Текст книги "Современный румынский детектив"

Автор книги: Штефан Мариан

Соавторы: ,Дину Бэкэуану
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

Глава II
ПОРНОГРАФИЧЕСКИЙ СНИМОК

С неба – исполинской разбухшей попоны – падали крупные, пушистые, как беличий хвост, снежинки. Вокруг было так бело, что могла бы затеряться целая отара овец. Здания, утратив свои естественные размеры и очертания, напоминали сказочные дворцы. Сквозь ветви обсыпанных сахарной пудрой деревьев медово струился теплый, золотистый свет окон. На парк Иоанид опустилась феерическая ночь.

Я подвел машину к кромке тротуара. Моя новая знакомая, выйдя из тени барочного портика, где ожидала меня, плавно приближалась, окутанная облаком снежинок. На ней было белое горностаевое манто, подчеркивающее стройную фигуру, а роскошные тициановские волосы прикрывал зеленоватый бархатный шарф.

– Садись! – пригласил я, распахнув дверцу шикарным жестом, достойным американца в Париже,

С минуту она колебалась. В серебристом полумраке улицы ее зеленые глаза холодно светились, как изумруды.

– Но ведь это машина братьев Алботяну!

– Ну и что? Садись!

Неожиданно она повернулась ко мне спиной и побежала вперед, остро постукивая по засыпанному снегом тротуару высокими каблуками. Я подождал, пока она немного отдалится, и тронул машину с места так плавно, что был слышен скрип сминаемого колесами снега. Обогнав ее на несколько метров, я остановился и снова открыл дверцу, но она прошла мимо, как будто меня не существовало. С противоположного конца улицы приближалось такси; она отчаянно замахала рукой, но шофер свернул направо, не доезжая до нашего перекрестка, поэтому ее призывов заметить не мог.

Я еще раз нагнал ее и, въехав на тротуар, перегородил дорогу. Тогда она подошла к правой дверце, рванула ее и как ни в чем не бывало уселась в машину рядом со мной. Когда она, устраиваясь поудобнее, положила ногу на ногу, ее чулки приятно зашуршали,

– Куда?

– Сперва скажи, как ты очутился в этой машине?

– Одолжил.

– Что за шутки? Алботяну никому ничего не одалживают. У них зимой снега не выпросишь!

– Так куда ехать?

– Ты с ума сошел! Не боишься, что они на тебя заявят?

– Подумаешь! Это как в известной басне: мелкие рыбешки подали жалобу на жестокое обращение Барракуды, а разбирательством дела занимался начальник – Акула.

– Так ты из милиции? – Угу.

Она удивленно присвистнула. Я еще раз спросил, куда ее везти, и она назвала улицу неподалеку от медицинского факультета. Пустынные проспекты в свете фар казались бесконечной лентой станиолевой фольги. Зелено – красные огоньки светофоров дружелюбно подмигивали. Задумавшись, я вел машину медленно, осторожно. Присутствие красивой женщины, приятное тепло и даже грустная мелодия" Венеции" Азнавура не могли отвлечь меня от навязчивых мыслей. Я посмотрел на часы – до полуночи оставался ровно час.

Да, мне нужны были деньги. Много, намного больше, чем та сумма, которую предлагал Манафу. Чтобы раздобыть денег, я готов был ввязаться и в более серьезное дело. Однако слежка, засада – все это вызывало у меня внутренний протест, поскольку несчастные случаи с охотниками происходят именно тогда, когда они устраивают ловушки другим.

Надо было срочно обеспечить себе алиби и свидетеля. Ведь даже в том случае, когда налицо стремление одного из супругов обвинить другого в поведении, которое может послужить поводом для развода, нарушать неприкосновенность жилища нельзя. Длинная рука закона только и ждет удобного случая, чтобы тебя схватить.

Мне нужен свидетель, в честности которого не возникнет ни малейших сомнений, который при необходимости мог бы, положив руку на отпечатанную ротатором Библию, поклясться, что я находился на месте возможного преступления именно в интересах ущемленного лица, в данном случае – жены Манафу.

