Текст книги ""Фантастика 2025-122". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

– Рассказывай, что сам видел, – распорядился Михаил Аркадьевич. – По порядку и подробно.

– Ну...

Гольцев шумно вздохнул, сосредоточенно наполнил свою чашку и выпил, отдуваясь. Михаил Аркадьевич терпеливо ждал.

– Ну, – повторил Гольцев. – Если по порядку и что сам видел, то так. Вдруг дед нас всех отправил в город развлекаться и вообще, но чтоб до утра не возвращались. Мы все удивились, конечно, но с дедом спорить... сами знаете.

– Знаю, – кивнул с улыбкой Михаил Аркадьевич.

– А Эркин добавил. Что, дескать, отъедете на полчаса пешего хода и ждёте меня. Ну, мы снарядились на городской разгул, загрузились, отъехали, ждём, обсуждаем, где и как гулять будем. Тут видим, Эркин не идёт, а бредёт и шатает его... как после хорошего ведра без закуси. Андрюха выскочил, подхватил как раненого, затащил в машину. Эркин прохрипел: "Я сплю" и отрубился. Так мы его спящим до города и довезли. Ну в городе погуляли, поели-попили, – Гольцев немного наигранно вздохнул, – Вы ж нашу ночную гульбу знаете.

Михаил Аркадьевич кивнул и уточнил:

– По маленькой гульнули?

– По средней, – ухмыльнулся Гольцев. – По оценке Фредди, – он перешёл на английский с характерным для Аризоны акцентом: – Не замёрзли, но небо не горело.

– У Фредди акцент сохранился? – удивился Михаил Аркадьевич.

– Только когда ему нужно. Кстати, Бредли тоже по-ковбойски умеет. И тоже только по делу.

– Но мы отвлеклись. Дальше что было?

– Дальше? – Гольцев вздохнул уже непритворно. – Дальше мы приехали домой, рассвет ещё утром не стал, но близко. Заходим в дом. На столе картошка в мундире холодная, молоко свеженадоенное и хлеб вчерашний. Не водилось такого за бабаней никогда, чтоб с утра ни хлеба, ни калитников горячих. Ну мы за стол сели, куда деваться. И тут бабаня выходит. Дядь Миша, клянусь, впервые такое. Простоволосая, косы расплетены, в одной рубахе-безрукавке до колен, а на плечах платок праздничный. Посмотрела на нас, правый угол платка на левое плечо закинула, сказала: "Лопайте". И ушла. Джонни с Фредди переглянулись, на Эркина посмотрели, хмыкнули и за картошку взялись, Юрка покивал молча, профессор сделал морду кирпичом и со всем вниманием картошку себе чистит, Андрюха ухмыльнулся, рот открыл и поперхнулся, похоже его под столом пнули, чтобы молчал, Эркин жуёт и вроде как ещё спит. Ну, а я, подхватился и к деду в верхнюю горницу. А там... Кровать застелена и дед прямо на покрывале, вышитом, что только по праздникам выкладывалось, в праздничной рубахе, ноги под меховушкой и... Дядь Миша, ну, я обалдел, курит!

– Да... – у Михаила Аркадьевича вырвалось замысловатое ругательство.

– Во-во, -кивнул Гольцев. – Я говорю: "Дед, ты чего?". А он мне спокойненько так: "Пошёл вон, внучек, пока я вожжи не взял". Я стою, глазами хлопаю. Мне ж такого уже, ну, со школы уж точно, не говорили. И тут бабаня входит. Косы заплела, но без платка, в одной рубахе, уже другой, вышитой, чуть ли не свадебной, и поднос несёт, ендова с чашей. И не простой, а которая на пирах паре подаётся, – Михаил Аркадьевич кивнул, показывая, что знает и помнит. – Ну, думаю, ща она деду за курение, да что поверх покрывала лёг, а она... "Испей, Сашенька." И на меня опять же. "Пошёл вон. Чего у взрослых трёшься!" Я стою, рот раскрыл, а даже писка не получается. А дед... "Спасибо, Дашенька, посиди рядом, милая." Тут они оба на меня так глянули... Дядь Миша, меня как ветром вынесло и вниз бросило.

– А что внизу? – с живым интересом спросил Михаил Аркадьевич.

– Внизу жрут холодную картошку и на меня смотрят, – Гольцев вздохнул. – Кто с ехидцей, а кто со злорадством.

