Текст книги "Разнотравье: повести"

Автор книги: Сергей Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

16

Балашов увидел Столетова первый раз во время проводов Вари.

Нельзя сказать, что инструктор обкома вынес благоприятное впечатление о председателе колхоза. «Правильно сигнализирует Дедюхин, – подумал он. – Надо снимать».

Но впоследствии, после короткой беседы со Столетовым, а потом, при разборе его дела на бюро, Балашова незаметно, охватывало чувство любопытства и интереса к немногословному, непреклонному человеку.

– Сколько вам лет? – поинтересовался Балашов между прочим.

– Тридцать два, – ответил, не улыбаясь, Столетов.

Балашов понял: председатель испытывает, как быстро уловит молодой инструктор шутку и как отнесется к ней.

– Значит, семнадцать лет не считаете? – спросил Балашов.

– А что их считать.

– Понятно.

С некоторой растерянностью Балашов чувствовал, что в его душе растет симпатия к этому самодуру, игнорирующему распоряжения вышестоящих организаций, к человеку, которому, как полагали в обкоме, невозможно доверять руководство колхозом.

Добрые чувства разделяли и многие члены бюро – шофер Костров, Иван Иванович, не говоря уже о Лопатине. Только бригадир второй бригады Костиков, почуяв, что «царствовать» Столетову осталось недолго, накинулся с темными вопросами и намеками.

Но, как часто бывает, злобные придирки и мелочные, надуманные обвинения скорее располагали в пользу Столетова, чем против него. Костиков долго дознавался, почему это Светлана отозвала свою жалобу и просила, считать вопрос с овощами исчерпанным. Как ни разъяснял Столетов суть дела, поведение агронома казалось Костикову непонятным, и он выдвигал предположение, не запугал ли чем-нибудь председатель молодую девушку.

Дошло до того, что он стал всерьез допытываться, не обладает ли Захар Петрович способностью гипнотизировать, а когда Столетов удивленно поднял на него свои мерцающие глаза, перепугался до смерти, замахал руками и стал кричать:

– Ну, ну, на меня глядеть нечего! Меня не задурманишь!

Все рассмеялись, но Костиков не сдавался.

– А как он про милиционера оправдается? – кричал бригадир. – Уставился на него своими зенками, а тот подплыл к нему и добровольно сдал наган!

– Этот милиционер учился у меня в школе, – проговорил Столетов. – Привык уважать учителя. Вот и все.

Короткие ответы Столетова были убедительны, и в конце концов из длинного списка его провинностей осталась одна-единственная: игнорирование директивы о мобилизации всех сил на срочную косьбу кукурузы.

Обвинение было серьезное, тем более что Столетов некоторое время скрывал директиву от членов правления, нарушая тем самым коллегиальность руководства, и даже Лопатину показал ее не сразу.

Довод, приведенный Столетовым в свою защиту выглядел довольно шатким: по его мнению, посевы еще жизнеспособны, и, если в ближайшие дни пойдет дождь, стебли оживут.

В глубине души Балашову очень хотелось, чтобы проверка посевов подтвердила правоту Столетова. Тогда можно было бы с цифрами в руках доложить суть дела, не допустить несправедливого взыскания, поддержать хорошего человека, у которого забота о завтрашнем дне колхоза перевесила почтение и страх перед форменным бланком.

На это же надеялся и Лопатин.

Чувство неловкости оттого, что ему приходилось разбирать персональное дело председателя колхоза, усугублялось воспоминанием о скандале по поводу поездки в обком. В этом скандале Лопатин считал себя виноватым и раскаивался. Да и присутствие Балашова как-то сковывало его. Однако ощутив в репликах инструктора доброжелательность к Столетову, Лопатин оживился и, когда Катя собиралась записать в протокол разговор о гипнозе, накрыл пятерней лист бумаги и сказал решительно: «Не фиксируй! Чепуха!»

Заботило его только то, что не было еще данных по проверке кукурузы. Светлана, как всегда, мешкала. Приходилось тянуть и слушать ерунду, которую молол бригадир второй бригады.

Во время выступления бригадира зазвонил телефон.

Звонили из обкома. Искали Балашова. Балашов взял трубку и начал с шуточки. Но по мере того как он слушал, лицо его бледнело и вытягивалось. Он проговорил: «Загадочная история», – но спохватился и, покосившись на присутствующих, стал слушать молча. Телефон висел на стене, стоять было неудобно, и Балашов сел на край стола. Слушал он довольно долго, произносил только «да» и «нет» и вернулся на свое место, рассеянно извинившись: «Простите, звонили из обкома».