Самый подходящий для подобной роли человек – адвокат Парандэрэт. Но при воспоминании о нем у меня по спине бегают такие же мурашки, как, по всей вероятности, у пациентов доктора Гильотена. Этот адвокат когда-то убедил меня доверить ему мои скромные трудовые сбережения, ибо его жажда извлекать выгоду из самых необычных дел была такой же непомерной, как и страстное желание найти Эльдорадо.

Мне нужен честный простак. Милое создание, сидящее рядом со мной, вполне подходит для этой роли. Однако как завести разговор на такую щекотливую тему с гордой барышней, абсолютно убежденной в том, что все вокруг существует только для того, чтобы служить ей? Красота часто бывает для женщин такой же помехой, как крылья для альбатроса.

Пока я был доволен только одним – возможностью быстро передвигаться благодаря" одолженной" машине. Из-за скаредности владельцев она простояла в гараже так долго, что о ней забыли. В конце вечеринки, когда я ждал рыжую у ванной, мне случайно довелось услышать, как господин Мими спросил у своей прислуги – старой девы с вечно похотливым взглядом, – уложен ли багаж и заказано ли такси. Братья Алботяну покинули Бухарест, и было бы грешно оставлять на приколе в гараже их" опель – капитан"(правда, вышедший из моды и обветшавший), в то время как я должен был, как святой апостол, сбивать подметки или надеяться на милость таксистов.

Проблема нужной мне аппаратуры была почти решена. Оставалось только поскорее увидеться со старым вором – специалистом по подслушивающим устройствам. Несомненно, в его арсенале имелись необходимые мне орудия, и не составило бы большого труда за литр обещаний заставить его раскрыть футляры. Как и молодой вдове, отставным ворам ночи кажутся слишком длинными. Разница лишь в том, что у воров бессонница неизлечима и рецепт от нее, пусть даже это окажется микстура для полоскания горла, равноценен секрету изготовления мармелада из пустых спичечных коробков. В обмен можно кое-что получить, даже снижение тарифа на одну треть.

– Я приехала! – отвлек меня от размышлений голос пассажирки. – Хочешь чашку горячего чая?

– Откуда вдруг такая любезность? Вот кофе бы я выпил с удовольствием. – Я повернулся и посмотрел на нее с самым невинным выражением. – Неужели ты хочешь узнать меня поближе?

– Довольно, мне все ясно. Ты не понимаешь хорошего отношения!

Она вышла, а я запер машину и побежал следом. Догнав ее, я заложил руки в карманы, засвистел и запрыгал на одной ножке. Все еще шел снег. Мой свист отражался хрустальным эхом, и мне вдруг захотелось кричать от радости, гикать, шуметь: божественная лира тоже издает иногда тупое блеяние.

Она занимала квартиру на верхнем этаже высокого здания, и мы долго поднимались по бесконечной полутемной лестнице. Мне вдруг взбрела в голову шальная мысль: как она себя поведет, если ущипнуть ее сзади?

Убранство квартиры являло счастливое сочетание изысканности и практичности. Дорогая мебель, китайские вазы, бухарские и персидские ковры, несколько полотен кисти Лукиана и Тоницы, среди которых затесались, диссонируя с цветами и ангелочками, странные гравюры в манере Мегенберга или Грюнпека, изображавшие монстров, бесов и безобразные безголовые существа. Вдоль всех стен стояли шкафы, заполненные книгами. Кроме того, имелся полный набор бытовой техники, отражающий последние достижения в этой области. Я не заметил ничего лишнего – ни дорогих безделушек, ни статуэток, ни сувениров. Вся обстановка говорила о строгом вкусе хозяйки. Можно было подумать, что здесь живет мужчина, если бы в воздухе не витал несомненно женский аромат. Когда-нибудь я сумею наконец понять, отчего ее кожа пахнет одновременно духами, книгами и табаком.

– Извини, пожалуйста. Пока я переодеваюсь, ты можешь сам сделать кофе. В кухне есть все необходимое.

Она оставила меня одного в огромной комнате, которая могла служить и столовой, и библиотекой, и гостиной, и даже студией. Вещей здесь было много, но они не создавали впечатления восточного базара.

Я приподнял уголок оконной гардины – поражающего размерами гобелена с изображением жертвоприношения Ифиге – нии. Крыши окрестных домов – старинных кокетливых особнячков – напоминали белых медведей, спящих на бескрайней льдине.

