Текст книги "Авалон. Возвращение короля Артура (ЛП)"

Автор книги: Стивен Лоухед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

– Нет, нет, все в порядке.

– Хорошо, что позвонил, – сказала она. – Я бы с тобой с удовольствием поболтала, но у меня тут люди, так что мне лучше вернуться к ним. Пока.

Он положил трубку на рычаг и некоторое время посидел, глядя на телефон. Возникла мысль перезвонить, но было неловко. Вместо этого он набрал номер вокзала.

Когда Джеймс спустился в гостиную, он застал там Кэла и Изабель, занятых приготовлением выпивки.

– Привет, Джеймс, – Изабель помахала ему рукой. Сегодня она выглядела просто ослепительно: в красной водолазке и черных брюках.

Джеймсу предложили бокал темно-красного вина. Он взял бокал, но пить не стал.

– Ты в порядке, Джеймс? – обеспокоенно спросил Кэл. – Как-то ты неважно выглядишь…

– Мы уходим, Кэл, – тихо сказал Джеймс. – Собери свои вещи.

– А как же ужин? – спросила Изабель. – У меня сегодня жареный окорок в духовке и шоколадное суфле на десерт.

– Э… может быть, в другой раз, – неохотно сказал ей Кэл. – Тут такое дело…

Джеймс вернулся в свою комнату, вызвал такси, побросал свои немногочисленные пожитки в сумку и спустился вниз. Через несколько минут к нему присоединился Кэл в сопровождении Изабель.

– Пожалуйста, передайте нашу благорадность родителям, – попросил Джеймс. – Я был бы весьма признателен, если бы вы прислали счет.

– Вот уж глупости! – воскликнула Изабель. – Они будут расстроены, что отпустили вас. – По ее виду Джеймс мог бы сказать, что девушка расстроена, но старалась не показать вида. – Надеюсь, увидимся в следующий раз, когда загляните в Лондон.

– И не забывайте о рождественской поездке, – напомнил Кэл. – Впрочем, я еще обязательно позвоню.

Снаружи раздался короткий сигнал клаксона. Такси прибыло. Джеймс попрощался, а Изабель чмокнула Кэла в щеку.

– Доброго пути, – напутствовала она.

И вот они едут домой ранним воскресным утром. Солнце взошло, когда они объезжали Спиттал-оф-Гленши, и Джеймс подумал, что, если верить Эмрису, где-то здесь погиб его отец, маркиз. Шоссе поднималось к горнолыжным подъемникам Кэрнвелл-Хилл, а Джеймс все еще пытался сообразить, где могла случиться авария.

Дорога круто повернула, и начался подъем к перевалу, прозванному Локтем Дьявола – длинный прямой подъем на вершину холма Морвен. Они миновали горнолыжный центр и курорт Ардблэр и начали спускаться в Глен-Клуни, где шоссе сливалось со старой военной дорогой на Бремар.

Обычно по воскресеньям улицы пустовали. Джеймс остановился перед светофором на центральном перекрестке. За последние несколько лет Бремар серьезно вырос, что неудивительно, учитывая наплав туристов зимой и летом. Появился шикарный многоквартирный комплекс, новый полицейский участок и трехсекционный светофор, и конечно, адвокатская контора.

Джеймс зевнул и потер глаза, думая, как хорошо было бы через несколько минут залезть в постель. Но пока он ждал смены светофора, тучи разошлись, и луч утреннего солнца ударил в шпиль церкви. Крест на колокольне вспыхнул золотом. Джеймс воспринял это как знак с небес. Мысли о сне исчезли. Джеймс взглянул на часы; только начинался десятый час. Вполне можно успеть на службу, если поторопиться.

Глава 11

Самолет транспортной авиации медленно выруливал на стояночное место по мокрому от дождя взлетному полю и замер прямо перед ожидающими машинами: тремя лимузинами и катафалком «Роллс-Ройс». Премьер-министр Томас Уоринг стоял, держа над головой зонт, морщась от звука реактивных двигателей и щурясь от яркого света прожекторов. Было пасмурно и ветрено. Только пять телеканалов получили разрешение заснять прибытие гроба с телом короля.

