Текст книги "Авалон. Возвращение короля Артура (ЛП)"

Автор книги: Стивен Лоухед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Линия была ничем иным, как остатками огромной стены. А насыпь из камней – все, что осталось от высокой башни.

Перед ее мысленным взором и стена, и башня встали такими же, какими были когда-то. Стена не очень высокая, у основания намного шире, чем вверху. Профиль стены вогнутый. Бруствер наверху представлял собой каменный обод без зубцов; только пирамидальные выступы, примерно в человеческий рост, через равные промежутки вдоль вершины.

Всего было пять башен – по одной на каждом из четырех углов и одна над широкими, обитыми железом деревянными воротами у входа. Башни возвышаясь над стеной, как длинные тонкие пальцы. Каждая башня имела по двенадцать окон. Через них круглые верхние комнаты хорошо освещались в любое время дня.

Осторожно двигаясь среди камней, Мойра нашла место, где несколько больших блоков рухнули вместе, образовав неглубокую пещерку. Она попробовала покачать тяжелые блоки. Они держались прочно. Из сумки на поясе Мойра достала водолазный фонарь. Убедившись, что в углублении ее не ждут неприятные сюрпризы, она протиснулась внутрь.

Под ногами все покрывал битый камень. Держа фонарь одной рукой, другой Мойра начала переворачивать обломки, осматривала и откладывала в сторону, пока не нашла камень с сохранившимся фрагментом рисунка. По всей длине камня шла волнистая полоса – так художник изобразил гребни волн. Мойра смотрела на простой узор и просто задыхалась от волнения. Она узнала этот камень. Ей не трудно было дополнить в памяти продолжение узора. Перед ней лежал фрагмент внутренней рамы одного из окон башни. В сознании всплыл образ златовласой молодой женщины, смотрящей в море. Ее лицо освещало закатное солнце. Высоко вверху, в безоблачном небе мелькали силуэты чаек. Их крики наполняли пространство гомоном; внизу окрашенные закатом волны тяжело бились о скалы.

Мойра опустилась на колени, прижимая к груди обломок. Она вспоминала. Из дали времени долетел звук и принес с собой ощущение пронзительной тоски: молодой голос пел. Певец сидел на вершине утеса в огненно-красных сумерках и пел для своей незримой возлюбленной. Струны его арфы трепетали в багряном свете, а несравненный голос Талиесина возносился к небесам, словно торжественная молитва.

О, желание, пробужденное этим голосом, было самым сильным желанием, испытанным Мойрой. Она страстно хотела обладать певцом, владеть им, поклоняться ему. Но и тогда, и сейчас она понимала всю тщетность этого желания. Он принадлежал другому миру, миру, в котором она не могла обитать. Пока она слушала, замерев у окна, в ней зарождались первые семена зависти. Со временем зависть превратится в горечь, а горечь в ненависть. Если она не может обладать тем, чем хочет, значит, это надо уничтожить!

Стряхнув с себя воспоминания, она положила резной каменный осколок в мешок на поясе, застегнула и отправилась обратно к баркасу.

Глава 31

В канун Рождества выпал снег. Пресса сразу после вечерних новостей разъехалась по домам справлять Рождество в кругу семьи. Когда Джеймс отдернул утром шторы, перед ним предстала чистая, сверкающая белизной лужайка – и ни одного журналиста!

Он неторопливо позавтракал – чай с тостами у камина в гостиной с видом на заснеженные холмы. Позвонил Дженни, хотел пожелать ей счастливого Рождества, но тетя сказала, что Дженни в церкви со своими двоюродными братьями. В сопровождении Риса и Эмриса Джеймс отправился в город на рождественскую службу в церкви Святой Маргарет. Преподобный Орр сегодня был в форме, его проповедь оказалась на редкость содержательной и, к счастью, довольно лаконичной. Прихожане, взволнованные появлением короля – хотя Джеймс посещал эту церковь уже более двадцати лет – с воодушевлением спели все положенные гимны, а после службы вместе с королем причастились глинтвейном и мясным пирогом. Поговорив со знакомыми прихожанами, король с сопровождающими вернулся в замок, а после обеда они с Рисом оделись и отправились на прогулку в лес позади Блэр Морвен.

