Текст книги "Юстиниан Великий : Император и его век"

Автор книги: Станислав Чернявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 51 страниц)

6. ПРИМИРЕНИЕ С ПАПОЙ

Должно быть, Вигилий сам поразился собственной смелости. Полгода он провел в изоляции, но по прошествии этого времени стал искать пути примирения. Другого выхода просто не было. Юстиниан контролировал большую часть территории Римской империи, обладал огромной властью и духовным авторитетом. В последние годы правления этот авторитет поколеблется, что видно из сочинения Агафия Миринейского. Но во времена Пятого собора император находился в зените могущества.

8 декабря 553 года Вигилий направил константинопольскому патриарху Евтихию покаянное письмо, в котором сожалел о написании «Конститугума». За время нахождения в Византии у папы произошла нравственная ломка. Он прибыл из Италии полным надежд и величия, но в столице понтифика поставили на место. Императорские внушения, домашний арест, драки со стражниками, наконец, отлучение – всё это сломало Вигилия. Папа запросил мира и прощения. Теперь император Юстиниан и верный ему патриарх Евтихий могли диктовать условия капитуляции. Они пошли на это не сразу, и Вигилий должен был поунижаться какое-то время.

Папа заявил, что углубленное изучение первоисточников заставило его убедиться в еретических отклонениях «трех глав». В связи с этим понтифик анафематствует их. Что мешало понять это раньше? Юстиниан был прав по существу, западные епископы просто перестраховывались, опасаясь признать его правоту. Или же упрямились, не желая задумываться об истине. В общем, папа стал каяться. В начале следующего года он опубликовал второй «Конститутум», где клялся в верности Халкедонскому собору, осуждал «три главы», хотя оговаривался, что пресловутое письмо Ивы Эдесского в защиту Нестория – фальшивка. Юстиниан признал, что, возможно, так и есть (собственно, в оросе Пятого Вселенского собора эта версия присутствовала), после чего состоялось великое примирение. Имя папы восстановили в константинопольских диптихах, Вигилий был реабилитирован. Но нервы папы оказались издерганы, здоровье ухудшилось, он доживал последние годы.

К тому времени византийцы прогнали остготов на север Италии, ничто не мешало Вигилию вернуться в Рим. В 554 году Юстиниан издал «Прагматическую санкцию» о послевоенном устройстве Италии, где обещал привилегии православным епископам. Естественно, они тотчас позабыли о былых разногласиях. Вопрос о «трех главах» больше никого не волновал в этой разрушенной стране. А вот в Галлии и Испании епископы противились еще долго. Многие из них вникли в суть спора гораздо позднее и убедились в правоте Юстиниана уже после смерти императора.

Что касается Вигилия, то он засобирался на родину – в освобожденную Италию. Однако папа добрался только до Сиракуз и умер там 7 июня 555 года. Таков был нелепый конец жизни этого церковника, который постоянно ошибался и лавировал между сильными мира сего.

7. ИТОГ

А что же Юстиниан? Безусловно, он был прав в своем осуждении «трех глав», но весь этот многолетний спор затевался ради того, чтобы примириться с монофизитами. Платформой для примирения были тезисы «александрийского папы» Кирилла (376–444), который разоблачил в свое время несториан. Авторитет Кирилла признавали и халкедониты, и монофизиты. Но последние считали, что Халкедон – это уступка взглядам Нестория и предательство учения святого Кирилла. Юстиниан так и не убедил своих оппонентов в обратном, но и не порвал с монофизитами. Император вел кропотливую работу по перевоспитанию еретиков, искал новые компромиссы и сумел создать оригинальную систему, когда монофизитские епископы оставались верны убеждениям, но служили империи. Мы уже показывали это на примере Иоанна Эфесского. Преемники Юстиниана не могли подняться над схваткой и поссорились с монофизитами, что привело к отпадению и исламизации Сирии и Египта.

