Текст книги "Юстиниан Великий : Император и его век"

Автор книги: Станислав Чернявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 51 страниц)

8. СХВАТКА ЗА БУДУЩЕЕ

В то же время в империи продолжалась жестокая внутренняя борьба. Теперь сенат «собирали только для вида, для выполнения древнего закона», сообщает Прокопий. То есть после восстания «Ника» восторжествовала диктатура царя и его управленческой клики.

Кесариец вновь и вновь нудно перечисляет погубленных Юстинианом людей. Это сенаторы и латифундисты. Продолжалось систематическое истребление правящего класса Ромейской империи.

Вот перед нами богач Зенон – внук Антемия, бывшего императором Гесперии. Юстиниан и Феодора назначили Зенона наместником Египта. Тот приготовился к отплытию, погрузив на корабль множество ценностей. «У него было бесчисленное количество серебра и золотых вещей, украшенных жемчугом, смарагдами и другими подобными же драгоценными камнями», – сообщает Прокопий. Тогда Юстиниан и Феодора подкупили его ближайших слуг, вынесли богатства на берег, а корабль подожгли. Узнав о гибели сокровищ, Зенон вскоре умер от горя. Деньги и драгоценности присвоил император, причем Трибониан подделал завещание в его пользу.

Таким же образом были уничтожены Татиан, Демосфен и Гилара, «которые… в римском сенате считались первыми людьми». Одного из них – Демосфена – мы уже встречали на государственной службе. Он доставлял помощь продуктами и деньгами в восточные города во время войны с персами. Положение высших чиновников было в те времена нестабильным. Юстиниан и его жена не останавливались на этом. «У некоторых других они отняли имущество, представив их (подложные) письма», – говорит Прокопий.

Репрессии против богачей разгорелись как раз после подавления мятежа в столице. «До восстания, называемого “Ника”, они считали возможным забирать себе состояния богатых людей поодиночке; когда же оно произошло… тогда они, попросту говоря, конфисковали имущество почти всех членов сената». Налицо государственный переворот, совершенный императором против элиты империи.

Базилевс назначил в Константинополе «начальника над народом» – «префекта плебса». Тот следил за порядком, но его должность получила новое название. В эпоху Римской империи главного полицейского именовали praefectus vigiliarum. Юстиниан хотел показать, что времена изменились, а народ получил право на защиту и на участие в делах государства. Так большевики, после прихода к власти, переименовали Царскую полицию в «народную милицию», чтобы показать разницу социальных режимов.

В обязанности «начальника милиции» Константинополя входило не только наблюдение за порядком, но и регулирование цен. Он ежегодно распределял налоги между торговцами. Прокопий тотчас упоминает, что цены в столице благодаря этому были очень высоки. Часть налогов уходила в городской бюджет и направлялась на развитие инфраструктуры, а часть оставалась в имперской казне.

Такие же «народные» начальники были поставлены во всех городах и районах империи. Они назывались преторами демов. Их деятельность регулировалась двумя новеллами в законодательстве Юстиниана – 30-й и 80-й. Преторы должны были бороться с воровством и коррупцией. Кесариец пишет о них невнятно, ругает буквально двумя словами, и это лучшее свидетельство, что система «народной милиции» оправдала себя на пространстве империи.

Кроме того, базилевс ввел полицию нравов. Сам он был нормальный мужчина, крестьянин без половых девиаций, и ему казалось отвратительным любое отклонение от нормы в вопросах секса. Нужно было покончить с наследием эллинизма – развратом, извращенными сексуальными практиками. К тому времени христианство очистило Византию, и большинство населения поддерживало императора в его стремлении избавить общество от тех, кто мешает развитию демографии и не желает создавать здоровые семьи. Поэтому базилевс вмешался в интимную жизнь «неправильных» граждан и создал специальное ведомство по этим вопросам. Государь «приказал налагать наказания на педерастов и входивших в общение с женщинами противоестественным образом, и на тех, кто в исповедании веры не придерживался православной религии». Уполномоченные по этим делам назывались квезиторами (следователями).

