Текст книги "Современный румынский детектив"

Автор книги: Штефан Мариан

Соавторы: ,Дину Бэкэуану
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

– Но все могло сойти гладко, – подхватываю я, – если бы вы, доктор, не сделали одного очень существенного упущения. Снова прошу Виорику:

– Расскажите, пожалуйста, что вам говорил этот человек по окончании концерта?

– Он взахлеб восторгался фолк – певцом Антоном Кэлиною…

– Вы и мне про него говорили, доктор Чернеску, при нашей первой встрече, помните?

– Да, и что?

Молниеносно воспроизвожу в памяти свой рисунок из шести линий, представляющий чередование на концертах Антона Кэлиною и Джиджи Докана, и отчетливо произношу:

– Только то, что в тот вечер не было Антона Кэлиною. Гробовое молчание. Я смакую эффект, затем иду дальше.

– Все остальное просто. Во время концерта вы выбрались из зала, сели за руль машины Мирчи Рошу и поехали в Мамаю. Дан Сократе вас ждал. В темноте, на прогалине среди кустов, вы раскроили ему череп – возможно, французским ключом из ящика с инструментами, который был в машине, – затем вернулись во Дворец спорта и досмотрели концерт. Вы не могли знать, что у жертвы было назначено еще одно свидание, на том же самом месте, и что Марин Тебейка, пришедший раньше времени, с ужасом наблюдал за вашим преступлением из-за кустов. Только что я воспроизвел обстоятельства того вечера. Устроил небольшую инсценировку, где я играл роль Дана Сократе – мы с ним примерно одной комплекции, – а вы играли свою. Движение, которым вы потянулись к моей голове, было тем же, и Тебейка

узнал вас без труда… Но в ту ночь, перепуганный насмерть, он наделал глупостей. Он боялся, что ему, бывшему уголовнику, снова пришьют дело. Да я, собственно, его и подозревал первое время, пока не сообразил, что такой, как он, пойдет другим путем: будет просить, унижаться, может быть, возьмет на себя еще несколько лет тюрьмы, но ни за что на свете не станет убивать курицу, которая несет золотые яйца. Ни в отместку, ни в приступе гнева… Итак, Тебейка постарался вместо вас, доктор, инсценировать несчастный случай. Он раздел убитого, развесил аккуратно его одежду, кое-как дотащил его до спасательной лодки и сбросил в море в пятидесяти метрах от берега, везде оставив следы. Так, Тебейка?

– Так.

– А позже, доктор Чернеску, уже в Бухаресте, вы стали бояться Адрианы. Это я пробудил в вас подозрения, сам того не желая. Когда вы поняли, что я знаю про деньги, снятые с книжки вашим бывшим другом, и хочу расспросить Адриану, вы сказали себе, что и Адриана может что-то знать. Та неделя, что они с Даном прожили отдельно в Мамае, когда Дан был в таком возбужденном состоянии, весьма способствовала признанию… В тот же вечер вы попытались ее убить. Вы были единственным из ее гостей в театре, кто мог достать яд, не навлекая на себя подозрений, и кто мог дозировать его так, чтобы результат выглядел как пищевое отравление. По случайности ваш план сорвался. Это было бы второе бессмысленное преступление. Потому что Адриана ничего не знала. Вы могли бы убить Атену Пашкану, но вы не думали, что она в курсе этого денежного дела, и потом, она была так вам предана… В конце концов, чтобы бросить еще более тяжкое подозрение на Мирчу Рошу и из страха, как бы он вас не опередил, вы по собственной инициативе раскрыли мне уязвимость вашего алиби. Продуманный шаг, но вы не на такого напали…

Я закончил. Преступник разделан под орех. Кажется, его не держат ноги, он проводит рукой по лицу, потом произносит неожиданно четко:

– Вы победили, майор. Признаюсь во всем… Прошу отметить мое добровольное признание.

Один из наших надевает на него наручники. Но Паула Чернеску разбирает любопытство.

– Когда… когда вы догадались?

