Текст книги "Смерч над Багдадом"
Автор книги: Теренс Стронг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
София торопливо выскочила из ванной.
– Боже, посмотри, который час! Я опаздываю на лекции!
Он смотрел с восхищением, как она натягивает свои тесные джинсы, заправляя внутрь курчавящийся внизу живота кустик волос, которые час назад щекотали его обнаженное тело. Как странно, что девушка не носит панталон. Возможно, теперь молодые вообще их не носят? Откуда ему знать, вдруг они вышли из моды? И это открытие было необычайно волнующим.
Он накинул рубашку, стал застегивать пуговицы.
– Да, Нико, послушай, забыла тебе сказать. Мне придется уехать на пару недель.
Сердце его дрогнуло.
– Уехать?
– Наш колледж затевает один проект, и меня попросили помочь.
– Куда?
– На Крит.
В нем взыграла необъяснимая безумная ревность. Она поедет со студентами, со смазливыми молодыми бычками, такими же юными, как она сама. Он видел, как они слоняются вокруг Технического университета в джинсах в облипку и коротеньких куртках. Его вдруг осенило:
– Ты будешь встречаться с Георгосом?
Она бросила быстрый насмешливый взгляд.
– Нет, конечно! Не слыхала о нем целую вечность! Нико, милый, я думаю только о тебе. Мне пора бежать.
Она была уже в блузке и куртке, вдела в уши серьги, мимолетом чмокнула его в щеку, схватила сумку на длинном ремне, побежала к двери.
– Закрой, когда будешь уходить. Завтра в то же время?
– Когда ты едешь?
– Сразу после Рождества. В новом году, – крикнула она уже из-за двери. – Пока!
Он одевался в подавленном настроении с черными мыслями. Воображение работало в полную силу, услужливо рисуя разные картины – София на Крите делает с молодыми студентами, с неизвестным и неуловимым Георгосом то же самое, что недавно делала с ним. Если девушка делает это с одним, она с успехом сделает это с другими.
Остается лишь несколько дней до ее отъезда. И на них приходится Рождество.
Черное Рождество, которое он должен встречать дома. С женой и кошкой.
«Что ж, – подумал он, – за всякую любовь надо платить».
Глава 16
Из угрюмой пелены утреннего тумана паром местной линии выплывал, словно гигантский, сплющенный с боков белый кит. Налетевший с турецкой стороны резкий северо-восточный ветер нес жестокий сибирский Холод, волновал спокойные воды залива Сауда-бей, рядом с судном стайкой рыб-лоцманов бежали маленькие пенные волны.
Мегги стояла в салоне и глядела в иллюминатор на серовато-алую полоску земли, отделявшую темную воду от мрачных, несущихся по небу туч.
– Она где-то там, в тумане.
Голос Кона Мойлана испугал ее. Она не слышала, как он подошел.
Не поворачивая головы, она вдруг остро ощутила его присутствие, догадалась, что он смотрит в усеянное каплями воды стекло, представила рядом, всего в нескольких дюймах, его лицо. Снова почувствовала некогда хорошо знакомый запах, оживляющий давно похороненные воспоминания. Только теперь он был острей и причудливо смешивался с горько-соленым запахом моря, исходившим от его куртки и старых джинсов.
Потом до нее дошли его слова.
– Что там?
– Американская база – служба поддержки военно-морских сил, – пробормотал он. – Заправочные причалы для Шестого флота на северном берегу залива. А наверху на склоне холма – авиабаза… и там же расквартирован персонал. Аэродром, который официально числится за сто пятнадцатым греческим авиаотрядом.
– Американские базы? – удивилась она. – Тогда зачем мы здесь? Не понимаю.
– И не надо.
Что-то в его тоне нагоняло на нее страх и в то же время задевало темные тайные струны в самой глубине ее существа. Он постоянно настойчиво заставляет ее вспоминать прошлое.
Она взглянула на него повнимательней, но он, казалось, не замечал ее испытующего взгляда. Возникло жуткое ощущение, что время вернулось вспять.
