Текст книги "Авалон. Возвращение короля Артура (ЛП)"

Автор книги: Стивен Лоухед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Панихиду назначили на утро. Потом гроб собирались отправить в фамильное поместье в Гленротес в Шотландии, где Дональда и захоронят на местном кладбище. День выдался тихий, небо затянули тяжелые низкие облака, но сквозь них изредка пробивались солнечные лучи. Возле церкви ждал кортеж черных лимузинов. Отсюда лорд Дональд Роутс начнет последний долгий путь на север.

Со своего места Джеймс мог наблюдать за теми, кто сидел в первых рядах. Он заметил, что Уоринг выглядел явно осунувшимся и не в своей тарелке. Не связано ли это, подумал Джеймс, с тем фактом, что две самые уважаемые газеты страны в день похорон Дональда вышли со статьями в поддержку Королевской партии реформ?

Служба началась ровно в десять. Исполнили знаменитый христианский гимн «Изумительная благодать». Преподобный Сэмвейс начал молебен. Прихожане спели «На Тебя уповаем», потом последовал отрывок из Послания св. Павла к римлянам, короткая литургия, после чего преподобный Сэмвейс передал слово королю. Джеймс поднялся на кафедру, прочитал несколько стихов из Иоанна о последнем суде, через который предстоит пройти каждому человеку.[Откровение св. Иоанна, 20:10.] Затем он произнес надгробную речь, которая, по замыслу, в равной степени прославляла жизнь прекрасного человека и скорбь по случаю столь неожиданной его смерти.

Речь была короткой. Произнеся последние слова, Джеймс сошел с кафедры и занял свое место. Однако тишина длилась недолго. Встал архиепископ Питер Риппон, человек внушительного роста, с копной белоснежных волос, волнами ниспадавших на высокий лоб. Манерами и внешним видом он напоминал Джеймсу одного из тех энергичных стариков, которые занимаются банджи-джампингом [Прыжки с высоты на растягивающемся канате.] или отправляются изучать белых медведей; в общем, он выглядел так, как выглядели некогда суровые караванщики, ведущие верблюдов по землям Коста-Брава [Территория Испании на границе с Францией.].

Риппон начал в освященной веками манере англиканских священников, но быстро отошел от принятой формы.

– Посмотрите на дубовый гроб перед вами, – сказал он. – Скоро его увезут и опустят в землю, а мы вернемся к своим повседневным делам и занятиям. Жизнь продолжается, скажем мы; и это правда. Но пока гроб стоит перед нами, я хочу, чтобы вместе со мной вы ощутили нестерпимую трагедию жизни, загубленной в расцвете сил.

Архиепископ говорил, как сильно повлияло на него известие о смерти Дональда сразу после объявления о создании новой Королевской партии реформ. Затем он призвал прихожан встать и заявил:

–Как убежденный роялист, я нисколько не сомневаюсь в том, что убийство лорда Роутса было прямым следствием его усилий по спасению монархии.

Это неожиданное заявление огорчило многих собравшихся, поскольку в церкви присутствовали, в основном, члены недавнего правительства. Многие из тех, кто слушал архиепископа – в первую очередь Уоринг и его соратники, – никак не ожидали, что с амвона их обвинят в причастности к убийству бывшего коллеги.

– А теперь я объясню, что имел в виду, – продолжил архиепископ. – На кого в конце концов падет вина за смерть нашего брата, одному Богу известно. Но причина его смерти ни в коем случае не является загадкой. Я сказал, что наш собрат по вере был убит, потому что он осмелился встать на сторону ангелов. Его убили, потому что он бросил открытый вызов злу нынешней политической системы.

Многие собравшиеся недовольно зашевелились.

– Я вижу, некоторых расстраивает подобная резкость, ну что же, – продолжал архиепископ Риппон, наклоняясь с кафедры. – Это понятно. Нельзя не встревожиться перед лицом пагубного зла. Тем не менее, никто не возразит, что нам довелось жить в злой век. Друзья мои, напоминаю вам, что борьба ведется не против плоти и крови, а за ваши души, и в этой борьбе сошлись силы воистину космические, и сражаются они за нас против сверхъестественных сил зла.