Я доставляю ему это последнее бесплатное удовольствие.

– Не так давно и далеко не сразу, очень постепенно. Во – первых, мне показалось странным, что вы, при ваших заработках и при отсутствии всяких обязательств, а кроме того, будучи непьющим, некурящим и не падким до женщин, ведете такую скромную жизнь. Пустой дом, старая машина, почти нулевые сбережения на книжке… Наутро после Тебейкиного нападения вы сказали мне, что по случайности у вас в доме не оказалось больше двух – трех сотен. Но это была не случайность, было ясно, что вы еле сводите концы с концами. Это подсказало мне идею постоянного шантажа – я утвердился в этом, когда стал невольным свидетелем визита к вам того человека, – и это прекрасно увязывалось с тем, что Дан Сократе без всякой видимой причины взял с книжки огромную сумму. Впрочем, точно в то же время вы и сами сняли с книжки все деньги. Ну, и потом, разные детали: воск, белизна ваших щек, какая бьюает, когда человек недавно сбрил бороду, история с Антоном Кэлиною… Только вчера вечером все выстроилось по порядку. Вы довольны ответом?

Он молча кивает.

– Тогда у меня к вам тоже вопрос. Чем вас шантажирует этот человек? Вы можете не отвечать, если не хотите, но, предупреждаю, узнать мне не составит большого труда.

– А, какой смысл скрывать… нелегальный аборт… Женщина умерла, а ее муж… Несчастье толкает нас на подлости…

– Не всех, доктор Чернеску, не всех..

Прогалина постепенно пустеет. Первым ушел Паул Чернеску, вернее, его увели Марчел Константин и усатый лейтенант. Двое других ребят проводили до машины Атену Пашкану, которая едва держалась на ногах от усталости и от волнения, и Марина Тебейку, которому грозит еще год – другой тюрьмы, но чье сердце прекрасно справилось с испытаниями сегодняшней ночи. Затем Мирча Рошу, не говоря ни слова, пожал мне руку и пошел следом за ними. Осталась одна Виорика. Она сбросила плащ и протянула его мне, глядя прямо в глаза: щемяще юная, очень красивая, в мокром, облепившем тело платье, со свисающими на лицо мокрыми прядями волос. Я вдруг почувствовал себя таким старым, старше египетских пирамид…

– Ступай, Виорика.

Она хотела что-то сказать, но промолчала, закусила губу, повернулась на каблуках и побежала догонять художника.

Я остался один, как актер в ночь прощального спектакля, когда все кончено и сцена пуста. На секунду перед глазами мелькнули две картины, поджидающие меня – зачем? – на стене моего холостяцкого жилища. Потом я в последний раз обвел глазами пейзаж. В резком свете прожекторов карликовые кусты показались мне черными, как на офорте. Даже тот куст цветом не выделялся, хотя бедный художник выписал его в желто – зеленых тонах, чтобы обозначить место, где он зарыл клад…

Я пожал плечами и пошел к машине. За моей спиной один за другим, под набирающим силу дождем, гасли прожектора.

К О Н Е Ц

Дину Бэкэуану
ДЛИНА НОСА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

К счастью, преступники были скоро задержаны; они успели распродать только часть похищенных марок (стоимостью около полутора миллионов леев); некоторые из этих марок не возвращены до сегодняшнего дня.

Но в одном пункте все ясно: преступники арестованы и закон скажет свое слово…

«О филателии и всем прочем» "

Скынтейя" 1

8 июня 1978 г.

Глава I
НЕРАЗБЕРИХА С КАРТАМИ И ЖЕНЩИНОЙ

Эта женщина самой природой была предназначена сводить мужчин с ума. Ее руки обвили мне шею, жар ее тела вызвал у меня головокружение, однако я приказал себе сохранять спокойствие. Все женщины кажутся обольстительными, когда ты одинок,

Мы танцевали около часа, не обменявшись ни словом. Раньше я ее здесь не встречал, хотя в последнее время бывал в этом доме довольно часто. Ее поведение – не высокомерное, но и не развязное – могло бы проиллюстрировать понятие" замужняя женщина" для самой солидной энциклопедии.