– Я была уверена, что ты бездельничаешь! Весной, глядя в это окно, лучше понимаешь строки: "Окутан нежной дымкой сад…"

"…и в путь пустились муравьи. И трубы больше не дымят, и вновь поют нам соловьи", – продолжил я.

– Чудесно! – обрадовалась она, хлопая в ладоши. Именно эти стихи и должны были приходить ей в голову,

когда она любовалась пейзажем из своего окна. Простое домашнее платье, пожалуй, даже прибавило ей очарования. Большинство женщин любят рассказывать о себе (конечно, в разумных пределах); я подумал, что и она поведет себя так же.

– Чем ты занимаешься?

– Главным образом кинокритикой.

– Может, – внезапно осенило меня, – ты Серена Сариван? Она улыбнулась и ничего не ответила. Но через какое – то

время, думая, что я лишился дара речи, решила меня подбодрить:

– Ты удивлен? Может, я не соответствую тому представлению, которое у тебя сложилось?

– У меня не было сложившегося представления ни о том, как ты выглядишь, ни о твоем характере. Я считал тебя начинающим циником.

– А теперь твое мнение изменилось?

– Да. Теперь я считаю тебя зрелым циником.

– Ты упустил удобный момент для комплимента, – Серена сделала кислую мину. – Я иду готовить тебе кофе.

Когда я узнал, кто она, то резко изменил свое мнение о ней. Ведь при поверхностном суждении она производила впечатление играющей в загадочность, капризной, избалованной и нахальной кошечки, скорее всего глупенькой. Но Серена Сариван просто не могла быть глупенькой.

Я пошел за ней в маленькую уютную кухню, охваченный непреодолимым искушением смотреть на нее не отводя глаз, как смотрят дети и мужчины на пирожное – вожделенное лакомство после воскресного обеда (особенно если нет футбола). Я сел на стул и начал зондировать почву.

– Нет ли у тебя фотоаппарата со вспышкой?

– Конечно, есть.

– Одолжи мне его до завтра, будь добра.

– А если не одолжу, ты прибегнешь к тому же методу, который использовал с автомобилем?

– В случае с автомашиной меня вынудили обстоятельства.

– Обстоятельства! Какие же именно обстоятельства?

Я выпрямился, закурил и принял серьезный вид.

– Сегодня вечером в доме Алботяну я находился в командировке. Честно говоря, фактически я и сейчас в командировке. Только теперь мне захотелось одним выстрелом убить двух зайцев.

Обернувшись, она испепелила меня взглядом:

– И один из этих несчастных зайцев – я?

– А разве ты против?

Она не ответила. Доставая кофемолку, повернулась ко мне спиной, и лицо ее заметно покраснело. Золотистый пушок на руках сердито встопорщился, и колдовское очарование рассеялось.

– Зачем тебе фотоаппарат?

– Хочу сделать несколько порнографических снимков.

– Пожалуйста, без шуток.

– Я говорю самым серьезным образом.

– Разве ты можешь быть серьезным? До сих пор не замечала. Видимо, ты страдаешь инфантильностью.

Я помотал головой. Чудесно пахло свежим кофе, сваренным в старинном медном кофейнике, которым наверняка пользовалась еще ее бабушка. Изящная чашечка из тонкого саксонского фарфора казалась естественным продолжением руки Серены – стебля, несущего драгоценный груз едва распустившегося бутона.

Я посмотрел на часы. Опутавшие меня чары развеялись. Несколькими глотками я выпил кофе и собрался уходить.

– Который час?

– Половина двенадцатого.

– Если хочешь, можешь побыть еще. И пожалуйста, не надо превратно толковать мое приглашение! – добавила она (видимо, у меня заблестели глаза). – Если ты останешься, мы будем только разговаривать. Мне не хочется спать, а завтра никто и ничто не заставит меня встать рано.

Я загасил сигарету в пепельнице, и когда решил опорожнить ее в мусорное ведро, все кости у меня предательски захрустели.

– Если ты оставляешь меня только ради беседы, я лучше уйду.

Она равнодушно пожала плечами. Захватив ладонями левую ступню, начала энергично ее массировать и даже застонала от наслаждения.

– А что, если ты поедешь со мной? – решил я закинуть удочку.

– Куда? – простонала она, терзая стопу.

