Текст книги "Современный румынский детектив"

Автор книги: Штефан Мариан

Соавторы: ,Дину Бэкэуану
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

Глава XIII
В ОДНОМ ШАГЕ ОТ СМЕРТИ

– Только в кино полиции все становится известным! – заметил гангстер. Я хотел ему сказать, что он ошибается, но воздержался,

Дождь лил как сквозь сито. Прильнув к оконному стеклу, Беглый любовался палисадником. Пионы мудро качали головами под напором капризного ветра, тюльпаны тянули к небу свои розовые чаши.

– Сыграем в барбут, дура?

Силе повернул голову. Димок смастерил пару игральных костей и с увлечением кидал их.

– Не умею.

– А в" Кто больше"?

– Тоже не умею.

– Аи, аи! Чем же ты занимался шесть лет в тюряге? Аида сюда, батя научит. – Он бросил кости на стол. – Гляди, как перекатываются. Поехали?

– Нет.

– Ну и дурак!

В дверь постучали. Вор спрятал свои игрушки и быстро уткнулся в книгу. Вошла хозяйка с подносом, на котором стояли тарелка печенья и три чашечки кофе.

– Я вам не помешаю? Силе всплеснул руками:

– Что вы, мадам Анджелеску! Право, вы ставите нас в неловкое положение.

Старушка ласково улыбнулась:

– Пока жив был супруг, мы пили кофе вдвоем. Я привыкла… Она посмотрела на Димка. Вор шевелил губами, не отрыва —"

ясь от книги.

– Прервись, Дем, – предложил Беглый.

– Правда! Вы слишком много читаете, господин доктор. Малый поднял руки:

– Повышение квалификации!

Эти слова принадлежали к числу немногих, которые ему дозволялось произносить при хозяйке.

– Мне кажется, вы излишне мучаете себя.

– Что поделаешь!

– Дело в том, – поспешил вмешаться Беглый, – что мой коллега родился в семье книжников, для которых весь смысл человеческого существования сводится к тому, чтобы грызть гранит науки…

Димок тут же изобразил жертву семейной традиции, способную вызвать слезу. Хозяйка присела в кресло у письменного стола. На ней было скромное домашнее платье с кружевным воротничком. Единственным ее украшением был перстень с синим камнем – капля чернил на пальце. Казалось, она сошла со страниц иллюстрированной книжки – миниатюрная, улыбчивая бабушка, ребенок с белыми волосами и морщинистым лицом.

– Господин Дем как две капли воды похож на одного моего ученика. Сейчас он концертирует в Зальцбурге. Рауль Падина, скрипач, вы, конечно, о нем слышали…

– Разумеется! – Беглый был настроен на шутливый лад. Он повернулся к Димку: —Ты, конечно, тоже слышал его игру?

Вор улыбнулся, как мог приятнее, качая головой.

Минуты, проводимые в обществе хозяйки, были его крестом. Он покрывался потом, давился кофе, изо всех сил стараясь не чавкать.

– Вы преподавали музыку? – любезно поинтересовался Силе.

– Давала частные уроки. Когда-то имела счастье играть под дирижерскую палочку Энеску… затем в Европе – с Сарелли. Он был лучшим исполнителем Моцарта. Затем пришла война, тяжелые времена, кому тогда было до концертов?

– В самом деле.

– Я никогда не могла похвастаться крепким здоровьем. Много лет провела в санатории.

– Легкие? – проявил профессиональный интерес Димок.

– Нет. Малокровие. – Она грустно улыбнулась. – Так закончилась, едва начавшись, моя артистическая карьера…

Беглый хотел было закурить, но удержался. В доме царил запах айвы и лаванды. Вор добросовестно ковырял в ухе мизинцем. Силе легонько стукнул его носком по голени, малый с перепугу икнул.

Мадам Анджелеску деликатно отвела глаза и поставила чашечку на край письменного стола.

– По – видимому, у меня не было большого таланта. Истинное дарование, я убеждена, способно укрепить слабое здоровье,

– Вы много путешествовали? – спросил Беглый поспешно, видя, что старушка ступила на опасную стезю.