Промежуточные итоги религиозной борьбы казались весьма скромными. Многолетняя суета вокруг проблемы «трех глав» превратилась в какую-то клоунаду. Добиваясь признания решений Пятого Вселенского собора, царь взялся преследовать западных епископов. Африканские клирики Виктор Туннунский, Феодор Кабаруссийский, Примазий Гадруметский и другие были сосланы на Восток за непризнание ороса Пятого собора. Еще один диссидент, Факунд Гермианский, скрылся, его искали, нашли в 564 году и также сослали. В Иллирике отправились в ссылку два епископа, другие бежали в Северную Италию. Их приютил аквилейский митрополит Павлин, который не признавал орос. Митрополита поддержали епископы Лигурии, Эмилии, Венетии, Истрии, Далмации. Первые четыре области уже в 568 году подверглись нашествию лангобардов, которые превратились из союзников во врагов империи. Следовательно, византийцам стало не до них. Возможно, легкость лангобардского вторжения объяснялась в том числе и позицией италийских епископов, которые перестали поддерживать центральную власть.

В Риме было не лучше. Преемником Вигилия стал Пелагий – тот самый, что поддержал первый «Конститутум», фактически направленный против решений Вселенского собора. Однако жажда карьеры взяла верх над принципиальностью, тем более что Юстиниан был прав по существу. Пелагий признал орос Пятого собора. После этого он сразу утратил популярность на Западе. Только два епископа согласились участвовать в его хиротонии (посвящении в сан), которая состоялась 17 апреля 556 года под защитой войск Нарсеса, только что разгромивших франков. Папу даже обвинили в убийстве Вигилия (поговаривали, что папа отравлен), но Пелагию удалось оправдаться.

Совершенно очевидно, что «битву за небеса» Юстиниан не выиграл. Но в этом не было вины императора. Ни один смертный, даже самый гениальный, не мог угадать ход этнических процессов, происходящих в империи, и тем более не мог обратить их вспять. Довольно того, что Юстиниан смог сохранить единство империи и сгладить противоречия, заставляя монофизитов и православных уживаться друг с другом. Требовать большего было бы нелепо.

ГЛАВА 6. ПРЕОБРАЖЕНИЕ ЦАРСТВА

1. ВОПРОСЫ И ПРОБЛЕМЫ

Эту главу мы посвятим внутренней политике Юстиниана: его законодательству и административным реформам, его политической эволюции. Конечно, описывать внутреннюю политику – занятие крайне сложное и неблагодарное. В хрониках мы находим упоминания о внешних войнах, в крайнем случае – о придворных интригах. Данные археологии всегда слишком скудны и вряд ли могут дать полную картину отношений между людьми. Свод законов нужно использовать тоже с большой осторожностью. Законы – это идеал, жизнь была другой. Остаются деловые документы из царских канцелярий, бытовые письма византийцев друг другу, купеческие обязательства и т. д. Что же в итоге?

Византиец эпохи Юстиниана остается загадкой для современных ученых. Эта загадка – результат цепи ошибок и заблуждений. Еще в XIX веке было принято считать, что византийское общество – это общество крепостных. Но в следующем столетии эту гипотезу пришлось отмести. Хорошо разработали тему социально-экономических отношений в Византии советские ученые. Глубокое исследование этих проблем всегда было сильной стороной советской науки. Другой вопрос, что исследователи остались в плену «библейской», прямолинейной концепции исторического времени, усовершенствованной позитивистами и воспринятой Марксом. Так родился миф о последовательной смене общественных формаций – рабовладения, феодализма, капитализма… Сам Маркс постепенно понял, что эта концепция не работает, поэтому заговорил о разных способах производства в рамках того же рабовладения – «восточном», «античном», что порождало дополнительную путаницу, хотя именно здесь и крылся ключ к разгадке развития общества. Концепция о смене формаций, на наш взгляд, ошибочна. Она полна противоречий, мир устроен сложнее. Не поняв этого, многие ученые попали в тенета ошибочных представлений об эпохе Юстиниана. В ряде советских сочинений мы видим картину рабовладельческого мира и старых порядков, которые якобы отстаивает Юстиниан. В нескольких работах 3. В. Удальцовой и в сжатом очерке истории Византии и южных славян, написанном А. П. Кажданом и Г. Г. Литавриным, мы наблюдаем именно эту картину общественного устройства Византии. Даже такой крупный исследователь-византинист, как Н. В. Пигулевская, написавшая интереснейший очерк о внутреннем состоянии империи Юстиниана (в монографии «Византия и Иран на рубеже VI и VII веков»), воздержалась от слишком смелых выводов, хотя это не отменяет ни ценности самого исследования, ни уникальности источников, привлеченных этим ученым.