Осмелюсь сказать, что некоторые из вас подумают, что я преувеличиваю, приписываю простым мирским проблемам космические причины. «Погоди, падре, – слышу я некий голос. – Катастрофы случаются. Так мир устроен».

Так вот, леди и и джентльмены: путь этого мира направлен ко злу. Оно не станет добрее, даже в том случае, если мы будем говорить: это «статус-кво» или «обычное дело» – мы таким образом делаем зло более приемлемым для нас. Поэтому я повторю еще раз: Дональд Роутс умер, потому что осмелился выступить против этого «статус-кво». Его голос заглушило то самое зло, которое он стремился искоренить.

Он с вызовом посмотрел на притихшую аудиторию, словно ожидал немедленных возражений.

– Слышу голоса: «Не кажется ли вам это утверждение преувеличенным? Не слишком ли это самонадеянно, может быть, слишком мелодраматично?» Может и так, – допустил он. – А может, это мы стали такими пресыщенными, такими умудренными, что малейшее упоминание о праведности, добре и истине… или о противостоящих им зле, нечестии и грехе, заставляет нас неловко ерзать на наших местах? Но скажите мне теперь, как назвать время, когда хороших, благонамеренных людей заставляют замолчать только за то, что они осмелились бросить вызов статус-кво?

Вопрос архиепископа долго висел в воздухе.

Джеймс посмотрел на Уоринга. Тот сидел, уперев взгляд перед собой, сложив руки на коленях, и черты его лица не отражали ничего. Закоренелый политический боец, он ничем не выдавал своих мыслей.

– Итак, – продолжал архиепископ, – некоторые из вас, наиболее чувствительные, несомненно, подумают: «Какая расточительность! Он умер напрасно». Ошибаетесь. Я верю, что ни один человек не умирает напрасно, если он поставил свою жизнь на карту благочестивых принципов. Можете не верить. Многие скептически отнесутся к такому утверждению; многие спросят: «Это ради каких таких благочестивых принципов Дональд Роутс рисковал своей жизнью?

Я вам скажу: Дональд Роутс признавал, что земной суверенитет – это обеспечение божественного порядка, важная часть Божьего плана правильного управления народом. Точнее, он видел, что священное учреждение подвергается нападению, и пытался защитить его. Он видел, как монархия – оскорбленная, покинутая, оскверненная и униженная монархия, разумеется – осаждается врагом, и он осмелился поверить, что монархию можно искупить. – Протянув руку к церковным витражам, архиепископ сказал: – Дональд Роутс верил в монархию как в священный институт, установленный Богом; он видел, что этот институт пребывает в беде, и стремился защитить его. За это он был убит, и его тело лежит перед вами в этом гробу.

Собравшиеся проявляли все больше признаков беспокойства. Они пришли выслушать несколько банальностей в память своего павшего товарища, а вовсе не для того, чтобы внимать жрецу с топором в руках. Риппон, меж тем, не унимался:

– Священные институты, божественный порядок – это какие-то старомодные представления, неуместные в современном мире, мире электронной почты и интернета, марсоходов и генной инженерии. Так думает большинство людей. И если вы причисляете себя к девяносто трем процентам людей, имеющих телевизор, выписывающих газеты и слушающих по крайней мере час в неделю радио, вы тоже так думаете.

Если так, спросите себя: выходит ли из моды любовь? Растут ли доброта, сострадание и добродетель по мере становления светского общества? Является ли стремление к чему-то хорошему, приличному и заслуживающему доверия в жизни миражом, иллюзией, бесполезной добавкой к «обычным делам»?

Архиепископ обвел взглядом собрание; он давал людям возможность осознать вес своих вопросов.

– Если вещи, которые мы ценим, не эфемерны, если мы признаём, что в нашем разрушенном мире еще действуют какие-то вечные истины, какие-то вечные принципы, тогда нам придется отказаться от пресловутого статус-кво. Друзья мои, если мы выступаем за добро и праведность, мы не должны молчать. Мы должны требовать, чтобы благочестие заняло в нашей повседневной жизни должное место. Мы не должны поступаться теми самыми принципами, которые стали основополагающими истинами нашей великой нации, ради защиты которых многие из наших лучших граждан отдали свои жизни.

