучка. Что он видел сотни мужчин и женщин, убитых за идею, в которую верил кто-то другой. Что она влезла в свою борьбу, пытаясь загладить вину за то, что родилась в рубашке и ей никогда не приходилось, подобно другим, бороться за существование. Но это было бессмысленно, ибо фанатики вроде Софии Папавас никогда не признают правду, даже если она стоит у них прямо перед глазами.
Вместо этого он сказал:
– Все мы во что-нибудь верим.
Она сверкнула глазами, ошибочно заключив, что пробила брешь в его стальной броне.
– Обещаю, что в отличие от других женщин, которых ты встречал в своей жизни, никогда тебя не предам.
Небо над холмами начинало светлеть, обрисовывая голые склоны.
– Рад это слышать, София. Правда рад.
В половине восьмого Корриган и София встретились с Мегги и Мойланом, и все вместе они смешались с толпой скучившихся на деревенской площади сборщиков апельсинов, одетых во что попало.
Люди стояли в промозглой утренней сырости, переминались с ноги на ногу, пытались дыханием согреть побелевшие от холода пальцы, и пар, как густой туман, вырывался из раскрытых ртов. Потом на главной улице появились первые машины, а с ними и работодатели, которые расхаживали, придирчиво разглядывая выстроившихся в ряды работников, словно рабовладельцы былых времен.
– Три тысячи драхм за пятьдесят ящиков, – объявил один фермер.
Кучка готовых работать за любые деньги славян с изможденными лицами рванулась вперед.
Другие остались на месте, ожидая более выгодных предложений.
– Четыре тысячи, – крикнул другой. – И сотня драхм премии за каждый ящик сверх пятидесяти.
Третий искал рабочих поопытней, понадежней.
– Будете собирать у подножия холмов. Сбережете спины.
Компания Мойлана, следуя указаниям Георгоса, держалась в сторонке. Приехавший в красном пикапе «тойота» фермер узнал их сразу.
– Требуются надсмотрщики. Чтобы умели водить машину. Четыре с половиной тысячи в день каждому. – Не обращая внимание на лес взметнувшихся рук, он кивнул Мойлану. – Давайте вы, четверо. Лезьте в кузов.
В пикапе уже сидела бригада, состоящая из людей разной национальности, и фермер взял курс на окутанные облаками горы.
Каменистая дорога закончилась у дальнего горного перевала, где на склонах высились бесконечные ряды апельсиновых деревьев, а под нижними их ветвями ползли, извиваясь, как черные змеи, ирригационные трубы. Фермер подождал, пока рабочие разберут пластиковые ящики и разойдутся по своим рядам. Прежде чем дать задание новым надсмотрщикам, он обменялся с Софией несколькими греческими словами.
– Что он сказал? – спросил Мойлан.
– Сказал, что не знает, зачем мы здесь, и знать не желает. Говорит, если мы будем собирать апельсины, он нам заплатит, а если нет, то нет. – Это казалось Софии забавным. – Днем мы можем пользоваться этим пикапом, но к трем часам должны возвращаться, чтобы грузить ящики. Велел позаботиться о заправке.
Мойлан окинул взглядом огромную апельсиновую плантацию. Занятые работой сборщики, казалось, не обращали внимание на окружающих.
– Позаботимся и поработаем. Вы, девочки, наберите пару ящиков, поставьте где-нибудь рядом с другими. Мы с Лу займемся делом.
Девушки одарили его сердитыми взглядами, нехотя вытащили по ящику из общей кучи и поплелись к остальным рабочим. Заморосил дождь.
Все пошло заведенным порядком. Каждый день Мойлан и Корриган оставляли девушек в садах, а сами брали машину, якобы отправляясь присматривать за работой бригад сборщиков или возить полные ящики на ферму. На самом же деле они занимались рекогносцировкой и организацией двух намеченных акций на базе в Сауда-бей.
Два дня ушло на поездку в далекий город Ираклион, где они присмотрели подходящий грузовик для гранатомета, из которого будут выпущены снаряды с ампулами антракса. Следующей ночью они угнали его из двора со стройматериалами и оставили в приготовленном Георгосом уединенном амбаре в горах.
– Ты ублюдок! – бросила Мегги Мойлану в первый же день. Лицо ее было усталым, кожа исцарапана ветками, волосы покрыты пылью. Она сердито показала руку с обломанными, грязными, кровоточащими ногтями. – Ты знал, что все так будет!