Автор настоящей книги придерживается скорее античных представлений о цикличности времени. Линейной прямой, уходящей в бесконечность, не существует, всё в мире смертно. Это относится и к общественным формациям. Капитализм, социализм, феодализм появлялись и исчезали на континентах нашей планеты совершенно бессистемно. Последовательной смены по схеме «рабовладение – феодализм – капитализм» не было. Люди искали наиболее приемлемые для себя формы общежития и устраивались так, как удобно. Поэтому в Парфии во II веке до новой эры возник феодализм, а затем прижился в захваченной парфянами Армении, где его «признали» даже советские историки. В Древнем Вавилоне уже в VII веке до новой эры процветал банковский капитализм. В США в XIX веке уживались рабовладение на юге и капитализм на севере, а инки Южной Америки и карматы Аравии, похоже, пытались экспериментировать с одной из моделей социализма в XV и XI веках соответственно. Но Византия развивалась совсем иным путем.

Этот вывод крайне важен и выходит далеко за рамки истории Византии. Если мы отрицаем обязательную смену формаций, то автоматически отрицаем всемирную неизбежность современной модели капитализма и западной демократии. Эта модель работает только в западном мире. Остальное человечество развивалось и развивается по другим законам.

Если принять за основу гипотезу Шпенглера, Тойнби и Гумилева о том, что этнос живет 1000–1500 лет, мы увидим, что за это время он меняет две-три общественные формации, причем в произвольном порядке. Основа этих систем одинакова; она условно называется «капитализм», «феодализм», «социализм» и т. д. При этом есть системы, для которых еще не придуманы названия. Так, систему Киевской Руси, Сельджукского султаната, Монгольской империи правильно было бы называть «архаической», первобытной (что вовсе не отменяет создания государственной надстройки). Похоже, что особая система общественных отношений была в Византии и подобных ей государствах – например, в Московской Руси. Об этом мы поговорим ниже, а теперь вернемся к основной мысли.

На Земле меняются лишь технологии управления и численность населения. Поэтому банковский капитализм Вавилона на первый взгляд не похож на банковский капитализм США, а социализм Маздака отличается от советской модели в СССР На самом деле всё это явления одного порядка, они начальны и конечны. Прогресса здесь нет, поскольку процессы дискретны. Единственный тренд, который мы видим, – развитие промышленных технологий, которые непрерывно совершенствуются и требуют совершенствования управленческой структуры. Но куда приведет этот путь, пока неясно. Вполне возможно, что человечество ждет тотальный крах после исчерпания ресурсов планеты. Или появятся новые ресурсы, пригодные для поддержания жизни.

Какой общественный порядок господствовал в Византии? Рабовладение? Феодализм? Мы видим, что Юстин – простой крестьянин – свободно пришел в Константинополь и сделался императором. Странно для феодального мира крепостных и тем более для рабовладельческой империи, не так ли? Представим на минуту, что королем средневековой Франции становится не Капетинг, а бывший крестьянин. Или императором Священной Римской империи избран простой вояка, когда-то пришедший в столицу с мешком сухарей. Это полный абсурд, такой вояка не имел права даже на баронский титул в западном мире. Следовательно, перед нами не феодализм.