Народ остался глух к стенаниям сенаторов, Православная церковь считала Юстиниана подвижником, а легенды о безголовом царе, которые смаковал Прокопий, будоражили воображение лишь горстки столичных интеллигентов.

За что же царя любили? Например, за простоту и доступность в общении с рядовыми гражданками. «Юстиниан, будучи по своему характеру и нравам таким, как я описал его, старался выставить себя легкодоступным и милостивым ко всем», – сообщает Прокопий. Наш милейший Кесариец снова и снова проговаривается. Если ты не сенатор, не рабовладелец, не прохвост-бюрократ, то немедленно начинаешь симпатизировать Юстиниану. Юстиниан – умный и хитрый правитель, не оторвавшийся от своих крестьянских корней, демократичный в общении, богобоязненный и феноменально работоспособный.

Общее направление политики царя не исключало злоупотреблений. Закрывать на это глаза глупо, но делать поспешные выводы о неэффективности государственной власти того периода – неправильно. Юстиниана окружили советники и льстецы. Это – беда любого властителя. И как бы часто ни встречался «крестьянский император» с людьми, это не помогало. Советчики плели паутину интриг, направляли внимание базилевса в нужное русло и влияли на его решения.

Прокопий называет этих советников «референдариями», то есть референтами, которые ведали приемом прошений от граждан. Референты «всякого рода крючкотворством и ложными толкованиями обманывали Юстиниана, который и сам, по своей природе, был склонен к такому образу действий». Прокопий хочет сказать, что царь был доверчив. Канцелярские крысы вызывают, конечно, брезгливость, но обойтись без них нельзя. То, что Юстиниан доверял им больше, чем следовало, не красит ни императора, ни созданную им систему. Но это не значит, что советники могли повлиять в главном: изменить мнение царя относительно собственных реформ, способствовать возвращению к власти прасинов и всей староримской системы. Все новые люди в правительстве работали на уничтожение старого сословия римской знати. Другой вопрос, что вырастало новое зло: придворные воры сколачивали себе состояния. Но это были уже новые богачи, создавшие новую систему. Здесь не было места крупным землевладельцам, обладавшим тысячами рабов и крепостных. Скорее появлялась коррумпированная «буржуазия», связанная с торговцами, капиталистыми крестьянами, чиновниками.

Но Юстиниан работал вовсе не на них. Он хотел создать общество равных возможностей, где каждый гражданин равен перед законом, где нет заоблачных богачей, где государство регулирует жизнь, не давая богатым скандально разбогатеть, а простолюдинам – обеднеть. Идеал царя – не рабовладельческая империя и тем более не феодальная, но в то же время и не свободное общество купцов и потребителей. Его путь – это путь противовесов и всё более усиливающегося влияния государства в управлении экономикой.

Это как раз и вызывает ярость Прокопия – сторонника старых порядков. Поэтому он стремится собрать малейшие отклонения от нормы, чтобы заявить: у Юстиниана ничего не вышло из его затей с переустройством общества. Эту концепцию некритически восприняли позднейшие историки.

Еще одно обвинение Юстиниана – в том, что император был растратчиком. Анастасий Дикор оставил в казне внушительную сумму в 320 тысяч фунтов золота. Однако Юстиниан уже во время своего консульства, при Юстине, истратил 400 тысяч фунтов. Этот факт подтверждает Марцеллин Комит.

И тут Прокопий издает очередной вопль о том, что недостающие деньги Юстиниан выкачивал из богатых византийцев.