За месяц, прошедший с отъезда Эвери, Мойлан постепенно преображался. Все эти дни они скрывались на уединенной вилле на юге Греции, ей никто не говорил, где именно. Она сидела в доме, как в тюрьме, и все острее испытывала одиночество и убийственную скуку, против которой не помогали аккуратно доставляемые неведомо кем кипы английских журналов и пиратские видеофильмы.
Раз в неделю из местной деревенской лавки привозили продукты, и она ежедневно готовила еду. Корриган и Мойлан большей частью где-то пропадали, а ей страстно хотелось иметь хоть какую-то компанию по вечерам. Всякий раз появлялся американец, пытался развлечь ее фантастическими историями из своей прошлой жизни. Она оценила его старания, и он, со своим острым циничным умом под выставляемой напоказ маской тертого калача, грубоватого простака, начинал ей искренне нравиться.
Кона Мойлана она видела редко. Сама того не желая, сердилась, когда приготовленный для него обед пропадал даром, выговаривала, когда он являлся, а он отделывался улыбкой.
– Ты всегда хорошеешь, когда злишься, мышка-норушка, – мягко говорил он, и она приходила в ярость на самое себя за то, что не умеет скрывать свои чувства.
Мышка-норушка. Так он всегда ее называл. Вставал над ней, как всевидящий, всезнающий, всепрощающий антихрист, и она, хромая блудница, отирала его ноги своими волосами. Он не разучился унижать ее, заставлял ее чувствовать себя ничтожной и никчемной. Она выходила из себя, вспоминая об этом и, что еще хуже, понимая, что он опять принялся за старое и она опять не в силах устоять перед ним.
С каждым днем он все больше напоминал тот образ, который запомнился ей с первой встречи. Помады на волосах больше не было, они вновь стали буйными, пышными, черными, чуть тронутыми сединой. По контрасту густые брови и ресницы, обрамлявшие гипнотические синие глаза, казались еще темнее. И щеки все чаще оставались небритыми. Глядя на него, она не могла поверить, что прошло столько времени с той поры, когда они были вместе в Ольстере.
Корриган тоже преобразился. Его поседевшие светлые волосы отросли, отступили со лба и поредели на макушке, он съездил в соседний городок, проколол ухо и вдел золотую серьгу.
За неделю до путешествия на пароме Кон Мойлан сказал:
– Перестань намывать голову, Мегги, и без конца прихорашиваться. Ты будешь сборщицей апельсинов, а не шлюхой. Я не хочу, чтобы все мужики на тебя пялились.
– Каких апельсинов? – не поняла она.
– Лу тебе объяснит. Я совершенно уверен, ты полюбишь себя, когда узнаешь, какая ты есть на самом деле.
И эти слова он часто повторял в былые времена. Хотел, чтоб она поменьше мнила о себе и целиком оказалась в его руках. Слова, от которых у нее подкашивались ноги и в чреве разгорался огонь.
Она отвернулась от иллюминатора, посмотрела на массу народа, превратившего элегантный салон во временный лагерь беженцев. Разношерстные люди лежали на стульях, валялись на палубе, скрючившись и подложив рюкзаки под голову, сидели, облокотившись на стол, разглядывая первую утреннюю сигарету налитыми кровью глазами.
Это были сборщики апельсинов. Подонки, бродяги, отбросы общества из разных стран Европы, отправившиеся зимой на Крит, где тяжкий труд в суровых горах сулил заработок, который нельзя было получить дома. В основном славяне из Албании, Югославии и Болгарии, а кроме них – недоучившиеся студенты и отчаявшиеся неудачники, уставшие бороться с судьбой: американский хиппи средних лет с лысой макушкой и длинными волосами, неразборчиво толкующий любому подвернувшемуся слушателю о приближающемся конце света, две полногрудые девицы из бывшей Восточной Германии, которым какой-то шутник рассказал, как можно легко заработать, чешская цыганка с жаждой странствий в крови, шотландец, мучительно переживающий моральные и материальные последствия своего развода.