После нескольких дней в доме Джеймс просто упивался тишиной среди заснеженных сосен, а резкий, пронизывающий холод доставлял ему истинное удовольствие. Кэла, Шону, Гэвина и остальных сотрудников король отпустил отмечать Рождество, но к пяти часам почти все вернулись, прихватив с собой родственников и возлюбленных.

Джеймс собрал их в большом зале, вручил небольшие подарки и поднял бокал с коктейлем, приготовленным Придди – впереди ждал роскошный рождественский ужин, призванный компенсировать издержки намеченного интервью. Чтобы подготовиться, Джеймс вместе с Эмрисом, Рисом и Кэлом отправился в кабинет, оставив гостей развлекать самих себя. Чтобы ни у кого не возникло соблазна улизнуть, Шона принесла из своей комнаты телевизор и установила его на сервировочный столик, чтобы можно было поворачивать экран в любую сторону.

Большой старинный зал оккупировали телевизионщики. Интервью предполагалось провести здесь. Пока Джеймса готовили к съемкам, Кэл договаривался со съемочной группой; бдительный Рис обошел охрану, дважды проверив все посты; а Эмрис напутствовал Джеймса.

– Просто расслабься и будь собой. Пусть люди просто посмотрят на тебя, и все будет хорошо, – сказал он.

– До сих пор в толк не возьму, зачем я дал себя уговорить. Мне проще с аллигаторами подраться.

– Не о чем беспокоиться. Джонатан Трент – профессионал.

– Интересно, почему это меня не утешает?

– Да перестань себя изводить, Джеймс. Трент достаточно объективен. Я очень удивлюсь, если он позволит себе какой-нибудь дешевый выпад.

– Ага, ты будешь удивляться, а я в это время буду выглядеть ослом.

– Ты отлично справишься, – заверил Эмрис. – В деталях ты великолепен. К тому же мы постарались учесть все неожиданности. Все будет в порядке, вот увидишь.

Джеймс мрачно кивнул. Он почему-то чувствовал себя преступником, идущим на виселицу, даже хуже, ведь приговоренному не придется терпеть бесконечные посмертные обсуждения своего выступления.

В замке было многолюдно. Люди то и дело шастали через прихожую, толпились в холле, у всех на лицах сосредоточенное выражение. На Джеймса никто не обращал внимания до тех пор, пока время не приблизилось к урочному часу. Тогда к нему подошла молодая женщина в синих джинсах с планшетом и секундомером. С жестом, который весьма условно можно было принять за реверанс, она произнесла, как приговор:

– Ваше Королевское Величество, пять минут, пожалуйста. – Она протягивала ему маленькую штучку. – Позвольте я прикреплю микрофон, сэр?

Крошечный микрофон укрепили должным образом и замаскировали. Женщина с планшетом потянула его за собой.

– Пойдемте. Кстати, меня зовут Юлия. Осторожнее с кабелями под ногами.

Она открыла дверь и ввела Джеймса в большой зал, залитый ярким белым светом. Здесь было гораздо спокойнее, суеты было поменьше, но напряжение чувствовалось. Четверо мужчин стояли возле звукового пульта и пили что-то белое из прозрачных пластиковых стаканчиков. Джеймс, у которого внезапно пересохло во рту, пожалел, что ему не предложили того же.

Юлия осторожно провела его между осветительными стойками, алюминиевыми ящиками и другим хитрым телевизионным оборудованием на свободное место, обставленное декорациями. На подвижных тележках стояли три большие видеокамеры. Из комнаты притащили небольшой диван и поставили под углом к электрокамину, в котором уже билось ненастоящее пламя. На низком столике перед диваном стоял хрустальный графин с водой и два хрустальных кубка; место перед диваном занимало большое мягкое кресло.