– И никто ни о чём не спросил? – удивился Михаил Аркадьевич.

–Меня нет, – качнул головой Гольцев. – Юрка-Мясник только обмолвился, что дескать попозже зайдёт к деду. Возраст, дескать, всё-таки. И у Эркина уточнил: "Все ваши так умеют?".

– И что тот?

– Скромно так, – Гольцев ухмыльнулся. – Что по-разному, но принцип один. А сам он не самым большим мастером и тогда был, и что голова забывает, то руки помнят.

Михаил Аркадьевич задумчиво и, явно думая о чём-то своём, кивнул.

– Да, когда руки с головой в разных режимах работают...

– Бывает, – пожал плечами Гольцев.

– Да, – тряхнул головой Михаил Аркадьевич. – И что, очередь к Эркину стояла?

– Да ни-ни-ни, – усмехнулся Гольцев. – Что и кому дед с бабаней сказали... ну, в этом никто и никогда не признается. Дело-то... семейное. У нас в такие дела, пока сам не скажет, никто не полезет. А то схлопотать можно... очень серьёзно. Вплоть до...

Михаил Аркадьевич кивнул, подтверждая, что знает продолжение, и после недолгого молчания ограничился своим коронным:

– Интересно.

Новая смена чайника и целых две чашки в молчании. Оба отдыхали после рассказанного и услышанного, делая свои выводы.

Наконец Михаил Аркадьевич "вынырнул" из раздумий и улыбнулся.

– Да, кое-что, кое-как, кое-где и кое-когда.

Гольцев охотно рассмеялся старинному присловью.

– И что интересного ещё услышал?

– Ну-у, – протянул, обдумывая ответ, Гольцев. – Конечно, там по мелочам и обмолвкам много, конечно, насыпалось. Не новое, а уточнения и дополнения.

– Суммируй, систематизируй и зафиксируй, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Я посмотрю.

– Сделаю, – кивнул Гольцев. – А вот было раз... я пожалел, что Жарикова не позвал. Как раз по его части.

– Ивана Дормидонтовича? – удивился Михаил Аркадьевич. – Он-то тебе зачем?

– Мне нет, а вот ему бы послушать тот разговор было бы интересно. И, я думаю, полезно.

– Вот даже как? – не так удивился, как задумался Михаил Аркадьевич. – Ну, давай. Раз шагнул, так иди.

– Иду, – кивнул Гольцев и, отхлебнув чая, приготовился к рассказу...

... Очередная не первая и не последняя беседа у ночного костра. С чего начались воспоминания о детстве, о самом памятном, что повлияло на всё дальнейшее... да неважно. По кругу.

Фредди оглядел обглоданный хребет вяленой рыбки и сбросил его в костёр.

– Ну да, помню. Отца в очередной раз рассчитали, на новое место не устроился, так мы прямо на земле, вповалку рядком, попона вниз, попона наверх. И мать у костерка, воду в котелке кипятит. Я глаз из-под попоны высунул и смотрю: чего она засыпать будет. Если зерно, то жди пока разварится, а если хлеба, вроде как раз было в узелке, то болтушка быстро выйдет, а тут надо успеть. И тут отец идёт, пьяный, шатается, но идёт, не падает. Ну, думаю, щас мать его отпаивать горячим будет, нам только ложку да котелок облизать достанется. А он у костра плюхнулся и ругается. А мать ему, что приходили леди... патронессы. Что дескать, можно средних в приют отдать, старшие уже работать могут, младших прокормить легче. Так, думаю, я как раз посередине, а про приют разное болтают. Но если не понравится, сбегу запросто. Тут отец разорался и по дамам, и по... вплоть до Бога. Плюхнулся, чуть не прямо в костёр, орёт, за кольт хватается, что, дескать, он лучше прям сейчас сам весь приплод перестреляет, а пальцы пьяные, никак не ухватят.

Фредди усмехнулся и даже головой покрутил.

– Вот тогда я и понял, какая у выпивки мера. Пей, пока кольт ухватить можешь, а больше ни-ни, голым окажешься.

Все согласились дружными улыбчивыми кивками.

Аристов перекинул из руки в руку горячую картофелину, усмехнулся.

– Да, и вот так потом всю жизнь за тобой тянется. Вот был у меня случай.

– И кого ты разрезал и выпотрошил? – поинтересовался Андрей, подмигивая всем сразу.

– Медведя, – ответил Аристов.

И уточнил:

– Плюшевого.