Он только хмыкнул и отвернулся.
Конечно, ни у Мегги, ни у Софии не хватало духу протестовать. Да и сил, как у всех прочих сборщиков, оставалось к вечеру лишь на еду, потом они валились в кровать и засыпали мертвым сном.
Суббота подарила благословенную передышку.
Полдня провалявшись в постели, женщины собирались привести себя в порядок в надежде провести вечер в цивилизованной Ханье.
Мойлан следил за Мегги, которая вышла из душа в купальном халате, покопалась в своих вещах, выбрала одежду и вновь направилась в ванную.
– Одевайся здесь.
Она вздрогнула от неожиданности.
– Что?
– Ты слышала. Я хочу посмотреть.
– Ради Бога, Кон. Между нами все кончено, раз и навсегда. Разве ты этого не понимаешь?
Губа его дернулась.
– А ты сама понимаешь?
Она рассмеялась резким прерывистым смехом. Господи, как же она ненавидит его, ненавидит за то, что боится. Ненавидит эту властность. Взгляд этих бритвенно-острых глаз, которые словно распарывают на ней платье, этот жестокий изгиб губ, которые то ли улыбаются, то ли нет, заставляя ее повиноваться.
На сей раз она решила держаться твердо.
– Я себя понимаю, Кон. И тебя. Меня обманули и изнасиловали, когда я была ребенком, ведь ты это знаешь, правда? Ты этим воспользовался, сыграл на том, что я чувствовала себя виноватой. Ты поставил на мне маленький психологический эксперимент, так? Подчинял себе силой, управлял моими мыслями. – В ее тоне зазвучало презрение. – Превращал меня в ручную мышку.
Теперь он определенно улыбался, показывая хорошо памятные ей крепкие белые зубы.
– В мышку-норушку, точно. Только дело все в том, Мегги, что тебе нравилось быть обманутой. Именно поэтому ты и чувствовала себя виноватой. Я учил тебя принимать себя такой, какая ты есть, вот и все.
– Ублюдок!
Он не ожидал такого взрыва ярости и удивленно поднял брови. Она схватила с кровати одежду, бросилась в ванную, но на пороге остановилась, оглянулась.
– Когда я впервые увидела тебя, Кон, я была просто ребенком. Я ощущала вину за свое прошлое. Ты сыграл на этом. На моем стыде за саму себя. Я считала себя дерьмом, а ты подтверждал это. Ты знал, как я преклоняюсь перед тобой, как верю каждому твоему слову. Я не забыла те дни, когда ты отдавал меня членам ячейки. Помнишь, что ты им тогда говорил?
Он молча смотрел на нее.
– Ты говорил: делайте с ней, что хотите, она не будет брыкаться. – Безнадежно взглянув в потолок, она словно ждала, что вдохновение свыше подскажет ей нужные, убедительные слова. Но воспоминание о том, как она стояла на четвереньках в кругу голых мужчин, лишало ее рассудка. Она уже готова была заплакать, но снова печально заговорила: – С тех пор я повзрослела. Встретила Макса и с ним узнала, что существует иная жизнь. Полная любви, уважения. Он уважал меня так, как ты никогда бы не смог.
Мойлан окинул ее вопрошающим циничным взглядом.
– Неужели, Мегги?
Она гневно бросила через плечо:
– Знаешь, Кон, а ведь я обращалась за консультацией. И мне сказали, что обманутые дети всегда чувствуют себя во всем виноватыми, главным образом потому, что сознают свою ответственность за случившееся, стыдятся своих естественных плотских реакций. Но это не значит, что им – или мне – это когда-нибудь нравилось. Никогда!
Она выскочила, захлопнула за собой дверь, навалилась на нее вздымающейся от рыданий грудью, не удерживая струящихся по щекам слез.
Руки неудержимо дрожали. Она знала, что каждое сказанное ею слово – правда. Но даже когда говорила эти слова, где-то в глубинах ее существа не умолкал тоненький голосок, приглашавший его подойти и лишить ее воли.
Она поднесла руку ко рту и вонзила в нее зубы.
Макс, помоги, ради Бога!