Позади премьер-министра располагалась небольшая группа государственных служащих, членов правительства и наиболее видных представителей аристократии. За загородкой из легких переносных секций стояли несколько друзей и родственников Тедди: только те, кому там полагалось находиться по протоколу. Страна должна знать: премьер-министр соблюдает традиции, оппозиции здесь нечем поживиться.

Уоринг хотел только одного: как можно быстрее разделаться с этим делом и закончить затянувшуюся игру. Но он прекрасно понимал, что телевизионная картинка должна показать образ стойкого, в меру чувствительного лидера правящей партии. При необходимости он мог бы даже пустить слезу, но что это за лидер, который дает волю личным чувствам в ущерб общему благу? Какой же из него капитан, если он позволит государственному кораблю сесть на первую же попавшуюся мель? Как бы не ярились волны, он проведет нацию через шторм. Британия в надежных руках.

Еще перед поездкой в аэропорт он решил воспользоваться именно этим образом. В конце концов, Томас Уоринг поднялся на вершину политической пирамиды не только благодаря личной харизме и циничному расчету; премьер обладал встроенным барометром высочайшей чувствительности, он легко отслеживал перепады настроения, реакцию СМИ и всплески активности оппозиции задолго до того, как легкие облака на политическом горизонте становились тучами. Он правильно предсказал результаты не менее чем тридцати девяти из последних сорока пяти опросов общественного мнения о планах его правительства.

Система раннего предупреждения Уоринга до сих пор позволяла ему и его правительству выдерживать любые политические циклоны, и он доверял ей гораздо больше, чем любому из своих сотрудников. Теперь, после самоубийства короля, внутреннее чувство сообщило ему, что его ждет ненастная погода, и он встретил ее во всеоружии.

Итак, премьер стоял плод зонтом и невозмутимо смотрел, как из трюма самолета выгружают гроб. Умершего монарха не приветствовал ни военный оркестр, ни даже одинокая труба. Уоринг потребовал, чтобы церемоний было как можно меньше.

Однако тут Уоринг разглядел, наконец, что привез самолет.

– Боже мой, – пробормотал он, разглядывая огромный бронзовый гроб, – откуда они это взяли?

– Португальцы не согласились отправлять его в военном гробу, который мы им послали, – объяснил Деннис Арнольд, известный в среде СМИ как марионетка Уоринга, его верный боевой пес, нянька или доверенное лицо – в зависимости от точки зрения. – Посол опасался, что люди решат, будто это он выбирал гроб. Он жаловался, что это не великая страна, а какая-то дешевка.

– Вот только не хватало, чтобы люди решили, будто мертвый ублюдок похож на Наполеона, черт возьми, – проворчал Уоринг себе под нос. – Почему мне не доложили?

– Некогда было. В последний момент заменили. Президент Рулево лично приказал подыскать что-то более подходящее.

– Напомни мне поблагодарить Рулево, когда все закончится, – пробормотал Уоринг сквозь зубы, – лично.

Гидравлическая платформа опустила гроб на землю, где его приняла группа из десяти военных в длинных черных плащах поверх формы – еще один штрих Уоринга. Он не хотел, чтобы военные мундиры пробудили в народе скрытое сочувствие. А так: военные и военные, похожи на обычных помощников гробовщика. Протокол соблюден… изображение тщательно продумано.

Солдаты сняли тяжелый гроб с платформы и медленно двинулись к ожидающему катафалку. Из открытой двери самолета вышли на трап трое пассажиров. Уоринг знал, что один из них должен быть подчиненным британского посла, другой – чиновником португальского правительства. Третьей, однако, была женщина, одетая в черное, ее лицо скрывала черная кружевная вуаль. Премьер-министр наблюдал, как она спускается по трапу, в недоумении спрашивая себя:

– Кто это, черт возьми?

Деннис Арнольд пожал плечами и вытащил из кармана сложенный лист бумаги.

– Будь я проклят, если знаю, – сказал он. – В списке пассажиров ее нет. Может быть, она тоже из посольства?

– У нас тут что – вечеринка? – с кислой миной спросил Уоринг.

Женщина спустилась и встала рядом с двумя чиновниками, глядя как гроб загружают в заднюю часть катафалка. Задняя дверь закрылась, военные отошли, женщина повернулась и направилась к премьер-министру и его коллегам.