– Относительно. Испания, Италия, Австрия, северные страны… – Она улыбнулась. – В бомбежку сорок четвертого я потеряла дом, унаследованный от отца. Он был хорошим врачом. Его трактат по экспериментальной хирургии изучают и сегодня.

Она заглянула в книгу Димка. Вор немедленно закашлялся. "Если она вздумает спросить мое мнение, конец!" – было написано у него на физиономии.

– Выдающаяся работа, – поспешил на выручку Беглый. – Мой коллега особенно ценит ее…

– Подходящая, подходящая… – закивал Димок.

– Мой супруг погиб в автомобильной катастрофе. – Она вздохнула, – Я хочу сказать, что утратила все, кроме воспоминаний. Они – единственное приобретение, которое никто не может у меня отнять. Турне по Европе доставили мне радости, которыми я живу по сей день. Когда идет дождь, и я плохо себя чувствую, и мне не хватает и того, и другого, гнетет одиночество, я вспоминаю день, когда впервые увидела собор Саграда Фамилия в Барселоне. Это случилось в тридцать втором году. Была весна, цвели рощи лимонов и апельсинов… Вы не можете себе представить, господа, как выглядит Андалусия, когда цветут апельсины! На мне тогда было белое платье с маками… Или визит на Капри… Там я познакомилась со своим будущим мужем. – Она засмеялась: – Четверть часа мы разговаривали на плохом итальянском и только потом поняли, что оба – румыны… – Глаза ее засверкали. Она стала вдруг значительно моложе. И поднялась. – Простите меня, пожалуйста.

– Что вы, мадам Анджелеску, нам было очень приятно…

– Это старые истории, которые сегодня никому не интересны.

– Напротив. Я тоже люблю путешествия. Ребенком я засыпал с атласом в обнимку… Десяти лет мог с закрытыми глазами нарисовать контуры материков, по ночам видел во сне, как пробиваю себе путь в одиночку по джунглям Амазонки… – Силе пожал плечами. – К сожалению, не всем мечтам суждено осуществиться. Жизнь ведет нас путями, в которых ничего общего с грезами, а если им случается совпасть, вмешивается судьба, и опять ничего не выходит.

Старушка ласково улыбнулась:

– Фаталист в столь молодые годы? Вера в судьбу приходит обычно тогда, когда устаешь бороться.

Беглый покачал головой:

– Иногда человек устает очень рано… – Он махнул рукой, как бы стремясь отогнать печальные мысли. – В самом деле, воспоминания – это единственные приобретения, заслуживающие того, чтобы вложить в них душу. Грустно, однако, в сорок лет иметь одни лишь воспоминания…

Вор сидел как на иголках. Старушка это заметила и сказала, застенчиво улыбаясь:

– Вам необходимо заниматься, а я разболталась.

– Вы не так поняли! – поспешно возразил Беглый. – Доктор Дем хочет обратиться к вам с просьбой, но не смеет.

– С какой же?

– Сыграть нам Паганини. Он обожает" Каприччио"… Мадам Анджелеску густо покраснела.

– Как вам сказать… Последний раз я играла несколько месяцев тому назад.

– И тем не менее…

– Боюсь разочаровать вас.

Малый выкатил глаза, с ненавистью уставился на Силе. Взволнованная старушка поднялась.

– Минуточку. Я только возьму скрипку. Едва они остались вдвоем, Димок взорвался:

– Слушай, Беглый!

– Ничего, очень даже здорово, пообтешешься маленько. От тебя же за версту слободкой несет! Внимание, превратись в слух и мотай головой в знак того, что, мол, нравится.

– Я тебе это припомню!

– Кроме того, было бы неестественно, чтоб интеллигентные люди, доктора…

– Прижму же я тебя когда-нибудь! Прижму так, что тебе самому пондравится!

– Тсс!

Мадам Анджелеску положила на письменный стол толстую кипу нот.

С вором сделалось дурно. Он достал сигарету, но, встретив взгляд Беглого, вздохнул и засунул ее в пачку.

– С чего начать? Прошу вас, выберите сами.

Димок перебрал альбомы и остановился на самом тонком.

– Вы любите доклассическую музыку? – Умираю по ней…

Старушка зарделась:

– Это меня радует. Я тоже ее люблю.