– Можно продолжать? – спросил Костиков.

Лопатин кивнул.

– У меня такая реплика: человеку, который не выполняет прямых указаний выше нас стоящих организаций, колхозники не могут доверить руководство хозяйством. Снять с работы, и все дело.

– Не кипело, а поспело! – усмехнулся Иван Иванович.

– А я не смехом говорю!.. – вскинулся Костиков. – Поглядите, как он над людями измывается! Вспомни, как на посевной чудил. Велел семена на штуки мерить. Мы перед им гусаками тянулись, рапортовали: «Засеяно сорок тысяч семян на гектар…» Это же курам на смех! А теперь косить не дает!

– Я и сейчас считаю, что косить рано, – сказал Столетов. – За Дедюхиным гнался, чтобы доказать…

Упоминание о Дедюхине почему-то обеспокоило Балашова.

– Одну минутку, – насторожился он. – Какие у вас отношения с Дедюхиным?

– Не жалует он меня.

– Почему?

– Маячу я у него перед глазами «воплощенной укоризною», – грустно улыбнулся Столетов. – За это и ненавидит.

Лопатин не понял и переглянулся с Балашовым.

– Надо было убедить его, – сказал Балашов. – Открыто отстаивать свою правоту.

– Я и старался, – объяснил Столетов. – Гнался за ним до самой станции.

– До станции? – Балашов растерянно взглянул на Столетова. – Одну минутку. Когда это было?

– Позавчера?

– Когда именно?

– Ну днем… Под вечер…

Вопросы Балашова вызывали недоумение, но все молчали.

– И что же вы с ним, поссорились? – продолжал Балашов.

– Почему поссорились? Мирно беседовали. Даже выпивали.

– Минутку! Вам было известно, что Дедюхину нельзя выпивать?

– Выпивать никому нельзя.

– А вы пили?

– Пили.

– Что?

– Зверобой… Нет, зубровку, кажется.

– Сколько?

– Пол-литра.

– Где вы пили?

– В садике. Возле станции.

– А почему не в буфете?

– Не понимаю.

– Почему в саду, а не в буфете?

Терпение Столетова лопнуло. Он поднялся со стула и проговорил:

– Есть такая поговорка, что один чудак может задать столько вопросов, что…

– Спокойно, Захар Петрович! – постучал карандашом по столу Лопатин.

– Почему, почему… Спросите у Дедюхина, он вам разъяснит. Жирно разъяснит, по-дедюхински.

Балашов встал и сказал, опустив голову:

– Дедюхин теперь ничего, к сожалению, не разъяснит, Вчера тело председателя исполкома было обнаружено на станции…

Столетов ошеломленно спросил:

– Где? В садике?

Выдержав небольшую паузу, Балашов ответил:

– Да, в садике. Возле клумбы.

И сразу спросил:

– Как вы попали на станцию? На попутной? На мотоцикле?

Шофер Костров испуганно-вопросительно посмотрел на Столетова.

– Чего ты боишься? – сказал Столетов. – Говори, как было.

– Ну, значит, еду с известью, – начал Костров, запинаясь. – У околицы Захар Петрович. Вскакивает на подножку. «Вези на станцию». – «Сперва известь, – говорю, – надо сгрузить, Захар Петрович». – «Мне, – говорит, – срочно. После, – говорит, – сгрузишь. Мне, – говорит, – с одним приятелем надо покончить». Приехали на станцию. Захар Петрович соскочил… «Езжай, – говорит, – домой, известь сгружать…» – «А вы, – говорю, – как же?» – «А я пешком дойду, – говорит…» Больше ничего не знаю, – добавил он с облегчением.

Все молчали. Только бригадир обратился за уточнением к Кострову:

– Так он тебе прямо и сказал – «Покончить»?

Костров растерялся, а Столетов раздраженно бросил:

– Да. Так и сказал.

– А тогда у меня к тебе, Петрович, будет вопросик… Только не знаю, как сформулировать.

– А ты давай без формулировок, – посоветовал Лопатин. – По-будничному.

– Про какую это он укоризну говорил? – наклонился бригадир в сторону Столетова, словно приготовился не упустить ответа. – Про ненависть? Я недопонял. Пускай разъяснит.

Столетов молчал. Он вспоминал свою последнюю беседу с Дедюхиным, вспоминал его бледное лицо, мутные глаза, вспоминал словечко «Паганель» и с недоумением чувствовал, что ему жаль этого человека.