Все дружно грохнули хохотом.

– Ну, для пятилетки, – рассмеялся и Аристов, – самое оно. Ну, взял я оперированного медведя за заднюю лапу и к отцу в кабинет пошёл. Медведя, а он почти с меня ростом, за собой волочу. Дверь открыл, а смотрю себе под ноги и с порога заявляю. Что я брюшную полость вскрыл, всё удалил, а шовного-то у меня нет, не могу закончить. И тут как грянул хохот. Поднимаю голову, а у отца вся его кафедра сидит. Так, не поверите, меня до сих пор шовным материалом дразнят. Причём все. И кто знает, откуда пошло, и кто совсем не в курсах. Да чего там меня, Кирилла, на первом же практикуме, от только скальпель взял, так сразу. Кто учил? Аристов? А шовного не дал? Всё себе как всегда захапал?

– Кирилл это... – уточнил, не договаривая, Эркин.

– Да, – кивнул Аристов. – Из парней. Хорошо идёт, уже ординатуру заканчивает. Перспективный.

Отсмеялись, покрутили головами, и вступил Бурлаков.

– Да, пять-шесть лет – это очень серьёзный возраст. Многое определяется. И слово взрослого в нужный момент значит очень много. Вот помню... – и интригующая пауза.

Все дружно изобразили, впрочем, вполне искренне нетерпеливое внимание.

– Не помню, с чего началось, что именно мне в кабинетной библиотеке понадобилось, но полез я туда за книгой. Выждал, пока в кабинете никого не будет, чтобы не мешали, и полез по полкам.

– Как обезьяна? – не удержался Андрей.

Остальные посмотрели на него не так с осуждением, как с укором: дескать, не мешай. Бурлаков только хмыкнул, немного нарочито показывая, что воздержался от более резкого ответа, и продолжил:

– То ли я не за ту книгу взялся, то ли полки на меня были не рассчитаны, но полетел я вниз, а все книги на меня посыпались. Шум получился знатный. Сразу сбежались взрослые, завал разобрали, меня вытащили, ощупали, убедились, что ничего не сломано и не вывихнуто, а дед Егор... – Бурлаков невольно по-детски поёжился, – ну, сразу к делу. Что мне там понадобилось? Я и ответил фразой, которую часто слышал, в ходу она в доме была. Что это я свою концепцию искал.

Все дружно рассмеялись.

– Во-во, – кивнул Бурлаков, – все также заржали. А дед... отсмеялся и серьёзно так мне сказал. "Запомни. Свою концепцию в чужих головах не ищут".

– Головах? – удивлённо переспросил Андрей.

– Ну да, – сразу опередил Бурлакова старший Гольцев. – Что в голове, то и на бумаге, – и грозно посмотрел на внука.

– Это так, – кивнул Джонатан. – Нужное слово в нужный момент значит много. Вот у меня тоже было. Мне тогда лет пять, ну, с половинкой, не больше. И вот, принесли мне ланч. А там каша банановая, я её терпеть не мог. Пришла бабка.

– Бабушка? – уточнил Андрей.

Джонатан усмехнулся.

– Нет, жена деда. Мой отец, – новая усмешка, – незаконнорожденный усыновлённый. А о той... бабушке никто никогда ни словом. Ну, это неважно. Ну так эта... пришла и решила взяться за моё воспитание.

Джонатан весьма ловко изобразил жеманный и претендующий на "королевский английский" говор.

– Джонатан, если вы будете хорошим мальчиком, то я вам покажу кое-что очень интересное.

Все рассмеялись.

– Во-во, – кивнул, смеясь, Джонатан. – На сладости там или игрушку меня было не купить, а на "кое-что интересное" я покупался однозначно. Ну, она ушла, няньки поставили мне рядом с тарелкой двух солдатиков и машинку. Я, так и быть, доел эту гадость, заодно солдатиков накормил и машинку нагрузил.

– Кашей? – искренне удивился Фредди.

– Ну да, чтобы самому поменьше досталось.

Андрей хохотнул, а Фредди осуждающе молча покрутил головой: от еды отказываться, это ж... глупость, если не хуже.

– Ну вот, – продолжил Джонатан. – Меня умыли, переодели и спать уложили. Я честно глаза сразу закрыл. Может, и заснул, не помню. Но проснулся сам. И сразу вспомнил об обещании бабки, не стал звать нянек, вылез из кроватки и как был, в пижаме и босиком, пошёл к ней.