Комнаты были погружены в полумрак, лампы гасли одна за другой; только в дальних уголках мерцали слабые, агонизирующие язычки свеч. Приятная музыка, стильная мебель, диваны, подушки, пурпурные драпировки и прочие признаки роскоши создавали впечатление респектабельности, и тем не менее завсегдатаи прозвали этот дом" клоакой".

В старческих глазах, затянутых бельмами, наверно, больше света, чем в нашей комнате. Видимо, поэтому все солидные господа, случайно заглянув сюда, тут же исчезали, словно над дверью было начертано: "Здесь заразился Гоген!"Все без исключения гости играли роль скучающих аристократов. Завтра 3 января, начало нового трудового года, и я порадовался за них: в таком возрасте не устали от погони за удовольствиями, составляющими смысл их жизни.

Я тоже начал скучать и наконец, собравшись с духом, сказал:

– Пожалуй, я выкурю сигарету… принцесса!

Она слегка вздрогнула, и в тот миг, когда нехотя отпустила меня, точно расставаясь со спасательным кругом, в ее глазах блеснул тонкий лучик, напоминающий острый гибкий прут лесного орешника. Однако она немедленно состроила потрясающую гримаску, что-то вроде: "Принц такой-то, выйди вон!"Я смиренно приготовился к репрессиям, но она не высказала ничего из того, что, по моим предположениям, хотела, и еще больше удивила меня, промурлыкав:

– Очень хорошо. А я чего-нибудь выпью.

Я с облегчением вздохнул, довел ее до кресел, закурил сигарету, прилипшую к губам, и еще лихорадочнее, чем раньше, принялся ломать голову, как бы поприличнее испариться.

В нужном мне направлении никого не было видно, тем не менее сначала я направился в бар, так как после единственной пропущенной рюмочки у меня пересохло во рту.

Многократные попытки подцепить вилкой две маслины уже почти увенчались успехом, но тут кто-то хлопнул меня по плечу. Этот тип и раньше попадался мне здесь на глаза – ничем не примечательный, его можно было запомнить только по бороде.

– Все уже сели, – прошептал он. – В библиотеке. Мне кажется, тебя ждут.

Я с признательностью улыбнулся и сунул ему в руки два бокала – джина с мартини. Отчаявшись подцепить маслины вилкой, я выудил их пальцами и бросил в бокалы так неловко, что несколько капелек брызнули на лацканы его смокинга. Я вытащил платок, вытер руки – на платке остались рыжие пятна – и, положив его на место, подтолкнул носителя бороды к принцессе.

– Думаю, вас тоже ждут. Не благодарите меня, не за что!

За одним из столов устроились хозяин дома, архитектор, набитый деньгами, и бесцветный толстяк, игравший в слишком академичной манере, для того чтобы я осмелился с ним состязаться. Впрочем, его партнеры, как правило одни и те же, переняли этот стиль игры.

За другим столом в полном составе восседала Святая Троица.

– Где ты бродишь, сынок? – стал допытываться, притворяясь озабоченным, Бог – Отец – старичок Мими Алботяну, брат хозяина, регулярно выигрывающий мелкие ставки.

Я косо глянул на него. Судя по выражению его лица, он задумал приблизить конец света.

– Там, где когда-то гуляли и вы.

– Ага, женщина! – завопил он, и клок волос, мешавший ему войти в почтенное сословие плешивых, встал дыбом. – Когда же вы угомонитесь?

Видимо, господин Мими решил попробоваться на новую роль – Великого Инквизитора.

– Оставьте его, господин Мими! – вмешался доктор, субъект без имени, явно претендовавший на роль Святого Духа и полновесной монетой оплачивавший почетное звание игрока. – Уж я-то знаю, каким были вы! Всему свое время. Что это за мир, где мальчишки занимаются политикой, взрослые позволяют себе ребяческие выходки, а старики – любовь?!