Вечером они поели вчетвером в одном из немногих работающих на набережной ресторанов, а потом снова направились в квартал публичных домов на встречу с капитаном Вранасом. Все так же немногословно он подтвердил, что вторая партия груза будет выгружена на берег следующей ночью. Они должны прибыть на место и встретить его, обеспечив транспорт.
Вечером в воскресенье Мойлан и Корриган поехали в горы к амбару, забрали угнанный грузовик и отправились в дальнюю бухточку на мысе Сауда. Когда они прибыли, небольшой отряд Вранаса уже таскал водонепроницаемые упаковки по крутой скалистой тропинке. Закончив погрузку и расплатившись, Мойлан повел грузовик назад. Вернувшись к амбару, они принялись его разгружать. Все было тщательно продумано, ничего не забыто. Пустые газовые баллоны и заводского производства стальные цилиндры для изготовления снарядов, взрывчатка и боеголовки, видеокамера и изготовленный по особому заказу ящичек с бациллами сибирской язвы.
На следующий день Корриган взялся за дело спозаранку. Надо было наладить аварийный генератор, обеспечивающий освещение и питание в полуразрушенной постройке из прогнивших бревен, дыры между которыми пришлось затягивать большими кусками полиэтилена.
Мойлан открыл небольшую черную коробочку, где в отдельных ячейках с мягкой прокладкой лежали три стеклянные ампулы. Американец заметил, что он весь покрылся испариной, когда выкладывал ампулы на заменяющие стол старые козлы.
– Ради Христа, не столкните, Лу.
Корриган с жалостью поглядел на него.
– Я и не собираюсь.
– Как вы добьетесь, чтобы они взорвались в воздухе? Поставите дистанционный взрыватель?
Американец покачал головой.
– Слишком тонкое дело, речь ведь идет всего о нескольких секундах. Думаю сделать так, чтобы детонатор сработал прямо от взрывчатки. Тогда снаряд взорвется в полете, когда достигнет высшей точки, – над базой. Наверняка.
Мойлан нервно улыбался.
– Чем скорей мы засунем их в бомбы, тем спокойней я буду спать.
Корриган, наладив сварочный аппарат, принялся разрезать стальной цилиндр на двенадцать равных частей. Каждый отрезок одним концом зажимал в мощных тисках и запаивал сверху. Три импровизированных снаряда предназначались для ампул, остальные девять – для пробной стрельбы и обычной взрывчатки.
Острым как бритва ножом он отрезал три куска полиэтилена, завернул в них ампулы, чтобы случайно не разбились.
Уложил по одной в запаянные головки трех цилиндров, забил фунтов по пятнадцать хорошего пороху вместе с детонаторами, которые подорвут боеголовку, рассеивая бациллы. Потом принялся переворачивать каждый снаряд и заваривать с другого конца, изолируя содержимое от боеголовки. Когда снаряд будет выпущен, воспламенится порох, заложенный в основании, потом огонь распространится внутри цилиндра, пока не дойдет до детонатора.
– Господи, Кон, я умираю с голоду.
В амбаре было холодно и сыро, они не ели со вчерашнего вечера.
Мойлан рассмеялся, радуясь поводу отойти подальше от опасного соседства взрывчатки и ампул.
– Пойду принесу сандвичи из фургона.
Как только он вышел, Корриган схватил купленную недавно по случаю паяльную лампу, мигом разжег ее и сунул горящий конец по очереди в корпус каждой боеголовки. Когда Мойлан вернулся, он закладывал в боеголовки заряды.
– Что предпочитаете? – спросил Мойлан. – Сыр с пикулями или пикули с сыром?
– Обождите минутку. Сейчас приварю эту пакость.
Еще пять минут сварочных работ, и головки были прилажены к цилиндрам вместе с электрическими взрывателями.
– Можете вздохнуть свободно, Кон. Только бы не перепутать эти три с остальными.
Мойлан вытащил из другого полученного от иракцев пакета три аэрозольных баллончика с краской.
– По-моему, красный будет в самый раз, – кивнул он. – Тогда желтым пометим взрывчатку, а белым – пробные.
Поев, они взвесили бомбы с антраксом и оснастили еще три снаряда боеголовками с обычной взрывчаткой семтекс, используя при одинаковом весе разные запалы и детонаторы, – Мойлан решил выпустить шесть снарядов залпом, чтобы наделать побольше шуму и произвести заметные разрушения. В остальные шесть бомб, предназначенных для испытаний, засыпали песок до нужного веса.