– И не остановили? – удивился Андрей.

– Пытались, – хмыкнул Джонатан. – Так и засуетились, так и забегали вокруг. "Масса Джонатан, вы куда?" "Масса Джонатан, туда нельзя." "Масса Джонатан, вернитесь к себе." Ну я одно в ответ: "Мне надо". И иду. Дошёл до её половины, вхожу. И через будуар прямиком в её спальню. Вхожу. И вижу. Она на ковре. Голая. И два её спальника. Голые. Оба в ней. Я и говорю. Вежливо, как учили. "Мэм, это то интересное, что вы обещали показать?"

Все дружно заржали.

– И что она? – еле выговорил сквозь смех Андрей.

– Она? – переспросил Джонатан. – Ну, выдержка у неё была... семейная. Урождённая Говард...

– Чего-чего! – в один голос изумились слушатели.

– А того, – хмыкнул Джонатан. – Старых, по-настоящему старых семей не так уж много. Связи переплетались, обрывались, восстанавливались, вражда с дружбой то переменно, то одновременно... Но тут чем дальше, тем меньше документов. Говорят, Америка вообще началась с двух пиратских кораблей, мужского и женского. Переженились, породнились, и... – Джонатан открыто подмигнул Бурлакову, – тогдашние договоры и соглашения не записывалось в силу неграмотности большинства участников.

Бурлаков задумчиво кивнул.

– Ну вот, – продолжил Джонатан. – Она одного выплёвывает, второго на себя кладёт, прикрылась, так сказать, и мне. "Джонатан, я занята. Придёте позже". Я ей спокойно. "Я подожду". – Все снова рассмеялись. – Ну, сажусь на ближайший пуф и смотрю. Сзади какой-то шум, я не оборачиваюсь, чтобы ничего не пропустить, интересно же. И тут меня сзади хватают за бока и поднимают на воздух. Я было дёрнулся, но... это дед! А его я... ну, не то, чтобы боялся, но уважал. Я и повис тряпочкой. Он меня вынес в будуар, дверь в спальню ногой захлопнул, и отдал нянькам. Всё молча. И те... молчком меня быстро унесли, умыли, переодели и к деду в кабинет отвели. А там... Как всегда, но и по-новому. Камин, дед и отец в креслах перед ним. И третье кресло стоит. Пустое. Отец поставил свой стакан на подлокотник, встал, подошёл ко мне, за руку подвёл к третьему креслу, усадил в него. Плотно, на всё сиденье. Потом сходил к бару и принёс мне стакан. Такой же, как у себя и деда, но с апельсиновым соком.

– А у них что? – с интересом спросил Андрей. – Коньяк?

– Бренди или виски, – ответил за Джонатана старший Гольцев.

Бурлаков кивнул, а Эркин пояснил:

– Ну да, коньяк же в рюмках.

– Бывает и в жестяной кружке, – ухмыльнулся Андрей.

Фредди кивнул, и Джонатан продолжил:

– Ну, все сделали по глотку. И отец сказал: "Запомни, Джонни. К леди входят, только постучавшись и получив разрешение". Сделали по второму глотку и уже дед. "Прежде, чем войти, подумай, как будешь выходить. После увиденного". Вот так.

Рассказ произвёл впечатление. У Андрея явно вертелось на языке множество вопросов, но он промолчал. И после недолгой паузы, заполненной выпивкой и закуской, тряхнул головой и начал:

– Ну, мне много чего говорили, а вот самое первое... – Андрей одновременно и улыбнулся, и нахмурился. – Помню... Ёлка, игрушки, и я под ёлкой сижу. Ногами грузовик с кубиками держу, во рту яблоко, не откусить, а выплюнуть жалко, в одной руке кукла, в другой книжка. Книжку Анька отнимает, что тебе незачем, ты ещё читать не умеешь. Куклу Милочка тянет ревёт, что куклы для девочек. А мне ни отбиться, ни отругаться. Ну и, – Андрей покосился на сидевшего с опущенной головой Бурлакова, и явно сказал что-то не то, придуманное непосредственно здесь и сейчас. – Ну, меня и вразумили, что чужого не хапай, без своего останешься.

– Тоже по делу, – кивнул старший Гольцев.

Эркин слушал, кивал, улыбался вместе со всеми, но молча и явно думая о своём. Но проигнорировать общее ожидание он не смог и, тряхнув головой, принял решение.