Другое расхожее мнение: армия Византии состояла сплошь из варваров. Но «румын» Юстин спокойно записывается в войска и делает головокружительную карьеру. Такую же карьеру делают простые византийские парни – Велисарий, Ситта, Вуза. Фактов много, просто объем книги не дает возможности рассказать о каждом, поэтому пусть читатель полистает книги Прокопия, Евагрия, Агафия, Феофана…

Но даже приведенных аргументов достаточно, чтобы понять: византийское общество эпохи Юстиниана было гораздо сложнее, чем принято думать. Выводы, которые делают историки о внутреннем устройстве Византии, нужно перепроверять и принимать с осторожностью.

Так что за страна была Византия и в каком направлении она развивалась? И самое главное для нашей темы: какой видел эту страну Юстиниан? По мнению Прокопия, базилевс систематически разрушал империю. Что ж, разберемся.

2. ФИСКАЛЬНЫЙ ГНЕТ

В «Тайной истории» Прокопий буквально уничтожил Юстиниана как правителя и администратора. Первый упрек – в том, что царь… упорядочил сбор налогов, а вместе с ним и финансы. Прежние императоры часто прощали недоимки, Юстиниан – никогда. «Поэтому обедневшим было необходимо бежать без всякой надежды на возвращение. А ябедники мучили всякими страхами честных людей». Но это касалось лишь крупных землевладельцев. Им было чем платить, было что терять и они знали, как уходить от уплаты налогов. Зато чернь всегда исправно платит подати и укрываться от них не умеет. Поэтому драконовские законы Юстиниана направлены не на уничтожение черни (хотя ее жизнь легкой не назовешь), а прежде всего на уничтожение латифундистов. Этим объясняется любовь простолюдинов к императору и прочность его режима. Чернь видела, что притесняют богатых, и искренне радовалась этому. Юстиниан то и дело выезжает к народу практически без охраны, не отгораживается от толпы и совершенно не боится покушений. Это не объяснить забитостью масс. Достаточно было бы одного-двух террористов, чтобы убить царя. Желающих не оказалось, что свидетельствует о стабильности системы.

Другой вопрос, что Юстиниан как прагматичный управленец не знал сострадания. Даже районы, в которых шла война, он не освобождал от повинностей. Исключение было сделано лишь для жителей городов, взятых врагами, да и то лишь на один год. Прокопий называет эту поблажку «смехотворной». Посему для налогоплательщиков «этот император был злом более тяжелым, чем все варвары».

Казна Юстиниана всегда была полна, бюджет выполнялся с профицитом, и царь имел резерв для строительства зданий, крепостей, для выплат наемникам и вассалам. В общем, при императоре жилось тяжело, но терпимо. Страна расширялась и напрягала силы, чтобы обеспечить собственную безопасность. На наш взгляд, вина царя в другом: он не смог обуздать коррупцию, и часть средств утекала в карманы государственных воров. Сам государь был аскетичен, но его соратники жили на широкую ногу. Неумение пресечь злоупотребления нужно поставить Юстиниану в минус.

Повинности не ограничивались уплатой прямых налогов. Имперские финансисты придумали массу косвенных платежей, от которых страдали землевладельцы. Хозяева имений «попадали в сети императорских декретов», как выражается Кесариец. Один из таких декретов – стона – о принудительной скупке хлеба по твердым ценам (мы говорили о нем во второй части книги). Предполагалось обеспечить население городов продовольствием по низкой цене. Но Прокопий утверждает, что и здесь имели место злоупотребления. Государство сделалось монополистом на хлебном рынке и занималось наглыми спекуляциями: хлеб скупали по дешевой цене, продавали пекарям дороже, а разницу клали в карман. За счет этого обогащалась казна, а вместе с нею – государственные воры, имевшие отношения к закупкам.