– Когда будем испытывать? – спросил Корриган, наблюдая, как Мойлан тащит последний снаряд и укладывает его на рыхлую землю в углу амбара.
– Обождем, пока не прибудут парни из Ирландии. Они специалисты по гранатометам.
– И когда же они прибудут?
– Через несколько дней. Георгос намерен подержать их в Афинах, пока не убедится, что за ними не тянется хвост британской разведки. Я его уверял, что они чисты как стеклышко, но вы же знаете, он самый настоящий параноик.
– Лучше перестраховаться, чем потом каяться, – заметил Корриган.
«Несколько дней», – думал он. Только разузнав, – кто входит в группу Мойлана и где она, можно будет сниматься с места. Скрываться и заметать следы.
Дэнни Гроган дрожащей рукой положил телефонную трубку.
Он не верил своим ушам и не хотел верить. Старший клерк судебной палаты извинялся изо всех сил. Разумеется, Гроган, как поверенный, имеет право запросить архив от имени клиента. Но, к сожалению, недавно произошел несчастный случай – небольшой пожар, пострадали папки из искусственной кожи. Необходимые ему документы отданы в переплет и не будут выдаваться еще неделю-другую.
Боже мой, что это – случайное совпадение или конспирация?
Бывший заключенный Майкл сказал, что документы в архиве подшиваются в хронологическом порядке и нумеруются, а клерк записывает решения судебной палаты своей рукой. Теоретически здесь не может вмешаться даже специалист.
Но профессионалы из спецотдела или из МИ-5 имеют доступ к чему угодно. К свидетельствам о рождении и смерти, к отчетам министерства обороны, даже к архивам таких заведений, как организация доктора Барнардо.
Почти всю сознательную жизнь Макс Эвери провел то в одном, то в другом государственном или частном учреждении, значит, любые сведения о нем могут быть изъяты, добавлены или подделаны. Остается только Дон Мерривезер. А Дон Мерривезер – бывший парашютист.
Документы судебной палаты не может подделать никто.
«Зачем же подделывать, – поправил себя Дэнни, – просто убрать их на время с глаз долой». Или у него чересчур разыгралась фантазия?
С раскалывающейся головой он рухнул на жесткую гостиничную кровать.
Сведения из школы Святого Франциска Сальского. Вроде бы подлинные: бумага старая, стоят подписи доброго десятка учителей. Подделать можно, только чертовски трудно. Кто мог предвидеть, что ими заинтересуются? В конце концов, Джерри Фоксу это ведь не пришло в голову.
Барнардо. Что говорил тот тип? Редкий случай, что мальчика-католика направили к ним. Чья-то промашка?
Он вдруг схватил с тумбочки свою записную книжку и начал быстро царапать:
«Начальное образование – подтверждается школьными документами.
Доктор Барнардо – объективных подтверждений нет.
Первое место работы в „Тейт энд Лайл“ – объективных подтверждений нет; фабрика закрылась в начале восьмидесятых.
Военная служба – объективных подтверждений нет.
После отставки – только свидетельство Мерривезера, объективных подтверждений нет.
Пребывание в заключении – объективных подтверждений нет».
«Боже, – подумал Гроган, – начиная с Барнардо, ничего не доказано. А потом он сразу сменил имя О’Рейли на Эвери».
Это было в 1966 году, за три года до оккупации Ольстера. Ни одна душа в разведке не могла знать, что им придется внедрять агента. Ни один человек не выбрал бы на эту роль шестнадцатилетнего мальчишку. Он просто сходит с ума, зацикливается на своих подозрениях.
Мегги О’Мелли утверждает, что познакомилась с Максом Эвери абсолютно случайно.
И тут его осенило. Мегги была активной участницей ИРА, пока не уехала в Англию. Что, если за ней следили, когда она встретилась с Эвери? Что, если секретные службы завербовали его именно в тот момент? Что, если его снабдили легендой, основанной на истории реального человека? Возможно?
Возможно.
Тогда где настоящий Патрик О’Рейли?
Он выскочил из отеля, схватил проезжавшее мимо такси и велел ехать на Олд-Холл-стрит в редакцию «Ливерпул эко». Сгорая от нетерпения, добрался до главного архива.