– Может, это любовница Тедди? – гадал премьер.

Женщина подошла ближе, и Уоринг узнал стройные изгибы, которые не могли прикрыть ни узкая черная юбка, ни короткий жакет.

– Боже мой, что она здесь делает?

– Хочешь, чтобы я от нее избавился? – Арнольд сделал шаг вперед.

– Стой, я сам разберусь, – сказал Уоринг. – Сделайте вид, что так и должно быть.

Уоринг быстро пошел навстречу женщине, не желая, чтобы их разговор слышали остальные. Из-под вуали на премьера взглянули большие зеленые глаза, полные губы изогнулись в лукавой, слегка насмешливой улыбке.

– Во что, черт возьми, ты играешь? – спросил Уоринг.

– И вам добрый вечер, господин премьер-министр, – сказала она низким чарующим голосом. Несмотря на гнев, Уоринг чувствовал, что его тянет к ней.

– Тебя здесь быть не должно, – приглушенно сказал он. – Если кто-нибудь узнает, что мы…

– Ты ведь не думал, что я останусь на этом жутком острове навсегда, не так ли? Он и так мне надоел, хуже горькой редьки. – Она положила руку ему на рукав.

Уоринг напрягся.

– Прекрати, – прорычал он и убрал руку женщины таким жестом, что со стороны можно было подумать, словно он погладил собеседницу, утешая.

Она смотрела на него с дразнящей улыбкой.

– Помнится, ты говорил, что не можешь жить без меня...

– Прекрати! – прошипел премьер-министр, взяв ее за локоть и поворачивая к себе. – Ты представляешь, сколько мне придется заплатить, если кто-нибудь узнает?

– Ты мне нужен, Томас, – сказала она с болью в голосе. – Я хочу быть с тобой.

– Хорошо, – кивнул он, – я позвоню тебе.

– Когда?

– Ну, через пару дней.

– Нет, –она решительно покачала головой, – сегодня вечером.

– Это слишком рискованно. А теперь будь умницей, веди себя как следует, а то все испортишь. Я сейчас посажу тебя в машину, – сказал он, поднимая голову, поворачиваясь к камерам и изображая на лице грустную сочувствующую улыбку, – и я тебе серьезно говорю: исчезни на несколько дней.

Он подвел даму к машине. Солдат открыл заднюю дверь.

– Я тебе позвоню, – тихо сказал премьер-министр.

Она протянула руку на прощание.

– Сегодня вечером, – прошептала она и быстро скользнула на заднее сиденье лимузина.

Уоринг и его группа вернулись к своим машинам и вместе с полицейским эскортом и катафалком покинули аэропорт Лондон-Сити.

Все, что можно было сделать, чтобы свести значение события к минимуму, было сделано и будет делаться впредь. И аэродром, и маршрут держались в секрете до самой последней минуты, чтобы отбить охоту у потенциальных скорбящих выйти и посмотреть на процессию. Нельзя сказать, что таких желающих было слишком много, но Уоринг прекрасно знал, что общественное мнение – зверь непредсказуемый, способный лизать руку хозяина, но может и укусить.

До сих пор ренегатов и роялистов держали в стороне от этих событий. Они еще только формировали организацию, способную в будущем стать угрозой. Но скоропостижная смерть короля некстати сплотила фракции и сформировала ближайшие цели. Для множества разрозненных элементов эта смерть стала центральным стержнем, точкой сборки. Никто лучше Уоринга не знал, что достаточно пары слов с неуместной интонацией, неудачной фразы, неправильно построенной речи, и тщательно продуманное дело взорвется прямо у него перед носом.

В «Сан» и «Дейли стар» уже намечался сочувственный шум, газеты рассказывали об огромном давлении, с которым бедный король Эдуард столкнулся в свои последние дни. Еще чуть-чуть, и они перейдут к открытому обвинению правительства в том, что на самом деле оно попросту затравило заблудшего, нелюбимого Тедди. Уоринг понимал, что, если их не остановить, в конце концов, на него возложат вину за самоубийство короля. Подобные мысли уже приходили людям в голову, и в скором времени чей-нибудь рот обязательно проговорит их вслух на центральном канале, и с этим придется смириться. Его антимонархическая позиция вызывала ожесточенное сопротивление, – но если последующий протест приведет к новым дезертирствам в палате, и без того незначительное большинство может исчезнуть в одночасье. А вот этого допускать было нельзя ни в коем случае.

