Текст книги "Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм"
Автор книги: Танит Ли
Соавторы: Питер Страуб,Джеффри Форд,Джойс Кэрол Оутс,Бентли Литтл,Келли Линк,Кристофер Фаулер,Элизабет Хэнд,Тина Рат,Энди Дункан,Конрад Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)
Площадь колледжа
Перво-наперво, это вовсе не фетиш. Это – предпочтение.
Оно бывает почти у всех. У одного предпочтением могут быть краснокожие или поэтессы в узких свитерах и маленьких круглых очочках; другой любит девушек, похожих на его учительницу из третьего класса, которая столь очаровательно поправляла на плечах бретельки лифчика… Что касается меня – мне нравятся опасные девушки. Femme fatales. [70]70
Роковая женщина (фр.).
[Закрыть]Экзотические шпионки из дальних стран. Девочки с кинжалами, которые носятся верхом на своих «харлеях». Мне нравится, когда меня преследуют опасные женщины, и я не возражаю, чтобы они на меня набросились или даже слегка поколотили. Коль скоро я в конце концов спасусь.
Я этим не горжусь, но и не стыжусь тоже. Просто знаю, что это меня заводит.
Я разглядываю их – они через дорогу от меня.
Та, что с рыжими волосами, метет дорожку перед своим кафе. Глаза ее зелены, точно сигнал светофора, зовущий «вперед!». Она останавливается, кладет руку на талию и выгибается, платье туго обтягивает ладную фигурку. Перехватывает мой взгляд. Губы трогает легкая полуулыбка, и девушка вновь принимается за уборку.
Через дверь – другое кафе, и здесь женщина с черными как смоль локонами, ниспадающими на плечи, поливает гортензии в терракотовых горшках. Она наклоняется вперед, и вода тонкими струйками льется из лейки.
Они не очень-то похожи, эти две очаровательные ведьмы, но я уверен: они сестры. Причем не из тех, что помешивают суп в одном котле и кормят одних и тех же кошек. Они – из тех сестер, что хоть и вышли из одной утробы, но если бы их мать не пила успокоительные сборы, непременно задушили бы друг дружку пуповинами.
Метла замерла. Струйка перестала литься из лейки. Сестрицы-ведьмы наклоняют головы, вопросительно глядят на меня и входят каждая в свое кафе.
Я выбираю заведение рыжеволосой: оно находится по левую руку от того места, где я стою, а читаю я слева направо. Войдя внутрь, я, к великому разочарованию, обнаруживаю, насколько здесь неказисто. Вокруг шатких столиков стоят случайные, не подходящие друг к другу складные стулья. На стенах висят дешевые постеры из никудышного магазина. Я отодвигаю стул (железные ножки неприятно скрипят по желтому линолеуму) и сажусь.
Вблизи рыжеволосая не так хороша. Тощие руки испещрены узловатыми голубыми венами. А некогда дивные зеленые глаза – конечно же, контактные линзы – глядят из слишком глубоких глазниц.
Неважно. Достаточно и чудных ароматов. Теплые, маслянистые запахи с нотками ванили порхают над насыщенным и густым ароматом черного кофе. Живот урчит, рот наполняется слюной, поджилки трясутся…
«Не вкушай пищи ведьм», – проносится в мозгу настоятельный и весомый голос, вроде голоса Ахава или шотландского проповедника. «Не вкушай пищи ведьм».
– Круассан и большой кофе, – прошу я.
Рыжеволосая кладет на пластиковую тарелку золотистый, свежайший круассан, наливает в бумажный стаканчик расплавленной ночи. Ставит это все на мой столик. Возвращаясь за кассу, она пытается покачивать бедрами.
Я впиваюсь зубами в круассан.
Под хрустящей корочкой – мягкие слои теста; тепло круассана скользит на языке и разливается по груди и животу. Сам того не замечая, я издаю тихий стон удовольствия, и рыжая ведьма улыбается; улыбка смягчает лицо и возвращает румянец на щеки. Оживляются зеленые глаза…
Она заполучила меня. Я осознаю это и судорожно пытаюсь вздохнуть. Заманила. Поймала. И нет надежд на спасение. Почему, ну почему я не послушался Ахава?
Буду приходить сюда всю оставшуюся жизнь! Буду есть только то, что она мне приготовит!