– В нашем распоряжении целый вечер, – подсказал Беглый. Как только мадам Анджелеску принялась настраивать

скрипку, Димок сделал томную мину и усиленно закивал. Почувствовав сильный удар по ноге, он покосился на Беглого. Тот подал ему знак не спешить.

Старушка начала застенчиво, еле касаясь струн. Но вот из скрипки полились глубокие рыдания. У вора волосы встали дыбом! Он глядел на ехидную улыбку Беглого и готов был придушить мучителя…

И вдруг вместо старушки вор увидел цыгана Оанчу. Закрыл глаза, но образ стал только четче. Это был скрипач с Колентины, обремененный кучей детишек, прокормить которых стоило тяжкого труда. Играл он только на поминках бедняков. На свадьбы приглашали оркестрики Тэтэраша или Борчага, в кабаках был спрос на молодых да пригожих музыкантов, чтоб по вкусу дамочкам, – как туда сунешься?

Димок знал его давно – встречал по ночам, когда цыган возвращался домой после поминок с кутьей в корзине. "Играешь, Оанча, нет тебе отдыха!""Куда денешься, господин Челнок, семья большая…"Как-то Оанча прибился к буфету со спиртным в Рахове, играл зеленщикам, бывало, давали монетку – другую. Однажды во время драки кто-то выхватил у цыгана скрипку и хватил корчмаря по голове. Скрипка разлетелась в щепки. Пока подоспела полиция (дело вышло мокрое), хулиганы разбежались. Ищи ветра в поле!

Шесть месяцев вкалывал Оанча в каменоломне, чтобы купить новый инструмент. Труд тяжкий, от музыканта остались кожа да кости. А по весне отправился за новой скрипкой. Димок догнал его на пустыре. Несчастный так и не понял, кто его повалил, а поднявшись, обнаружил, что карманы пусты.

Вечером вся слободка шумела: цыган Оанча повесился.

Беглый зачарованно следил за пальцами женщины. Они то выплясывали чарльстон на струнах, то вдруг останавливались, вибрируя. Старушка играла, вглядываясь куда-то в сетку дождя, глаза ее блестели странным светом. Интересно, о чем она теперь думает?

Возможно, о том дне, когда впервые надела шелковые чулки и сделала высокую прическу, чтобы прогуляться весной по проспекту Виктории, запруженному извозчиками и господами в канотье, галантно приподнимающимися перед флорентийскими шляпками. Напротив ресторана" Бон тон" цветочницы предлагают букетики ландышей, на углу у Драгомира Никулеску разносчики газет выкрикивают: "Убийство на улице Бэрэцией! Мисс Румыния имеет шансы стать Мисс Вселенной!"… А может быть, вспоминает о первой прогулке в гондоле под мостом Ри – альто и как она покраснела, потому что венецианец слишком настойчиво разглядывал ее декольте… А может быть, ей видится сцена, полная света и цветов. Она выходит на поклон в десятый раз, но овации не прекращаются…

Сердце Беглого сжалось. Он сожалел о своей проделке. Старушка ушла, засыпанная благодарностями. Димок кипел:

– Есть сигареты?

– Не смей говорить, что не понравилось!

– Придет мой черед, поглядим, как пондравится тебе!

Они открыли окно и жадно затянулись. Дождь перестал. По дорожке медленно ползали улитки с мокрыми домиками на спине. Димок задумчиво курил.

– Повидала бабка свет. Поездила за тридевять земель. 442

– Естественно. Большой талант.

– Говорят, там прилавки ломятся от золота… Мне рассказывал Джиджи Турчиту.

Силе пожал плечами. Мозгляк воровски подмигнул:

– Спорю на что угодно, у нее матрас набит всякой всячиной: кольцами, браслетами…

– У кого?

– Спрашиваешь! Да у мадамы, у хозяюшки. Беглый нахмурился:

– Что тебе взбрело на ум, Митря? – И схватил его за шиворот. – Избави бог…

– Ты что, голубь, шуток не понимаешь?

– Не люблю такие шутки!

– А шутки с пиликаньем на скрипке любишь?

– Запомни хорошенько, я тебя предупредил! – сказал Силе отчетливо, глядя вору прямо в глаза.

Раздался звонок. Беглецы отпрянули от окна и осторожно подошли к двери. В передней мадам Анджелеску разговаривала со смуглым молодым человеком.