Это не всё. Одна из повинностей называлась эпибола («прикидка» или «надбавка»). Это взимание платы за опустевшие земли. Если помещик сгонял крестьянина с земли, то всё равно платил поземельный налог. Закон был направлен против латифундистов, но теоретически мог задеть и свободных общинников, если кто-то из них разорялся и уходил в город.

И всё же, кто пострадал больше? Прокопий утверждает, что сильный удар по экономике империи нанесла чума. «Моровая язва, охватившая всю остальную землю, поразила также и Римскую империю и уничтожила большую часть колонов (крепостных)», – сообщает Кесариец. Имения обезлюдели, «но Юстиниан не оказал никакой пощады их владельцам». Он разложил недоимки на помещиков. Правительство не было заинтересовано в разорении крестьянских общин, ведь тогда их земли могли захватить магнаты – главные враги императорской власти. Это нужно хорошо понимать при анализе деятельности Юстиниана. Тогда становятся понятны и обвинения Кесарийца по адресу базилевса: мол, Юстиниан постоянно нарушал собственное законодательство. Та же эпибола теоретически должна была коснуться всех, но страдали латифундисты.

Еще одна важная повинность – «диаграфа». Это вроде бы налог с горожан. «Необходимость заставляла, особенно в эти печальные времена, налагать на города большие взыскания», – пишет Прокопий. Следовательно, перед нами пример притеснения городских пролетариев? Нет. «Эти суммы платили владельцы имений, прибавляя их пропорционально к наложенной на каждого из них подати», – поясняет Прокопий. Вероятно, пострадали «боги недвижимости» в крупных городах. Им-то и сочувствует Кесариец. Судя по всему, Юстиниан начал борьбу со спекулянтами жильем. Неясно, добился ли он какого-то результата, но впоследствии Константинополь превратился в город-сад, застроенный небольшими коттеджами, в которых жили простые византийцы среднего класса. Трущобы сохранились лишь в отдельных районах. Легко предположить, что перестройка города началась после погрома «Ника», когда часть столицы сгорела и лежала в руинах. Владельцы многоэтажных домов, квартирки которых сдавались внаем, разорялись.

Несчастных латифундистов, помещиков, спекулянтов жильем действительно становится жаль после всех этих перечислений. Правительство преследовало их всеми возможными способами. Но, может быть, преследуемые перекладывали повинности на плечи крепостных? Не похоже. Если следовать схеме Прокопия, мы видим совершенно иную картину: крестьяне и пролетарии («бунтовщики», стасиоты) могли жаловаться на помещиков и спекулянтов, и царь принимал сторону низших против высших. Количество латифундий сокращалось, а число свободных крестьянских хозяйств росло. Хотел этого Юстиниан или нет – смысл его политики был именно таков.

Интересно, что Юстиниан укрепил денежную систему, но Прокопий и это поставил ему в вину. «Обычно раньше менялы за один золотой статер давали обращавшимся к ним 210 оболов, которые они называли фоллами (обрезки кожи). Юстиниан же с Феодорой, изобретая всевозможные источники личного обогащения, постановили давать за статер 180 оболов. Этим от каждой золотой монеты они отрезали седьмую часть». Укрепление собственной валюты означало, что Византия диктует цены в международной торговле. Возможно, от этого выигрывали те купцы, что были связаны с государственным сектором и торговали продуктами монополий (это не модернизация; каждый исследователь, глубоко знакомый с историей позднего Рима и Византии, знает, что подобные термины правомерны по отношению к описываемой эпохе).

Частники проигрывали. К ним-то и апеллировал Прокопий Кесарийский, желая хоть как-то уязвить Юстиниана. Другого объяснения этому пассажу я не нахожу Н. В. Пигулевская отмечает, что произошло удешевление золота, но тотчас констатирует удорожание разменной монеты, что опять приводит нас к выводу об укреплении статера как международной валюты. Гиббон подметил, что золотая монета осталась без подмеси и не возвысилась в цене. Мы должны дезавуировать очередное обвинение, брошенное Кесарийцем.