– Это был бы рай земной! – не преминул и я выразить свое мнение и снял колоду, которую господин Мими сунул мне под нос.

Неплохо начать год с приличного выигрыша, подумал я, принимая его предложение. Я был в форме, играл непринужденно и легко выигрывал ставку за ставкой.

Господин Мими каждый раз удивлялся и восклицал:

– Какая удача, боже, какое везение!

При этом его розовая, как зад макаки, мордочка выражала столь искреннюю радость, что я насторожился.

Младший из троицы, Манафу, демонстрируя божественный дар, пытался испепелить меня взглядом.

– Кажется, я единственный здесь, у кого ни малейшего шанса! – посетовал он. – И сегодня мне придется оставить всякую надежду на удачу. Ночью я уезжаю.

– И мы, – добавил господин Мими, видимо подразумевая себя и брата. – Мы сбегаем в Синаю. А вы куда едете?

– В Яссы.

– Ах, Яссы, Яссы!.. Странный город: вначале он не нравится, однако со временем начинаешь его любить, как улицу, на которой прошло твое детство…

– Неужели ты впадаешь в патетику?! – испугался доктор. Господин Мими, видно, не услышал его и продолжил:

– Эх, в мои времена…

Доктор раздраженно продекламировал:

– Прощай, дорогая Нела: я ухожу, уже ночь!.. О – о–о!.. В мои времена, в мои времена! В твои времена и вода была мокрее! Я спрашиваю: будем мы играть или не будем?

– Да чем же я перед тобой провинился? За что ты поднял меня на смех?

– Не люблю, когда старики пускаются в воспоминания о молодости, особенно когда притворяются.

– Притворяются?

– Да, да. Притворяются.

– С чего ты это взял?

– А кто на днях был в Лидр! и дарил блондинкам цветы? Разве не ваша милость?

– Ну что за базар, дружище! – заныл Мими. – Нельзя слова сказать, чтоб тебя не ткнули носом. Чем я тебе помешал?

– Мне – ничем. Только имей в виду: смерть обычно ходит по домам, но может забежать и на торжище. Не хотелось бы, чтоб она застала тебя в неподобающем виде.

– Что ты имеешь в виду?

– В чужой постели, и муж в дверях. Сколько раз я тебе говорил…

– Ладно, хватит! Опять начал? Шпион смерти, вот ты кто!.. Я давно тебе сказал: спасибо большое! Не хочешь ли ты, чтобы я день – деньской только и повторял: целую ручки, господин доктор?!

– Будем играть? – раздраженно спросил Манафу.

Я взглянул на него. Он казался подавленным, но держал карты так, будто это дубинка. Я понимал его состояние: Аркадие Манафу был существом очень гордым и именно поэтому регулярно проигрывал. Он настойчиво зазывал меня играть всякий раз, как я здесь появлялся, добиваясь реванша за нашу первую встречу, когда я оставил его без гроша.

Заметив мой взгляд, он счел необходимым грустно улыбнуться.

– Если бы среди этих картонок оказалась хоть одна карта, – вздохнул он, – то я был бы король!

– Все в порядке, – подбодрил я его, – вы настоящий мужчина.

И вдруг я начал проигрывать. Кажется, мне изменило счастье – расслабился, прислушиваясь к разговорам за соседним столом, Серафим Алботяну плел небылицы о родословной, я не понял – то ли своей, то ли коней, принадлежавших какому-то богатому прадедушке.

Последовало несколько незначительных ставок, которые выиграл сразу повеселевший старичок Мими. Манафу наблюдал за партнерами в ожидании хорошей карты, потихоньку катясь к проигрышу. Я решил больше не томить его, момент настал:

– Эблайдж!

– А я играю" блайнд", – отважился господин Мими.

Что бы ни случилось дальше, это счастливое совпадение, и я был готов его поблагодарить.

– Овер! – спокойно объявил Манафу,

Я пожал плечами и роздал всем по пять карт, но потом доедал, так как господин Мими сбросил две и прикупил новые, а доктор воздержался.