После этих слов архиепископ занял свое место. Он хитро глянул на Джеймса, словно говоря: «Пусть немного погрызут невкусное».

Преподобный Сэмвейс завершил службу молитвой, прихожане спели последний гимн; вперед вышли носильщики и медленно вынесли гроб, медленно шагая по проходу.

После службы гроб доставили в аэропорт Станстед, перегрузили в самолет и доставили на частный аэродром в Файфе. Там должны были ждать три черных лимузина и катафалк. Они отвезут гроб с телом в старинный замок Балбирни, особняк шестнадцатого века с башнями в шотландском стиле. На кладбище в поместье в нескольких милях к северу от Гленроутса и будет похоронен Дональд, шестнадцатый граф Роутс.

Джеймса ждали дела. Они со свитой проводили глазами траурную процессию и уже собирались отправиться в Кардифф, где королю предстояло выступить перед лидерами Уэльской национальной партии и рядовыми верующими. В Кардиффе Джеймсу предложили содействие.

Он уже собирался сесть в черный «Ягуар», и в это время его окликнули. Обернувшись, он увидел в дверях церкви архиепископа, манившего его рукой. Под выкрики репортеров король быстро вернулся в церковь, чтобы переговорить со священником.

– Спасибо за доброе слово, ваша светлость, – сказал Джеймс. – Вы прекрасно говорили.

– Я говорил не для вас, Ваше Величество, – быстро ответил архиепископ. – Мои слова – очевидная истина, причем в каждом слове. Видите ли, за эти годы я научился хорошо разбираться в людях. В последние дни я внимательно следил за вашими выступлениями, и мне понравилось то, что я видел. Очень понравилось. Так понравилось, что это даже немного меня пугает. – Он задумчиво нахмурился. – Уделите мне несколько минут для разговора. Я вас надолго не задержу.

– Конечно, – ответил Джеймс, – буду только рад. – Он сделал знак Рису, ожидавшему у дверей церкви, а затем двое мужчин отошли подальше от камер и микрофонов ожидающих журналистов.

– Люди считают, – доверительно начал архиепископ, – что жизнь церковника скучна, как помои, что мы блаженно скользим от одного безмятежного собрания к другому, и лишь случайная проповедь оживляет наши пустые дни.

– Разве это не так? – осторожно спросил Джеймс.

– Совсем не так, – заявил Риппон, ожесточенно ударив себя по ладони. – Должен вам сказать, что у нас здесь яма со змеями, если не хуже. Большинство гадов кусают только ради самообороны, а наша разновидность – просто ради удовольствия. И прихожане у нас почти такие же. – Он помолчал, а затем сказал: – Мне это не нравится. Видит Бог, не нравится.

– Вы меня удивляете, ваша светлость, – ответил Джеймс, постепенно проникаясь симпатией к этому человеку.

– Разрекламированная партийная политика – просто детская игра по сравнению с тем, что творится в лоне Церкви. Поверьте мне, большинство высокопоставленных профессиональных политиков сбежали бы после первого генерального синода. – Он неожиданно открыто улыбнулся. – Это война, только без крови и бомб. Когда я был мальчишкой в Беркшире, я мечтал командовать боевым кораблем в открытом море. У Бога своеобразное чувство юмора, потому что мои амбиции сбылись сполна. Единственная разница между архиепископом и адмиралом в том, что адмиралу Королевского флота не приходится ежедневно биться врукопашную со своими матросами и офицерами.

Джеймс невольно усмехнулся, представив епископов, дерущихся друг с другом в рясах.

– На флоте я бы пропал, – продолжал архиепископ Риппон. – Слишком послушный, слишком заурядный.

– Потеря для Адмиралтейства – это, безусловно, приобретение для Церкви, – искренне заметил Джеймс.

Они подошли к концу прохода. Священник остановился и снова посерьезнел.

– Я уже сказал, что опасаюсь, – признался он. – Видите ли, Ваше Величество, я всегда терпеть не мог разочаровываться.

– Опасаетесь разочароваться во мне, да?

– Скажем так, опасаюсь слишком надеяться. – Видимо, архиепископ решился задать свой главный вопрос. – Все сводится к одному: вы тот, за кого себя выдаете?