– Туда, куда мне надо,

– Видимо, в тюрьму! – съязвила Серена. – С твоей физиономией тюремного надзирателя только там тебе и место!

Я ощетинился, как еж: не выношу шуток на эту тему. И тут мне пришла в голову ценная мысль.

– А если речь идет о защите одинокой женщины, что тогда ты ответишь?

– Отвечу, что ни капельки тебе не верю.

Серена ждала со спокойствием капкана, а в глазах ее прыгали искорки иронии.

– Ну, тогда, допустим, некий муж хотел бы в свое отсутствие оградить жену от посягательств сумасшедшего, зная, что от слов тот может перейти к делу.

– Фи, посягательства сумасшедшего! Настоящий сумасшедший тот, кто обратился к тебе. Почему бы заботливому мужу не заявить в милицию?

Ей не откажешь в сообразительности. Однако мне будет неприятно, если, развенчав мои усилия выдать себя за сотрудника правоохранительных органов, она догадается и о моих истинных отношениях с ними.

– Милиция не занимается такими пустяками.

– Если это пустяки, неужели злополучный псих мог угрожать несчастной женщине до такой степени, что муж испугался и стал принимать меры?

Кажется, дело ее заинтересовало.

– Псих только что сбежал из больницы, где пациенты носят полосатые пижамы, он пробыл там порядочный срок за попытку изнасилования.

От изумления она даже открыла рот, не издавая ни звука. Кажется, я преуспел в нагнетании атмосферы. Наконец она выдавила:

– Значит, Рафаэла…

– Кто это – Рафаэла? Она встряхнула головой:

– Жена Манафу.

– А – а–а, разве ты в курсе?

– Неужели после всего, что ты наговорил, трудно понять, о ком речь? Да еще если вы с Манафу просидели весь вечер, запершись в клозете, как два анархиста под троном короля.

Я закурил сигарету: наша дискуссия становилась все интереснее.

– Ты знаешь Рафаэлу?

– Почти нет, – усмехнулась Серена. ~ Она не любит вечеринки, живет замкнуто. В общем, "человек науки" или что-то в этом роде. – Серена попросила сигарету, и я дал ей прикурить. Задумчиво сделав несколько затяжек, она заметила пустую чашку и налила мне еще кофе. – Ну хорошо. – Она подняла брови. – А зачем мы с тобой суемся в это дело? Какой смысл, например, мне?

– Чтобы я не заскучал в одиночку.

– Не пойдет! – покачала она головой. – Что-нибудь еще!

– Любопытство. Ты умираешь от любопытства.

Серена почмокала губами, что означало: "Промазал", Тогда я разыграл свой последний козырь, который всегда держал под рукой, – искренность.

– Дело в том, что в случае осложнений ты будешь бесценным свидетелем.

– Вот как?! Сколько дашь?

Я заглянул ей в глаза, так как не поверил, что это всерьез. Однако характер осложнений, ввиду которых я пригласил ее на роль свидетельницы, очевидно, волновал Серену не больше, чем прошлогодний снег. Ее интересовала лишь сумма, выплаченная мне, как она предполагала, не будучи наивной, суперменом Манафу. Дьявол, а не женщина!

– А я-то воображал, что ты согласишься за мои прекрасные глаза… – подумал я вслух, отрезвляясь.

– Они у тебя действительно красивые, – простодушно улыбнулась Серена и, как профессиональный ростовщик, потерла подушечки большого и указательного пальцев.

Мы долго торговались, и все это время она сверкала глазами, словно хищник из семейства кошачьих, бесшумно подкрадывающийся к дрессировщику. В конце концов я перестал понимать, кто кого нанимает.

– Ну, что надо делать? – Серена сразу стала активной.

– Ты одеваешься, а я через полчаса за тобой заеду. Сейчас двенадцать часов пять минут, В двенадцать тридцать пять я буду здесь. Все, пошел! Мне нужно закончить подготовку.

– Я тоже так думаю. Отсчитай мне деньги!

– Деньги потом.

– Нет, вперед.

С тяжким вздохом я вновь плюхнулся на стул, с которого было поднялся.

– А если необходимости поехать со мной не возникнет? Ежели голубице взбредет в голову отправиться в его гнездышко, зачем же тогда охранять пустую клетку?