– Мне сказали, что вы сдаете комнату.

– К сожалению, я уже сдала.

– Вот так везет! Я было обрадовался, что рядом с институтом…

– Мне очень жаль.

– Представляете, это четвертый адрес, по которому я сегодня обращаюсь, и повсюду девчата меня опередили. Пари держу, что у вас тоже…

Старушка улыбнулась:

– Нет. Два врача из провинции, приехали на повышение квалификации.

– Извините, пожалуйста.

– Что вы, что вы!

Димок посмотрел на Силе и сказал шепотом:

– Тип мне не ндравится!

– Мне тоже.

– Выйди на улицу, Беглый, глянь, куда он пойдет.

Старушка забралась под одеяло и, вздохнув, открыла толстую книгу.

Димок оторвался от замочной скважины. Схватил с кресла бархатную подушечку и взялся за дверную ручку.

Она не слышала, как он вошел, и продолжала читать, тихонько посмеиваясь. В один прыжок вор оказался у кровати. Он набросил ей подушку на лицо и прижал обеими руками.

– Дёру! Где ты там, малый?

Димок закусил губу и выбежал на черную лестницу. Беглый уже оседлал подоконник.

– Идут?

– Через пару минут оцепят дом!

Они забрались на крышу сарая и выпрыгнули в соседний двор.

Старушка дышала с трудом. По ее щекам катились крупные слезы, падая на обложку книги" Интимная жизнь".

Глава XIV
ДИМОК НАХОДИТ УБЕЖИЩЕ

Мамзель Эме встала.

– Разумеется, его надо было бросить.

Один он выпутался бы легче, вы не

находите?

Нет, я этого не находил.

Телевизоры опустошили улицы. Беглецы молча пробирались среди луж. Димок поднял глаза на окровавленное небо, свалившееся на пригороды.

– Опять проясняется к дождю… Как же нам быть, братец? Силе не ответил. Лицо его стало землистым, глаза метали молнии. Редкие фонари на перекрестках валяли их тени по мокрому асфальту. Вышли на бульвар. Вор остановился.

– Неладно, дя Силе! Беглый в сердцах сплюнул:

– А как ладно? Как, черт возьми?!

– Надо найти другую фатеру.

– Надо! Только и знаешь ходить за мной. А дура все устраивай…

Навстречу шел милиционер. Они по – заячьи шмыгнули за угол.

– Веревочка затягивается, – сказал вор, запыхавшись. – Что ни день, то хреновей. Они не уймутся, пока не засадят нас…

– Это все я виноват! Ты прав. Чувства, видишь ли, разыгрались!

Челнок насупился:

– Как это они нас засекли, а, дя Силе?

– Пошли по родне Бурды, потом по родне его жены, чему тут удивляться?

– Здорово работает майор! – Работает…

– Ну-ка, постой!

Димок остановился у какой-то арки. Он прочел название улицы и вошел под свод.

– Если ведьма дома, дело в шляпе! – Кто?

– Мица Просфирня, которая жила с Большим Зане. Он сейчас по тюрьмам. Женщина одинокая и комнаты сдает на ночь…

– Сводня?

– Со святой девой я не путаюсь.

Они поднялись по заплеванной лестнице. Мица Просфирня, давненько перезревшая гражданка, перекатила свои окорока через порог. Малый сладко улыбнулся:

– Целую ручку, мадам Мица!

– Митря Челнок…

Просфирня лишилась дара речи. Она лишь мигала и беззвучно шевелила губами, потом разразилась бранью. Силе внимал с разинутым ртом. Ему и раньше приходилось слышать ругань из женских уст, но то, что изрыгала сводня, превосходило всякое воображение. Все помои, собранные на мусорных свалках, бешеная злоба, спаренная со словесной грязью, обрушились на вора. Однако старания Просфирки оказались напрасными. Димок спокойно дождался разрядки, затем спросил:

– А в остальном? Все хорошо и прекрасно?

Сводня чуть не грохнулась в обморок. Она побледнела и стала искать, чем бы запустить в Димка. Тут дверь комнаты открылась, и вошел звероподобный мужик. Вор так и прилип к стене, в глазах его был страх. Он промямлил:

– Будь здоров, дя Зане! Я и не знал, что ты вышел…

– Вышел, Димок, – вздохнул мужик. – А ты рад?