– Что ж, – ответил Джеймс, – я не рвался в короли Британии; честно говоря, вовсе и не хотел этого. Но чем больше я узнаю о своей стране, тем лучше вижу, насколько ей нужен кто-то, способный встать над властью и компромиссами политической борьбы, над тем, чем глубоко поражено нынешнее правительство. – Он смущенно улыбнулся. – Так вот, архиепископ Риппон, я и есть такой человек.

Архиепископ словно расцвел. Ясные голубые глаза увлажнились от волнения.

– Извините, Ваше Величество, – пробормотал он, вытаскивая из кармана носовой платок. – Кажется, я вырос с немодным сейчас представлением о том, что Великобритания – нация, верящая в священное и почитающая божественное. Что наш маленький остров занимает в Божьем сердце особое место именно потому, что Британия крепко держалась двух столпов государственности – церкви и монархии – когда духовные бури Ренессанса и Просвещения бушевали в Европе. Я считаю, что Британия выстояла и выжила по сей день, сохранив культуру и свое наследие в целости лишь потому, что наши предки отказались принести суверенитет в жертву богам гуманизма и материализма.

– Но теперь, – продолжал архиепископ, засовывая платок обратно в карман, – теперь враг стремится не просто заменить веру народа другой верой или верами, но уничтожить веру совсем. Для этого враг нападает и на монархию, и на Церковь, беспощадно разбирая их на части.

Мы боролись поодиночке, но теперь мы вместе и у нас появился шанс. Что скажете, Ваше Величество? – Он лукаво улыбнулся. – Возможно, мы не выиграем битву, но мы точно дадим бой дьяволу.

– Архиепископ Риппон, – ответил Джеймс, – я никогда в жизни не уклонялся от драки. Можете на меня рассчитывать.

Питер Риппон обменялся с королем рукопожатием.

– Да благословит вас Бог, Ваше Величество. Я буду молиться за вас.

– Спасибо, архиепископ. Помощь мне понадобится. Любая, какую я смогу получить.

– Более того, – добавил Риппон, – я буду молиться и сделаю все, что в моих силах, чтобы мобилизовать церковь на поддержку монархии. Возможно, ко дню референдума это нам пригодится.

– Буду очень признателен, – с поклоном сказал Джеймс.

Архиепископ поднял крест, висевший у него на груди, и торжественно произнес:

– Господь, призвавший вас на служение, да благословит вас. Да пребудет с вами благодать и мудрость, дабы исполнять свой священный долг. Молю Господа, восставившего Иисуса Христа из мертвых, о спасении народа нашего, да ниспошлет он нам мужество, любовь и силу исполнять волю Его. Да пребудет с вами Бог! Аминь.

– Аминь, – вслед за ним повторил Джеймс, склонив голову под благословение. Он поблагодарил Риппона и пообещал поддерживать связь с ним независимо от исхода референдума. Потом король быстро вышел, махнул рукой Рису у двери, сел на заднее сиденье черного «Ягуара», и они отправились в Кардифф.

Глава 43

Следующие шесть дней прошли для Джеймса и его сопровождения в головокружительном водовороте встреч, обращений, собраний, совещаний, формальных и неформальных. В конце концов, от Лендс-Энда до Джон-о-Гроутса, не осталось графства, в которое они не заглянули бы хоть ненадолго. За день до референдума король, наконец, снова направился на север. Теперь он сделал все, что было в человеческих силах. Его голос услышали все избиратели страны. Пять последних британских монархов вместе взятых не завели столько знакомств, не установили столько контактов с таким количеством людей. Личное обаяние короля очень в этом помогло. Видимо, именно благодаря ему удалось достичь столь внушительного эффекта.

Достанет ли этих усилий, что перетянуть колеблющихся на свою сторону, никто сказать не мог. Большинство авторитетных опросов утверждали, что королю в лучшем случае удалось достичь равновесия. Неофициальные данные Шоны и Гэвина говорили примерно то же самое. Теперь решать людям.