– Брось, у меня деньги будут в такой же сохранности, как и у тебя!

Подобное недоверие ко мне как организатору картеля доконало меня. Я отсчитал деньги. В довершение всего она послюнила палец и бесстыдно пересчитала купюры. Ее лицо выражало такое удовлетворение, будто она провернула первое в жизни выгодное дельце.

– Эй, ты дашь фотоаппарат?

– Сию минуту. Зачем он тебе?

– Ты что, забыла? Собираюсь запечатлеть изнасилование.

– Я спрашиваю серьезно.

– И я отвечаю вполне серьезно.

Удивительно банальным жестом она показала мне, что я придурок, и упорхнула. Однако тут же вернулась с великолепным японским" Никоном". В тот миг, когда Серена поднялась на цыпочки, чтобы закинуть ремешок аппарата мне на шею, я обхватил ее обеими руками и заглянул в глаза. Мы долго смотрели друг на друга, и поцелуй естественно завершил нашу сделку. Я почувствовал, как из моей разбитой губы опять потекла кровь. Причмокнув, как грудной младенец, чтобы слизнуть ее, я прижал голову Серены к своей груди.

– Кровь и йод! – прошептала она. – Изысканное сочетание! Упоительное! При всем при этом я ни сном ни духом не ведаю, как тебя зовут…

Я шепнул ей в ухо свое имя и попытался взять на руки. Я ничего не соображал, у меня стучало в висках, но она вьюном выскользнула из моих объятий, спокойно, как будто ничего не случилось, сняла с вешалки мою дубленку и помогла надеть.

* * *

Старый вор – в настоящем лишь укрыватель краденого товара и агент по его сбыту – с недовольным ворчанием поспешно вручил мне то, что я просил, и, ожесточившись от холода, казавшегося еще злее после нагретой постели, запросил за свои услуги гонорар, намного превышавший мои расчеты. Все обещания оставили его непреклонным: не желая ничего слушать, он протянул за деньгами сморщенную руку, дрожавшую так сильно, словно его уже пригласил в свою лодку Харон, а потом захлопнул дверь у меня перед носом.

Возвращался я в страшной спешке. Серена ожидала меня возле своего дома, одетая как для спектакля. На ней был толстый шерстяной пуловер и потрясающие брючки, вокруг шеи небрежно обмотан длинный шарф, а рыжие кудри прикрывал диковинный картуз с широким козырьком – такие головные уборы, наверно, считались шиком среди типичных представителей уголовного мира в двадцатые годы, Серена в этой кепке почему-то напомнила мне жирафа, охваченного пламенем, но я благоразумно воздержался от комментариев по поводу ее причуды. Несмотря ни на что, она была прелестна – все три грации рядом с нею показались бы дурнушками!

Мы поспешили на вокзал. Припарковав машину напротив входа в билетные кассы первого класса, я оставил в ней Серену. Перроны кишели народом: приезжающими, отъезжающими, ожидающими – все толкались и мешали друг другу, как в гигантском муравейнике.

Манафу я увидел в окне спального вагона. В просвет между спинами сделал снимок. (Никогда заранее не знаешь, когда пригодится фотография, снятая на память,)

Заметно снедаемый сплином, Манафу сделал прощальный жест своей Пенелопе, притягивавшей взоры всех мужчин, словно по команде перевоплощавшихся в величавых Антиноев. Глядя на жену Манафу, я начал постигать аргументы приверженцев вышедшей ныне из моды чадры.

Наконец, ко всеобщему облегчению, поезд ушел. В ту минуту, когда Рафаэла повернулась, я толкнул ее грудью в плечо с такой силой, что, если бы я ее не подхватил, она бы упала. Сумочка, выскользнув из рук, раскрылась, и по желтой мозаике опустевшего перрона рассыпалось множество мелких предметов. Она ошеломленно смотрела то на вещи, то на меня. Эта женщина излучала такую ангельскую чистоту, что полюбить ее смог бы лишь поэт или безумец, какой-нибудь Саади наших дней. Именно такую женщину воспел великий скиталец в своих газелях:

Ты – полная луна, но где ж стан кипариса у луны?

Ты – кипарис, но кипарис не блещет полнолуньем щек.

Увы, тебя не описать, твоей улыбки не воспеть!

Где подобрать сравненья, как найти достойный слог?!