– Здесь так и будет жарко? – спросил Джеймс, занимая свое место на диване. Юлия профессиональным жестом поправила его воротник.

– Вы привыкнете, Ваше Величество, – ответила она, беря с журнального столика блокнот и секундомер. – Одна минута! – По этой команде мужчины у звукового пульта вытянулись по стойке «смирно» и замерли, один возле пульта, остальные у камер. – Где Джонатан?

Никто не ответил. Ассистент немного нервно снова крикнула:

– Кто-нибудь видел Джонатана?

Неизвестному Джонатану позвонили, и Юлия попросила короля проверить микрофон. Она еще раз сверилась со своим планшетом и секундомером.

– Тридцать секунд! – выкрикнула она. – Где, Джонатан? Весь мир ждет.

– Идет Джонатан! – успокоил кто-то, и на съемочную площадку стремительно шагнул высокий солидный мужчина в темном костюме. Джеймс сразу узнал в нем человека, которого видел бесчисленное количество раз сидящим за своим столом в студии BBC, рассказывающим о событиях дня и берущим интервью у гостей. Сейчас он казался выше ростом, немного моложе и выглядел прекрасно. В одной руке он держал блокнот в кожаном переплете, а другой прилаживал микрофон к лацкану пиджака.

Покончив с микрофоном, он тепло улыбнулся и протянул руку.

– Ваше Величество, – с легким поклоном начал он, – очень приятно познакомиться. Позвольте представиться. Я – Джонатан Трент.

Джеймс собрался ответить, но в это время Юлия крикнула:

– Десять секунд!

– Тишина! – скомандовал режиссер откуда-то из-за пульта звукозаписи. – Эфир через пять… четыре… три…

Помощник режиссера подняла вверх два пальца и попятилась от съемочной площадки. Она ткнула пальцем в Трента, одними губами произнеся «Вперед!»

Джеймс успел почувствовать прилив нервного возбуждения. Они были в эфире.

Тепло улыбаясь в первую камеру, учтивый ведущий небрежно наклонился над своим блокнотом и сказал:

– Добрый день, это Джонатан Трент, и мы ведем прямую трансляцию из замка Морвен недалеко от Бремара в Шотландии, резиденции нового монарха нашей страны, который, любезно согласился предоставить нам эксклюзивную информацию о его жизни, целях и надеждах Британии в этот праздничный день. – Он сделал паузу, устраиваясь в кресле поудобнее, словно готовился к серьезному делу. – Мы надеемся, что следующий час заставит нас задуматься, поскольку мы получим представление о человеке, которого некоторые называют «Человеком, который хотел бы стать королем». – Повернувшись к Джеймсу, он снова улыбнулся. – Ваше Королевское Величество, наилучшие пожелания и счастливого Рождества. Прежде всего, позвольте поблагодарить вас за то, что вы любезно позволили нам войти в свой дом на Рождество и за согласие на это интервью.

– Добро пожаловать, Джонатан, – ответил Джеймс, борясь с желанием откашляться. – Для меня удовольствие видеть вас в гостях.

Трент заглянул в блокнот, сложил руки, посмотрел в глаза королю и сказал:

– Еще месяц назад никто даже не подозревал, что в Британии будет новый монарх. Но вот мы здесь, ваши претензии на трон признаны, и, несмотря ни на что, ваше правление началось. Что вы при этом чувствуете?

Трент улыбнулся, предлагая Джеймсу начинать.

– Честно говоря, для меня это тоже оказалось довольно неожиданно, – проговорил Джеймс, пытаясь в этих неестественных обстоятельствах придать своему голосу естественное звучание. – В отличие от всех моих предшественников, я не рос в королевской семье; не был воспитан с мыслью о том, что однажды мне предстоит стать королем. Полагаю, что если бы не цепь событий, обо мне никто никогда бы не услышал и, конечно, я бы сейчас с вами не разговаривал.