– Сколько? – спросил я у помрачневшего Манафу.

– Достаточно! – сухо ответил он, закуривая.

Точным движением он бросил спичку в пепельницу. Мышцы его лица под бронзовой кожей закаменели.

Я взял две карты и объявил" чип", то же сделал и господин Мими. Голова у него непроизвольно подергивалась, макака покраснела, как вареный рак.

– Ставлю сотню! – заявил Манафу.

Бумажка порхнула над столом и упала, точно вызов, брошенный стоиками сибаритам. Это был конек Манафу: он умел выбирать тон и жест, чтобы подчеркнуть дистанцию между собой и другими. Стало очень тихо.

Я долго сортировал свои карты, потом испытующе посмотрел на Манафу. Он был невозмутим, как индеец перед пыткой. Даже дым его сигареты бесстрастно поднимался прямо к потолку.

Тщательно оценив свои карты, господин Мими в бешенстве швырнул их об стол. Кулаки у него сжались, в углу рта повисла тоненькая струйка слюны. Доктор хоть и сидел словно аршин проглотил и с непроницаемой физиономией, однако был не менее азартным игроком – по его высокому лбу (или лысине, вопрос пока не решен) стекали капли пота.

Я еще раз посмотрел в карты и после долгих размышлений тоже поставил сотню.

– Всухую! – слишком быстро ответил Манафу, как будто не мог дождаться окончания бессмысленной игры. – А что у тебя?

– Каре валетов, – сказал я и выложил карты на стол.

– Хорош! – прошептал он.

В этот момент господин Мими попытался заглянуть в его карты, но под укоризненным взглядом Манафу отказался от своего намерения. Манафу резко поднялся, очевидно, чтобы наиболее доходчиво изложить те высокие соображения, в силу которых он презирал везение.

– Господа, сегодня вечером я снова проигрался в пух и прах, – продекламировал он, вызывающе глядя на меня. – С тех пор как мы познакомились, то есть уже пять недель, искусный игрок Анатоль Бербери не упускал случая облегчить мои карманы, однако мне не жаль проигранных денег. Я играл с мастером, а это самое главное. Я получил удовольствие!

Словесная бутафория. Тирада лорда, который с достоинством отрекается от несбывшихся надежд. Аркадие Манафу возвращает свободу своей коварной музе.

– Ну что ты, голубчик, не порть нам удовольствие! – встрепенулся доктор и великодушно пообещал: – Я открою тебе кредит.

– И я, если хочешь… – с некоторым колебанием предложил господин Мими.

Манафу покачал головой.

– Благодарю вас, однако после такой крупной ставки я уже не смогу… Это будет меня терзать весь вечер. И кроме того, на сегодня мне обещали совсем другие развлечения, гораздо более мирные. Если вас это не огорчит, я похищаю Анатоля. Хочу, чтобы он представил меня одной барышне. Что скажешь, Анатоль?

– Скажу, что в данный момент это не самое приятное из дел, которыми я собирался заняться.

Господин Мими счел необходимым ядовито произнести:

– Сударь, кажется, вы женаты?

– Ваш сарказм меня не трогает! – перекосился Манафу. Хи – хи – хи! – затрясся старикашка, бросив на него взгляд

более едкий, чем соляная кислота. – Я пошутил. Как поживает ваша очаровательная супруга?

Манафу ответил какой-то банальностью и, увидев, что я начал аккуратно пересчитывать деньги, закричал:

– Так вы идете или нет?

– Иду. Кажется, я не сопротивлялся, хотя и особого удовольствия не выражал. Прежде всего потому, что я не знаю никакой барышни, с которой мог бы вас познакомить. И, во – вторых, потому, что ты не подашь руки женщине, будь она даже почтенной старушкой, кою надо перевести через улицу.

– Хоть в твоем выступлении и нет ни капли смысла, я снимаю шляпу: честно говоря, считал тебя не способным произнести последовательно такое количество слов, – выдохнул Манафу.