И вот моя тарелка пуста, на ней не осталось ни крошки, и кофе выпит до дна. И вновь рыжая ведьма слишком бледна, худа. А когда улыбается – очень сильно обнажаются десны. Итак, я кладу на стол шесть долларов и выбегаю. Скорее! Вдогонку несутся ее ругательства.
На улице я перевожу дыхание и закуриваю. Сердце отбойным молотком стучит в груди, и это чувство нравится мне больше всего: легкая, пьянящая эйфория, приходящая вслед за удачным побегом.
Не это ли чувство посетило Гарри Гудини, когда он сбросил смирительную рубашку и наручники и голым припустил по льду еще не до конца замерзшей реки?
Что за чувство! Так держать, Гарри.
Но я хочу большего…
И вскоре ловлю себя на том, что приближаюсь к двери соседнего кафе.
Мягкие стулья и подушки навевают мысль о долгих дождливых вечерах с чашечкой кофе и отличной книгой. На теплое дерево пола из окон льется медовый свет.
Черноволосая ждет меня.
– Присаживайтесь. Скажите мне, чего желаете?
Я сажусь на стул возле кассы, ближайший к ней:
– Мне, пожалуйста, круассан и большой кофе.
– Со сливками и сахаром?
Как чудн о складываются ее губы, когда она произносит слово «сливки»!
Не доверяя голосу, я беззвучно киваю.
Она приносит тарелку – на ее ободке распускаются маленькие зеленые листочки, а на ночном небе чашки сияют звезды. Затем садится напротив меня. Когда я впиваюсь зубами в круассан, девушка кладет ногу на ногу и вздыхает.
Жую. Под жесткой, подгоревшей коркой нечто, по текстуре напоминающее опилки. Я отхлебываю кофе – рот наполняется затхлой водой с чем-то горьким.
Пока я ем и пью, губы ведьмы приоткрываются, грудь порывисто вздымается… Я ерзаю на стуле, в паху нарастает напряжение…
Омерзительный вкус еды – ничто по сравнению с тем, как дивно черноволосая склоняет голову, как открывается взгляду изящный изгиб длинной шеи. Какое-то мгновение я даже лелею мысль ее соблазнить.
Но нельзя соблазнить ведьму. Только не в ее собственном кафе. Только не тогда, когда ешь ее пищу. Вскоре я пойму, что влюблен в нее, в локоны полуночного цвета, в глаза, голубые, словно лед. И даже если я окажусь ее пленным возлюбленным, домашним животным, рабом, – я не стану возражать, потому что она очаровала меня…
Но что такое любовь? Следствие игры феромонов и обещание длинных приятных вечеров.
К этому ли я стремлюсь? К длинным приятным вечерам? К любви посредством химии?
В конце концов, это не так. Я отодвигаю тарелку и чашку, оставляю шесть долларов на столике и выбегаю, заткнув уши, чтобы не слышать ее странных, злых, шипящих слов.
Я ужасно доволен. Доволен тем, что смылся. Дважды за день. Я – словно молодой, сильный, быстроногий олень, и я все еще поздравляю себя с победой, когда замечаю, что ноги несут меня к третьей двери – раньше я ее не видел, – как раз посередине между двумя кафе. Я вхожу в эту дверь.
Там рыжеволосая ведьма с улыбкой перемалывает кофейные зерна. Черноволосая мерными движениями ткани полирует столик.
Я побывал в заведениях двух ведьм, я отведал еды двух ведьм, я дважды навлек на себя их гнев. Сегодня я узнал, что могу противостоять колдовству и в страсти, и в гурманстве.
Но страсть игурманство?
Это уже слишком.
Я закрываю дверь за собой.
Черноволосая наводит лоск. Рыжеволосая мелет кофе. Но их руки опускаются, ведьмы подходят ко мне. Добираются до меня.