Буквально вчера вечером в эфире 5-го канала кто-то заметил, что, возможно, попытка уклониться от серьезной подготовки к похоронам короля свидетельствует о слабой позиции правительства Уоринга.

– Да ерунда это, Том, – заверил его заместитель не далее как сегодня утром. – Обычная спекуляция, этакий журавль в небе. Они же не знают, что мы давно это планировали.

И все-таки вчерашние спекуляции завтра вполне могут стать темой разговоров, за которыми последует настоящая буря в СМИ, подконтрольных оппозиции. Уоринг чувствовал ее приближение; ветер нес ее запахи. Поэтому следовало спешить.

Пока катафалк в сопровождении конвоя ехал по почти пустым улицам города к Букингемскому дворцу. Уоринг решил, что пора бы немного увеличить расстояние между собой и воющей волчьей стаей.

Уоринг отвернулся от залитого дождем окна и сказал:

– Деннис, я хочу перенести церемонию на четверг. – Он решил, что так у роялистов и ренегатов останется меньше времени на подготовку кампании сочувствия. Как только тело короля благополучно предадут земле, оно перестанет работать как эффективный объединяющий фактор.

– Шутите? – изумился председатель Комитета по передаче полномочий. Он внимательно взглянул на своего босса и вздохнул. – О, да вы серьезно… Но это же невозможно! Мы и так не можем крутим педали быстрее. Большинство моих сотрудников не спали уже два дня. Мы никогда…

– Надо, – веско произнес премьер-министр. – Можем сослаться на экономический саммит – сказать, что надо принять дополнительные меры безопасности для защиты глав иностранных государств. Скажем, мы обеспокоены тем, что террористы могут использовать суматоху, вызванную похоронами, для нападения на саммит. Валите все на безопасность. С этим никто не поспорит.

– Да не в объяснениях дело! – отмахнулся Арнольд. – Вы хоть представляете, сколько сил потребовалось, чтобы организовать это мероприятие в субботу? Мы и так работаем на износ, а теперь вы хотите отнять у нас еще сорок восемь часов? Да ведь одних полицейских три тысячи...

– Мне нужны результаты, а не оправдания, – жестко сказал Уоринг. – Не справишься, сам будешь виноват.

Арнольд знал сильные и слабые стороны своего босса лучше, чем большинство людей. Он всмотрелся в напряженное лицо начальника, по которому скользили блики уличного света.

– Что вас беспокоит, Том? – тихо спросил он.

Уоринг уставился на него.

– И ты еще спрашиваешь?

Арнольд на мгновение задумался.

– Думаете о президентстве?

– Попал с первого раза, – проворчал Уоринг.

– Послушайте, – заговорил Арнольд примирительным тоном, – до референдума еще два месяца – восемь недель, включая рождественские и новогодние праздники. До следующих довыборов больше года. Последний опрос общественного мнения высказался за полную передачу полномочий. Семьдесят два процента! Семьдесят два! У нас хороший запас.

– Шесть мест никак не назовешь хорошим запасом, Деннис. Боже, у нас же было больше восьмидесяти.

– Я имел в виду голосование на референдуме. Я помню о местах, Том. Все мы помним о местах. Вы нам каждый час напоминаете. – Он сделал паузу, пытаясь скрыть раздражение навязчивой заботой своего босса о парламентском большинстве. – Мы их обязательно вернем, – заключил он, – у нас даже больше будет. Давайте просто проживем следующие несколько дней без инсульта, а?

– Твой оптимизм заразителен.

– Восемь недель, – повторил Арнольд. – К тому времени монархия будет мертва, похоронена и забыта вместе с монархом. – Он усмехнулся, но его боссу было не до смеха.

– Я не о референдуме беспокоюсь, – объяснил Уоринг. – А вот если кто сейчас запрыгнет на подножку в кэб роялистов, мы можем…

– Какая еще подножка? – усмехнулся про себя Арнольд, а вслух сказал: – Нет же никакой организации, да и кэба никакого нет.