«Истратив таким образом государственные богатства, Юстиниан обратил свой взор на своих подданных. И тотчас он у очень многих отнял их состояние: подверг их без всякого основания всякому насилию. При полном отсутствии всякой вины он осуждал тех, которые считались богатыми в Византии и во всяком другом городе, одних обвиняя в многобожии, других – в ересях и в неправом исповедании христианской веры, иных в педерастии или в любовных связях с монахинями или других каких-либо незаконных сожительствах, или в подготовлении заговоров, или в приверженности к партии прасинов («зеленых»), или в оскорблении его личности, как императора, или приписывая им какое-либо другое слово или выражение, или вдруг оказываясь наследником умерших, а бывало иногда и еще живых, как будто бы усыновленный ими. Это были славнейшие из его деяний. А как он, воспользовавшись бывшим против него восстанием, которое называли “Ника”, тотчас же стал наследником всех сенаторов, и как до этого восстания он самолично, у каждого в отдельности, не у малого числа лиц отнял их состояние, об этом я… рассказывал».

Откуда Кесариец взял эти сведения, неясно. Юстиниан много тратил, но много и получал. Его бюджет был бездефицитным. Причем не столько из-за привлечения новых средств, сколько из-за борьбы с коррупцией и эффективного распределения ресурсов. Конечно, были ошибки, злоупотребления, воровство, но складывалась новая система, которая должна была принести плоды. Государство контролировало чиновников, сокращало (иногда варварскими методами) число богачей, и это позволяло наполнять казну.

Казалось бы, какая связь между расправой с богатыми людьми и процветанием государства? Да самая прямая. Либералы учили нас в недавнее время, что чем сильнее кучка богатых в элите, тем мощнее страна, но это не так. Богатство олигархов приводит к вопиющему социальному расслоению, неравенству, а еще к тому, что разбогатевшие магнаты выходят из повиновения центральной власти, скрывают доходы от налогообложения и начинают наступление на государство. Мы уже говорили, что византийские олигархи брали под свое покровительство крестьянские общины, которые тоже освобождались от государственных повинностей. Это приводило к тому, что повинности и платежи перекладывались на плечи государственных коллективных хозяйств и «кооперативных» общин. Следовательно, у крестьян была мотивация уходить к латифундистам, которые рано или поздно сдали бы страну варварам и начали строить несколько феодальных государств на месте Византии. В ближайшей перспективе это привело бы к быстрому распаду и гибели страны под ударами арабов. Так погибнет в VII веке феодальный Иран.

Но был другой вариант – создать сильный средний класс, осуществить государственное вмешательство в экономику и попытаться сгладить социальные противоречия. Такой путь выбрали Юстиниан, Феодора и их советники. Они не были одиноки – значительная часть общества хотела именно этого.

ГЛАВА 2. БОРЬБА ЗА ДУШИ

1. МОНОФИЗИТЫ И ПРАВОСЛАВНЫЕ

Юстиниан сражался с коррупционерами, пытался задавить латифундистов, расширял границы империи… но всё это ничего не значило по сравнению с битвой за Царство Небесное. Император вел ее всю жизнь.

Считается, что базилевс был православным, а Феодора чуть ли не тайной монофизиткой. Это ошибка. Ортодоксальная Церковь не сомневалась в благочестии базилиссы. Ее причислили клику святых.

Гораздо ближе к истине Прокопий Кесарийский, который сообщает в своей «Тайной истории», что Юстиниан и его супруга были великими лицедеями и разделили роли, чтобы править империей. Юстиниан вроде бы преследовал монофизитов, а Феодора «тайно» их спасала.

На самом деле царь и царица страшно опасались раскола страны. Они понимали, что монофизиты – это несколько десятков миллионов подданных, и с ними необходимо считаться. Юстиниан то преследовал их, то пытался договориться, но всегда помнил, что перед ним мощная сила. Доходило до того, что некоторые еретики, вроде Иоанна Эфесского, считали его своим.

Другой вопрос, что одной из причин отчаянных войн на Западе могло стать желание как-то уменьшить процент монофизитского населения в империи. Западные римляне были в большинстве своем православными, и они ждали прихода православного царя; поэтому Юстиниан не мог зайти слишком далеко в своих уступках монофизитам.