В Бремар они прибыли незадолго до полудня и отправились прямо в Блэр Морвен, где ждала Дженни. Шона и Гэвин, присоединившиеся к королю в Лондоне за неделю до этого, отбивались от репортеров, а Джеймс отправился на заслуженный отдых. Они с Дженни решили, наконец, тихо пообедать, впервые с тех пор, как началась его предвыборная кампания. Почти две недели он мечтал о мирной трапезе с любимой, пока это не превратилось в навязчивую идею.

Однако стоило ему закрыть дверь и оказаться в объятиях Дженни, все мысли о еде вылетели у него из головы. Джеймс шепнул ей на ухо:

– Давай поженимся.

– Обязательно, любовь моя! Назначай дату, и я встречу тебя в церкви. – Она поцеловала его. – В любой момент.

– Как насчет прямо сейчас?

– Сейчас? – Она рассмеялась. – Хочешь взять в жены падшую женщину?

– Я серьезно, – настаивал он. – Сейчас. Сегодня. Сию минуту.

– Джеймс, – Дженни слегка отстранилась, насколько позволяли сильные руки короля, державшие ее в объятиях, – мы не можем. На подготовку уйдет не меньше месяца, а потом…

– Нечего тут готовить! Давай сбежим.

– Ну как мы можем сбежать? Ты же король Британии.

– Ну, до завтра я точно король, а потом – кто знает? Дженни, – он сжал ее руки и прижал к груди, – посмотри на меня. Завтра референдум, и я понятия не имею, каков будет итог. Но останусь ли я королем послезавтра или нет, единственное, чего я хочу – проснуться рядом с тобой. – Он поцеловал ее и прижался лбом к ее плечу. – Выходи за меня. Сегодня вечером.

Она смотрела на него, медленно качая головой.

– Правда, не знаю, смеяться мне или плакать. Но ты… ты серьезно?

– Я больше не могу без тебя, Джен. Ты нужна мне.

– Ты мог хотя бы предупредить девушку, – она взволнованно сглотнула.

– Это значит «да»?

Дженни кивнула.

Джеймс обнял ее и поцеловал.

– Я позвоню преподобному Орру, попрошу приехать и провести церемонию прямо здесь. Свадьба в этом замке первой точно не будет. Мы можем…

– Эй, осади, парень, – твердо сказала Дженни. – У меня будет настоящая церковная свадьба, и настоящий медовый месяц, или не будет ничего! – Она взяла короля за руку, подвела к столу и усадила, как ребенка. – Вот. Возьми бутерброд и соберись. Свадьба у меня в планах и я не собираюсь их менять.

Она выскочила из комнаты, а Джеймс в растерянности сжевал бутерброд с ветчиной. Он слышал, как Дженни зовет Шону и просит позвонить матери.

Закрутилась машина приготовления к торжественному событию. Архиепископ Риппон с радостью выдал разрешение на свадьбу, а цветочница Бэнчори обещала доставить сколько угодно цветов к шести часам вечера. Несмотря на спешку, в церковь набилось множество народа. Все места на каждой скамье были заняты, а в заднюю часть церкви набились друзья и доброжелатели. Свечей было вдосталь. В их уютном свете даже не сразу замечалось отсутствие соответствующего убранства; тем не менее, Джеймс думал, что маленькая церковь никогда не выглядела такой красивой. Преподобный Орр в прекрасном настроении начал службу.

Джеймс в роскошном парадном килте, отороченном настоящим барсучьим мехом, с отцовским кинжалом, засунутым на удачу за высокий носок, занял свое место перед аналоем и нервно ждал, когда вступит орган. А в центре прохода стояла его невеста, и прекрасней ее не найти в целом свете. Две ее помощницы по мастерской исполняли роли подружек невесты. Как только они заняли свои места, зазвучал «Свадебный марш».

Джеймс с обожанием смотрел на Дженни, такую спокойную, женственную и обворожительную. Когда она шла по проходу, в ее голубых глазах сияли любовь и восторг. Она подождала отца. Он взял ее за руку. Джеймс вспомнил о своих родителях и о том, что его матери хотелось бы увидеть, как Дженнифер идет по проходу, великолепная в белоснежном атласном платье с кружевами. Он понятия не имел, откуда взялась эта одежка, но знал, что отец с гордостью принял бы в семью такую прекрасную невестку. Он думал о предстоящей жизни с чудесной женой, о том, что им предстоит.