– О мадам, умоляю меня извинить! – пробормотал я, симулируя смущение.

Моя физиономия выражала раскаяние доброго самаритянина, призванное подтвердить мою порядочность. Не ожидая ответа, я торопливо собирал вещи с перрона, В тот миг, когда я был уверен, что она не заметит, ловко вытащил из кармана зажигалку и подложил вместе с остальными предметами в ее сумочку. Выпрямившись, я протянул сумочку Рафаэле с новыми извинениями, после чего пригладил волосы, и ее зажигалка скользнула в мой рукав.

Мне очень понравилось, что она совсем не важничала: смотрела безучастно, молча, не делая укоризненного лица, как обычно поступают невоспитанные люди. Не произнеся ни слова, она повернулась и направилась к выходу.

Машина Манафу стояла именно там, где я предполагал. Рафаэла ехала медленно и осмотрительно. Я следовал за ней до самого дома, а потом свернул в первую же улицу направо и доехал до бульвара Киселева. Два – три раза объехал вокруг Триумфальной арки и только после этого вернулся на улицу Александрина и остановился неподалеку от виллы, между двух жалких фонарей, впустую пожирающих киловатты электроэнергии.

Погода переменилась: тучи разошлись, небо дышало с облегчением, как роженица после благополучного разрешения. Вокруг царило безмолвие. Рядом со мной дремала Серена. Не думаю, что она хорошо понимала происходящее, но ведь недаром народная мудрость гласит: "Свекровь видит все, даже когда она спит!"

Я погасил огни и включил приемное устройство, подсоединенное к высокочувствительному кассетнику. Машину наводнил водопад самых разных шумов, разбудив Серену. Я убавил поток тресков, хрипов и хруста, казалось, производимых челюстями взбесившегося муравья.

– Что это за шум? – поинтересовалась Серена, протирая глаза, и тут же потянулась за сигаретой.

– Будь ты хоть светочем кинематографа, – зарычал я, выдергивая сигарету у нее изо рта, – этой ночью постарайся воздержаться от своих привычек!

Заинтригованная, она повернулась к заднему сиденью и начала разглядывать лежащую в" дипломате" шипящую аппаратуру. Тоскливый хаос звуков слышался теперь смутно, как обычные радиопомехи, – шипение, вой, улюлюканье, треск, хрип, но ничего похожего на человеческую речь.

– О мадонна! – воскликнула Серена, приходя в себя от удивления. – Оказывается, ты артист оригинального жанра!

Я улыбнулся, но тут же услышал, что в доме Манафу кто-то пытается прикурить от фальшивой зажигалки, подложенной в сумочку Рафаэлы. Подслушивающее устройство плохо справлялось с функцией того предмета, под который было замаскировано: вместо трубочки с газом внутри был передатчик. Я представил себе изумление мадам Манафу при виде чужой зажигалки. Вероятно, она тут же вспомнит инцидент на вокзале, но истины не заподозрит никогда. С ее стороны это было бы просто дьявольской проницательностью!

– А теперь что будем делать? – Ждать.

– Чего?

– Когда появится какой-нибудь бабай.

Серена нашла мою руку и нежно сжала ее, Я притворился, что еще обижен, и начал приглушенно рычать, как собака, отстаивающая сахарную косточку. Повернувшись ко мне всем телом, Серена положила замерзшую руку мне на грудь. Я сразу же покрылся гусиной кожей, а когда она попыталась вонзить в меня коготки, как это в минуты блаженства делают кошки, меня охватила дрожь от макушки до пяток. Я посадил ее к себе на колени и, охваченный неодолимым желанием, впился в губы долгим поцелуем.

Тело ее излучало жар. Она положила голову мне на грудь и сунула холодный нос в расстегнутую сорочку. Через минуту Серена задышала легко и ровно, ее горячее дыхание щекотало мне грудь. Я высвободил из картуза рыжую гриву и с наслаждением принялся гладить пушистые пряди.

Увидев выходящего из тени мужчину, я сразу же взглянул на часы. Было три часа ночи. Он вошел без колебаний, не таясь. Когда я поднял глаза от светящейся стрелки часов, субъект уже исчез внутри дома. Я успел заметить только серое пальто и то, что незнакомец невысокого роста.