Мне пришлось проглотить обиду: несмотря на благородную седину и безукоризненный костюм, у него были повадки регбиста.

– Господи, долго еще тебя ждать? – раздраженный моей медлительностью, он вышел из себя.

– Нет, – пообещал я, вставая. – Только, прежде чем выступить в роли сводника, схожу вымою руки. Деньги хоть и не пахнут, но микробы переносят.

– Ты забрал у меня деньги, получай и микробы! – злорадно усмехнулся он, однако продемонстрировал готовность к дополнительным жертвам. – Хочешь умыть руки, как Пилат? Ну что ж, идея неплоха. Я иду с тобой.

Он пошел к выходу, а я заглянул в оставленные им карты. Четыре дамы полностью его изобличали. Нет, он не ошибся. Аркадие Манафу прибегал к довольно примитивным уловкам.

В ванной комнате кого-то рвало. Нам пришлось порядочно подождать. Шел одиннадцатый час, а вечеринка была в разгаре: танцы, смех, веселые возгласы.

Из ванной вышла женщина с потеками макияжа на лице, попыталась выдавить из себя извинения и тенью проскользнула мимо нас. Войдя в ванную, Манафу с омерзением отшвырнул что-то и распахнул окно. Схватил со стеклянной полочки под зеркалом баллончик дезодоранта и стрелял, пока не опустошил его.

– Потаскуха! – рычал он.

Ванная комната была огромных размеров и безумной роскоши. В мраморной ванне, встроенной в пол, мог вволю поплескаться даже бегемот.

Я мыл руки и не очень удивился, когда Манафу запер дверь на ключ. Гораздо больше меня удивил его вопрос:

– Черт побери, Анатоль Бербери, кто ты такой?

Он мрачно глядел исподлобья. Я предполагал, что он задумал какую-то игру, но не мог предусмотреть таких художественных деталей, как запертые двери, зубовный скрежет и угрожающие взгляды.

– Кто я такой? Пульчинелла, ваш покорный слуга! – отрекомендовался я, продолжая мыть руки. – Видите ли".

Удар застал меня врасплох – он был такой мощный, что я перекувырнулся в воздухе и вверх ногами свалился в ванну. Манафу схватил меня за воротник, вынул из ванны и еще два раза ударил в солнечное сплетение. От сокрушительных апперкотов я покорно уселся на крышку унитаза.

– Потрясающе, – пробормотал я. – Если ты продолжишь в том же духе, я стану сплющенным бидоном.

Меня тошнило, гудела голова, а в желудок как будто вцепились железные когти, не дававшие вздохнуть. Манафу стоял надо мной, широко расставив ноги, готовясь к дальнейшим подвигам. Его вытаращенные глаза без проблеска юмора выводили меня из терпения. По правде говоря, я мог бы сделать из него котлету, но это не принесло бы мне никакой пользы.

Не поднимаясь, я дернул за цепочку. Подо мной прогрохотала вода.

– Следующего раунда не будет. Меня унес поток,

– Зря стараешься. Я никогда не сомневался в том, что ты не тот, за кого выдаешь себя.

Он перешел границы дозволенного – такие высказывания в мой адрес я могу позволить только себе самому. Вскочив, я легко, будто резиновой кукле, заломил ему руку. Но не успел я изобрести кару за его наглость, как он зверски лягнул меня каблуком, вырвался и точным ударом в челюсть вновь усадил меня на унитаз.

Пока я корчился, Манафу похрустел суставами и старательно продезинфицировал одеколоном пальцы, поцарапанные о мои зубы.

– Считаешь меня ядовитой змеей?

– Нет, ты не змея, ты самый безмозглый из всех кретинов, которых я когда-либо видел, – уточнил он без тени снисходительности, весьма довольный началом беседы. – Я спросил, кто ты такой, но на самом деле меня это не интересует. – Кто-то постучал в дверь, прервав его речь. Он прорычал: – Занято! – и отвернул кран над раковиной.