– Как же, дядя, слава богу…

Обезумевший от страха Димок озирался, ища спасения. С четвертого этажа в окно не выпрыгнешь, а на лестничной площадке заняла позицию Просфирня. Большой Зане наступал не спеша. В правой руке у него блестел нож.

– Зачем ты меня продал, братец? – Дя…

– Что я тебе плохого сделал, Димок? Почему ты такая парша^?

– Кто? Я?

– Ты думал, Большой Зане так и сгниет там?

Силе оценил положение и понял, что действовать надо немедленно. Он отступил на шаг и выбросил вперед ногу. Получив удар по руке, громила выронил нож. Тем временем Димок что было силы боднул женщину головой в живот. Сводня, икнув, рухнула на колени. Дорога была свободна.

Они кинулись вниз по лестнице, перепрыгивая через четыре ступени. Выбежали во двор. Нож Зане пролетел мимо и выбил искры, ударив о камни. Сверху на головы беглецов вылили какую-то мерзость.

Они умылись в общественной уборной. Профессор побелел от отвращения и злобы. Осрамившийся Димок хорохорился:

– Ничего! Все равно я его пришью…

– У тебя была такая возможность, – заметил Беглый.

– Ладно, ладно… Силе покачал головой:

– Скажи спасибо, что ноги унес. – И посмотрел на него долгим взглядом. – Почему тебя никто не любит, Димок?

– А кому любить? Это люди?! Зане у меня ремеслу научился, теперь катается как сыр в масле, а видал его?

– Что же он так, с бухты барахты, захотел тебя прикончить?

– Оговорили меня…

– А братья Трикэ? Слышал, братец мой сказывал, фото твое заплевали.

– Настанет и их черед, дай срок! Я им покажу, как ножку подставлять!

– А полосатые тоже ножку подставили? Димок взъерши лея:

– Чего тебе надо от меня? Опять на рожон лезешь?

– Какой в тебе дьявол сидит, Митря?

Беглый не спускал с него глаз. На губах у вора дрожала гадкая улыбочка.

На углу у" Десяти яблок" Димок замедлил шаги и показал на обшарпанную халупу в глубине двора.

– Тут мой крестный проживает.

– Нечистый?

– Таке Крик, голубь, гроза замков. Банки грабил в свое время. Два года я у него в учениках ходил, души во мне не чает.

– Ты подумай, прежде чем идти. Вор открыл калитку.

– Не оставит он меня в беде! Подожди маленько.

Димок исчез, поглощенный густой зеленью двора. Беглый закурил, внимательно осматриваясь. Площадь заполнили тени. Смоляные тучи угрожающе надвигались на первую вечернюю звезду. Он услышал шум приподнимаемых жалюзи и повернул голову. В окно были видны обитые вишневым шелком стены, с которых смотрели старинные портреты. На потолке резвились позолоченные лепные ангелочки, большая хрустальная люстра рассеивала спокойный свет.

Силе привстал на цыпочки и увидел пожилую пару за игрой в карты. Улыбающаяся женщина тасовала колоду, мужчина, потягивая кофе, что-то рассказывал.

Беглый вспомнил свою квартиру в квартале Святого Георгия. Над ними жили пенсионеры, супруги Влэдояну. Они познакомились субботним вечером в" Бочке пива", было это году в пятнадцатом, и на протяжении сорока лет ежегодно в тот же день, в тот же час нарядно одетые приходили в это заведение.

Официанты знали их историю, всегда оставляли для них столик и подавали пару кружек пива. Супруги молча сидели, держась за руки, – они разговаривали глазами. А через час уходили домой.

И вот в такую субботу, пока господин Влэдояну брился, старушка задремала в кресле и больше не проснулась. А через две недели, в субботу, и он приказал долго жить…

Улыбка Беглого погасла: да, есть на свете и такие люди. Можно жить и так…

В доме послышался глухой шум, и Силе увидел бегущего к нему Димка. Оба глаза у него заплыли, губы сочились кровью. – Поцеловал тебя крестный?

– Мать его так, бандюгу! Силе вздохнул.