Мое движение разбудило Серену. Я знаками показал, что все в порядке, и попросил молчать. Отсадив ее в сторону, повернулся к заднему сиденью и включил громкость давно уже молчавшего приемника на максимум.

Сердце тревожно застучало: предчувствия Манафу оправдывались. Послышался (или мне только показалось?) звук открываемой двери, неразборчивые голоса (нет, все же голоса), а потом глухой звук, будто на ковер упала туфля. Я так напрягал слух, что мне могло померещиться все что угодно. Однако, поскольку происходящее в доме требовало моего участия, пора было выходить на сцену и мне.

Я сильно сжал руку Серены, все еще не соображавшей, что к чему, и выбрался из машины. Одним прыжком перескочив невысокую ограду, летом, по всей вероятности, увитую ипомеей и плющом, я спрятался в тень.

Со стороны улицы на фасаде виллы был только один ряд высоких окон, видимо, служащих и для первого, и для второго этажа. Огромный балкон опоясывал правый угол дома. Под балконом, на самом углу, находился парадный вход. Совершенно неожиданно ширина здания оказалась весьма значительной. Со всех сторон его окружала бетонированная дорожка, и, ступая по ней, я миновал четыре больших темных окна.

Хотя я вышел только в костюме, было не холодно, даже приятно. Дубленка, а с нею и все мои деньги остались в машине. Понемногу ко мне вернулось спокойствие и даже чувство юмора. Что будет, спросил я себя, если сейчас мне повезет напороться на Манафу, которому захотелось самому поймать жену с поличным, однако, убедившись в ее верности, он в эту минуту усердно исполняет супружеский долг? Но мысль о вероятности подобного конфуза довольно быстро и спарилась. Это было невозможно, во – первых, потому, что Манафу намного выше типа в сером пальто, и, во – вторых, он не стал бы тратить деньги на меня.

Снег заглушал шаги. Поднявшись по ступенькам к террасе, я проверил одну за другой выкрашенные в белый цвет ставни. Третья подалась бесшумно, как и двойная дверь, которую я открыл, а потом затворил с необычайной деликатностью.

Несколько секунд, пока я настороженно прислушивался, показались мне вечностью. Было тихо, как в могиле. Я зажег фонарик и увидел, что нахожусь в рыбьем царстве. Вдоль стен и посреди зала в бесчисленных бассейнах, аквариумах и чашах лениво плавали всевозможные рыбы. Над ними висели картины, одна темнее другой: бородатые господа сурового или порочного вида надменно улыбались пышнотелым матронам в богатых одеяниях, окруженные грудами кольраби и связками пастернака, видимо символизирующими изобилие, но сужающими и без того ограниченное пространство.

Огромный зал по размерам напоминал церковь, но дорога к амвону была не здесь, а в соседнем, еще более обширном помещении, которое оказалось столовой, уставленной до того массивной мебелью, что немедленно возникала мысль: здесь ежедневно обедает стадо слонов.

Ступеньки действительно не скрипели. На втором этаже, над джунглями для выпаса слонов, находилась небольшая гостиная, за ней – холл с тремя дверями. Из левой выплывали приятные ароматы. Я понял, что стою у искомой двери, и уставился на нее как баран на новые ворота, собираясь с духом. Потом спокойно мощным ударом каблука выбил дверной замок. Дверь распахнулась. Я нырнул в темноту и поднял к глазам фотоаппарат.

От того, что я увидел при вспышке блица, волосы на голове встали дыбом, как будто вместо шевелюры у меня была лапша, завитая с помощью мешалки для мамалыги,

Рафаэла распласталась на кровати среди подушек, и в груди у нее краснела, как помидор, круглая рана. Безносая старуха сжалилась над ней и оставила нетронутым мечтательно – умиротворенное выражение лица.

Это длилось долю секунды. Прежде чем погасла вспышка, глубокую тишину нарушило змеиное шипение, и рвущая, невыносимая боль пронзила мое левое плечо. Со страшной силой отброшенный назад, я как тюк хлопнулся о стену и стал сползать вниз.

До сих пор в мою плоть вонзались только коготки Серены, Я поднес руку к плечу: из него торчал тонкий, длинный металлический прут. Я успел только сообразить, что это гарпун для подводной охоты, – и потерял сознание.