Романтическое настроение, в котором пребывал Манафу, видимо, требовало в качестве звукового фона злобного шипения воды. Кто знает, может, один из предков Манафу был пиратом, и от плеска воды он успокаивался, как по манафению волшебной палочки. Но поскольку он пустил горячую воду, я, как истинный зануда, начал придираться:

– Прошу тебя, только не горячую! Мне хватит той пены и пара, которые испускаешь ты.

Безумно хотелось врезать ему, но это было не в моих интересах – для своих пятидесяти с хвостиком Манафу обладал отличной реакцией и силой удара.

Едва он начал разглагольствовать, я понял, что он отлично информирован обо мне. Говорил Манафу с пафосом начинающего миссионера, но я умирал от нетерпения: какой же длины будет нитка бус, которыми он собирается меня соблазнить?

В сжатом изложении моя биография выглядела так:

– Угон автомобиля. Вождение без прав. Аферист. Мошенник. Шулер. Образование: исправительная школа и университет, где носят полосатую форму.

Пока он говорил, я не пытался возразить, даже когда Манафу вытащил у меня из рукава игральные карты, помахал ими перед моим носом, изорвал в клочки и сунул их мне в нагрудный карман.

Меня это забавляло, а он все распалялся.

– Умоляю, – сказал я, – ты растрогал меня до слез, только не понимаю, чего хочет твоя душенька? К чему весь этот спектакль? Хотя нужно тебя поздравить – ты великолепно поставил сцену на балконе. Но если ты пытаешься меня шантажировать, то заявляю, что карточные разоблачения меня не волнуют. Я не забочусь о своем престиже. Кроме того, прежде чем спросить, чего тебе от меня надо, довожу до твоего сведения, что ничего не делаю бесплатно.

Он так и взвился:

– Сколько ты выиграл за сегодняшний вечер?

– А что, хочешь получить обратно?

Высокомерная улыбка была мне ответом. Однако я воздержался от замечаний по поводу его благородства, обратив внимание, что его ладонь могла бы обхватить глотку и потолще моей. Он вытащил бумажник и извлек из него конверт.

– Этого тебе хватит!

– Чего желаете за такую безделицу? – спросил я, взвешивая конверт на ладони.

– Если все пойдет хорошо, получишь еще столько же.

– Значит, дельце намного грязнее, чем я думал… Почему ты предлагаешь именно мне?

Он смерил меня презрительным взглядом и положил конец вопросам:

– А разве тебе не нужны деньги?

Я осторожно хмыкнул и сунул конверт в карман,

– Что надо делать?

– У тебя есть фотоаппарат?

– Нет, но можно достать.

Он помолчал, словно заколебавшись в последний момент. От напряжения черты его лица стали резче. Несмотря на возраст, он был интересным мужчиной, пожалуй, его можно было назвать суперменом.

Из глубины дома доносились отголоски праздничной суеты. Я подбодрил его кивком, ожидая продолжения.

– Хочу получить доказательства супружеской неверности, чтобы развестись. Моя жена…

Я не смог удержаться от улыбки. Это было именно то, что я подозревал.

– А ты случайно не мазохист?

– Какое тебе дело? – возмутился он.

– Никакого. Где надо снимать?

– У меня дома. Улица Александрина, 12. Сегодня в час ночи, точнее, уже завтра, я уезжаю в Яссы. Жена отвезет меня на вокзал. После этого наверняка…

– Откуда такая уверенность?

– Я слышал разговоры по телефону и сделал кое – какие выводы.

Опять постучали в дверь. Манафу протянул мне несколько ключей.

– Это от парадной двери и черного хода, – прошептал он мне в самое ухо. На меня пахнуло дорогим дезодорантом с ароматом кедра. – Спальня наверху.

– Минутку, Клаузевиц!.. А что делать, если твоя жена заблокирует двери?

– Ты прав, – пробормотал он. – Я оставлю открытым окно на террасе. Она не проверит. Поднимешься по лестнице – не беспокойся, не скрипит. Наверху есть гостиная. Оттуда выходишь в маленький холл. Левая дверь – в ее спальню…

Манафу не мог скрыть нетерпения, приобщая меня к своему плану, – он рассказывал подробности торопливым шепотом. Я закурил. Болела разбитая губа, и, хотя нужно было задать еще массу вопросов, я размышлял, как выглядел бы мир, если бы каждый творил только добро.