Старые знаменитости
Возможно, он – бывший чемпион-тяжеловес. Нынче у него свой, задымленный сигарами, итальянский ресторанчик в центре города, но старик все еще тренирует юных боксеров и летом возит мальчишек в учебный лагерь. Или он – актер-ковбой, что изображает техасский акцент в рекламе для «Форда». Он может быть старожилом программы новостей, ведущим ежегодного телемарафона, посвященного лейкемии, или воскресных утренних радиоспектаклей. В каждом городе есть такой персонаж – старинная местная знаменитость, человек, который так отменно представляет здешний люд, что избранным политикам и не снилось за ним угнаться. Кем бы он ни был, вы не найдете другого такого рассказчика; он развлекает людей столько, сколько они себя помнят. Не важно, если даже о нем ходят кое-какие слухи: скверные истории с распутством, изъятие прав за вождение в нетрезвом виде, что-нибудь еще… Все это случилось так давно, что в конечном счете даже идет ему в плюс, поскольку делает более человечным, а значит – более достойным любви.
У нас, по крайней мере для моего поколения, таким человеком был Зеленый Гром.
На параде в честь Дня поселенца великим маршалом был Зеленый Гром.
Детей в больнице навещал Зеленый Гром.
На карнавале Королеву нарциссов избирал Зеленый Гром.
Помните рекламу? Парень выбрасывает из окна машины мусор, оставшийся от фаст-фуда, подходит ребенок, смотрит на этот мусор, затем – на мусорный бак через улицу, и голос за кадром вопрошает: «Что бы сделал Зеленый Гром?» До сих пор, когда я вижу на улице мусор, вспоминаю эту рекламу.
Однажды в моей химчистке побывал плащ Зеленого Грома. Он сам привез плащ, расплатился наличными, а когда я попросил автограф, одарил меня великолепной улыбкой и достал фото 8x10. Подписал: «Сиднею, моему герою химчистки. Спасибо! Зеленый Гром». Пририсовал маленькую молнию. И все.
Его герой химчистки? Он впервые зашел в мою химчистку, и я даже еще не успел заняться его плащом. Он вовсе не обязан был это делать, но вот такой он был человек.
И послушайте, я вовсе не оправдываю ту фразу, сказанную им репортерам. Она была чертовски некрасива. Думаю, он просто пытался казаться смешным; так в нашем городке было принято шутить, когда мы росли с Зеленым Громом. В конце концов, разве не он помог многим людям независимо от того, кем они были? Ему было наплевать, черные они, или белые, или даже желтые с малиновым. Если требовалась помощь, Зеленый Гром был тут как тут.
С другой стороны, я понимаю, почему люди так расстроились. Моя жена – она кореянка. В медовый месяц мы ехали через всю страну на машине и натерпелись от таких взглядов…
Я продолжаю говорить всем, что Зеленый Гром – нечто несравнимо большее, чем неосторожные слова, вылетевшие при минутном помрачении рассудка. Ведь долгие годы нельзя было даже представить наш город без него.
Говорят, между ним и репортером произошла какая-то история. Давным-давно они были друзьями, но случилась размолвка. Что-то связанное с часами, что-то тривиальное.
Как бы то ни было…
Так просто говорят.
В тот день, когда он побывал у меня, я подметал тротуар перед химчисткой. Услышал гул, грохот, такой звук, словно небеса разверзлись, – для тех, кто рос тогда и там, где я, это был звук надежды. Я взглянул на небо, откуда пришел Зеленый Гром. Не вспышка зеленого через утреннюю голубизну – нет. Просто пожилой мужчина, медленно идущий по улице.
Он даже не надел свой плащ.
Кое-кто расстраивается, увидев его фотографию на стене. Некоторые постоянные клиенты перестали приходить ко мне, потому что я не снимаю фотографию.
Черт, порой мне и самому хочется ее снять.
Как же поступить правильно?
Не знаю.
Не знаю, что сделал бы Зеленый Гром.
Луна-парк
Когда неожиданно объявился новый продавец воздушных шариков, стало ясно: что-то будет. Все время, что существовал наш луна-парк, в нем работал Апельсиновый Джон: сильными, похожими на канаты руками он делал из воздушных шариков зверюшек. У него всегда был отсутствующий взгляд, словно Джои ожидал появления чего-то на горизонте. И однажды это что-то появилось. Новый продавец шариков.
Есть ли такие, как Апельсиновый Джон, там, где живете вы? Вы знаете, о чем я. Подобные люди занимаются чем-то одним в одном месте: например, Парень с Ножом или мистер Рагз и мистер Рагз-младший. Да, они делают что-то одно, и их невозможно представить себе за другим занятием, например дома, с семьей, или в банке. И их постоянные места нельзя представить без них – так же как без памятников, изгаженных голубями, или старинных зданий с колоннами и каменными львами у входа.