– Значит, самое первое и самое важное, что потом выжить помогло?

Что-то в его голосе заставило остальных насторожиться.

Как всегда, Эркин, говоря о прошлом, перешёл на английский

– У кого что, а я в пять, нет, всё-таки уже в шесть в первый раз человека убил. Своего. Такого же, как я. Спальника. Только года, я теперь думаю, на три-четыре постарше.

И притворяясь, а, может, и в самом деле, не замечая сгустившейся тишины и напряжения слушателей, продолжил, глядя не на людей, а в костёр.

– Ночь или день не важно. Велено спать, ну и сплю. Лежу как положено. И тут услышал. Шаги. Кто-то мимо моей койки прошёл. Не надзиратель. Ну, не в ботинках, босиком. Значит, свой. Мне интересно стало. Малец совсем был, глупый ещё. Вот и открыл глаза. Ну и... Большой, ну, сейчас думаю, ему лет десять было, не больше, трёхкровка, а тогда... Заметил и ко мне. Прошипел: "Не спишь? Видишь? Так делай." Сдёрнул меня с койки, подвёл к дальней, а там... Трое лежащего за ноги и руки держат, а четвёртый ему лицо подушкой накрыл, а прижать не может. Дёргается тот, вот-вот выкрутится. Тот, что меня привёл, взял меня за руки, положил их на полушку и моими руками её прижал. Тот ещё разок чуть дёрнулся, и всё, – Эркин снова усмехнулся. – Дальше подушку тому под голову подсунули, по своим койкам разошлись и заснули. – новая усмешка. – Все спали, ничего не видели, ничего не слышали.

– И за что? – после недолгого общего молчания спросил Андрей.

Эркин пожал плечами.

– Мне не сказали, а я не спрашивал. Но тоже... на всю жизнь урок. И как делать, и как молчать, – небольшая пауза, скользнувшая по губам улыбка. – Потом под моей подушкой никто не трепыхнулся. А уж кто сам просил... в побеге помочь – святое дело. Даже важнее, чем стукача или другую сволочь придавить.

– Это да, – согласился Андрей. – Помощь... она разная бывает.

Задумчивый кивок старшего Гольцева...

...Михаил Аркадьевич покачал головой.

– Ну да, – согласился Гольцев. – На языке, конечно, вертелось и сколько таких у него было, и у всех ли так, но... никто и ни о чём и слова не сказал. Даже Андрей. Помолчали, выпили по стакаше, не чокаясь, и уже простой трёп пошёл.

Очередной остывший и опустевший чайник отправился на кухню, а уже закипевший вернулся на стол. И снова две чашки в молчании. Михаил Аркадьевич, обдумывая что-то своё, а Гольцев просто и безмятежно наслаждаясь.

И хотя оба понимали, что есть ещё не рассказанное и не услышанное, но чувствовали, что надо сделать паузу. Не на "чайник" и даже не на одну ночь, а побольше. И продолжить разговор как недавно стало принято называть "в другом формате".

137 год. 2 ноября. Россия. Царьград. «Муравейник» князей Краснохолмских

«Муравейник» или «Княжья горка» был одной из достопримечательностей Царьграда, но не внесённой ни в один путеводитель или справочник. Знали о нём только свои, то есть жильцы, друзья и родственники жильцов, ну, ещё всезнающие таксисты. Снаружи для прохожих ничего особенного. Старый квартал старых двухэтажных домов, почти одинаковых, выкрашенных в традиционный жёлтый цвет с белыми скромными лепными наличниками и декоративными полуколоннами. Тёмные двери со старинными почтовыми ящиками, окна с двойными рамами, между которыми зимой выкладывалась вата, а на Новый год выставлялись целые композиции, а за ними на широких подоконниках горшки с цветами и белые кружевные занавески, что свет пропускают, а внутри ничего с улицы не разглядишь. Кое-где над крышами виднелись верхушки деревьев, что позволяло предположить наличие внутреннего двора, а то и сада.

Двор действительно был. Общий для всех сорока с лишним домов, образовывающих замкнутый почти правильный квадрат. У каждого дома свой номер по своей улице. И свой выход во двор. И несколько старых деревьев во дворе. И у каждого дворового крыльца маленький палисадничек. И – главное – общая, не разгороженная галерея по всему периметру первого этажа. Потому что семьи разные, а род один.