В холодном свете зарождающегося дня они начинали ворочаться, откашливаться, сожалеть о проглоченных накануне лишних стаканах спиртного.
– Я слишком долго отсутствовал, – сказал Мойлан.
Она сразу откликнулась. Сразу. Опять. Как только он вымолвит слово, она обращается в слух. Как рабски преданная хозяину собака.
– На Крите?
– На передовой, Мегги. Я и не знал, как тоскую по делу, как оно мне необходимо. Строить планы, волноваться, ощущать прилив сил, биение крови в сердце. Я был лишен этого слишком долго. Так же, как и тебя.
– Это я так решила, – хрипло сказала она.
Он бросил на нее быстрый оценивающий взгляд и спокойно заметил:
– Да, это ты приняла самое серьезное решение в своей жизни и ошиблась. Думаю, теперь ты уже понимаешь это.
«Ублюдок самодовольный, прекрати меня унижать!» – хотела крикнуть она, но слова почему-то застряли в горле.
Паром входил в Сауда-бей и оглушительно загудел, минуя ряды пришвартованных у южного берега греческих военных кораблей и маневрируя у каменных глыб причала.
На палубе появился Корриган, разговаривая с Софией. Вчера вечером в баре они прикинулись, что видят друг друга впервые, и разыграли сцену. Американец пустил в сторону девушки пару двусмысленных фраз, а она при всех влепила ему пощечину. Начало знакомства, возможно, не самое удачное для дела, ради которого они здесь, но зато убедительное для сборщиков апельсинов – такова жизнь, и чуть позже все вместе уже шутили и хохотали, рука Корригана спокойно похлопывала по обтянутой джинсами попке, и девушка не протестовала.
Мегги не слишком обрадовалась, увидев Софию. Она невзлюбила ее с первого взгляда и ощущала ответную неприязнь. Они всякий раз встречались, как злобные кошки, настороженно приглядываясь друг к другу, держа коготки наготове.
Мегги сначала не находила объяснения этой мгновенно вспыхнувшей инстинктивной антипатии, а потом вдруг поняла, что на самом деле они очень похожи. Всего несколько лет назад она была точно такой же, как София. Эта мысль больно задела ее.
Сборщики апельсинов выстроились в очередь на автобус, несколько человек направились к стоянке такси. Как бы случайно, они с Мойланом оказались за Корриганом и Софией и на глазах окружающих договорились ехать в одной машине.
Крит был совсем не похож на знакомое тысячам летних туристов место отдыха. Фонтаны в Сауде отключили до весны, большинство ресторанов и таверн закрыли, их владельцы разъехались, кто на фермы, кто на зимнее место работы в Афины. Оставалось лишь несколько жалких баров, предлагавших немногочисленные услуги, которые были по карману местным жителям.
Как обычно, рискуя собственной головой и жизнью своих пассажиров, шофер понесся к крупному рыболовецкому порту Ханья вдоль скалистых склонов, на которых виднелись заброшенные пустые отели и жилые кварталы.
Через двадцать минут они въезжали в деревушку Платания, состоящую из узкой прибрежной улочки с рядами сувенирных лавок и таверн по обеим сторонам. Когда полоску пляжа конфисковала индустрия отдыха, жители перебрались в старую деревню, насчитывающую кучку каменных домов высоко в горах.
Такси высадило их на площади, где женщина из газетного киоска указала на небольшой отель возле кондитерской. Устроиться можно было только там, но последние номера уже заняли сборщики апельсинов из прибывшей вчера партии.
Компания побрела в кафе «Неон», где еще не пристроившиеся работники собирались за крепким кофе и дешевым коньяком «Метакса», обсуждая свои проблемы. Через полчаса София уговорила одного из местных домовладельцев за немыслимую цену открыть для них две летние пляжные квартирки.