– Это напоминает мне старую пословицу: «Некоторые стремятся к величию, некоторые достигают величия, а некоторым приходится мириться с величием». Вам приходится мириться с величием. Но скажите, неужто вы к нему не стремились?

– Мои стремления всегда отличались простотой, – ответил Джеймс. – Я хотел стать хорошим человеком, хорошим мужем и хорошим другом. Мой отец был таким, и я всегда старался походить на него.

Трент отчетливо напрягся.

– Вы упомянули отца. Можем мы немного поговорить о вашей семье? Даже по нынешним довольно свободным стандартам ваша жизнь в молодости была, скажем так, не самой простой?

– Это очень далеко от истины, – мягко возразил Джеймс. – Вы имеете в виду недавно открывшиеся обстоятельства моего истинного происхождения. Человек, которого я знал как своего отца, Джон Стюарт, воспитал меня и любил, как сына, и...

– Тем не менее, – перебил Трент, – хотя ваша мать была официально замужем за маркизом Морвеном, она жила с Джоном Стюартом во время вашего рождения, и так продолжалось много лет. Это верно?

– Да это правда.

– Тогда, если, по вашему собственному признанию, – быстро продолжил Трент, – ваши родители жили, окруженные изощренной ложью, как можно считать ваше детство «нормальным» в любом смысле этого слова?

– Можно. Просто потому, что так оно и было, – улыбнулся Джеймс. – Видите ли, мои родители очень любили друг друга, и они любили меня. Именно из-за этой любви были принесены жертвы, которые люди сегодня могут и не понять. Одна из этих жертв заключалась в том, чтобы дать мне нормальное воспитание в счастливом доме. В этом они преуспели, и за это я им благодарен – тем более теперь, когда знаю правду.

– Понятно, – протянул Трент таким тоном, который подразумевал, что понятно ему далеко не все. – Идем дальше. Итак, воспитание, о котором вы только что упомянули. Вы выросли здесь, в маленьком шотландском городке, живущем, в основном, на доходы от туризма. Во многих отношениях жизнь здесь максимально далека от мира политики, от правительства, дипломатии, торговли, а также от всяких сложностей крупных государств, из которых состоит наш мир сегодня. Вот мне и интересно, как ваше воспитание могло подготовить вас к той роли, которую вы собираетесь сыграть?

Краем глаза Джеймс заметил Кэла за второй камерой. Тот стоял с пепельным лицом, в отчаянии качая головой. Он уже понял, что намечается бойня на глазах у всего мира, что нового короля Британии намеревается выпотрошить самый опытный и влиятельный телеведущий BBC.

Джеймс тоже почувствовал готовящуюся атаку, посмотрел Тренту в глаза и ответил:

– Видимо, вы хотели сказать, что мне не достает квалификации, чтобы занять королевский трон Британии, поскольку я вырос в глуши и плохо знаю жизнь государства?

– Вовсе нет, – Трент беспечно махнул рукой. – Я просто хотел понять, зачем вам эта роль на глазах у всего мира, когда, по вашему собственному признанию, у вас нет соответствующей подготовки и воспитания?

– Скажите, мистер Трент, – заинтересованно спросил Джеймс, – вы знали в пятилетнем возрасте, что у нас с вами состоится такой разговор?

Джеймс сделал паузу, дав Тренту возможность пробормотать: «Нет, конечно…», а потом сразу продолжил: – Никому из нас неведомо, что ждет на жизненном пути. Нельзя полностью приуготовить себя к любым неожиданностям. А раз так, я считаю, что люди способны добиться успеха, если у них есть хорошая прочная основа, на которой можно строить. А что дает такую основу? Я это вижу так. Дети, которым повезло вырасти в безопасных сообществах, которых с детства окружали заботливые, опытные взрослые, предоставлявшие им достаточно свободы, дети, росшие на свежем воздухе, не пренебрегавшие физической нагрузкой, имевшие достаточно времени, чтобы подумать, изучить себя и развивать свою личность, я думаю, что именно такие дети лучше всего подготовлены к решению жизненных проблем в непредсказуемом мире.

