Текст книги "Салтыков. Семи царей слуга"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– Маркиз, я прислан к вам по указу ее императорского величества для некоторого объявления касательно вас.

– Я слушаю, – пробормотал Шетарди.

– По велению ее величества вам предлагается покинуть Москву в течение двадцати четырех часов.

– Но на каком основании, граф?

– На основании ваших депеш в Париж, милостивый государь. Секретарь! – обернулся Ушаков к Курбатову. – Зачтите господину его опусы.

Курбатов стал читать выписки из писем Шетарди в Париж, где он говорил, что для успеха необходимо подкупать окружение императрицы, даже ее духовника можно. А так же дурно отзывался о ее величестве.

Чем далее читал Курбатов, тем более мрачнел маркиз. Закончив чтение, Курбатов спросил:

– Вам, может, показать ваши оригиналы, писанные по-французски?

– Не надо, – отвечал Шетарди.

– Нет, покажи ему, – сказал Ушаков. – Пусть убедится, что это его письма.

Курбатов, перелистывая листы, каждый подносил к самому носу маркиза, спрашивая всякий раз:

– Ваша подпись?

– Да, – бормотал Шетарди.

– А это? Ну что молчите?

– Моя, моя. Зачем жилы тянете?

– Итак, господин Шетарди, немедленно покиньте столицу. Но до этого извольте вернуть орден Святого Андрея и знак с изображением ее величества.

– Но у меня есть верительная грамота короля.

– Почему же вы ее не вручали?

– Я ждал удобного момента.

– Сейчас самый удобный, – усмехнулся Ушаков. – Вы уже достаточно дискредитировали себя, так пожалейте хоть своего короля.

Ушаков принял от маркиза орден с лентой и знак с изображением Елизаветы.

– Надеюсь, завтра в это время вас уже не будет здесь. Не заставляйте нас применить к вам силу, как к преступнику. Прощайте.

Генерал Ушаков, щелкнув каблуками, повернулся и пошел к выходу. Все остальные последовали за ним.

– Черт вас побери, – бормотал в растерянности маркиз. – Это все старый козел подстроил. Кто мог выдать ему шифр? Кто?

Сразу по изгнании Шетарди вице-канцлер отправил курьеров в Берлин и в Стокгольм с приказом посланникам более не вступать в переговоры о четверном союзе между Россией, Швецией, Пруссией и Францией, а также о тройном союзе, предложенном Пруссией.

Вице-канцлер мог торжествовать победу над своими недоброжелателями, однако, как оказалось, с удалением маркиза зашевелились его сторонники. Самой нетерпеливой оказалась принцесса Цербстская – мать Софьи, ничто-же сумняшеся она подступила к императрице:

– Ваше величество, когда же будет заключен тройной союз?

– Какой еще тройной? – нахмурилась Елизавета Петровна.

– Ну, между Россией, Пруссией и Швецией.

– А какое здесь ваше дело, сударыня?

– Но ведь эти государства почти породненные, в Швеции наследник дядя Софьи, здесь принц – его племянник.

– Сударыня, у меня есть министры, которые решают эти вопросы, вы к их числу не принадлежите, – холодно отвечала Елизавета. – Поэтому в будущем советую вам не совать нос в российские дела.

Лейб-медик Лесток оказался хитрее, он еще до удаления Шетарди замкнул уста на тему союза с Францией, хотя получил из Парижа изрядный пенсион.

А меж тем архимандрит Симон Теодорский доложил ее величеству, что его воспитанница принцесса Софья весьма преуспела в усвоении русского языка и православной веры, что вполне готова к публичному миропомазанию.

Елизавета Петровна призвала к себе архиепископа Амвросия.

– Святый отче, дщерь наша, невеста моего племянника, готова к приятию исповедания православного греческого закона. Хочу, чтоб вы осенили вашей святой дланью сию церемонию.

– Я готов, ваше величество.

– И еще, я не хочу, чтоб во время миропомазания за ней осталось имя Софья. Надеюсь, вы понимаете – почему?

– Да, дочь моя, догадываюсь.

– Слишком много вреда моя тетка Софья причинила отцу моему Петру Первому.

– Как бы вы желали наречь ее, ваше величество?

– Пусть она возьмет имя и отчество моей матушки Екатерины Алексеевны.

– Похвально, похвально, ваше величество, я исполню ваше пожелание.