Таким человеком был и стоявший рядом с Военным фонтаном Апельсиновый Джон – громадный, в оранжевом костюме и с копной огненных волос. Он делал замечательного стегозавра в тот момент, когда появился новый продавец воздушных шариков. То был тощий юноша в черной футболке, радужной жилетке и джинсах, испачканных всевозможными красками, которые только можно отыскать в магазине. С его пояса сотнями языков свешивались ненадутые шарики. Он остановился в дюжине ярдов от Апельсинового Джона.
– Разноцветный Джек, – представился парень, приподнимая воображаемую шляпу.
– Апельсиновый Джон, – прищурившись, кивнул Апельсиновый Джон.
И тут началось.
Поскольку вызов бросил Разноцветный, то и начал он. Он поднес к губам коричневый шарик и стал дуть. Шар рос, словно виноградная лоза, извивался сам собою. Парень зажал отверстие, схватил и другой конец, быстро и ловко крутанул несколько раз и завязал узлы. В результате получился странный слон с причудливой бугристой головой и короткими, толстыми ногами. Не жуткий, но и совсем не доброжелательный с виду. Потом парень вытащил из-за пояса белый шар, и, прежде чем мы поняли, в чем дело, слон обзавелся огромными изогнутыми бивнями. Мамонт. Отменный.
Быстро растущая толпа одобрительно гудела во все рты, набитые хот-догами и солеными крендельками. Парень вручил зверя малышу, который унесся с трубным ревом мамонта.
Теперь была очередь Апельсинового Джона. Он воздел глаза к небу, словно искал вдохновения в облаках. Полез в нагрудный карман и достал красный и желтый шары. Поднес их к губам и стал дуть. Взгляд его был отстраненным, словно у нырнувшего в размышления курильщика. Надув шары до нужной величины, Апельсиновый Джон небрежно схватил их и свернул в красного ястреба с желтыми глазами и когтями. Он поднял его вверх и подбросил. Ветер подхватил ястреба, он пролетел над фонтаном, поднялся над деревьями и пропал из виду.
Разноцветный разразился беззвучными аплодисментами и принялся за работу. Один за другим он надувал и засовывал себе под мышку оранжевые и черные шарики, пока их не накопилась огромная связка. Не меньше дюжины. Затем послышался писк трущейся резины, и перед ним в траве замер тигр в натуральную величину.
Парень схватил его за загривок и встряхнул. Тигр двинулся вперед, перебирая гибкими в суставах ногами. Он оскалился, обнажив длиннющие клыки и язык.
Отличная зверюга из шариков.
Апельсиновый Джон сложил ладони, словно в молитве, и низко поклонился Разноцветному. Достал из кармана множество черных шариков и, надувая их, совсем запыхался. Он тяжело дышал, лицо его побагровело. Трясущимися руками Джон сделал паука и выпустил против тигра Разноцветного. Паук обхватил тигра своими лапами, сжал и уничтожил в несколько коротких хлопков. Потом медленно вернулся к хозяину, лег у его ног и сдулся.
Глаза Разноцветного расширились, и челюсть отвисла: губы изобразили букву «о». Но выражение изумления не было искренним. Он дразнил Апельсинового Джона.
Он достал из-за своего пояса все зеленые шарики, какие только были, и когда он словно стал искать еще, Апельсиновый Джон преподнес ему целую гость своих. Но Разноцветный лишь ухмыльнулся и принялся доставать зеленые шары прямо из воздуха. Он набрал их столько, что хватило бы на год работы. Но работа заняла всего несколько минут. На лбу Разноцветного выступил пот, а губы беззвучно шевелились, будто он читал что-то на память, пока его руки безостановочно мелькали.
Дракон Разноцветного встал на толстые задние лапы, поблескивая черными когтями. Красные глаза, казалось, светились изнутри, а из огромной пасти вырывалось длинное пламя спутанных завихрений красных и желтых шаров.