...Княжичу Борису Анатольевичу Краснохолмскому -Буське-Бутузу по-домашнему и Звездочёту для остальной семьи – до двадцати одного года – полного совершеннолетия и права называться князем оставался месяц, и семья, разумеется, готовилась к торжеству. Вся семья. Включая двоюродных, троюродных и так далее. За исключением самого княжича. У него никак не получался доклад для семестрового заседания СНО физмата Университета, а оно несомненно важнее любых семейных традиций, обрядов и церемоний. Это его не первый полноценный доклад, и определённая репутация в, как принято говорить, определённых и почти научных кругах уже наработана, ведь с первого курса делается, даже ещё раньше начал на олимпиадах и в кружке для школьников при Университете, но её надо поддерживать. Правда, в последние дни немного сдвинулось с мёртвой точки. Как это уже не раз бывало. Всё-таки, гордость гордостью, но когда помощь по делу...

...И началось это ещё на первом курсе. Тогда тоже готовились. К его восеннадцатилетию.

– Мама, – Борис торопливо жевал, не замечая вкуса. – Я сегодня поздно.

– Обсерватория у тебя по субботам, – спокойно уточнила княгиня. – А сегодня что?

Борис несколько смутился, но постарался ответить с залихватской небрежностью.

– Мы с Алькой будем матаппарат делать.

– Алька, это кто? – так же спокойно продолжила выяснение с уточнением Варвара, самая старшая из сестёр.

– Алиска, – и зная, что его не отпустят до полной ясности, стал рассказывать: – Алиса Мороз с нашего курса. Она в математике сильнее всех.

– И тебя?! – с комичным ужасом спросила Аннушка, младшая из сестёр.

Все рассмеялись, а Борис покраснел, но ответил честно.

– Я по астрономию первый, а по физике и математике... Там другие. По физике Сёмка, а в математике Алька.

– Ничего удивительного, – кивнул отец. – Сёму я хорошо помню. Вы же так дружили...

– С первого класса, – подхватила третья сестра – Ирина. – И он отказал тебе в помощи?

– У него свой доклад, – заступился за друга Борис. – И... Он по физике, там тоже свой матаппарат нужен. И...

– И между вами встала Алиса Мороз, – засмеялся князь. – Между физикой и астрономией она выбрала астрономию. Чем её обидел Семён?

На этот раз Борис покраснел уже не до "клубничного" а до "свекольного" цвета.

– Ну-у-у... Ну, Сёмка мой друг... ну... – И решительно, даже с вызовом. – Я не хочу об этом говорить!

– Не говори, – согласились с ним. – Раз ты хочешь сохранить и старую дружбу, и, – общие улыбки, – новые отношения.

– Никаких таких отношений у нас нет! – обиженно взорвался Борис. – Мы только однокурсники! Коллеги!

– Конечно-конечно, – практически в один голос засмеялись сёстры.

Влюбчивость Бориса была вторым после астрономии поводом для семейных шуток и подначек. И поглядев на красного, надутого и почти плачущего сына, княгиня улыбнулась.

– Не надувайся, лопнешь, – посоветовал князь, вставая из-за стола и целуя жене руку. – Дорогая, всё как всегда необыкновенно вкусно. Спасибо. Я на работу. Дети, ведите себя хорошо и не огорчайте маму.

Сёстры ответили ему дружным смехом и обещаниями вести себя достойно. Борис присоединился к сёстрам нехотя, только из привычки к соблюдению семейных традиций. И чтобы избежать неминуемых расспросов, он быстро вскочил, поблагодарил мать, на максимальной скорости метнулся в свою комнату за портфелем и выскочил из дома, едва успев выкрикнуть: "До свиданья, я до вечера"

– Интересно, – улыбнулась Варвара, когда вдалеке хлопнула дверь на улицу, – кто-нибудь видел этот уникум? Единственная девушка на физмате.

– На первом курсе, – уточнила Ирина. – Есть ещё две на третьем. И на мехмате, и на физтехе тоже есть, по две-три на курс...

...С тех пор эти заявления о совместной работе с Алькой повторялись достаточно регулярно и стали входить в рутину семейных разговоров. Но Алиса Мороз оставалась только именем однокурсницы Бутуза-Звездочёта и в его внеуниверситетской жизни не появлялась. В семье он о ней не рассказывал, а они не расспрашивали: пока личная жизнь мальчишки не требовала вмешательства, она оставалась его личной. Студенческие вечеринки и междусобойчики сами по себе, а семейные праздники и торжества отдельно. И вообще, коктейли, то есть смешение разного и зачастую противоположного в одном – это изобретение вульгарных американцев-нуворишей...