Двадцать восьмого июня 1744 года в придворной церкви и было совершено торжественное миропомазание принцессы Ангальт-Цербстской Софьи в присутствии ее величества, всего генералитета и знатных персон, и именована отныне она была Екатериной Алексеевной.

А на следующий день, 29 июня состоялось ее обручение с Петром Федоровичем, после чего она удостоилась титула великой княгини.

Елизавета Петровна втайне надеялась, что новое сочетание прошлых имен на троне – Петра и Екатерины – будет столь же счастливым и удачным не только для самих детей, но и для государства: «Даст бог, при умной жене и Петенька с годами поумнеет».

Вскоре императрица собралась ехать в Киев, отправив вперед себя молодых вместе с матерью великой княгини принцессой Цербстской. Сама выехала следом в сопровождении нового вице-канцлера Воронцова Михаила Илларионовича – мужа своей двоюродной сестры Анны Карловны.

На Москве у кормила державы остался Бестужев-Рюмин Алексей Петрович, только что произведенный в великие канцлеры, себе на честь, врагам на посрамление и зависть.

Часть вторая
Семилетняя война

1. Начало

К этому времени прусский король Фридрих II весьма преуспел в восстановлении против себя почти всей континентальной Европы. Все крупные державы объединились против него – Россия, Австрия, Франция, Саксония, к которым собиралась пристать и Швеция, союзником Фридриха стала лишь Англия, в то время воевавшая за колонии с Францией и надеявшаяся, что Пруссия отвлечет на себя значительные силы Людовика XV.

Верный своему правилу нападать внезапно и без предупреждения, Фридрих в августе 1756 года захватил Саксонию и двинулся на Богемию, однако, потерпев поражение под Колином, воротился в Саксонию.

Главными врагами предстоящих сражений он считал Австрию и Францию. В России он не видел сильного врага и даже когда-то говорил окружающим: «Я безопасен от России, как дите во чреве матери». Однако на всякий случай решил отправить в Восточную Пруссию, отделенную от королевств польскими землями, корпус генералиссимуса Левальдта.

– Дорогой Ганс, я даю тебе тридцать тысяч прекрасной пехоты и таких великолепных офицеров, как Манштейн, Мантефель и Дон, которого лучше всего направлять в авангард.

– А кавалерию, ваше величество?

– Даю тебе лихих кавалеристов во главе с Платеном и Платенбергом, а также черных гусар Рюша. Эти черту голову свернут. Дерзай, Ганс!

– Постараюсь, ваше величество.

– Твоя задача, Ганс, если появятся русские, разбить их сильным хорошим ударом, принять от армии капитуляцию и принудить к заключению мира. Выведя Россию из войны, я брошу все силы на Францию и Австрию. Мария Терезия все не может простить мне Силезию, ничего, я заставлю ее забыть о ней навсегда.

– Но, ваше величество, русская армия больше моей раз в пять.

– Это с гарнизонами, Ганс. Против тебя выставят по количеству не более чем в два раза. Но учтите, русская армия плохо подготовлена, это я достоверно знаю из сообщений наших шпионов и даже из самых высоких верхов государства.

Фридрих не назвал всуе, кто эти «верхи», но о них не трудно было догадаться. Он вел переписку с великой княгиней и наследником, который настолько преклонялся перед военным гением короля, что в одном из писем писал ему: «…желал бы быть прапорщиком в вашей армии, чем принцем в России».

В одном из писем Екатерине король настолько обнаглел, что попросил у нее прислать план военной кампании, которого, как оказалось, не было. Но даже если б он был, вряд ли великая княгиня решилась передать его прусскому королю. Поскольку в случае раскрытия – это бы квалифицировалось как предательство. А перед глазами Екатерины был уже горький пример любимца императрицы лейб-медика Лестока, которому вменено было именно это – сотрудничество с врагом. В 1748 году он был арестован, подвергнут пытке, осужден на казнь, но, как водилось, пощажен и отправлен в ссылку в Устюг.

По этой же причине и ее мать, принцесса Цербстская, была выдворена из России. А у Екатерины Алексеевны уже тогда роились планы овладения русской короной, и даже нашелся сильный тайный союзник, сочувствующий этим планам, а именно великий канцлер Бестужев.

Нет, она не будет предательницей в той стране, где ждет ее в недалеком будущем императорская корона. Только муж ее Петр III не скрывал своего восхищения Фридрихом II, радуясь всем его победам и огорчаясь неудачам. Он окружил себя голштинцами, создав из них свою гвардию, насчитывающую более тысячи человек, и вместе с ними отмечал пьянками успехи прусского короля. И пил в открытую за его победу.