– Вот я и хочу убедиться, что так оно и останется, – твердо сказал Уоринг. – Никакого дерьма с возложением венков. Никакой цветочной выставки в Кенсингтонском дворце.

– Да не будет этого! – воскликнул Денис. – Во-первых, мы в Букингемском дворце.

– Ты же понимаешь, о чем я, черт возьми, – раздраженно прорычал Уоринг. – Цветы будут, никуда не денутся, отменить их мы не в силах. Но я хочу, чтобы их было как можно меньше. Если будут скапливаться, убирай вовремя. И никаких проклятых плюшевых мишек! Их убирать сразу. Понятно?

– Понял. Никаких плюшевых мишек.

– Если кому-нибудь захочется сделать из этого проблему, скажешь, что распоряжение столичной полиции – они, дескать, опасаются бомб. – Выплеснув свои опасения, премьер-министр заметно успокоился. – От этих мягких игрушек люди плачут. СМИ видят слезы. Оно нам надо?

– Понятно, – повторил Арнольд. – Теперь я хочу, чтобы вы тоже кое-что поняли, хорошо?

– Ты о чем?

– Я сделаю все, что вы скажете. Но только не в четверг. Нельзя планировать государственные похороны на следующий день после доставки тела. Это невозможно. Попросту не хватит времени.

– Ладно. Будь по-твоему, – согласился Уоринг. – Тогда пятница.

– Боже, ну что вы творите! – Деннис Арнольд медленно покачал головой. Он чувствовал, как внутри растет тяжесть бессонных ночей.

– В пятницу, Деннис, – повторил премьер-министр. – Именно в пятницу.

Арнольд надул щеки и с шумом выдохнул.

– Ладно, – кивнул он, – если вы говорите, пусть будет пятница.

Глава 12

Высадив Кэла, чтобы он мог забрать свою машину, Джеймс поехал домой, быстро принял душ, побрился и надел воскресный костюм. Он сварил кофе, собрал почту за последние два дня, чтобы почитать за завтраком. Ничего интересного в газетах не попалось, все сообщения так или иначе касались смерти короля Эдуарда и мелких дрязг по поводу подготовки к похоронам, разгоревшихся благодаря стараниям лорда Роутса.

Одна фракция хотела, чтобы король был тихо кремирован в ходе частной церемонии, другая выступала за проведение настоящих государственных похорон с погребением в Вестминстере и соответствующими церемониями; третья группа агитировала за менее дорогой, но не лишенный вкуса компромисс. Дискуссия обострялась тем, что времени оставалось совсем мало, поскольку похороны назначили на субботу.

Джеймс сложил газету, налил себе еще кофе, чтобы не заснуть, и направился в город. Когда он туда добрался, небольшая посыпанная гравием парковка рядом с церковью оказалась почти полна, но он все же отыскал местечко. Служба уже началась, поэтому Джеймс тихонько проскользнул внутрь и сел на скамью в конце зала. Быстро оглядевшись, он с разочарованием отметил отсутствие Дженни и ее семейства, и успел удивиться, насколько его опечалил этот факт. Церковь Святой Маргариты – старая церковь; Джеймс был ее неизменным прихожанином. Его родители ходили сюда, здесь его крестили. На его памяти церковь знала только двух настоятелей: доктора Хиллари Олифанта и преподобного Рэймонда Орра. Оба прослыли истинно верующими и, казалось, стояли на своих местах незыблемо, как окрестные холмы: такие же мягкие и податливые на первый взгляд, и такие же твердые духом, как гранит в основании холмов.

Отец Джеймса, то есть человек, воспитавший его как сына, походил на них, и Джеймс надеялся, что когда-нибудь сможет стать таким, как они.

Один из служек – добродушный старый дурачок по имени Гас – увидел Джеймса, когда тот вошел, и тут же направился к нему, держа в руках газету.

– Привет, капитан Джеймс, – сказал он, протягивая мозолистую руку. – Слыхал, вы были в Лондоне?

– Привет и тебе, Гас. – Они обменялись рукопожатием, и в это время органист запел гимн, избавив Джеймса от дальнейших объяснений. Прихожане поднимались, чтобы петь стоя, и Гас отошел, чтобы не травмировать Джеймса своим голосом, который, надо сказать, совершенно не был приспособлен для песнопений.