В очередной раз выходит, что Прокопий цепляется за старое, отстаивает интересы крупных собственников. А Юстиниан строит (с большим или меньшим успехом) совсем другую страну, где государство вмешивается в экономическую жизнь, пытается регулировать промышленность, торговлю и создает сбалансированное общество, в котором нет места диктатуре земельного или спекулятивного олигархата. Перед нами – разделенная на социальные группировки страна; над ними стоит бюрократия и пытается помешать одной группе возвыситься за счет другой.

Поэтому супербогатство в Византии есть нечто крайне нестабильное. Сенаторы и прочие латифундисты в начале правления Юстиниана гибнут в народных смутах или от кинжалов стасиотов. В середине правления сам Юстиниан и его жена Феодора выдумывают десятки способов, чтобы покончить с крупными землевладельцами и обновить сенат; латифундистов преследуют как в соответствии с законодательством, так и в обход законов.

Однако продолжим анализ обвинений, изложенный Прокопием.

Мы говорим об усилении государственного вмешательства в экономику. Подтверждая это, Кесариец упрекает Юстиниана в попытке регулировать цены, чтобы защитить рядовых граждан от произвола купцов. Попутно он сообщает интересные сведения о шелкоткацких мануфактурах, работавших на китайском сырье. О чем же говорит Прокопий, обвиняя Юстиниана и его губернаторов?

«Введя на большую часть товаров так называемые монополии и заставив желающих что-либо купить задыхаться каждый день в петле этих цен, эти правители оставили незакабаленной только одну торговлю – платьем, но и тут они придумали следующее. Платья из коконов шелка-сырца издревле обычно делались в двух городах Финикии: в Берите и в Тире. Крупные торговцы этим товаром, их представители и ремесленники-мастера со времен отцов и дедов жили здесь, и отсюда обычно после выработки эти товары распространялись по всей земле. Когда же во время правления Юстиниана занимавшиеся этим делом в Византии и в других городах стали продавать эту одежду дороже, ссылаясь на то, что в настоящее время персы накинули цену на сырец значительно выше, чем она была в прежнее время, и что теперь десятинные сборы в Римской империи выше, чем прежде, то император, делая перед всеми вид, будто он негодует на это, законом запретил, чтобы цена на такую одежду была выше, чем восемь золотых за фунт шелка. Тем, кто нарушит этот закон, грозило наказание в виде конфискации всего наличного состояния. Торговавших этим товаром такое постановление ставило в совершенно безвыходное и невозможное положение. <…> Впоследствии эти государи не сочли недостойным себя самим заняться производством таких одежд из шелка в Византии. Во главе этого производства стоит заведующий царскими сокровищами. Назначив Петра, по прозванию Барсима, на эту должность, немного времени спустя они разрешили ему совершить безбожные поступки. По отношению к другим он считал нужным строго придерживаться закона, а заставляя рабочих– специалистов по этому производству работать только на одного себя, он продавал, вовсе не скрываясь, но открыто, на площади, унцию шелка, окрашенного в какую-нибудь краску, не меньше чем за шесть золотых, а шелк, окрашенный в царскую краску, которая называется “головером” (чистый пурпур), он продавал более чем за 24 золотых. Он извлек отсюда для императора большие деньги, а сам, прикрываясь этим, тайно воровал еще большие суммы. Начиная с этого времени, такая система так и осталась на все времена».

То есть мы видим откровенную попытку огосударствления шелкоткацких предприятий и введения косвенного налога на роскошь. Это вполне укладывается в русло социальной политики Юстиниана, если мы правильно понимаем смысл этой политики: ограничить богатство и уравнять сословия под эгидой государственной бюрократии. Хорошо это или плохо, но такова была эволюция императора, когда-то находившегося под влиянием идей маздакитов.