– Послушай моего совета, малый: иди с повинной! В тюрьме тебя охранять будут, может, цел останешься, а на воле свои точно прикончат.

Димок пригубил стаканчик с цуйкой и поморщился от боли. Лицо его опухло, стало похоже на свиное рыло. Старый шрам пульсировал, на щеках синели кровоподтеки – противно было смотреть.

Силе оценил его синяки:

– Ты был прав, Димок, крестный души в тебе не чает…

– Я в долгу не останусь!

Они выбрали притаившийся за печкой столик в малом зале распивочной. Туалет был в двух шагах, окно его выходило на пустырь.

Челнок затоптал окурок.

– Можно попытать у одной моей бывшей крали…

– Хватит! Хочешь остаться на костылях?

– Ой, не знаю, братец, все с ума посходили.

– Не надо было делать того, что ты делал!

– Так, так! Дави и ты меня, бей кулаками! Бейте все Челнока!

Силе усмехнулся:

– Уж если я бью, то крепко, Димок! Живым не уйдешь.

– Точно.

– Храни тебя матерь божья от моей руки. – Силе осушил стаканчик и добавил: – Не крути мне мозги.

– Чего" не крути", паря? И ты, что ли, с ума сошел?

– Смотри у меня, рухлядь! Один хлеб едим, ты прав – четыре глаза видят зорче, поддерживаем друг друга, но смотри у меня!

Вор пожал плечами и перевел разговор:

– Еще по одной?

– Можно.

В туалет прошел мужчина средних лет. Силе проводил его взглядом.

– Знакомый? – тут же среагировал Димок. – Вор?

– Нет. Забияка. Я сидел с ним две недели в предвариловке. Он отмутузил тещу по случаю Нового года…

– Наш парень!

– Как его бишь зовут?.. А! Грэдинару. Подойти к нему?

– Еще бы! Никогда не знаешь, откуда заяц выскочит,

– Лишь бы он не оказался из тех, со слишком длинным языком…

– Тьфу! Не каркай!

Димок прилип к печке с противоположной стороны. Когда Грэдинару вышел из туалета, Беглый схватил его за локоть и усадил за стол.

– Припоминаешь?

Грэдинару бросил на него быстрый взгляд и просиял:

– Господин профессор! – Он огляделся и зашептал: – Опять в бегах? За тобой гоняет один головастый, меня тоже зацепил.

– Зачем?

– Все, кто тебя знал, под наблюдением: и Мэцэуану, и Тейкэ.

– Ждут меня?..

– Ждут, господин профессор!

Беглый стукнул кулаком по столу, опрокидывая стаканы:

– В бога мать такую жизнь! Все бы отдал, чтоб сначала начать.

– Что ж… Могу я чем-нибудь помочь? Дать тебе деньжат?

– Яду мне дай! Грэдинару встал.

– Брось, паря! Выпутаешься. Будь! – И перешел в большой зал.

Из-за печки вынырнул Димок:

– Хреново!

– Слава богу, теперь и до тебя дошло!

– Что тебе от меня надо? Чем я виноват?

– Надо было с самого начала…

Он не договорил. Появился испуганный Грэдинару:

– Деру, господин профессор! Фараоны! Беглецы бросились к туалету.

Дождь возобновился, частый и мелкий. Вдоль стен осторожно крались две сгорбленные тени. Мозгляк попробовал пошутить:

– Опять мы их провели! Не падай духом, дядя, не сцапать им нас до Судного дня!

Слова, сказанные без всякой уверенности, лопались как мыльные пузыри, не достигая ушей Беглого. Силе шел впереди, мрачный и злой.

– Слышь, дя Беглый? Все-таки мы везучие…

– Помолчи, Димок! – Силе остановился на углу. – Дальше-то что?

– Дальше?..

– Прости, я и позабыл, что обо всем надо думать мне!

– Я же пытался. Ты сам видел…

– Да уж, нагляделся.

– Аида к биндюжникам, – предложил вор нерешительно.

– Они тебя знают?

– А как же!

– Тогда не надо.

Они шли по бульвару. При каждом дуновении ветра с листьев падали крупные капли воды.

– А сколько счас время?

Силе не ответил. Он зло пинал носком попадающиеся на пути камешки.