За гимном последовали другие песни и молитвы, а также длинная и слегка заковыристая проповедь, которую Джеймс слушал вполуха, пока Орр не добрался до Послания к Коринфянам: «Ибо кто отличает тебя? Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?» [1 Коринф. 4:7.]

Хотя он знал, что это всего лишь его воображение, Джеймс не мог отделаться от мысли, что преподобный Орр смотрел прямо на него, когда читал: «Вы уже пресытились, вы уже обогатились…»

Пока шла служба, Джеймс пытался погрузиться в давно знакомый ход службы, успокаивающие приливы и отливы древней литургии. Однако каждый раз, когда он начинал расслабляться, тут же слово или образ запускали цепную реакцию, и изнутри вновь поднималось смятение.

Почему, спрашивал он себя, они поют ««Коронуйте его множеством корон» именно в это воскресенье? [«Коронуйте его множеством коронами» – гимн 1851 года; авторы Мэтью Бриджес и Годфри Тринг.] Почему исполняется гимн «О, поклоняйся королю», а не, скажем, «Благословенны узы, что связывают» или какой-то другой гимн, который все равно часто поют? И почему пастор продолжает говорить о верховной власти?

Кончилось тем, что Джеймс отбросил напрасные мысли и просто взмолился: «Боже, помоги утопающему. Я же не хочу захлебнуться, Господи, и сейчас мне не помешала бы рука помощи».

К концу богослужения он был только чуть менее взволнован, чем в начале. Раньше он с удовольствием задерживался после службы, чтобы поговорить со старожилами и другими прихожанами, большинство из которых Джеймс знал всю жизнь, – но сегодня его совершенно не тянуло к разговорам. Едва отзвучал последний гимн, он сразу направился к дверям. Пастор, всегда быстрый на ноги, оказался у выхода раньше.

– Джеймс, мальчик мой! – Хорошо поставленный голос настоятеля заполнил вестибюль, его слышно было даже на церковном дворе. – С приездом! – он схватил руку Джеймса и от души потряс ее. – Ну и как там в Лондоне?

Джеймс про себя охнул. Конечно, все в Бремаре уже знали о его путешествии. Мать Дженни, несомненно, рассказала соседям, а оттуда слухи расползлись по всему городку. Даже в долине, где основными разносчиками слухов выступали бродячие лудильщики, вести не так быстро облетали округу.

– Вы же знаете этот Лондон, – Джеймс пожал плечами, – шумно, дорого, бестолково. Я старался не задерживаться.

Пастор кивнул с улыбкой.

– Да, как бы далеко мы не уходили, вернуться домой всегда приятно, – сказал он. – И я всегда рад видеть тебя в воскресенье. Благослови тебя Господь, мой мальчик.

Он отвернулся от Джеймса, чтобы поговорить с другими прихожанами; они уже образовали маленькую очередь. Джеймс поспешно прошел к машине и быстро уехал, чтобы не обсуждать бесконечно поездку в Лондон.

Между быстро летящими по небу облаками мелькали клочки высокого голубого неба. День, наверное, будет ясный. Джеймсу меньше всего хотелось сегодня оставаться наедине со своими мыслями, и тут кстати он вспомнил приглашение Агнес на воскресный ужин. А что? Пожалуй, стоит пойти.

Он не торопясь ехал через город, размышляя, стоит ли сначала позвонить или просто прийти. В приходской церкви Бремара заканчивалась служба. Немногочисленная паства гуськом потянулась на церковный двор. Старшие прихожане старались не обращать внимания на трех подростков-игроков в гольф, тащивших свои тяжелые сумки к старому гольф-клубу. Ребята-язычники громко переговаривались на ходу, не замечая неодобрительных взглядов пресвитериан.

Обычный воскресный день в Шотландии, но вид клюшек для гольфа заставил память Джеймса встрепенуться. Он повернул к городскому полю для гольфа, припарковался и вошел в крошечный дощатый клуб.

– Говард Гилпин, случайно, не здесь? – спросил он худощавого юношу за стойкой.