Апельсиновый Джон не терял времени на изучение противника. Он со страшной скоростью надувал, скручивал и делал узлы. Дракон, покачиваясь, подбирался все ближе. Он возвышался над головами зрителей, а очертания зверя Апельсинового Джона были едва различимы. Пока кипела работа, мы слышали, как он вскрикивает то ли от огорчения, то ли от боли. Впервые мы обратили внимание на то, что пальцы его искривлены, а суставы – утолщены. У Апельсинового Джона был артрит.
Дракон разинул пасть и исторг резиновое пламя, а Апельсиновый Джон отскочил от собственного творения – огромного кошачьего тела с головой хищной птицы и изящно сложенными за спиной крыльями. Грифон.
Мы сошлись во мнении, что выбор великолепен.
Звери бросились друг на друга, и на протяжении нескольких следующих минут над луна-парком развернулась битва. Вспышки ярких цветов. Писк резины, складывающийся в крики. Хлопки ран.
Когда дракон Разноцветного сел на землю, у него осталась лишь половина пасти. Одно из крыльев, напоминающих крылья летучей мыши, безвольно висело, едва держась на спине.
Но, по крайней мере, его можно было узнать.
Чего нельзя было сказать о грифоне Апельсинового Джона. На нас дождем упали клочки резины.
Состязание закончилось. Апельсиновый Джон держался прямо и с достоинством, но нам казалось, что он наполовину мертв. Наверное, давным-давно на этом самом месте он так же унизил пожилого, усталого предшественника. Быть может, это обычный ход вещей.
Разноцветный преподнес дракона маленькой девочке, но та отказалась от подарка. По ее лицу струились слезы, она спрятала руки и отвернулась от молодого продавца шаров. Мы все посмотрели друг на друга и поняли, как правильно поступить.
– Можно жирафа, Апельсиновый Джон? – попросил кто-то.
– А мне большого динозавра с гребнем на хребте, – подал голос следующий.
Разноцветный, ничего не понимая, воззрился на нас.
– Но… Я ведь победил Апельсинового Джона! Теперь я ваш продавец шаров!
Мы ответили, что этого никогда не будет. Луна-парк принадлежит Апельсиновому Джону. Само это место – Апельсиновый Джон.
Разноцветный раскипятился не на шутку: сказал, что на самом деле никогда не хотел был продавцом шаров у нас; сказал, что шары Апельсинового Джона пропахли сигаретным дымом (и это было правдой), и что никогда нам не видать хорошего продавца шаров, и пошли-ка мы все!.. Но все напрасно. Он ушел, причитая и сыпя проклятиями, ушел туда, куда отправляются продавцы шаров без парков.
Апельсиновый Джон не поблагодарил нас. Этого было и не надо. Он просто стал делать прекрасного длинношеего жирафа с длинными тонкими ногами, и именно это нам от него и было надо.
Завязывать шары. Быть здесь. Всегда быть здесь.
Те, кто живут и работают поблизости от парка Карнавала, никогда не хотели чемпиона.
Все, что нам нужно, – просто хороший продавец шаров.
Раздевание
Моя рука тянется к двери туалета. Он говорит:
– Слышали ли вы когда-нибудь об очке?
Смотрители туалетов раздражают меня. Я самостоятельно хожу в туалет с тех пор, как мне стукнуло три года, и в помощи не нуждаюсь.
– Очко есть в каждом городе, – продолжает он. – Причем никогда не находится в одном и том же месте. Я имею в виду и разные города, и разные эпохи.
Сидит он на маленьком стульчике, бутылочки с одеколоном у зеркала отражают свет. От ярких отблесков больно глазам.
– Говорят, очко соорудил тот же человек, что соорудил все города. Туалеты соединяют все места. Или, скажем по-другому, каждая дверь, каждая-прекаждая, соединена с одним и тем же очком. Вы открываете дверь – может статься, она ведет туда, куда вы и не подозреваете. Или ведет вовсюда одновременно. Или же все проникает сквозь эту дверь, словно мощная приливная волна, и все места за всеми дверьми сталкиваются друг с другом, перемешиваются и сводят друг друга на нет, вот и конец всему. – Он переставляет флаконы одеколона, словно это шахматные фигуры. – Или же вообще ничего не случится. Никогда не знаешь.
Я все еще смотрю на него, но, кажется, он уже забыл обо мне. На серебряном подносе он раскладывает ментоловые конфетки, освежающие дыхание.