Трент хотел не то возразить, не то просто вмешаться, но Джеймс нащупал некий ритм и не хотел сбиваться с выбранного пути.

– Тот мир, о котором вы говорите, этот мир больших финансов, мировой торговли, международной политики – словом, мир денег и власти – это лишь часть реальности, и, скорее всего, даже не самая важная часть. В конце концов, навыками торговли и дипломатии может овладеть почти каждый, у кого есть к этому хоть малейшее желание – мы действительно видим, как это происходит постоянно. И в работе государственного служащего нет ничего хитрого. С другой стороны, меня всегда интересовал вопрос: если мир денег и власти настолько важен, почему все биржевые маклеры и политики скупают загородные особняки и переселяются вместе с семьями в маленькие сельские общины, далекие от великих дел великих людей?

Причина одна: необходимо дать детям хороший, прочный фундамент, на котором они могли бы строить жизнь, то есть ум, способный думать, сердце, способное чувствовать, совесть, которая отличает правильное от неправильного, – да что там говорить! Такой человек может сделать в жизни что угодно!

Джеймс откинулся назад, пытаясь восстановить дыхание. Пока он говорил, он как-то не следил за ним, и теперь слегка задыхался. Трент ответил на его страстный монолог покровительственной улыбкой, дополненной легким покачиванием головы в знак несогласия.

– У вас это звучит этакой утопией, – сказал он, будто само это слово имело негативную коннотацию.

– Я допускаю, – сдержанно проговорил Джеймс, чувствуя, как кровь закипает от резких и напористых аргументов, – что люди, лишенные перечисленных мной простых достоинств, попросту отмахнутся от них из-за невежества, зависти или злости. Тем не менее, наша великая страна очень долго и весьма усердно работала над тем, чтобы предоставить возможность, упомянутую мной, как можно большему числу своих граждан. Хотите, называйте это утопией, но есть миллионы людей, которые, как и я, получили подобное воспитание, а теперь живут полной жизнью.

– Тем не менее, – возразил Трент, – эти миллионы граждан не спешат заявлять свои претензии на роль правящего монарха.

– Хотите поговорить о лидерстве? Ну что же, – Джеймс согласно кивнул. – Лидерство, как говаривал мой старый сержант, зависит не столько от того, откуда ты пришел, сколько от того, куда ты идешь. Другими словами, характер важнее обстоятельств. Как король, я никого не прошу принять меня по обстоятельствам моего рождения. Но я прошу людей судить обо мне по моей честности, по моему характеру.

Джонатан Трент поджал губы и заглянул в блокнот, лежавший у него на коленях. Джеймс пока не знал, удалось ли ему поколебать самоуверенность телеведущего своими аргументами, но он был готов к дальнейшей борьбе. Адреналина в крови было больше чем достаточно. В интервью очевидно назревал конфликт, и он готов сражаться. «Давай, Трент, – подумал он. – Покажи мне, что у тебя есть».

– Отложим на время честность и прочие подобные категории, – предложил Трент, жестом отметая все попытки Джеймса увести разговор в опасное русло, – но вы же читаете газеты. А раз так, то знаете, что менее чем через пять недель нация придет к урнам для голосования на референдуме, чтобы навсегда похоронить британскую монархию. То есть через несколько недель вы останетесь без работы. Что вы скажете по этому поводу?

Джеймс улыбнулся; этот вопрос обязательно должен был прозвучать.

– В армии одним из моих первых назначений стала служба в британском контингенте Миротворческих сил ООН в Афганистане. Под моей командой оказалась рота молодых солдат. Однажды ночью, после патрулирования, человек восемь из нас сидели у костра и разговаривали. У нескольких солдат истекал срок службы, и скоро они собирались отправиться домой; они с удовольствием делились планами на мирную жизнь.

Один из них, парень из Глазго, его звали Гас, объявил: «Я первым делом куплю обручальное кольцо и предложу своей девушке выйти за меня замуж». Не успел он договорить, как послышался характерный такой свист, кто-то крикнул: «Мина!» и все попадали в грязь. Снаряд разорвался прямо там, где мы сидели.