– Разъясни, Захар Петрович, – напомнил ему Лопатин.

– Не имеет, значения… Дела личные. Нечего тут разъяснять.

– Конечно, – протянул Костиков. – Поскольку «приятеля прикончить», значит разъяснять нечего…

– Не «приятеля», а «с приятелем», и не «прикончить», а «покончить». Да ты что? – потемнел Столетов. – Думаешь, я ему в рот воронку загнал?

– А ты не ори! – сказал бригадир. – Не на посиделках.

– А ты не плети чего не следует… – впервые за все заседание Столетов вышел из себя.

Начался шум, но в это время принесли данные подсчета стеблей, принесли для наглядности и образцы кукурузы, и члены бюро склонились над цифрами.

Результаты проверки оказались неутешительными. Уцелело пятнадцать-двадцать процентов стеблей – не больше. Остальные опалены так, что их не оживишь и святой водой, не то что дождями.

– Не может быть, – сказал Столетов. – Наверное, Светлана на тычке считала.

– Хочешь сказать, что она нарочно, с целью? – осклабился бригадир. – Гробит своего любимого председателя?

– Этого я не хочу сказать. Просто по неопытности. Дошла до ближнего бугра и стала считать. А там и так видно, что все посохло. Там суховей обдувает…

– Минутку! – сказал Балашов. Он один не подходил к столу и совершенно не интересовался состоянием посевов.

То обстоятельство, что Дедюхин был на полустанке вместе со Столетовым, поразило его. В обкоме этого еще не знали. По телефону сообщили только, что причиной сердечного приступа был алкоголь. Таково было медицинское заключение.

Одинокая выпивка председателя исполкома на полустанке казалась необъяснимой и смахивала скорее на самоубийство, чем на выпивку. Запуганный врачами Дедюхин боялся спиртного, как огня, и не пил не только водки, но даже и пива.

Теперь, когда выяснилось, что выпивал он не один, а со Столетовым, дело осложнялось еще больше.

Отношения Столетова с покойным были далеко не приятельскими – это знали все. Реплика Столетова о том, что Дедюхин его ненавидит, вряд ли звучала сильным преувеличением.

Чем больше обдумывал Балашов несчастное событие на полустанке, тем темнее оно казалось.

И правда, каким образом два недруга, один вовсе непьющий, другой тоже спиртное не особенно жалующий, сели за пол-литра и стали чокаться? Почему они свиделись не где-нибудь, а именно на пустом, безлюдном полустанке? Что подразумевал Столетов под «воплощенной укоризной»?

Если Костиков станет утверждать, что Столетов заставил Дедюхина выпить насильно, – опровергнуть такое утверждение, каким бы диким оно ни казалось, – будет нелегко. Самому господу богу не разобраться, что было у Столетова на уме, когда он выпивал с Дедюхиным.

«А не проявляю ли я близорукость? – подумал Балашов, – Не слишком ли поддаюсь благодушным настроениям… Ведь таких категорий, как принципиальность и бдительность, никто не отменял. Если разобраться – что хорошего в этом Столетове? Чем он вызывает сочувствие? Тем, что сидел, и ничем больше. Человек своевольный, закрытый, себе на уме. Отношения с людьми у него не простые. Чего стоит, например, инцидент на проводах Вари Суворовой…»

– Минутку! – повторил Балашов. – Вот что, товарищи. Есть предложение не отвлекаться и заканчивать с вопросом Захара Петровича. Причем учтите, случай на полустанке – особая статья. Этот случай на наше решение влиять не должен. – Последние слова он произнес с особенным нажимом, словно старался убедить не только других, но и себя. – Вместе с тем прошу вас отнестись к вопросу серьезней, с должной ответственностью, продумать объективные факты и до конца оценить их. Возьмем нечуткое отношение к Задунайской. Разве так нас учит партия относиться к специалистам? А сопротивление милиции? А материальный урон колхозу и государству, который еще придется подсчитать с карандашом в руках… Я имею в виду холостую гонку косилок из МТС и обратно в МТС. И это в то время, когда колхозы буквально стонут от недостатка косилок. А состояние посевов, не соответствующее оптимистическим уверениям товарища Столетова? Во всем этом надо скрупулезно разобраться и дать принципиальную, партийную оценку.

Балашов сел прямей, достал из нагрудного кармана гребенку и причесался. А когда Столетов с горечью отшутился на какой-то нелепый вопрос бригадира, подул на гребенку и сказал жестко:

– Давайте серьезней, товарищи. Мы действительно не на посиделках.