– Старый Говард? – отозвался тот. – Да, конечно. – Он заглянул в блокнот и провел пальцем по списку. – Он начал полчаса назад.

Джеймс кивнул и направился к двери, ведущей на первую тройку.

– Надо повидать его. Минутное дело.

– Конечно, как угодно, – ответил подросток. – Думаю, он уже на второй лунке.

Быстро выйдя на поле, Джеймс направился в сторону второй лунки. Возле нее двое пожилых мужчин в ярко-зеленых костюмах, и кепках с помпонами перебирали клюшки; в одном из них он узнал Гилпина. Джеймс подождал, пока каждый сделает по удару.

– Извините, – сказал он, подходя. – Не хочу мешать, но мне надо переговорить с мистером Гилпином.

Оба повернулись и оглядели его с ног до головы, как это делают старики, встречая кого-то, кого они, скорее всего, знают, но сразу вспомнить не могут. Смотрели они с недоверием и слегка раздраженно. Джеймс шагнул вперед, протягивая руку.

–Джеймс Стюарт, – напомнил он, – из Блэр Морвен. Думаю, вы знали моих родителей, мистер Гилпин.

Старик переложил клюшку в другую руку и пожал ладонь Джеймса. Пальцы у него были прохладными и сильными.

– О, Джеймс! – воскликнул он, сложив в уме воспоминания. Он повернул голову к своему партнеру. – Слушай, Йэн, это молодой Стюарт – сын Джека. – Джеймсу он сказал: – Да, и чего ты хотел? Что тебя в клуб потянуло? Вряд ли ты увлекся гольфом. Или все-таки присоединишься к нам?

Старый законник говорил прямо и сердечно. Несмотря на годы, фигура его оставалась стройной, тело – жилистым, голова поросла короткой курчавой шерстью, как у терьера. Джеймс отметил, что старик не растерял своей всем известной едкости.

– У меня один короткий вопрос, мистер Гилпин. Позволите?

– О чем речь? Конечно, – кивнул старик. – Можем поболтать, пока Йен начинает. Спрашивай. Начинай, Йен, а мы прогуляемся следом. – Он поправил на плече сумку, из нее торчали всего три клюшки.

Джеймс пошел рядом с ним.

– Помочь вам нести клюшки?

– Решил заработать? – хитро прищурился старик. – Когда я решу, что мне тяжело таскать клюшки, я перестану играть, но чаевых от меня никто не дождется.

Они подошли к третьей площадке. Йэн примерился и ударил гибридом по центру фервея. Несмотря на то, что мяч просто лежал на земле, он взмыл высоко в воздух и улетел довольно далеко.

– Солидно, – одобрил Йен и неторопливо пошел вслед за мячом.

– Я тебя на лужайке догоню, – сказал ему в спину Говард и повернулся к Джеймсу.

– Ну, давай свой вопрос, раз уж тебе так пригорело.

– Это связано с моими родителями, – начал Джеймс и понял, что не знает продолжения. – Я даже не знаю, как спросить…

– Неважно, – отмахнулся старик. – Тут все довольно спорно.

– Простите?

– Не обращай внимания. – Говард смотрел вслед своему партнеру. – Я же знал, что рано или поздно этот день наступит. Ждал с тех пор, как узнал, что твои родители скончались.

– Не уверен, что я вас понимаю.

– У меня есть кое-что для тебя. Дома. В моем кабинете.

– И что же это?

– Не скажу. Приходи ко мне завтра.

– Я мог бы и сегодня зайти, – предложил Джеймс. – Или вечером, если удобно.

– Неудобно, – сварливо отозвался старик. – Я никогда не работаю по субботам. Моя вера такого не одобряет. – Говард наклонился и положил сумку на землю.

– Суббота считается от заката до заката, – возразил Джеймс.

– Зря беспокоишься. – Мистер Гилпин установил мяч на подставке, принял стойку и пару раз взмахнул клюшкой, примериваясь. Взглянув на Джеймса, он сказал: – Будешь делать ставку? Ну, так, понарошку.

– Нет.

– Жалко, – ответил старый поверенный. – Я хотел заключить с тобой пари: если я пройду поле за два часа, ты сможешь зайти ко мне сегодня вечером. Если я не управлюсь за два часа, придется тебе ждать до завтра.