Но в этот раз в утвердившийся ритуал празднества, не официально-государственного как восемнадцатилетние и получение "взрослого" полноправного паспорта вместо "детского" удостоверения, а семейно-родового, входило представление новоиспечённым князем своей семье своих личных близких знакомых и, конечно, друзей.

– Думаю, – засмеялась Аннушка, – мы её увидим на танцевальном вечере.

– Да, будет интересно.

– "Синий чулок" или "серая мышка" в дворцовых интерьерах.

– Дворцовых?!

– Да, дядя Стива разрешил отпраздновать в главном дворце. Всё-таки полное совершеннолетие.

– Да, конечно, не в нашем же "муравейнике".

– Летом ещё можно во дворе, все поймут и поддержат.

– И поучаствуют.

– По родственно-семейному.

– И тогда полноценный бал, а не танцульки под пластинки.

Наперебой смеялись княжны.

– И за что нам такая честь? – отсмеявшись, спросила Варвара.

Ирина и Аннушка комично вздохнули. Потому что честь празднования в главном дворце Краснохолмских предписывала полноценное и активное участие в подготовке, проведении и последующей уборке.

– Девочки, не так страшно, – улыбнулась княгиня. – У Буськи пять ровесников. Будем все вместе.

– И бал дебютанток сразу? – уточнила Ирина.

– Это ещё решается.

– Да, тогда будет слишком много приглашённых со стороны, – согласилась Аннушка.

– Всё, девочки, – княгиня улыбкой смягчила приказной тон. -Все по местам!

– Последний парад наступает, – пропела Варвара, вставая и собирая посуду.

Сегодня была её очередь дежурить по дому.

16 ноября. Университет

Приглашение на бал во дворец князей Краснохолмских было выполнено в лучших традициях минувших времён. И не по почте отправлено и получено, а вручено лично из рук в руки смущённым, но старавшимся держаться непринуждённо, виновником торжества. Князем Краснохолмским Борисом Анатольевичем.

– Это ты князь? – удивилась Алиса, рассматривая прямоугольник плотного блестящего картона с золотым тиснением и многоцветным гербом.

– Пока княжич, а в семь вечера уже князь, – очень серьёзно ответил Борис.

Они стояли на лестничной площадке между четвёртым и пятым этажами – общепризнанным и традиционным, как многое в старом корпусе старейшего Университета России, местом конфиденциальных разговоров, выяснения отношений и прочего.

Алиса ещё раз перечитала приглашение.

– Так танцевальный вечер или, – она фыркнула, – бал как в кино?

Но Борис, проинструктированный матерью и сёстрами, был готов к такому вопросу.

– Платье в пол не обязательно. И, – он откашлялся, чтобы не покраснеть, – декольте на твоё усмотрение.

– Это приемлемо, – с улыбкой процитировала Алиса фрау из популярного фильма. – Благодарю вас, князь за столь лестное приглашение. Ваше благосклонное внимание подобно солнечному лучу для иссохшего цветка моего сердца.

Опять цитата из фильма, но несколько переделанная. Там кандидатка в королевские фаворитки говорила о живительной влаге, но этот вариант был двусмысленным и почти неприличным, а потому в данной ситуации неприемлемым.

Алиса насмешливо присела в почти правильном реверансе, с показной скромностью потупив глаза.

Борис немедленно интенсивно покраснел. Он тоже и не раз смотрел этот фильм и отлично понял намёк.

– Ладно тебе придуриваться, – пробормотал он.

И убежал вниз, не дав Алисе задать второй не менее, а, может, и более важный вопрос: кто ещё из их однокурсников получил приглашение? Ну, хотя... это она на – Алиса снова фыркнула – балу увидит. А что у неё для бала... всё у неё есть. Ну ладно, княжич, да, надо будет почитать и с дедушкой проконсультироваться. А сейчас бегом в лабораторный корпус. И кое-что о князьях Краснохолмских она не только знает, но и помнит. Да, именно о главном дворце...