И все пошло по второму кругу.

Костиков сочувственно взглянул на Столетова и начал:

– Мы тут стараемся, ангела из Петровича лепим, выгородить его норовим. И я не злодей. И я в общем не против. Петрович вперед на много грехов отстрадался. А все ж таки давайте оглянемся на народ. Ну, уважим мы Петровича, ну, простим. А что народ скажет? Ведь все же видали: является товарищ Столетов на личный огород агронома, отпихивает Светлану, так что она, добрая душа, коленку покорябала, и силком, как оккупант какой-нибудь, скрупулезно отбирает все ее личные овощи и замыкает на колхозном складе. Меня народ спросит – так партия учит относиться к молодым специалистам? Что я людям скажу?.. Есть предложение пока что снять с работы, а там видать будет. И все дела.

– Ишь ты! – сказал Иван Иванович. – Не жила а родила!.. Надо вперед разобраться.

– А мы и так разобрались. – Костиков развел руками. – И новые факты появились. Портрет дорисовывают.

– До того дорисовывают, что Захар Петрович уж и на себя походить перестал, – сказал Лопатин. – У меня предложение – отложить заседание… Давайте передохнем. А то дров наломаем.

– Чего откладывать, – удивился Балашов. – Все ясно. Давайте решать.

Так Дедюхин, навредивший Столетову при жизни, не оставил его в покое и после своей кончины.

В результате обсуждения решили: объявить Столетову по партийной линии строгий выговор с занесением в личное дело, а общему собранию колхоза рекомендовать снять его с должности председателя.

– А пока работай с прежней энергией, Захар Петрович, – сказал Балашов, когда все, не глядя друг на друга, расходились.

Балашов был человек честный и умный. Он быстро выдвинулся, стал секретарем райкома, перешел на руководящую работу в область.

Прошло с той поры несколько лет, но ему всегда было стыдно вспоминать и эту фразу и обстоятельства, при которых она была сказана.

17

С утра неизвестно кто пустил по деревне сплетню, что Столетов хитроумным способом загубил Дедюхина и что из области уже приехал человек секретно разобраться в этом темном деле. Почти все колхозники и даже племянница Дедюхина Зоя не верили, отмахивались, говорили: «Что мы, Петровича не знаем, что ли?»

Но сплетня зудела, как муха по стеклу, и, кроме того, из области уполномоченный действительно приехал.

К обеду и мужчины стали прислушиваться к бабьим пересудам, задумываться, вспоминать, как не ладили Дедюхин и Столетов: «Сойдутся и цапаются, как барбосы».

Но мало ли кто не ругается по работе? Так просто, за худой характер, никто не станет губить живую душу. Должна быть конкретная причина.

Подумали – и нашли конкретную причину: Дедюхин приказывал косить кукурузу, а Столетов категорически отказывался. За это и уцепились.

С самим Столетовым никто, конечно, не заговаривал, но он чувствовал шепоток за спиной и не мог не догадываться – про что шепчут.

Впрочем, это вовсе не мешало ему заниматься своими обычными делами.

Рано утром он задержал возле свинофермы Светлану и объявил, что она не умеет производить выборочное определение качества посевов. Для получения надежных результатов надо назначать четыре, а лучше пять квадратов, различных по густоте и качеству растений, определить их состояние и вывести среднее арифметическое.

Светлана слушала его вежливо, стараясь показать, что вежливость эта проистекает только из тех особых отношений, в которых они случайно оказались, и ни от чего иного.

Она выслушала его молча и собиралась идти.

Он остановил ее снова и пояснил, что если вчерашнюю «липу» она представила на бюро только от невежества, – это еще полбеды, но если квадрат на самом гиблом участке выбран сознательно, чтобы угодить начальству, – настоящего агронома из нее никогда не выйдет.

Светлана терпеливо слушала.

– Так вот, – сказал Столетов. – Отбейте пять квадратов и посчитайте заново.

Светлана сказала, что на сегодня у нее запланированы другие дела и ей некогда. Столетов велел все другие дела отставить, а кукурузу проверить немедленно. Результат оформить, вечером найти его, где бы он ни был, и доложить.

Она попробовала отговориться, но Столетов сказал:

– Все!

И пошел куда-то, насвистывая: «Наш паровоз, вперед лети…»

А Светлане пришлось обходить с бригадирами поля, назначать участки, отмерять квадраты и снова приниматься за тупую, скучную работу.