Я опять поворачиваюсь к кабинке туалета. Рука замешкалась по пути к двери: я нервно заигрываю с природой божественного.
Элисон Смит
Специалист
Элисон Смит в 2004 году получила премию «Барнс энд Нобл Дискавэр Эворд» за мемуары «Назовите всех животных» («Name All the Animals»). Ее произведения публиковались в журналах «McSweeney’s», «The London Telegraf», «Best American Erotica» и других.
Рассказ «Специалист» впервые увидел свет в одиннадцатом номере журнала «McSweeney’s». Он получил премии «Fountain» и «Speculative Literature Foundation» как философский рассказ выдающихся литературных достоинств.
Первый врач сказал, что это неизлечимо. Второй подтвердил. «Неизлечимо», – вздохнул он. Третий долго смотрел и ничего не нашел. «Это ваши фантазии», – заключил он. Четвертый засунул руку внутрь и закричал: «Боже мой! Боже мой!» Пятый никогда не сталкивался с подобным. «Я никогда не сталкивался с подобным», – удивленно выдохнул он, сжимая в руке стетоскоп. Шестой согласился с первым, а седьмой – с третьим. Он раздвинул ее ноги и сказал: «С вами все в порядке».
Элис приподнялась и села. Бумажный медицинский халат зашуршал. Ее ноги были зажаты в металлических подколенниках. «Но там болит», – произнесла она и указала пальцем вниз.
«Возможно, это сыпь», – сказал Номер Семь и дал ей несколько маленьких белых таблеток. Они не помогли. «Может быть, это грибок», – сказал он в другой раз и дал ей тюбик геля. От геля стало хуже. «Может быть, это вирус». Когда Элис пришла в четвертый раз и сказала Номеру Семь, что ей ни капли не лучше, он опустился на стул. Полы его халата беспомощно обвисли. «Больше ничем не могу помочь», – сказал он.
«Ничем? – спросила Элис. – Что же мне делать?»
Он поднес палец к ее губам и покачал головой: «Не здесь».
Вечером Номер Семь отвез Элис поужинать. Он склонился над жареными в пряностях крокетами из семги. «Не возражаете, если я буду называть вас Элис?» – спросил он.
Элис нахмурилась: «Что со мной?»
Номер Семь ковырял рыбу вилкои. «Я не знаю», – произнес он наконец и заплакал.
«Все в порядке, – прошептала Элис. – Вы хотя бы пытались помочь».
Он взял ее за руку. Элис комкала салфетку. Она не могла есть. У еды был привкус неизлечимости. Рис, шафрановое суфле со спаржей, горячий ликер на десерт – все с привкусом неизлечимости.
Восьмой определил, что это кровоточащая рана, женская болезнь. «Все женщины этим болеют», – убеждал он. Девятый сказал, что она слишком редко пользовалась этим. «Оно атрофировано», – произнес он, снимая латексные перчатки с чуть дрожащих рук.
«Но оно болит», – ответила Элис, приподнявшись на локтях.
Десятый сказал: «Почему бы вам не звать меня Боб?» Он заглянул внутрь и покачал головой. Сел рядом с Элис. Она схватилась за край металлического стола. «Я тут подумал, – шепнул он. Она ощутила запах его дыхания. – У меня есть то, что могло бы привести его в порядок».
«Да?» – выдохнула Элис и просияла. Она почувствовала, как волоски на его руке коснулись ее бедра. «Да», – сказал Боб. И кивнул. В этот момент Элис заметила выпуклость в брюках Номера Десять.
Элис решила попытать счастья в новом большом городе. «Уеду далеко на восток, – подумала она, – туда, где живут порядочные люди».
В новом городе были подземные туннели с поездами. В первый день Элис спустилась по бетонной лестнице под землю и села в ожидавший ее поезд. Оранжевое пластмассовое сиденье чуть прогнулось под ее тяжестью. Двери закрылись, вздохнув. Поезд помчался, колеса загремели по рельсам. Элис понравилось это движение в темноте, резкие толчки и внезапные ускорения. Было приятно думать о земле, пролетающей так близко от нее. Поезд остановился, распахнулись двери. Элисон вышла. Она поднялась по каменной лестнице и оказалась в незнакомой части города.
