Текст книги "Разнотравье: повести"
Автор книги: Сергей Антонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 40 страниц)
16
Через года-два после того, как случилось все описанное, отношение к скоростной механизации в корне изменилось. Движение скоростников приобрело широкий размах, особенно в Сибири и на юге нашей Родины. В весенние дни 1960 года центральная печать сообщала, что ударник коммунистического труда, тракторист из Одесской области Гедеон Иванович Бочевар на культивации пропашных культур перевыполнял норму больше чем в два раза. Почин Бочевара подхватили тысячи передовиков. Прислушиваясь к голосам практиков, Минский и Валгоградский заводы стали выпускать скоростные тракторы, как гусеничные Т-75, ДТ-54А, так и колесные, например МТЗ-5МС/ЛС. Недавно мы купили трактор МТЗ-5Л/М. Он может ходить на десяти скоростях, от 1,4 километра до 22 километров в час. Очень симпатичная машина.
А летом 1959 года скоростная механизация в нашем колхозе еще только проклевывалась, и трудно было конечно, одному Пастухову своротить с наезженой колеи и председателя, и инструкторов, и ответственных товарищей из РТС, и удаленных за тысячи километров работников министерства.
Тем более – его отвлекала история Груни Офицеровой.
В первые дни после отъезда Игоря Тимофеевича мы опасались что Пастухов бросится в Москву и учинит там какой-нибудь сабантуй. Разыскать Алтухова ничего не стоило: оставил свой московский адрес для досылки чертежей.
Но после ночного разговора Пастухов стал тишеть и тишеть, полюбил тихие работы, перебирал с бабами картошку, решал кроссворды.
Раньше был моторный парень, бегал, как смазанный, а тут стал ходить шагом, как и остальные рядовые колхозники.
И неясных вопросов к председателю у него становилось все меньше.
Жила я тогда, как на угольях, и, глядя на застывшее лицо моего Раскладушки, была уверена, что он всех нас обманывает и усыпляет бдительность.
Но опасения оказались напрасными. Пастухов забыл про водку, стал дисциплинированным, исполнительным и тишел с каждым днем.
Разговоры про Груню подымать перестал. Будто выпала она у него из памяти. Дядя Леня тоже помалкивал.
Так это дело и затухло.
Крутое изменение характера Пастухова на первых порах насторожило и председателя. «Что это с ним – ровно воздух из него выпустили?» – спрашивал он и долго, опасливо смотрел вслед бригадиру.
За три года я хорошо изучила Ивана Степановича, но одного его поступка не могу понять и по сей день. Когда подошла пора жатвы, он неожиданно по своей инициативе вынес на правление вопрос о скоростной уборке хлебов.
Мы все помнили, что еще зимой Пастухов мечтал косить хлеб на повышенной скорости. Неудача прошлого года ничуть не огорчила его. Во-первых, поле было невыровненное, во-вторых, плохо посеяно – рожь росла холмами. На этот раз он предлагал применить безлафетную жатку на пневматиках. О том, как ее приспособить для скоростной работы, он вел длинные беседы с Ларисой, которая оказалась самой способной его ученицей.
К удивлению председателя, Пастухов на правление не пришел. Под предлогом мигрени он остался дома, а все бумаги передоверил Ларисе.
Хотя Лариса и была трактористом первого класса, но пастуховского чутья машины еще не достигла. Пока она объясняла правленцам, как увеличить стригущую скорость ножа и зачем нужен дополнительный щиток-отражатель, ее еще слушали с доверием, но как только стала советовать косить без мотовила, Зиновий Павлович до того огорчился, что ушел, а председатель сказал, что еще лучше снять вдобавок и колеса и вернуть все эти детали как излишний утиль на завод, к чертовой матери.
Лариса поругалась, поплакала и пошла к Пастухову.
Тот играл с Бугровым в «козла».
Выслушав, как ее подняли на смех, он сказал:
– В общем-то Иван Степанович рассуждает логично. Надо подождать, когда промышленность станет делать прицепные машины для скоростной работы. Тогда и возьмемся. А кустарничать в эпоху сплошной механизации смешно. Иван Степанович прав… Козыри крести…
Лариска вгорячах прибегла ко мне, сверкая зенками, рассказала все это и добавила:
– Ты на сельскохозяйственную выставку Раскладушку свези. Тебе за него медаль дадут!
Хотела было я ее поставить на место, но не стала. Без нее тошно.
Нападала на меня в то время серая тоска, накатывала приступами, и от разных мелких причин. Например, от ветра. Чем пуще ветер, тем сильней тоска. До того дошла, что одна дома сидеть боялась.