Пустая двухэтажная известняковая коробка с крышей, выкрашенной в оранжевый цвет, торчала среди множества себе подобных в зарослях кустарника между главной улицей и пляжем. Трудно было представить себе, как преобразится все вокруг летом в зелени бамбука и цветущих мимоз.
Один номер заняли Корриган и София. Мойлан открыл дверь во второй, и Мегги вдруг поняла, что они остаются наедине. Взглянула на скудную сосновую мебель, голые оштукатуренные стены, грубый холодный каменный пол, поежилась.
– Здесь что, отопления нет?
Мойлану дела до этого не было.
– Печурка на кухне. – Он протянул ей пачку драхм. – Пойди в лавку, купи еды. Это будет твоя забота, если сумеешь справиться. Много не трать, денег надолго не хватит.
Замерзшая и проголодавшаяся Мегги почувствовала себя глубоко несчастной.
– Просто смешно. Почему мы не можем вести себя, как туристы? Остановиться в приличном отеле?
– Может быть, ты заметила, – усмехнулся Мойлан, – что туристы сюда зимой не ездят. В отличие от сборщиков апельсинов.
– Кон, ты действительно думаешь, что я целыми днями буду собирать эти чертовы апельсины?
Он холодно взглянул на нее.
– Я думаю, что ты будешь делать то, что тебе говорят, если хочешь снова увидеть Макса и своего сына.
В ее глазах вспыхнул гнев.
– Зачем ты впутал нас с Максом в это дело?
– Это Макс предложил помогать иракцам, или он позабыл тебе доложить?
Она испытующе посмотрела на него, начиная верить. Ей казалось, что она совсем не знает Макса. Ее сбили с толку его необъяснимые поступки, больно ранила его ложь. Она запуталась, обманулась, отчаялась.
Тяжело опустившись на краешек кровати, Мегги предприняла последнюю попытку сопротивления.
– Ну, так я не хочу больше в этом участвовать.
Мойлан стоял перед ней во весь рост, И на губах его играла легкая улыбка. По его лицу нельзя было догадаться, что он готов ударить ее. Она только краешком глаза заметила, как рванулась его рука, и ощутила, как железные пальцы хватают ее за волосы, неумолимо тянут вверх, пытаются вырвать пряди, причиняя такую боль, что она, взвизгнув, встала.
Он скрутил ее так, что голова запрокинулась, а грудь выгнулась. Его глаза оказались совсем рядом от наполнившихся слезами глаз Мегги, она чувствовала на своем лице его теплое дыхание. Взгляды скрестились в яростной битве. Долго текли секунды, он медленно разжимал пальцы, по ее щекам скатывались две слезинки.
Губы впились ей в шею, крепко и жадно всасывая тонкую белую плоть. Прикусив острыми зубами кожу, он услышал слабый стон.
Сопротивление ослабевало, битва закончилась, и он, снова рванув за волосы, опрокинул ее на кровать. Она открыла обиженные темные глаза. Провела пальцами по шее, взглянула на них, увидела капельку крови. И затрепетала. Все было, как прежде.
Позже, когда все собрались за столом и Мегги подавала бифштексы, она поймала на себе взгляд Корригана. Ей показалось или в его непроницаемых глазах действительно был вопрос? Она виновато оглянулась на две застеленные нетронутые кровати. Об этом он спрашивает? О том, собирается ли она спать с Мойланом, или уже переспала?
Бог с ним, с американцем, пусть думает, что хочет. Она решила, что Мойлан никогда больше не дотронется до нее, никогда в жизни.
Потом они снова пошли в кафе «Неон» и присоединились к другим сборщикам апельсинов. Принялись расспрашивать о работе, как делали все новички.
– Сколько платят?
– Грубо говоря, четыре с половиной тысячи драхм в день, если соберешь пятьдесят ящиков.
– Тяжело?
– Нелегко, особенно на крутых склонах.
– Есть шанс устроиться?
– Есть, если согласиться на меньшую плату, в этом году слишком много народу из бывшей Югославии, который хватается за все, что ни предложат.