«Замечательно», – подумала она.
Днями напролет Элис ездила в подземных поездах.
Вскоре она узнала, что такое еда на заказ. Поскольку в однокомнатной квартирке в доме без лифта не было телефона, Элис делала заказы из платного автомата на углу. Но она была не против, нет. Ей все нравилось в этих заказах: теплые белые коробки с откидными крышками, пластиковая посуда, плотные бумажные пакеты, способные удерживать тепло. Элис верила, что город, который может доставить деликатесы к ее дверям, – это город больших возможностей. Она поздно ложилась спать и рано вставала, ела индейскую похлебку из чечевицы и говорила вслух: «Вот оно. Здесь я найду это».
Элис нашла работу продавца в книжном магазине.
Одиннадцатый врач посоветовал ей попробовать что-нибудь нетрадиционное. «Я встречал такое раньше. Ничего нельзя сделать, – сказал он и дал ей визитную карточку с номером. – Так или иначе, попробуйте это».
Под номером было напечатано: «Экстрасенс».
Эта карточка привела Элис к Номеру Двенадцать. «Найдите кусочек золота, сказал Номер Двенадцать. – Настоящего золота. Варите его три дня и сохраните воду. Поставьте ее в прохладное место. Пейте эту воду каждый день в течение месяца».
Номер Двенадцать кивнул. Элис кивнула. «Оно болит», – сказала она.
Номер Двенадцать натянуто улыбнулся. Элис сжала кулаки. Золотой браслет соскользнул с ее руки, и Элис вновь кивнула.
Больше у нее не было золота. Ни кольца, ни броши, ни даже кулона. Поэтому Элис купила у Армии Спасения [71]71
Армия Спасения – религиозная благотворительная организация.
[Закрыть]набор тарелок с золотой каймой и варила их три дня. Цветы, нарисованные на тарелках, растворились и окрасили воду в розовый цвет, затем в зеленый и, наконец, – в цвет грязи. Элис посмотрела на мутную жидкость и выпила из банки остаток чечевичного супа.
Тринадцатый предложил другой альтернативный метод. Он сказал: «Представьте белый свет, проникающий в ваше тело. Это энергия наполняет вас. Представьте, как этот белый свет лечит вашу внутреннюю рану».
«Рану? – подумала Элис. – У меня рана?»
Элис заказала побольше еды.
Четырнадцатого врача рекомендовал тринадцатый. У этого не было даже визитной карточки. Зато у него были фонтаны, десятки фонтанов. Вода тонкими струйками вырывалась из медных внутренностей в его приемной и журчала, булькала и пузырилась среди речных камней на полу вокруг Элис.
Номер Четырнадцать был мямлей. Он говорил в воротничок рубашки и глотал половину слов. Элис наклонилась к нему. Она не слышала его из-за звука льющейся воды.
«Простите?» – переспросила она.
«Стань одним целым с водой, – пробубнил Номер Четырнадцать, – и ты обретешь исцеление».
«Как?» – спросила Элис.
Номер Четырнадцать распростер руки. Улыбнулся. Закрыл глаза. Элис склонилась над ним в ожидании. Он молчал. Она подумала: наверное, он заснул. «Сэр, – прошептала Элис. – Сэр…»
Номер Четырнадцать не ответил.
Элис нашла закрытый плавательный бассейн. Теперь, после утренней перестановки книг в магазине, она плавала от бортика к бортику между разделительными канатами. Вода успокаивала ее своей выталкивающей силой, мягкими пальцами прохлады. В ту зиму Элис много плавала. Она похудела, ее плечи стали широкими и упругими. Каждый день, закончив плавать, Элис задерживалась в бассейне. Она лежала на поверхности воды, держась за бортик. Когда дыхание успокаивалось, Элис вытягивала руки, запрокидывала голову и погружалась в воду, словно кусок бесформенного мягкого ластика. Она ощущала себя одним целым с водой. Но каждый раз, когда Элис выходила из бассейна, боль возвращалась.