– Небось первый час уже, а, дя Силе?

– Тебя что, жена дожидается? Дети? Закроют подъезд, а у тебя нет ключа? Так в чем же дело? Шагай знай! Это наша участь – тикать! Куда? Куда глаза глядят. Сколько? Пока не лопнем.

Вор остановился.

– Да что на тебя нашло? Разрази меня гром, не пойму, чего ты убиваешься?

– Куда тебе!

– Кто тебя просил бежать-то? Дело ментов – ловить, наше дело – их дурить. Разве не так?

– Да, но…

– Чего" но"? Не ндравится тебе в бегах, сиди в каталажке! Тепло, роба – последний писк моды, шамовка дармовая, ни тебе дождя, ни тебе снега, все на казенный кошт.

Профессор остановился и с удивлением оглядел вора. Промокший до нитки, весь в синяках, Димок остервенело стучал зубами. Силе рассмеялся:

– А ведь ты прав, малый!

– Знаю, дура!

Они засмеялись. Отлегло от сердца, дождь и усталость отступили.

– Так, говоришь, не ндравится на воле – сиди в каталажке?!

– А как же? Задарма ничто не дается, тем паче беглым. Скажи спасибо, что можешь дойти до перекрестка и повернуть, куда твоей душе угодно. Так?

– Так, Митря!

– Да благодари всевышнего, что дал тебе в помощники человека с головой!

– Да – а, повезло…

– К примеру, что мы, по – твоему, должны сейчас делать?

– А то у нас есть выбор? Шагать вперед.

– Всю ночь?

– Всю! Хоть согреемся.

Димок удивленно поцокал языком:

– Тоже мне, головастик! А о том не подумал, что на улицах ни души и возьмет нас первый же постовой?

Беглый пожал плечами:

– Ну конечно, квартира пустует, а я гуляю!

– А чего ей пустовать? Пошли в мою берлогу!

– Ты ж говорил, что наврал и нет ее у тебя.

– Чего человек не сболтнет! Лево, кляча!

– Ловкач же ты, Митря! Завсегда у тебя туз в рукаве.

– А то!

– Все время думаю, какой еще сюрприз меня ожидает. Глаза вора сузились:

– Напрасный труд, голубь, не угадаешь!

Они свернули в узкую боковую улочку, объятую тьмой.

– Кто хозяйка? – спросил Беглый.

– Посаженая мать моих предков. Почтенная женщина. Году в тридцать шестом держала трактир в Дэмэроае.

– Ясно! Опять синяками разживешься. Видать, начало ндравиться…

– Махнем через забор, у меня нет ключа от парадного. Беглый перекрестился – за забором простиралось кладбище Белу. Вор прошептал:

– Нишкни! Чую нюхом, у ментов и дома покойников под наблюдением.

Они поползли между могилами. Трава была мокрая, дорожки развезло. Силе приложил губы к уху Димка:

– Ты был прав, вон патруль. – Где?

– На скамейке, рядом с большим крестом.

В ночи можно было различить два силуэта в дождевиках. То вспыхивали, то гасли огоньки сигарет.

– Пошли бог здоровья тому, кто придумал табак! – пробормотал вор.

– Тсс! Налево кругом!

– С чего это? Иди за мной. – Димок свернул к аллее бедноты, заросшей бурьяном. Деревянные кресты под порывами ветра шатались как пьяные.

Сердце Беглого сжалось. Он вспомнил своего отца на катафалке. Покойный был человеком бережливым, все беспокоился о детях, ради того, чтобы они не знали нужды, отдавал последнее. Как-то осенью он повстречал крестьянина, торгующего виноградом по дешевке. У отца не было корзины, так он снял сподники, завязал тесемками штанины и наполнил их гроздьями… Он отказывал себе в кружке пива, даже в стакане сельтерской. Единственной его страстью была обувь. Он недоедал месяцами ради покупки новых башмаков, трижды на дню чистил их кремом и наводил лоск бархоткой.

Хоронили его в одежде, купленной у старьевщика, и в ботинках с дырявыми подошвами…

Они опять оказались среди мраморных склепов. Вор достал из тайника ключ и открыл тяжелую железную дверь.

– Прошу, Посаженая мать ожидает нас.