Ладно еще что подготовка к юбилею отвлекала меня и я забывалась немного. Подошло время украшать деревню, разукрашивать избы, готовить ночлег для гостей, отрабатывать выступления. Мать Ларисы, Анну Даниловну, которая была в тридцатом году секретарем комсомольской ячейки, уговорили поделиться воспоминаниями. Иван Степанович велел подготовить для нее текст. Хор должен обновить программу. Уборочная была трудоемкая, все, куда ни обернись, поспевало и созревало, молодежь маялась на полях и усадьбах, на спевки собиралась трудно. И постепенно и я вовсе забыла о своем подшефном.
Однажды он сам пришел ко мне на дом и подал бумагу.
Я спросила его, что это такое.
– Читай, – сказал он тихо.
Это было написанное по форме заявление.
«Настоящим я, В. Пастухов, прошу включить меня в хор колхоза „Светлый путь“. В просьбе моей прошу не отказать. В. Пастухов».
Я, конечно, обрадовалась. Тем более два баритона женились и молодухи опасались отпускать их на спевки. Но когда наедине перечитала заявление, снова ни с того ни с сего накатила на меня тоска, да такая лютая, что я заснуть не могла, задыхалась, будто душил меня кто-то нездешний. Выходила на двор, ночной водой умывалась – ничего не помогало.
Дошло до того, что к Таисии Пашковой побегла, чтобы пошептала исцелительную молитву. Пашкова у нас хоть и кончила тракторные курсы, а верующая. Конечно, она оправдывается, что, мол, не в бога верит, а так, ради умиления молится, умиления жаждет, а я думаю так: раз молитвы шепчет – значит, верующая. Прибегла я к ней, она говорит: «Надо знать причину». Я объясняю про ветер и прочее – не верит. «Не хочешь, – говорит, – признаваться, какой мужик тоску нагоняет, ступай!»
Подошел праздник. Наши хлопоты и расходы полностью оправдались. Старые и малые потянулись в клуб. Та же Таисия позабыла, что в этот день случилось успение пресвятой и пречистой девы Марии, и пела в хору так, что занавес колыхался.
Как бы ни было временами тяжело, какие бы ни случались неполадки, а живет в крестьянстве гордость достигнутыми успехами. Всем видно, как за тридцать лет преобразилась и украсилась родная страна. Все сознавали, что три десятка лет тому назад и в нашей округе произошел исторический перелом, зародилась новая жизнь…
Гостей понаехало много. Шоссе возле клуба с обеих сторон было заставлено грузовиками и легковушками из района, из области и из соседних колхозов.
Ивану Степановичу было чем похвастать, было на что обратить внимание собравшихся.
Урожай выдался неплохой, капризная гречиха и та не подвела. Плотницкая бригада поднажала и досрочно, в аккурат в праздничное утро, за час до приезда секретаря райкома, закончила новый телятник. И гипсовые пионеры на клубном крыльце были выкрашены в серебряный цвет.
После доклада, приветствий и воспоминаний сделали перерыв, чтобы подготовить сцену для хора.
С выступлением самодеятельности произошла задержка. Кого-то угораздило принести свежий номер «Колхозного производства», и многие отвлеклись. Оно и понятно: журнал будто нарочно приурочили к нашему празднику. В самом начале была фотография: Игорь Тимофеевич осторожно, чтобы не замараться, обнимает Пастухова возле переезда.
На той же странице начиналась длинная статья Игоря Тимофеевича под заголовком «Растревожим стальных коней». В статье расхваливался Пастухов и описывались придуманные им изменения узлов в механизмах, необходимые для скоростных полевых работ. Девчата выхватывали журнал друг у дружки, разглядывали снимок, цитировали то место, где намекалось, что слабые руководители колхозов существуют не только в слабых фильмах.
Пожалуй, больше всех ликовала Лариса. Она была уверена, что после такой статьи трактористам «Светлого пути» откроют «зеленую улицу». А про слабые фильмы Митька заучил наизусть. Дядя Леня улыбался вместе со всеми и, хоть ничего не видел, тоже попросил журнал – подержать немного…
Один только Пастухов – какой был, такой остался.
Когда журнал дошел до него, он бегло просмотрел статью и коротко хихикнул. Оказывается, Игорь Тимофеевич перепутал; на ведущем валу транспортера надо было показать десятизубовую звездочку, а он изобразил восемнадцатизубовую.
Кроме этого хихиканья, от Пастухова не дождались ни словечка. А когда ему, по справедливости, стали дарить журнал, отмахнулся:
– Куда мне его!
И пошел, прихрамывая, в угол. Красный сапожок с чужой ноги был ему немного тесен.
Пока мы, позабывшись, шумели и спорили, на сцену выскочил взопревший Иван Степанович.
– Вы что, в своем уме? – зашипел он. – В первом ряду – ответственные товарищи, секретарь обкома по пропаганде, а вы что? Галдите, гогочете, задерживаете… Какая статья? Потом статья! Становитесь!