...Это был её не первый приезд в Царьград, но первый самостоятельный, всё-таки не маленькая уже – одиннадцать лет, начальную школу закончила на одни пятёрки, и даже учебники для следующего класса не только получила, но и почитала. Ну, если совсем честно, то почти самостоятельный. Без мамы, без Эрика и даже без Андрюхи. А с Бабой Машей. Мама и Эрик работают, Андрюха весь в делах, дедушка тоже занят, а у Бабы Маши комитетские дела в Ополье, и на обратном пути она сделала крюк до Ижорска. Словом, она ехала в Царьград почти как взрослая. И не на день-неделю, а на месяц. Дедушка и Баба Маша как раз поженились, вернули свои квартиры в муниципалитет и поселились в своём доме в Академичке. Было и весело, и интересно, и каждый день что-то необычное...

...И да, именно тогда она и побывала во дворце Краснохолмских. И вошли они с дедушкой не через главный вход, как обычные туристы на экскурсии, а просто они гуляли в парке. В Царьграде их так много, и все разные, и в каждом что-то особенное, вот и ездят каждый раз, когда у дедушки свободный день, в новое место. А ещё музеи и бульвары... И почти везде у дедушки знакомые есть. И здесь к ним подошёл. Самый настоящий князь, а по виду, самый обычный, человек как человек, оказавшийся давним и хорошим знакомым дедушки. И он провёл их из общедоступного парка во внутренний дворцовый сад, и уже оттуда в парадную анфиладу. Дедушка и князь – у него оказалось обычное имя и необычное отчество – о чём-то тихо беседовали, прогуливаясь по залам, а она тоже ходила, но не рядом, а как бы сама по себе, рассматривая картины, статуи, вазы, удивительную, как на картинках в книге по истории мебели – у дедушки и такая есть – мебель и даже, разумеется спросив разрешения, посидела чуть-чуть, только для пробы, на паре кресел, диване и маленьком пуфе. А когда они закончили свой разговор, то ответили на все её вопросы и ещё рассказали много интересного, о чём она даже не спрашивала....

...Алиса поправила шпильки, удерживающие закрученную вокруг головы косу, и пересчитала получившийся результат. Да, именно так. Можно сдавать. А теперь... так, что там у неё по расписанию? В буфете как раз успеет перекусить и дальше... на часок-другой в библиотеку.

О предстоящем бале и знакомстве с родителями Бориса она пока может не думать. Она такая, какая и есть. Скажут они Борису: "Нет", – ну, так дальше он будет решать: рвать с родителями или с ней. А сама она – нет, варианты на любой исход она продумала и сделает по-задуманному. Мама же справилась. И в гораздо более тяжёлых, даже опасных условиях. В самом крайнем случае возьмёт академ. И она не одна, как была мама, у неё, да, за ней её семья. Не менее, а, может, и более крепкая, и сплочённая, чем княжеская.

2 декабря. «Однозубый» дворец князей Краснохолмских

«...Чертог сиял!». Как в кино, романах и в прошлых веках. Дворец князей Краснохолмских, давно отреставрированный и восстановивший довоенный облик, но сохраняющий полученное в войну прозвище «Однозубый», сиял и искрился освещёнными окнами и скромной, но выразительной иллюминацией по фасаду. К парадному подъезду практически безостановочно подкатывались машины, высаживая гостей, и тут же уезжали, освобождая место.

В вестибюле привратники встречали, вежливо, но безлично приветствовали, ненавязчиво внимательными взглядами проверяя приглашения, тут же опускаемые в специальную вазу на придверной тумбе, и направляли в раздевалки, где горничная в женской и камердинер в мужской указывали место и помогали, если требовалось, переодеться и привести себя в надлежащий вид.

Алиса, не спеша, без суеты, но не отвлекаясь и не глазея по сторонам, переобулась, достала из сумки замшевый мешочек с ожерельем, уже разобранным на серьги и колье, вот так, браслет – она фыркнула – в ожидании кольца будет лишним, декольте... на два пальца ниже центральной подвески, и прилично, и колье полностью лежит на коже, ничему не мешает и не забивается под край платья, как у впервые надевшей. Теперь причёска. Вот тут слегка подтянем шпилькой-невидимкой, а этот локон из-за уха слегка выпустим. Они с Раей долго пробовали разные варианты, добиваясь гармонии с лёгкой небрежностью, и так, чтобы если в танце заколки ослабнут, то причёска в целом всё равно оставалась... на уровне. Губы и глаза подвести чуть-чуть, намёком, только чтобы не казаться слишком бледной, а румянец у неё свой – естественный. Вот так. Теперь всё ненужное убрать в сумку, в скрытом кармане носовой платочек, пальто, шапочка, сапоги и сумка аккуратно убраны.