Он так погрузился в свои мысли, что почти не заметил, как преподобный Орр повел их к алтарю, и включился только, услышав вопрос. Машинально ответил «да», а потом священник протянул руку за кольцом. Король порылся в кармане, но там ничего не оказалось. Калум, исполнявший обязанности шафера, вложил кольцо в руку другу. Затем прозвучали волнующие слова «муж и жена», а органная музыка мощным водопадом рухнула на головы собравшихся. Счастливая пара поцеловалась, и народ взорвался бурными аплодисментами. Джеймс сообразил, что большая часть Бремара, похоже, годами ждала этой свадьбы, и горожане, наконец, вздохнули с облегчением: то, чего они ждали, свершилось!

Эмрис и Гэвин, в паре с Агнес и Оуэном, готовили банкет в отеле «Инверкоулд Армс» прямо за углом церкви, совсем рядом. Зал удалось украсить с невиданным великолепием, а трапеза представляла собой настоящий горский пир. Потом начались музыка и танцы – Дуглас организовал выступление «Скитальцев». Шампанское лилось рекой, свадебным тостам не было конца.

На банкете побывала большая часть города. После стольких дней разъездов Джеймс наслаждался легкой непринужденностью праздника, и даже немножко пожалел, когда пришла пора уезжать. Но иначе у них вообще не было бы никакого медового месяца.

Кэл с Дугласом придумали, как отвлечь вездесущих папарацци. «Ягуар» Эмриса украсили воздушными шариками, привязали к заднему бамперу и к дверным ручкам цветные ленты. По сигналу машина подъехала ко входу в гостиницу. Внезапно у дверей начали рваться петарды, люди бросали конфетти, и под их крики черная машина умчалась прочь. Конечно, репортеры бросились в погоню, и в суматохе никто не заметил, как со стоянки позади отеля выехал потрепанный синий «Лэнд Ровер».

Машина выкатилась на Питлохри-роуд и направилась в Спиттал-оф-Гленши, где Кэл забронировал для новобрачных номер в Доме Далмунзи. Ночь была холодной и ясной, лишь рваные клочья облаков скользили по яркому звездному полю. Заснеженные вершины холмов светились во тьме призрачно-белым светом. Дорога была пустынной и довольно сухой, только кое-где вдоль обочин попадались лужи, затянутые ледком.

После Глен-Клуни начался затяжной подъем к горнолыжному центру Кэрнвелл. На вершине холма переливались огни лыжной базы, и Дженни сказала, что, наверное, лыжники тоже устроили вечеринку. Но когда они добрались до горнолыжного центра, оказалось, что стоянка практически пуста; в ресторане темно, а единственный свет исходит из паба.

– Подъемник не работает, – заметил Джеймс, когда они проезжали мимо. – Очень некстати. Снег на трассах замечательный.

После вершины холма начинался крутой спуск в Глен Биг. Облака разошлись; яркий полумесяц заливал окрестные снега бледным серебристым сиянием. Чем ниже, тем дорога становилась уже. С одной стороны ее ограничивали скальные выступы, а с другой чернела кромешная тьма пропасти. Только низкий бруствер, оставленный бульдозером-уборщиком, обозначал край шоссе.

Скоро должен был показаться опасный поворот «Локтя дьявола», и в этот момент кожа на затылке Джеймса начала подергиваться. Почти сразу Дженни вскрикнула:

– Джеймс! Смотри! Там кто-то есть.

Джеймс и без того плавно тормозил. В лучах фар он заметил движение на обочине дороги: по крутому склону поднималась какая-то фигура.

Он остановился. Это была женщина. Пошатываясь, она выбежала на шоссе и поспешила к ним навстречу. Длинное темное пальто мешало движениям, кажется, она что-то кричала.

Джеймс вышел из машины. Тут же хлопнула пассажирская дверца. Дженни отстала всего на шаг.

– Помогите! – истерически вопила женщина. – Там мой муж! Он ранен! Пожалуйста!

– Что случилось? – Джеймс ускорил шаги.

– Он умирает! – голос женщины сорвался на визг. Из разбитой губы и небольшого рпореза над глазом текла кровь. – Ему можно помочь. Помогите же!