Элис ждала. Она подумала: возможно, ей нужна передышка? Наверное, боль хочет, чтобы ее оставили в покое. Целый год Элис пыталась не обращать внимания на боль. Она не ходила ни к одному врачу. Она плавала от борта к борту между канатами. Она расставляла книги на полках, ездила на метро. Закрыв глаза, Элис прислоняла голову к спинке пластмассового сиденья и ждала, что ее жизнь изменится. Она думала об этом каждый день, когда вглядывалась в аккуратные строчки счетов, выползающих из кассового аппарата в магазине, и каждый вечер, когда заказывала еду из телефона-автомата на углу.
Несмотря на это, боль внезапно утихала и так же внезапно вспыхивала вновь. Внутри все пылало. Эта боль постепенно разъедала Элис. Временами ей казалось, что внутри у нее не осталось ничего. Однажды, в тот год ожидания, Элис почувствовала, как нечто холодное и твердое проскользнуло внутрь нее, и сердце словно превратилось в ящик с ножами. Они были заперты в ней, острые и сияющие.
Вскоре Элис встретила Специалиста.
«Лучший в городе, – шептала коллега, передавая ей карточку и одновременно поправляя табличку с надписью „Распродажа“ рядом с залежалыми книгами. – Он Специалист».
Элис покачала головой. «Хватит с меня докторов», – ответила она.
«Просто попробуй, – сказала коллега. – Попробуй».
Элис ждала приема месяц. Когда она наконец пришла к врачу, забралась на металлический стол и легла на спину, Специалист сказал, что она пустая.
«Пусто! – закричал он, и его голова неожиданно показалась над бумажной простыней. – Здесь ничего нет!» Он пощупал глубже. «Оно холодное! – закричал Специалист. – Оно такое холодное». А дальше произошло нечто странное, нечто совершенно новое. Элис услышала приглушенный вскрик и громкий всасывающий звук. В комнату ворвался холодный воздух, затем наступила тишина. Специалист пропал.
Элис приподнялась на локтях и огляделась. «Где он?» – спросила она у медсестры.
«Он там! – закричала медсестра, указывая пальцем между ног Элис. – Внутри!»
Элис схватила простыню и заглянула под нее. Никого. Она изогнулась и заглянула под стол. Опять ничего. Специалиста нигде не было. Элис легла обратно на стол, ее ноги висели на подколенниках. Она лежала неподвижно и прислушивалась. Были слышны звуки, доносившиеся издалека. А голос Специалиста, истеричный и пронзительный, эхом раздавался где-то внутри. Элис посмотрела на медсестру. Медсестра покачала головой. Элис ждала, скрестив на груди руки.
Спустя двадцать минут Элис решила подняться. Как только она пошевелилась, внутреннее эхо стало громче. Затем внезапно появился Специалист, в сопровождении сильного порыва холодного ветра. Голова Специалиста поднялась над простыней. Его зубы стучали от холода, а на кончике носа висела сосулька.
«Это невероятно!» – завопил Специалист. Он нажал красную кнопку. «Экстренный вызов! – крикнул он в отверстие микрофона в стене. – Мне нужно мнение других врачей!» Он шагал взад и вперед по кабинету. Сосулька на кончике его носа начала таять. «Необходимо подготовить документы, – сказал он. – Мне нужно сделать снимки. Необходимо подтверждение». Он вновь нажал красную кнопку и крикнул в микрофон: «Пожалуйста, мне здесь нужна помощь!» Его сосулька капала на бумажную простыню.
«Я помогу», – сказала медсестра и положила свою папку на стол.
«Нет, – возразил Специалист. – Мне нужен только врач. Это, это… – Он посмотрел на Элис и покачал головой. – Это беспрецедентно».
«Понятия не имею, что это», – произнесла медсестра и наклонилась над простыней. «Насколько глубоко вы проникли?» – спросила она.
«Достаточно глубоко», – ответил Специалист.
«Мм…» – сказала медсестра.
«О! – воскликнул Специалист. – Я докажу, если вы мне не верите!»
Специалист выбежал из кабинета. Спустя минуту он вернулся с лыжным комбинезоном, тропическим шлемом и фонариком. Он переоделся. «Я иду внутрь», – сказал он. «Вам что-нибудь нужно?» – спросил он Элис.
Элис пожала плечами.
«Почему бы вам не заказать китайскую еду? – предложил он. – Я, возможно, задержусь».
«Готовая еда…» – подумала Элис. Специалист начинал ей нравиться. «Даже если он и сказал, что я пустая и холодная внутри».