Все эти расспросы были чисто академическими. Мойлан знал, что работу они получат. Завтра утром придет красный фургон «тойота», который принадлежит фермеру издалека, с побережья. Там у него в горах тайная плантация марихуаны. Чтобы не потерять ее, он согласился помочь «Семнадцатому ноября».
Спускались сумерки, на площади стали собираться набитые рабочими грузовики, и они направились к дому. На пустой автомобильной стоянке приткнулся старенький «рено». Мойлан нашел ключи от него у себя под дверью.
– Наш транспорт, – объявил он. Георгос обо всем позаботился. – Пора браться за дело.
Лицо Корригана, который с того момента, как они покинули яхту «Король Солнце», постоянно пребывал в мрачнейшем настроении, наконец прояснилось. До сих пор Мойлан с Георгосом, разрабатывая тайные планы, держали его за мальчика на побегушках. Может быть, теперь будет шанс разузнать, что они задумали.
Усевшись в машину, они сначала поехали обратно вдоль берега моря в старый рыболовецкий порт Ханья. В одном из жалких баров, затерянных в узких улицах квартала публичных домов, состоялась встреча со связным.
Капитан Вранас оказался немногословным человеком лет пятидесяти, с волнистыми волосами до плеч и пышными усами. Летом он был рыбаком, зимой – толкачом наркотиков, в данный момент – поставщиком оружия и с удовлетворением обменял рабочий чемоданчик для инструментов на конверт с драхмами, который вручил ему Мойлан. Пообещал доставить вторую партию в воскресенье, когда в гавани будут только свои люди.
Сделав дело, снова погрузились в машину.
София выехала на дорогу, ведущую из Ханьи в аэропорт. Стемнело, начиналась буря, резкий северо-восточный ветер принес потоки дождя.
Неподалеку от терминала, завидев указатель на Музурас, деревеньку в центре северного побережья Сауда-бей, они свернули с шоссе. Начались фермерские поля и пастбища, сквозь пелену дождя мерцали немногочисленные огоньки в окнах-домов.
Миновав Музурас, София свернула на боковую дорогу, погасила фары и объявила:
– Отсюда идет тропинка.
Мойлан положил на колени полученный от Вранаса чемоданчик и откинул крышку. Каждый из четырех чешских пистолетов «взор» был завернут в промасленную тряпку, в отдельном пакете лежали обоймы с патронами, а еще в одном – вязаные балаклавы.
– Отправляемся в небольшую разведку, – обратился он к Корригану. – Оставим девиц в машине и пойдем пешком. – Он протянул американцу оружие. – Просто на всякий случай.
С заряженными пистолетами, в балаклавах, они вышли в сырую ветреную ночь. Мойлан шагал впереди по неровной тропинке, которая свернула налево и побежала к холмам.
Минут через двадцать пришли на место, откуда полностью просматривалась протянувшаяся внизу дорога. За линией гудронного шоссе виднелись яркие дуги огней, которые обрисовывали на фоне мрачного неба контуры огромного авиационного ангара.
Через несколько секунд подозрения Корригана подтвердились.
Воздух наполнился громовым ревом турбин «Дженерал электрик», и из-за туч вырвался слепящий свет гигантского стратегического транспортного самолета «Галакси». Массивный, похожий на летучую мышь силуэт быстро скользил вниз, к огням посадочной полосы.
– Это американская база, Кон. – Корриган не спрашивал, а констатировал факт, не в силах сдержать недовольство в голосе.
– Конечно, Лу. За что еще Саддам заплатит такие деньги? Пошли, тут рядом хибарка, а то этот чертов дождь нас совсем заморозит.
Минут через пятнадцать они добрели до старого фермерского коттеджа без крыши, заросшего ползучими растениями. Мойлан устроился в углу и вытащил из кармана цейсовский бинокль.