Идея Феодоры состояла в том, что к монофизитам нужно относиться как к равным, тогда они признают Халкедонский собор и вернутся в лоно ортодоксальной Церкви, потому что, по сути, они не очень далеко ушли от православия. Это такие же православные, только чуть– чуть отклонившиеся от истинного пути.

Однако с поисками компромисса следовало быть осторожным. Императоры Зенон Исавр и Анастасий Дикор тоже шли по пути соглашательства с монофизитами, но в итоге поставили под сомнение собственное православие. Их политика свелась к уступкам. Юстиниан поступил иначе. Он сам думал добиться уступок от монофизитов, хотя бы перетянуть на свою сторону вождей еретического движения… А вожди убедят остальных. К тому же монофизиты делились на два течения, севериан и евтихиан. Первые отличались умеренностью и, казалось, готовы были пойти на переговоры с православными. Вторые были непримиримы до такой степени, что даже севериане отрекались от них. Монофизиты принимали единую природу Христа, а халкедонское толкование Троицы считали вариантом несторианской ереси. Но халкедониты столь же яростно отрицали несторианство. Казалось, это дает возможность договориться с монофизитами. Но проблема осложнялась тем, что монофизитская версия христианства была еще и способом обретения национальной идентичности для нескольких этносов, проживавших в империи. В Египте это были копты, в Сирии – арамеи, на Кавказе – армяне. Впервые тезис о религии как способе обрести этническую самостоятельность обосновал Лев Гумилев. Ученый абсолютно прав в своих догадках. Но в VI веке Юстиниан и Феодора не были знакомы с теорией этногенеза, а потому питали иллюзии относительно возможности объединить своих разноязычных подданных.

Одним из главных вождей религиозной оппозиции являлся антиохийский патриарх Север (456–538), который и дал название умеренному направлению в монофизитстве. Он был патриархом с 512 по 518 год, а при Юстине получил отставку. Однако монофизиты продолжали считать его духовным вождем и даже объявили святым. Православное правительство Юстина жестоко преследовало еретиков. После того как царем стал Юстиниан, политика резко изменилась. На смену гонениям пришла дипломатия. Это нравилось далеко не всем православным, и уже после смерти Юстиниана гонения возобновятся. Вот тогда раскол между монофизитами и халкедонитами станет окончательным. Впрочем, это другая тема.

Итак; монофизиты обвиняли халкедонитов в несторианстве. Юстиниан нашел адекватный ответ – «теопасхистскую формулу», предложенную скифскими монахами (об этом мы писали в предыдущей части книги). «Один из Святой Троицы пострадал плотию» – гласила формула «скифов». Эта фраза стала эпиграфом к Кодексу Юстиниана. Император как бы расписывался в своем православии, без чего законы остались бы пустым звуком.

Отрицание несторианства должно было смягчить монофизитов, но до окончательного примирения было далеко.

Тогда Феодора придумала, как объединить две ветви христиан. Царица считала, что они должны услышать друг друга. Монофизиты поймут, что православный базилевс им не враг. Базилисса предложила Юстиниану устроить религиозный диспут. Император с живостью ухватился за эту идею.

2. ДИСПУТ

В царский дворец (точнее, в константинопольский дворец Гормизда, который входил в комплекс правительственных зданий) пригласили представителей монофизитов и православных. Это произошло в 532 или 533 году, когда правительственный квартал столицы еще лежал в разрухе после восстания «Ника». Воспоминание о диспуте сохранилось в письме православного епископа Иннокентия Маронийского. Остальные источники об этом молчат: не все события попадают в летописи.

От каждой партии явились по шесть авторитетных епископов в сопровождении клириков и советников. Всего прошло три заседания, причем на третье явился сам император и председательствовал. Два первых диспута вел молодой энергичный епископ Иоанн, получивший впоследствии широкую известность как Иоанн Эфесский. Мы еще расскажем об этой интереснейшей личности.