– Конечно, поможем, – Дженни голосом пыталась успокоить незнакомку. – А что с вами случилось?

Быстро шагнув к обочине, Джеймс заглянул на дно ущелья. Там как-то боком стояла машина; огни все еще горели, освещая узкий участок каменистого склона и черный, обледеневший ручей.

– Слетели с дороги, – сказал Джеймс. – Надо отвезти ее на лыжную базу и вызвать скорую.

– Нет! Не надо! – выкрикнула женщина, вцепившись в Джеймса. – Некогда. Я должна его спасти! Вы оба, идите за мной! – Она повернулась и побежала вниз по склону.

Дженни хотела последовать за ней, но Джеймс удержал ее.

– Я разберусь. Позови на помощь.

– Мобильный у меня в сумочке, – сказала Дженни, уже убегая.

– В ящике под задним сиденьем есть ракеты, – крикнул он ей вдогонку, потом повернулся и стал спускаться под откос за женщиной.

Снег был неглубоким, его хватало как раз для того, чтобы прикрыть камни. Джеймс споткнулся и пару метров проехал вниз по крутому, усеянному валунами склону. Он с трудом удержался на ногах. Женщина впереди бежала, не обращая внимания на скользкие от льда скалы.

– Она точно сломает себе шею, – пробормотал Джеймс.

Насколько он мог судить, машина съехала с шоссе на повороте, пробила жидкое ограждение и дальше ехала прямо по склону. Судя по тому, что можно было разглядеть в темноте, она завалилась набок у основания огромного валуна на берегу ручья.

Парадные туфли не приспособлены для хождения по горам. Джеймс поскальзывался на каждом шагу, ударяясь коленями и руками о прикрытые снегом камни. Короткая куртка лопнула по шву, килт тоже мало помогал спуску. Женщина с ловкостью, порожденной отчаянием, обогнала его и оказалась возле машины раньше, чем он успел спуститься.

– Быстрее! – поторопила она его.

Джеймс кое-как спускался, пытаясь понять природу полученного предупреждения. Подойдя к машине, он ощутил запах бензина.

Бензобак автомобиля лопнул, и топливо вылилось на склон холма. Одна искра, и машина взорвется, унеся с собой всех находящихся рядом.

– Стой! Не шевелись! – крикнул он.

Женщина и ухом не повела. Она скрылась за бортом перевернутой машины. Когда Джеймс догнал ее, она пыталась открыть искореженную заднюю дверь.

Запах бензиновых паров стал нестерпимым. Из салона автомобиля не доносилось ни звука.

– Успокойтесь, – мягко сказал Джеймс. Он подошел к тому месту, где она стояла, и взял ее за руку. – Лучше позвольте мне.

Он помог ей слезть со скользкого валуна и отодвинул в сторону со словами:

– Бензобак пробит. Одно неосторожное движение, и нас ждет очень неприятный сюрприз. – Он старался говорить медленно и серьезно. – Просто отойдите и дайте мне заглянуть внутрь. Хорошо?

Он хотел обойти машину, но она вцепилась в него, как клещ.

– Нет, не оставляйте меня!

– Да не оставлю, конечно, – заверил ее Джеймс, осторожно отстраняя ее руки. – Я просто хочу посмотреть, получится ли вытащить вашего мужа из машины. Хорошо? Стойте здесь.

Машину зажало между двумя большими валунами. Под капотом потрескивал разогретый металл. Сзади падали на камни капли бензина. Он подергал дверную ручку, но дверь либо была заперта, либо ее настолько перекосило, что она даже не шелохнулась.

Схватившись за колесную ось, он подтянулся и заглянул в разбитое окно, но на переднем сиденье никого не увидел. Он собирался заглянуть в заднее боковое окно, когда услышал за спиной знакомый металлический щелчок. Волосы на затылке встали дыбом.

Он отпустил ось, мягко спрыгнул и обернулся. Женщина, без малейших признаков паники, стояла неподалеку и смотрела на него с презрительной улыбкой. Лунный свет отразился на вороненом стволе пистолета, направленного прямо в грудь Джеймса.