Когда дым рассеялся, нас осталось трое. Пятерых молодых людей разорвало на куски, а я лежал рядом с Гасом, только у него не было правой руки, а в груди зияла большая дыра.

Трент бесстрастно смотрел на Джеймса. С профессиональным хладнокровием у него все было в порядке.

– В ту ночь я понял истинную природу существования, – объяснил Джеймс. – Жизнь – вещь хрупкая и короткая. Никто не знает, что принесет следующая минута, не говоря уже о следующих пяти неделях. Я могу завтра попасть под автобус, и на этом все кончится. Я не знаю, останусь ли я королем после референдума, но зато я точно знаю, что здесь и сейчас я король. И здесь и сейчас я твердо намерен быть самым лучшим монархом в этой стране. Я намерен править в меру своих сил, и неважно, продлится мое правление пять часов, пять недель или пятьдесят лет.

Трент сделал вид, что одобряет такой подход, но и его трудно было сбить с выбранной дороги.

– Вы, кажется, считаете, что в современной демократии найдется место и для монарха. Но, по правде говоря, монархия – мертвый институт, возврат к эпохе, которую лучше бы забыть.

– Раньше и я так думал, – признался Джеймс. – Как и большинство людей в этой стране, я так часто слышал это мнение, что проглотил его, даже не задумавшись. Но недавно мне пришлось разобраться с тем, что означает суверенитет – и, что более важно, что он должен означать для нашей страны.

– Другими словами, – вмешался Трент, – вы открыли для себя некоторые преимущества этой исключительно прибыльной и престижной должности.

– Я вижу, как усердно навязывают это бойкое предположение средства массовой информации, – усмехнулся Джеймс. – Но правда в том, что королевская власть очень дорого стоит.

– Вот-вот, – закивал Трент, самодовольно улыбаясь, – вы признаёте, что королевские привилегии не так уж и плохи. Вы жили в безвестности и за одну ночь перепрыгнули в образ жизни миллионера. Налогоплательщики дают вам все самое лучшее, стоит вам только захотеть. Я согласен, королевская власть стоит дорого, вот только вопрос: кому?

– Опять вы строите поспешные предположения, – вздохнул Джеймс. – Вы правы, я вышел из безвестности, как вы говорите, но только не за счет налогоплательщиков – им не пришлось оплачивать даже мой проездной на автобус. А насчет всего лучшего… – Джеймс помолчал, словно перебирая в уме свои привилегии, – куда бы я ни пошел, чего бы я не захотел, я всегда плачу за себя сам. Но это вовсе не та дороговизна, которую я имел в виду. Куда важнее потребное количество физических, эмоциональных и духовных сил, если хотите.

– Ну что же, давайте поговорим об этом, – согласился Трент, надеясь, что Джеймс уже угодил в его ловушку. – Десятилетиями британский трон демонстрировал стране все признаки морального разложения. Длинная череда беспутных монархов, мало интересуясь вопросами управления страной, способствовала тому, что наше международное положение неуклонно умалялось, наши социальные проблемы росли, а наша страна перебивалась от кризиса к кризису.

Правящая партия старалась управлять страной от имени правительства Его или Ее Величества, то есть постоянно находясь под королевским надзором. Она искала мудрости суверена в решении проблем, с которыми сталкивается страна. Премьер-министры приходили и уходили, правительства тоже; монархия оставалась неизменной. Та самая монархия, которая, по общему навязанному мнению, должна обеспечивать ценную преемственность, призванную защищать нацию от колебаний политических тенденций, сотрясающих другие страны.

Он посмотрел на Джеймса, ожидая возражений. Возражений не последовало, и Трент с еще большим энтузиазмом продолжал:

– Однако, замечу: какими бы советами не удостаивал монарх своих государственных служащих, проблемы нации не уменьшились, положение только ухудшалось. Похоже, что разрекламированная «преемственность», обеспечиваемая этим безумно тщеславным учреждением, в конечном счете, только способствовала упадку Британии.