– Все эти старые номера хранятся на микропленках, – с готовностью объяснял библиотекарь. – Если найдете, что нужно, можно сделать фотокопию. В каком году произошла авария?
– В шестьдесят первом. В июле.
Библиотекарь провел пальцем по рядам и попал в пустое место.
– Боже мой, этого ролика нет! – Он виновато улыбнулся. – По-моему, именно этого. Кто-то тут рылся недели две назад и пролил на него кофе. Он совершенно испорчен. Мне очень жаль.
Гады, ублюдки, подонки!
Гроган бежал по улице, тяжело дыша, с колотящимся сердцем. Он должен узнать. Должен!
Кто-нибудь помнит же автомобильную катастрофу, в которой погибла целая семья! Остановилось такси, подбирая пассажира, и он почти оттолкнул приготовившуюся сесть в него женщину.
– Куда торопимся, парень? – сардонически спросил шофер. – В отдел регистрации несчастных случаев?
Гроган коротко хмыкнул.
– Почти угадал. Гудисон-парк, Эмери-стрит.
Через пятнадцать минут он расплатился с таксистом на улице, где когда-то, до автомобильной катастрофы, жил юный Макс Эвери.
Она была узкой, безукоризненно чистой, с двухэтажными домами, выходившими прямо на тротуар. Даже варварские поползновения раскрасить стены под каменную кладку или забрать высокие окна в алюминиевые переплеты свидетельствовали о чрезмерном чувстве собственного достоинства обедневших обитателей квартала. Почти на каждой двери стояла коробка охранной сигнализации.
Дэнни нашел нужный номер дома. На центральном окне, как и у всех соседей, висели чистые накрахмаленные занавески с изящным китайским орнаментом. Ступеньки и перила сверкали свежей краской.
Где-то внутри прозвенел звонок, заплакал ребенок, взволнованно вскрикнула мать. Через несколько секунд дверь открыла полная молодая женщина, держа в одной руке сигарету, а на другой – ребенка с резиновой соской во рту.
– Слушаю вас?
– Простите за беспокойство, мэм, я из «Эко». Собираю сведения о прошлых трагедиях в Ливерпуле.
Женщина удивилась.
– А почему вы пришли ко мне?
– В этом доме когда-то жила семья О’Рейли – родители с сыном. Отец с матерью погибли в автомобильной катастрофе в шестьдесят первом году…
Она вдруг заволновалась, заподозрив неладное, и попятилась.
– Я ничего не знаю, мы переехали сюда десять лет назад.
– Здесь есть кто-нибудь, кто может их помнить?
Она уже закрывала дверь, но Гроган просунул в щель ногу.
– Стариков почти не осталось, разве что миссис Дэвис, выше по улице. Та самая Лиззи.
– Какая?
– Любопытная Лиззи. Любит совать нос в чужие дела. А теперь, если вы уберете ногу, я пойду поменять пеленки.
Гроган перешел улицу, чувствуя, что скоро стемнеет и похолодает. Не питая особых надежд, застучал дверным молотком в виде львиной головы.
Старая миссис Дэвис радовалась любому посетителю, зашедшему по любому поводу. Любому случаю поговорить и вместе выпить по чашечке чаю.
– Славная семья, – мурлыкала она, расставляя на столе чашки, дрожащие в скрюченных ревматизмом руках. – Весь квартал был в шоке, когда услышал прискорбную новость. Хорошо помню похороны – все ходили. Три гроба…
– Три?
– Ужас, правда? Маленький гробик Падди засыпали цветами. Их схоронили вместе на кладбище Энфилд.
У Грогана голова пошла кругом. Затылок сковал огненный обруч.
– Я там был, миссис Дэвис, знаю. Но на кладбище только два камня с именами родителей.
Она грустно улыбнулась.
– В городе нынче столько вандалов. Камень малютки Падди разбили или стащили. И я перестала туда ходить.
– Вы не припомните, когда это случилось?
– Кажется, в восемьдесят третьем, сразу после Фолклендской войны.
В тот год Макс Эвери встретился с Маргарет О’Мелли.
А сегодня он в Лондоне. В самом сердце секретной операции Временного совета, задумавшего диверсию на Даунинг-стрит.
Предложенная Дэнни Грогану чашка чаю осталась нетронутой.