Мы стали устанавливаться, девчонки, как всегда, в первых двух рядах, ребята – в третьем. Пастухов, прихрамывая, полез на стул. Иван Степанович поглядел на него, цокнул языком.
– Обратно, бригадир, ты мне строй портишь. А ну, немного вперед. Так, так… Стоп!
Долговязый Пастухов улыбнулся сиротской улыбкой и ссутулился. Он понимал, что торчит каланчой над хором, и очень смущался. В шелковой косоворотке, опоясанный крученым, с кисточкой пояском, он смахивал немного на Иванушку-дурачка.
– Нет, – огорчался председатель. – Сбиваешь ты мне ранжир. А ну, перейди на край… Побыстрей!.. Чего ты как сонная муха… Вот так. Подравняйся! – Пастухов подравнялся. – А ну слезь со стула. – Пастухов слез. – Нет, так вовсе низко. А ну встань, как стоял. – Пастухов встал на стул. – Подравняйся. Так, так. Стоп! Теперь вроде неплохо! Приступайте!
Пока он перестанавливал туда-сюда Пастухова, смертная тоска снова взяла меня в клещи, и я чуть было не завыла, когда открыли занавес.
Глянула я на Пастухова, и вдруг, ровно зарница сверкнула, поняла я, отчего все это со мной…
После хора состоялось награждение ценными подарками.
Награжденные по очереди выходили на сцену, получали из рук председателя подарок и выступали с краткими речами. А хор величал каждого заранее заготовленным куплетом.
Когда дошла очередь до меня, Иван Степанович сказал:
– А нашей всем известной активистке, Лебедевой Марусе, подарок со значением: статуя «Вперед и выше»!
Все захлопали. Я, как была в кокошнике, сделала два шага.
Председатель подал мне маленькую тяжелую фигурку – парень, вытянув стрелой руку, рвется куда-то ввысь. Сейчас эта фигурка у Пастухова, и я иногда захожу поглядеть на нее. Фигурка действительно красивая, белого металла, но в ту минуту запомнилось одно: тяжелая она, очень тяжелая.
И я начала говорить.
Сперва я сказала, что понимаю, на что намекнул Иван Степанович. Намекнул на мою успешную воспитательную работу среди Пастухова. И правда, результат налицо. То Пастухов мудрил всяко – трактора бегом гонял, зубчатки с машины перевинчивал, а теперь – нет. Теперь только поет.
– Гости могут поинтересоваться, как я добилась таких успехов. А очень просто. Воспитывать активного борца, строителя коммунизма трудно, долго и не каждому дано. А подгонять человека под свой серый шаблон куда проще. Так я его и натаскивала. Врать ему не давала и от правды берегла. Могу заверить – стал он послушный, слушаться будет всех и каждого. Теперь его как посадишь, так он и сидит, как поставишь – так и стоит. Спокойный стал, как покойник.
Я говорила, позабыв про тяжелую фигурку, и боялась только одного, чтобы меня не погнали среди речи. Но в зале застыла тишина. И Иван Степанович застыл на сцене, как замороженный. Я собралась было и его помянуть, поскольку он давал руководящие указания, но вовремя одумалась и не стала прятаться за чужую спину. Пусть каждый за себя отвечает!
– И все-таки премии я принять не могу, – сказала я. – Недостойная. Неправильно мне ее присудили. Пока я над Пастуховым кудахтала, оказалось, что он меня перевоспитал больше, чем я его. Ровно я возле него воскресла. Светлячкам научилась радоваться и не только людям – солнышку в глаза глядеть не боюсь. Да если бы не он, разве встала бы я перед вами да осмелилась сказать это?
Я задохнулась от волнения, и тут, хотите верьте, хотите – нет, в зале захлопали. Сперва захлопал кто-то один в первом ряду, потом другой, потом хлопали все. Я подняла руку.
– А подумать всерьез – натворила я страшную беду. Одно утешение. Гляжу на вас, вижу, как вы слушаете меня, и верю – оживет среди нас Виталий! Раз уж я, такая кочерыжка, ожила – он тем более оживет…
Я хотела сказать еще что-то, но слезы душили меня.
Я поставила фигурку на стол и побежала за кулисы, мимо веревок и старых декораций, в коридор, на крыльцо, па волю.
В просторном небе играли звезды. Ночь была светлая, свежая, стальная августовская ночь. Прямое, как хлыст, асфальтовое шоссе белело вдоль праздничной нашей деревни и бежало дальше, соединяя в одно далекие города и села. Я шла по ровному асфальту, прямо, прямо, прямо, сама не знаю куда, зареванная и счастливая, и встречные машины объезжали меня стороной.
<1965>
__________