Глухо, по-деревенски повязанная фестивальной косынкой, злющая и обиженная, ходила она под палящим, расплавленным солнцем, в лифчике и в узких брючках, и пересчитывала сухие стебли.

Прижатый черными очками липовый листочек спасал ее красивый нос от горячих лучей.

Часам к двенадцати на дороге появилась Ниловна с мешком за спиной и с бидоном. Она передохнула и завела на целый час:

– А Дедюхин-то нашему: «Ты, – говорит, – мне за косилки карманом ответишь. Я, – говорит, – за это из твово кармана пять тысяч штрафу выну. Тогда небось образумишься». А наш-то, свистун, загнал его в лес дремучий да силком заставил из горлышка хлебать… Чистый, говорят, спирт… Так батюшка цельную литру без закуски и выкушал. Доктора говорят – все нутро черное, ровно уголь… Все сгорело!.. Вон он, душегуб, нет от него нигде спасенья…

Увидев Столетова, старуха ловко стала упрягаться в мешок.

Столетов шел к Светлане.

Еще со времени учительства укоренилась в нем привычка проверять самому заданную работу.

– Спину не ломит, Ниловна? – спросил он с надеждой.

– Куды там, родимый, – сахарным голосом запела она. – И вчерась не болела и сегодня. Ночью вроде заныло немного, а сейчас обратно ничего. Прямо беда…

– Ты куда это собралась? – нахмурился он, увидев бидон. – У тебя наряд. Тебя Иван Иванович заждался.

– Ну и что, что заждался… – огрызнулась она. – Питаться мне надо или нет?

– Опять на базар? Смотри, в стенгазете продернем!

– Продергивай! Недолго терпеть осталось!

Столетов проводил ее глазами и спросил Светлану, как подвигается дело.

– На этом участке – сорок два погибших стебля, – сказала Светлана.

– Я бы на твоем месте считал живые. Их считать веселей… Ниловна небось тоже болтала, что я Дедюхина загубил?

Светлана промолчала.

– Ну, хорошо, ладно, – продолжал Столетов. – Загубил так загубил. А за что, не интересуются?

– Интересуются, – хмыкнула Светлана. – Будто он вас штрафом пугал. Тоже мне, нашли причину.

Столетов насторожился.

– А ты что? Только в причину не веришь? А если бы была другая причина, поверила бы?

Его тон заставил ее обернуться.

– Если бы, понимаешь, была солидная причина, – продолжал он вкрадчиво, – погорячей, чем штраф.

Светлана сияла очки и уставилась на него. Листочек тихонько упал на землю.

– Если бы, к примеру, он на меня в тридцать седьмом году донос сочинил. Тогда как?

Она побледнела и попятилась, будто прямо на нее шел трактор.

– Что же ты? – Столетов невесело осклабился. – Что отодвигаешься? Кидайся на шею, дочка. Перед тобой сплошной Монте-Кристо. От пяток до макушки. Гордись отцом. Радуйся… Чего же ты? Сама ведь инструктировала.

Светлана смотрела на него с испугом, старалась сообразить, шутит он или говорит серьезно.

– Эх ты, никудыха! – огорченно проговорил Столетов и пошел с поля.

«А ведь поверила, – размышлял он растерянно. – Может, не на все сто, а на пятьдесят процентов поверила. Раскололи девчонке душу, вдребезги раскололи».

Он шел наискосок по сухим рядкам, и длинные, какие-то нерусские листья кукурузы шуршали возле его ног, как солома.

Так он и дошел до деревни, не замечая ни жары, ни пути.

Возле правления попалась ему навстречу расстроенная Любаша.

– Захар Петрович! – закричала она на всю улицу. – Да что же это? Захар Петрович!..

– Что с тобой?

– Про вас болтают, будто вы Дедюхииа сгубили. Так вы не верьте этому, не верьте.

И, всплеснув руками, она побежала в избу.

Столетов улыбнулся.

Его рассмешило, что ему, здоровому заскорузлому мужику, прошедшему огонь и воды, достаточно самой малой малости, одного нежного словца, чтобы тоска отпустила сердце и мир снова становился разноцветным, как радуга. «Не мужик, а девушка с веснушками», – подумал он про себя, а вслух сказал:

– Ишь ты, какая жара.

Он послушал, как далеко на лугах, от земли до неба сухо трещат кузнечики, и пошел проверить, как продвигается отсыпка дамбы у пересохшего пруда.

По предложению Ивана Ивановича в колхозе решили разводить зеркального карпа, и дело теперь было только за водой.