Лучшее, что можно сказать о современной монархии: она была и остается очень неэффективной формой правления, не имеющей отношения к трудностям, с которыми нация сталкивается в современном мире. Как государственный институт, она неподвластна изменениям, скрытна и корыстна. – Трент совершил лихой маневр и дал залп из всех бортовых орудий. – Вы можете обвинить меня в легкомысленных предположениях, но королевский истеблишмент постоянно демонстрировал нации наихудшие примеры праздности и пренебрежения ответственностью. На самом деле, удивительно, что нация так долго мирилась с отвратительным, я бы даже сказал – преступным, расточительством. На протяжении поколений члены королевской семьи транжирили не только состояние нации, но и доброжелательность своих подданных.

Короче говоря, монархия стала грубым и оскорбительным анахронизмом – дорогостоящим ископаемым средневекового феодализма, – который больше не будет поддерживать обманутое и введенное в заблуждение население. Великобритания требует подотчетности и компетентности своих лидеров. В современной демократии просто нет места для системы, основанной на незаслуженных привилегиях и ложных классовых различиях.

– Мистер Трент, – спокойно отреагировал Джеймс, – скажите, в вашей обличительной речи содержался вопрос? – Не дожидаясь ответа, Джеймс продолжил: – Вы выдвинули несколько серьезных обвинений, и я уверен, что многие зрители согласятся с вашим мнением. Когда-то я и сам мог бы сказать примерно то же. Но ваша логика ошибочна, и ваши выводы ложны.

Трент ничего не ответил, только склонил голову, приглашая уточнить.

– Вы называете монархию неэффективной, – начал Джеймс, чувствуя как мысли успокаиваются, и наступает отчетливая ясность. Он чувствовал себя неуязвимым. – Вы хотите возложить на институт монархии всю вину за все беды нации. И одновременно утверждаете, что она совершенно не важна и не нужна. Тогда скажите мне, о чем мы с вами говорим?

– Не уверен, что смогу это сделать. – Попытка Трента отразить удар, который он предчувствовал, оказалась ошибкой.

– А между тем, все очень просто, – говорил Джеймс. – Если монархия не имеет значения, то она по определению не может иметь реального влияния на текущие дела. Мне кажется, вы осуждаете правящего монарха за отсутствие у него влияния, в то же время отказываете ему в какой-либо значимой роли, с помощью которой он мог бы добиться значимых изменений. Таким образом, вы делаете монархию причиной проблемы, но отвергаете ее участие в решении проблемы.

Трент встрепенулся, готовясь возразить, но Джеймс не позволил перебить себя.

– Я еще не закончил, – сурово произнес он. – Вы утверждаете, что монарх безучастно наблюдал, как череда премьер-министров и правительств приходила и уходила, в то время как трудности страны усугублялись. Я хотел бы вам напомнить, что каждое последующее правительство неуклонно и безжалостно лишало монархию власти, в то же время сокращая и без того малую подотчетность суверену и забирая себе все больше власти.

Если, как вы считаете, беды страны множатся, не повинны ли в этом и министры правительства – мужчины и женщины, чья единственная обязанность – решать эти проблемы?

Но вы, говоря о двух ветвях власти, почему-то возлагаете вину только на тех, у кого как раз и нет возможности действовать, на монархов прошлого и настоящего – и освобождаете от всякой вины тех, кто обладает не только властью, но и обязательствами, обязанностями, ответственностью и всем необходимым для того, чтобы исцелить нашу землю.