– Эй, проснись, ты все понял? Я кивнул.

– Тогда желаю успеха.

– Почему ты позволял мне выигрывать? Неожиданный вопрос, даже неуместный. Он посмотрел на

меня удивленно. Брови забавно изогнулись, и он стал похож на кролика во фраке, нечаянно заснувшего на бархатной кушетке и грубо разбуженного в тот миг, когда ему снилась королева моркови.

– Когда я нанимаю человека и оплачиваю его услуги, то одним из условий ставлю: не задавать лишних вопросов. Кажется, ты глупее, чем я воображал.

– Благодарю!.. Где находится улица Александрина?

– Если ехать от Триумфальной арки по аллее Роз – вторая направо.

– Ладно.

Распахнув дверь, он жестом пожелал мне успеха и исчез. Только я собрался встать, как в ванную вторглась рыжая красавица, с которой я танцевал, и набросилась на меня с упреками:

– Это что, общественная уборная?! Что вы здесь делали вдвоем?

– Я поместил объявление и теперь должен ждать.

– Что? Чего ждать? Какое объявление?

– Опытный наездник укрощает молодых кобылок.

– Болван, – пробормотала она, закрьюая краны. Смущенное выражение ее лица заставило меня улыбнуться.

– Что с твоей губой? Кажется, тебя побили?

– А ты радуешься?

– За что тебя так? – спросила она, машинально поворачивая ключ в замке.

– За тебя. Я сказал приятелю, что и ты дала объявление. Но ему не понравилась формулировка.

Она искала что-то на полке и больше не обращала на меня внимания.

– Эй, разве тебе не интересно знать, о чем речь?

– Ну да… – Видимо, найдя, что ей надо, рыжая обернулась. – Давай говори!

– Молодая, благовоспитанная девушка со спокойным характером берется наводить порядок в вашем укромном уголке…

От ее пощечины у меня из глаз посыпались искры, лопнула губа. Такое уж мое счастье! Горячая струйка потекла по подбородку и дальше по костюму. Очевидно, кровь – универсальное средство, соединяющее души, потому что девушка сразу смягчилась и стала прикладывать к ранке ватный тампон, смоченный йодом, а потом помазала мне губу карандашом от порезов. Я взвыл и обнял ее за талию, ну, может, чуть – чуть пониже.

– Веди себя смирно! – она шлепнула меня по руке. Покончив с проявлениями милосердия, она оставила меня в покое и занялась своим макияжем. Стараясь не замечать моего присутствия, наложила тушь на ресницы, подмазала губы и веки. Я закурил новую сигарету, а она начала нервничать.

– Ты когда-нибудь уйдешь?! – крикнула она. – Уходи!.. Я хочу на несколько минут остаться одна!

Я тупо глядел на нее, как будто не понимая, чего от меня требуют.

– Поскольку ты закрыла дверь на ключ, я предполагал, что у тебя другие намерения. Я только и жду твоих указаний.

Взбешенная, она открыла дверь и вытолкнула меня,

– Имей в виду, я буду подглядывать в замочную скважину, – пригрозил я. Мне показалось, что она зарычала.

Гости начали расходиться. Вместе со своим братом – придурковатым господином Мими – хозяин дома Серафим Аболтяну провожал гостей. Крупная дичь, за которой он давно гонялся и которую до сего дня не сумел заполучить, вдохновляла его на восточное гостеприимство, создавшее ему добрую славу среди знакомых.

Рыжая пробыла в ванной недолго, демонстративно спустила воду и не очень удивилась, застав меня подпирающим дверь.

– Я сдержал слово: подглядывал в замочную скважину.

– И что же ты увидел?

Я не нашелся, что ответить, и предложил отвезти ее домой. Она немного подобрела.