Спорящие обладали прекрасными познаниями в истории и богословии. Начали издалека. Основателем монофизитского учения был константинопольский пресвитер Евтихий (ок. 370 – после 454), последователей которого называли евтихианами. В свое время он горячо выступил против ереси патриарха Нестория, которому принадлежит сомнительная честь основания несторианства. Но в своем опровержении Нестория его оппонент зашел слишком далеко. Несторий утверждал, что Богородица произвела на свет человека, который затем стал Богом. Евтихий в полемическом угаре провозгласил обратное: Христос имел только одну божественную природу (моно физис).

Как известно, вселенский собор, заседавший в 451 году в малоазийском городе Халкедоне, решительно осудил Евтихия. С тех пор истинно православных людей называют халкедонитами. Однако монофизиты считают православными именно себя, а не «халкедонских нечестивцев». Но в XXI веке запутывать читателя этими нюансами вовсе незачем. Достаточно будет запомнить, что официальная Церковь – это православие, а все прочие секты, кем бы они себя ни считали, – это еретики.

В настоящее время православных осталось в мире немного, но еще меньше – монофизитов. Монофизитская Церковь господствует в Эфиопии, Армении, эту версию христианства исповедуют также немногочисленные копты в Египте. Православны русские, греки, грузины, осетины, болгары и сербы.

Во время устроенного Юстинианом константинопольского диспута православные отчаянно напали на Евтихия. В процессе спора они доказали, что Евтихий являлся еретиком. Объяснения были настолько безукоризненны, что сторонники патриарха Севера согласились с этим. Дело пошло! Со стороны православных последовал новый тезис. Коль скоро Евтихий был еретиком, у Церкви и светской власти появилось достаточно оснований, чтобы созвать в 451 году Халкедонский собор. Севериане согласились и с этим. Значит, победа над монофизитами близка! Их учение можно опровергнуть с помощью логики! Так начинающий психотерапевт верит, что поймал сумасшедшего на нелогичности рассуждений и уже опроверг его доводы…

Но тут возникло противоречие. Севериане в очередной раз обвинили православных в том, что те впали в ересь Нестория. Халкедонский догмат предполагал триединство Бога: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог – Дух Святой. Севериане уцепились за эту мысль. В Троице им виделось признание за Христом отдельной человеческой природы. Халкедо– ниты пытались объяснить им, что это не так: все три образа Троицы нераздельны и неслиянны… Тогда севериане выискали в сочинениях трех классических православных богословов несторианские мотивы. Эти богословы – Ива Эдесский, Феодорит Киррский и Феодор Мопсуэстийский – написали несколько работ, в которых позволили себе некоторые вольности в отношении христологии. Между тем все трое были признаны православными на Халкедонском соборе. Эти авторы давно умерли, но севериане считали опасными их сочинения. Кроме того, монофизиты выступили против конечного постановления Халкедонского собора – так называемого ороса. В оросе содержался постулат, что Христос един «в двух природах». Однако этого термина не было в сочинениях одного из отцов Церкви, святого Кирилла Александрийского (376–444), авторитет которого одинаково признавали и православные, и монофизиты. Значит, Церковь имела дело с новым толкованием старых принципов веры. Для современного читателя это звучит по меньшей мере странно. В нашем мире достаточно собственных политических и догматических проблем, чтобы углубляться в тонкости богословия. Но если принять версию Льва Гумилева, что за христологическими спорами скрывался вопрос о национальной идентичности, многое встает на свои места.

Последствия диспута были скромными. Только один монофизит– ский епископ перешел на сторону халкедонитов. Зато Юстиниан попытался использовать тактический успех для того чтобы развернуть широкую пропаганду. У императора было мощное оружие – интеллект, умение ясно и красиво излагать свои мысли и… десятки тысяч адептов православия, которые готовы были донести эти мысли до народа. Базилевс хотел использовать благожелательную обстановку в империи, возникшую после диспута, чтобы переубедить возможно больше людей и укрепить Церковь. Началось идейное наступление на монофизитов.