А теперь я спрошу вас, мистер Трент, справедливо ли это? Хотя бы логично? Вы публично высмеиваете монарха, называя его подход к государственным делам сугубо церемониальным, и всячески оправдываете премьер-министра и его правительство. Так кто же, спрошу я вас, управляет Британией? На ком лежит ответственность? Разве не демократически избранные члены парламента и премьер-министр – те самые люди, которые, имея в своем распоряжении правительственный аппарат, имеют уникальную возможность находить и предлагать решения проблем, с которыми сталкивается нация? —

Джеймс теперь был на коне; слова, казалось, приходили сами собой. Каждое произнесенное слово точно ложилось в цель. Он посмотрел на своего противника по ту сторону пропасти и подытожил:

– Битва продолжается. Давайте не будем отодвигать монархию на второй план, чтобы потом обвинить ее в проигрыше сражения. Это не только несправедливо, но и довольно предвзято.

Трент перелистывал страницы своего блокнота, надеясь найти аргументы, и уже почти нашел их, но Джеймс понял, в чем заключается предстоящая хитрость, и отмел ее.

– Вы говорите, что монархия корыстна. Тогда как, интересно, вы назовете правительство, неоднократно замеченное в том, что оно посвящает все больше и больше своей жизненной энергии борьбе со своими политическими противниками, думающее лишь о том, как бы набрать голоса на предстоящих выборах, вместо того, чтобы искать выход из трясины, в которую угодила нация?

– Вы обвиняете монархию в скрытности. Интересно, когда премьер-министр в последний раз пускал съемочную группу в дом номер десять на Рождество или в любой другой день? Когда правительство позволяло журналистам освещать ход заседаний кабинета? Разве это не тот случай, когда соперничество и зависть между различными ведомствами достигли таких масштабов, что утечка документов больше не является поводом для скандала, а вместо этого стала полезным средством передачи информации, подрывающей позиции противника, оставляя источник информации неизвестным? Что это, как не корыстная скрытность?

Вы поносите британскую монархию за некомпетентность, но где, позвольте спросить, сфера ее влияния? Монарх со всех сторон ограничен условностями, его полномочия урезаны, его голос не слышен. Стоит ли удивляться тому, что монархию при отсутствии достойной общественной роли – и голоса – считают анахронизмом? Мне кажется, вы путаете некомпетентность монархии с простым равнодушием публики.

Несмотря на безнадежность своего положения, монарх никогда не должен жаловаться. Он должен всегда проявлять смирение, которое можно назвать только рабским. Он обязан всегда поддерживать ритуальные функции своего правления, но ему не позволено влиять на формирование страны, титульным главой которой он является. Он обязан подавать народу безупречный пример, олицетворяя собой все добродетели, но ему категорически не дозволяется предъявлять моральных требований тем, кто пользуется властью от его имени. Он обязан интересоваться мнением своих подданных, но не дай бог ему высказать собственное оригинальное мнение!

– Кажется, мы задели Ваше Величество за живое, – криво усмехнувшись, заметил Трент. Он уже понял, что лужа крови на ковре – это его кровь.

– Я много думал обо всем этом в последние несколько недель, – ровным голосом продолжал Джеймс. Теперь, одержав победу, следовало позаботиться о мирном договоре. – Я уже говорил, что еще недавно я бы сказал о монархии примерно то же, что сказали вы. Однако с тех пор, как я принял корону, мне пришлось взглянуть на королевскую власть совершенно иначе.

– И какими же выводами вы бы могли поделиться сегодня с нами? – Впервые с начала интервью Трента искренне интересовало, что может сказать Джеймс. – Вы же не станете оспаривать, что Британия действительно разочаровывалась в монархии. И почему же мы в ней разочаровались?

– Если король – это просто пережиток прошлого, средневековая окаменелость, – по тону Джеймса можно было понять, что он соглашается с Трентом, – если король не осуществляет никакой полезной функции, не стремится ни к какой цели, если он живой реликт, чья полезность утрачена много веков назад, то почему мы с вами уделяем монархии такое внимание сегодня? – Он позволил вопросу повисеть в воздухе. – По моему опыту, людям свойственно заботиться только о том, что важно сейчас, о вещах, которые они считают ценными. И когда что-то или кто-то, небезразличный для нас, не оправдывает их ожиданий, они, вполне естественно, испытывают разочарование.