– И пораньше никак нельзя?

– Ты напоминаешь мне своего отца. – Он еще раз примерился и ударил по мячу. Мяч приземлился далеко на фервее – хороший удар, но чтобы попасть на грин, нужно было бить получше.

Они вышли на фарватер. Йен уже сделал свой второй удар. Говард крикнул ему что-то задорное и собрался бить. Джеймс молчал, чтобы не говорить под руку. Старик пару раз замахнулся и ударил. Вроде бы замах не выглядел таким уж сильным, но мяч взвился в воздух как ракета, описывая высокую пологую дугу – слишком пологую, подумал Джеймс, чтобы достичь грина. Но по мере того, как белая точка набирала высоту, у нее, казалось, вырастали крылья. Мяч плыл по ветру, падая на край лужайки; упал, подпрыгнул один раз и покатился к флажку.

Джеймс поздравил его с прекрасным ударом, добавив:

– Если так дело пойдет, думаю, увидимся сегодня вечером.

– Будем надеяться, – рассеянно кивнул Говард.

Джеймс поблагодарил его за то, что старый законник уделил ему время и пожелал удачи в игре. Говард постоял, глядя Джеймсу в спину, и громко спросил:

– Не хочешь побыть со мной до конца? Похоже, ты приносишь удачу. Этак я смогу обыграть Йена, для разнообразия.

– Нет. Какой из меня игрок? – ответил Джеймс. – Вечером увидимся.

Вернувшись к машине, Джеймс поехал вдоль реки. Глен Ди в Бремаре особенно живописна. Река неторопливо струится серебряной лентой среди зеленых лугов, то попадая в тень темных холмов, поросших соснами, то снова выходя на свет. Он проехал мимо природного заповедника Бирквуд под суровой голой скалой Морроне, и возле Линн-де-Корремульзи свернул с шоссе, продолжая путь по каменистой проселочной дороге к Бремульзи, ферме отставного сержант-майора Оуэна Эванса, давно вышедшего на пенсию.

– Моя Дженни, – любил говорить Эванс о дочери, – дитя двух народов. Я валлиец, а ее мать шотландка.

Джеймс считал, что Дженнифер взяла лучшее от обоих родителей, сочетая мистическую чувствительность валлийцев и агрессивную изобретательность шотландцев. В Дженни высокая страсть соединилась с одухотворенной практичностью. В итоге получился прекрасный экземпляр очень привлекательной женщины. Темноволосая и голубоглазая, как отец, с гладкой кожей, длинноногая, как мать, Дженнифер временами казалась Джеймсу не столько человеком, сколько каким-то природным существом, сильфом или дриадой.

В школе большинство мальчишек ее побаивались, да и потом в этом отношении мало что изменилось. Джеймс не раз наблюдал, как взрослые мужчины в ее присутствии теряли дар речи, а женщины бледнели от зависти. Стоило ей войти в комнату, как все взгляды, естественно, устремлялись на нее; когда кто-нибудь спрашивал о чем-то, люди сначала оборачивались, посмотреть, что она скажет. Впрочем, говорила она мало. Уж если вы привлекали ее внимание, она полностью переключалась на вас, а далеко не всем это нравилось.

– Когда Дженни была совсем маленькой, – сказала однажды ее мать, – она никогда не ходила, если можно было бежать, и никогда не бегала, если можно было лететь.

На широком, отсыпанном гравием дворе уже стояло несколько машин. Джеймс аккуратно припарковался и вышел из машины.

Как и в большинстве шотландских фермерских домов, вход в дом лежал через кухню. Кухня Агнес – большое, слегка захламленное помещение с массивным сосновым столом в центре, служившим нескольким поколениям. Возле одной стены стоял потемневший от времени валлийский комод, вдоль другой выстроились глубокие шкафы. Большая старая газовая печь из черного чугуна, выглядела так, будто побывала на военном корабле времен Второй мировой войны. Она прекрасно поддерживала в комнате уютное тепло зимой и не слишком старалась летом. В кухне всегда стоял легкий пар от кипящих кастрюль, а из духовки доносился восхитительный аромат фирменного блюда Агнесс –жареной ветчины в медово-горчичном соусе.