3. ПРОПАГАНДА

По результатам диспута император выпустил два послания, в которых излагал свои взгляды на религиозную ситуацию в государстве. Первое из них было адресовано иерархам Церкви, второе – патриарху Константнопольскому Епифанию (520–535). Император одобрил осуждение православными Евтихия и Нестория и подчеркнул незыблемость решений первых четырех Вселенских соборов по этим вопросам. Особенно важен был для него четвертый, Халкедонский собор. Его орос не признавали ни монофизиты, ни несториане.

Кроме того, в своих посланиях Юстиниан обозначил теопасхистскую формулу скифских монахов, с которой те ездили в Рим: «Один из Святой Троицы пострадал плотию». Если севериане признавали все эти вещи, они возвращались в лоно ортодоксальной Церкви. Казалось, что в империи воцаряется религиозный мир и становится возможна хотя бы спокойная дискуссия на «небесную» тему. Юстиниан был полон оптимизма и полагал, что решит неразрешимую задачу.

Со своей стороны Феодора вступила в контакт с монофизитскими епископами, включая низложенного Севера. Было решено предоставить им несколько кафедр. Окраины империи были неоднородны в религиозном отношении. В Сирии монофизитов было несколько меньше, чем, например, в Египте, и правительство действовало там более грубо. Антиохийскими патриархами оставались халкедониты. В Египте огромное большинство населения исповедовало монофизитскую версию христианства, поэтому любая насильственная политика правительства была обречена на провал.

К несторианам отношение было гораздо жестче. Они занимали восток византийской Сирии и не казались столь опасными. Кроме того, их одинаково не признавали ни халкедониты, ни монофизиты. Ирония судьбы была в том, что пройдет несколько столетий, и в XII веке монофизиты договорятся с несторианами и образуют единую Церковь. А с халкедонитами – нет.

Когда освободилась Александрийская кафедра, базилисса Феодора позаботилась, чтобы ее занял лояльный монофизит. 10 февраля 535 года александрийским патриархом был избран Феодосий, друг Севера. В июне того же года умер константинопольский патриарх Епифаний. Вместо него на патриарший престол выбрали Анфима (535–536) – епископа Трапезунда. Избрание совершилось при горячем участии Феодоры в пользу Анфима. Императрица познакомилась с ним во время столичного диспута и была увлечена мягкостью и дипломатичностью епископа. Но поговаривали, что Анфим – тайный монофизит, хотя и участвовал в диспуте на стороне халкедонитов. Анфим находился в общении с Севером и с Феодосием Александрийским. Возможно, эти убежденные люди смогли воздействовать на Анфима, и тот окончательно разуверился в догматах Халкедона. Дошло до того, что Север прибыл в Константинополь, встретился с Анфимом и долго искал общую христологическую формулу.

Император Юстиниан смотрел на эти переговоры сквозь пальцы. Он надеялся, что вода камень точит, и постепенно удастся переманить Севера. Одновременно шли поиски универсальной формулы, которая позволила бы договориться с монофизитами и обеспечить принятие ими решений Халкедонского собора.

На короткое время в Византии возникла интересная ситуация. Там восторжествовала веротерпимость – во всяком случае, на уровне ряда христианских сект. И это опять не вписывается в легенду об авторитарном диктаторе Юстиниане. Перед нами – тонкий политик, который пытается продлить жизнь своей империи всеми возможными способами.

В том числе – через поиск религиозной идеи, которая объединила бы его подданных.

Так или иначе, 535 год оказался полным иллюзий и самым благоприятным для Юстиниана в деле восстановления единства Церкви. Казалось, успех близок. Тем горше было разочарование.