«Дурак!», с запоздалым раскаянием подумал он. Машина ни при чем. Его fiosachd предупреждал о другой опасности, а он не подумал…

– Вот именно, – ровным голосом сказала женщина. – Не дергайся.

– Неплохо, – признал Джеймс. – Розыгрыш удался. Вы сыграли очень убедительно.

– Пустяки, – беспечно ответила она.

– И как это надо понимать? Ограбление? Увы, денег у меня нет.

Губы молодой женщины скривились в безрадостной улыбке.

– Да, я слышала: члены королевской семьи никогда не носят с собой наличные, – ответила она. – Однако мне ваши деньги не нужны, ваше величество.

– А чего же тогда вы хотите?

– Да в общем-то того же, что и все. Немного признания, понимания, внимания, наконец. Считаете, что это много? – Она сделала шаг вперед. В свете фар мелькнули каштановые волосы. Теперь он мог как следует разглядеть ее лицо и понял, что уже видел ее раньше – в Гайд-парке? Так это она была в толпе в тот день?

– Позови сюда свою хорошенькую жену, – приказала женщина. – Незачем ей пропускать самое интересное в день свадьбы.

– И не подумаю, – твердо сказал Джеймс. – С тем же успехом можешь застрелить меня сейчас, и покончить с этим.

– Застрелить? – она отошла на полшага в сторону. – Ты насмотрелся дешевых сериалов! Я и не думала ни в кого стрелять.

– Это ты убила Дональда Роутса, – понял Джеймс. – И Коллинза тоже.

Теперь она улыбнулась намного шире и подошла поближе; дикий блеск в ее глазах заставил Джеймса содрогнуться.

– Сам догадался? Или Мерлин помог?

– Кто ты? – спросил Джеймс, чувствуя, как его подташнивает.

– Люди часто зовут меня Мойрой, – небрежно ответила она. – Но мы с тобой знаем, как обманчивы бывают имена.

– Это должно что-то значить для меня? он спросил.

– Надеюсь! – ответила Мойра. – Хочешь сказать, что после всех этих лет ты меня не помнишь?

– А должен?

– Не раздражай меня, – резко бросила она. – Я была о тебе лучшего мнения.

– Кто ты? – снова спросил он.

– Джеймс… ты меня слышишь? – донесся крик сверху, от обочины шоссе.

– Скажи ей, чтобы спускалась, – приказала женщина. – Скажи, что тебе нужна помощь. Пусть идет сюда.

Джеймс полуобернулся и приложил руку ко рту.

– Оставайся на месте, Дженни! – крикнул он. – Здесь полно бензина, не спускайся ни в коем случае!

Он не видел замаха, и только ощутил удар рукоятью пистолета по голове. Удар был сильный. Он упал на колени, но сознания не потерял.

– Идиот! – со злобой крикнула женщина. Голос ее эхом разнесся по ущелью. Она мгновенно поняла, что кричать не стоило. – Вот дьявол! – с сожалением пробормотала она. – Ну ладно. Тебе же хуже. И твоей жене, кстати, тоже. Мог бы купить ее жизнь за свою, а теперь не получится.

– Если думаешь меня испугать, напрасно, – сказал Джеймс. – Дженни – большая девочка. Она может позаботиться о себе.

– А еще говорят, что рыцарство умерло. – Мойра переложила пистолет в левую руку. – Правда, я как-то раньше не замечала за тобой романтических наклонностей, Артур…

При звуке этого имени волосы у Джеймса на загривке встали дыбом. В сознании промелькнул образ женщины, одетой во все черное, на пустынном берегу моря; и волны перекатывают гальку в полосе прибоя. День ясный, небо высокое, продутое ветрами, а женщина с отливающими бронзой волосами умоляет сохранить ей жизнь.

Ветер треплет ее длинные волосы, она яростно выплевывает одну чудовищную ложь за другой, она переполнена ненавистью к своим обвинителям. Рядом стоит Кэл – только все-таки не Кэл, а Кей, – и еще Гевин, только опять же не Гевин, а Гавейн, Дженни, и еще несколько человек, и все они не совсем те люди, которых знал Джеймс. Они собрались здесь, чтобы судить эту женщину за ее преступления. Имя само всплыло в памяти – Моргана, – прошептал он вслух.