На расстоянии в полмили за высокой надежной оградой располагался административный центр службы поддержки военно-морских сил, освещенный словно дворец. Огромный ангар, несколько невысоких строений, должно быть офисы, столовая, медпункт и клуб, как на всякой американской базе. Порыв ветра даже донес до Корригана запах авиационного бензина – «Галакси» заправлялся перед обратным рейсом в Саудовскую Аравию.
– Посмотрите, – пригласил Мойлан, протягивая бинокль. – Прекрасная цель. Георгос считает, что тут около тысячи человек персонала. И мы собираемся положить их всех до единого.
Корриган навел бинокль на группу людей, беседующих на ступеньках административного блока, и они вдруг стали реальными, близкими, ему показалось, что до них можно дотянуться, даже дотронуться. Усталые смеющиеся лица, поблескивают глаза и зубы. Каждый из них – личность.
Он возразил, сказав первое, что пришло в голову:
– Не смешите меня, Кон, нужен полк, чтобы захватить такую громаду…
Рядом в темноте безжалостно причмокнули губы.
– Вы себе даже не представляете, что могут наделать бациллы сибирской язвы.
Сил и терпения у Нико Легакиса больше не было. Жизнь без Софии Папавас превратилась в ад.
Когда-то спокойный домашний мирок доставлял ему истинное наслаждение, служил убежищем от суеты полицейской работы и вечных склок, кипящих в управлении.
Теперь тихая безмятежность жены действовала ему на нервы. Он начинал ненавидеть ее, глядя, как она по вечерам усаживается в кресле, читает, вяжет, не произнося ни слова. Он мечтал, чтобы хоть раз вечером ужин не поспел к моменту его возвращения, чтобы хоть раз утром его не ждала разложенная на постели отглаженная, накрахмаленная рубашка.
Иногда он, немного опомнившись, упрекал себя в том, что нарочно разжигает в себе недовольство, чтобы оправдать тоску по Софии.
Он ей обещал ежедневно наведываться в квартиру кормить кота и радовался, что есть повод побыть несколько минут в убогой комнате, хранящей ее следы. Оказаться там, где о ней напоминали пришпиленные на стенах фотографии поп-звезд и Че Гевары, от постели шел запах ее тела, в шкафу висела ее одежда. Он присаживался, прижимал к лицу ее вещи, воображал, как снова коснется щекой ее кожи.
Он мрачнел с каждым днем. Уже пятый день, и ни одного известия. Она сказала, что будет писать на свой адрес, чтобы письма не попали в чужие руки.
Забыла?
Увлеклась каким-то прыщавым сверстником-студентом? Или проводит время с таинственным Георгосом?
Кот сидел на верху гардероба, не собираясь спускаться, чтобы поесть. Легакис лениво поискал стул, подставил его, встал, дотягиваясь до животного.
И увидел небольшую, покрытую тонким слоем пыли пластиковую сумку.
Разом вспыхнули подозрения, ревность и любопытство. Непреодолимое любопытство. Он взял пакет и высыпал содержимое на постель.
Несколько драхм в золотых монетах, мелочь, презервативы в цветных обертках, которыми она с ним не пользовалась, чеки из магазинов. Маленькая черная записная книжка.
Записи о Георгосе? Сведения о ее бывших любовниках?
Он пролистал странички, первым делом взглянув на последние.
«Свинья клюнула. Боже, как же он мне противен».
С замирающим сердцем он посмотрел на дату. Это был первый день, когда они встретились в кафе возле полицейского управления. Тот день, когда она предложила погулять в парке.
Полицейский из отдела по борьбе с терроризмом и студентка-анархистка. Сначала Андреас, потом он. Что это значит? Мысли о Георгосе вмиг вылетели из головы. Впервые за этот месяц он вновь почувствовал, что любит свою жену.
Он вытряхнул из пакета все остальное. Вылетела небольшая пачка негативов. Просмотрев их на свет, Нико разглядел фасад офиса Халеда Фаделя.
Кот любовно потерся об его ногу.
– Я так и думал, что ты знаешь, – пробормотал он.