Елизавета Петровна в одно время начала всерьез подумывать – не вручить ли наследство Иоанну Антоновичу? Оставаясь наедине с фаворитом, она часто хваталась за голову:

– Боже мой, кого я вскормила! А? Врага России для русского престола.

– Ничего, Лизанька, – утешал Алексей Разумовский. – Даст бог, все наладится. Сядет на престол, поумнеет.

– Да нет, Алеша, он всегда дураком был и пьяницей. А горбатого, сам знаешь, могила только и исправит.

– Ну Катерина-то умная, поди, поправит, ежели что.

– Только на нее и надежа.

Сразу по получении известия о захвате Фридрихом Саксонии императрица призвала канцлера:

– Алексей Петрович, на носу война, что надлежит сделать в первую очередь?

– Надо назначить нашего главнокомандующего, ваше величество, – Кого бы вы предложили?

– Я бы предложил генерал-кригскомиссара Степана Апраксина[41]41
  Апраксин Степан Федорович (1702–1758) – русский военный деятель, генерал-фельдмаршал. В Семилетней войне с Пруссией – главнокомандующий русской армией. После блестящей победы в гросс-егерсдорфском сражении (1757) Апраксин неожиданно отвел войска на зимние квартиры. Был отстранен за бездействие. Умер под следствием.


[Закрыть], ваше величество. К тому же он вице-президент Военной коллегии.

– Думаете, он справится?

– А мы поможем. Я предлагаю при вашем величестве создать постоянно действующую Конференцию из пяти-шести опытных человек. Она бы вырабатывала планы для армии, и Апраксину оставалось бы их только исполнять.

– Кого б вы хотели ввести в Конференцию?

– Ну, разумеется, я, мой вице-канцлер Воронцов, Бутурлин Александр Борисович[42]42
  Бутурлин Александр Борисович (1694–1767) – русский фельдмаршал. Начал службу при Петре I, особенно выдвинулся при Елизавете Петровне. В 1760–1761 гг. – главнокомандующий русской армией в Семилетней войне.


[Закрыть], братья Шуваловы – Иван Иванович[43]43
  Шувалов Иван Иванович (1727–1797) – приближенный императрицы Елизаветы Петровны. Первый куратор Московского университета, президент Академии художеств. При Екатерине II в опале.


[Закрыть] и Петр Иванович[44]44
  Шувалов Петр Иванович (1710–1762) – русский государственный и военный деятель, участник переворота 25 ноября 1741 г., возведшего на престол Елизавету Петровну. С 1761 г. – генерал-фельдмаршал. Автор проектов государственных, экономических и военных реформ. Изобрел секретную гаубицу и «шуваловский единорог».


[Закрыть].

– Это правда, что Петр Иванович изобрел какую-то хитрую пушку?

– Да, ваше величество.

– Ну и как она?

– В бою покажет себя. Пока лишь Петр Иванович боится, чтоб враги не разнюхали о его изобретении, велит к пушкам посторонних не подпускать, а казенную часть закрывать парусиной от любопытных.

– Ух ты, – улыбнулась Елизавета. – Я предлагаю ввести в Конференцию и начальника Тайной канцелярии третьего Шувалова.

– Хорошо, ваше величество. Пусть войдет сюда и третий брат – Александр Иванович.

– И еще. Я думаю, не солидно в главнокомандующие назначать генерала. Подготовьте указ о производстве Апраксина в фельдмаршалы. Я подпишу. И следом Указ о назначении.

– Я думаю, надо написать и манифест об объявлении войны, чтоб возбудить патриотизм у простого народа.

– Да, да, Алексей Петрович, составьте манифест. Я подпишу и опубликуем в «Ведомостях»[45]45
  «Ведомости» – первая русская печатная газета. Издавалась по указу Петра I от 16 декабря 1702 г. сначала в Москве, потом в Петербурге непрерывно до 1728 г.


[Закрыть].

Вечером Бестужев был у Апраксина, проходя к нему в кабинет, сказал:

– Пришел обрадовать тебя, Степан. Только что ты произведен в фельдмаршалы.

– Чем же я заслужил такую милость?

– Не, брат, только будешь заслуживать.

Апраксин насторожился, догадавшись, спросил не очень радостно:

– Неужто меня?

– Тебя, Степа, тебя. Аль не рад?

– А чему радоваться-то, Петрович? Я еще от Персии не оклемался, и тут на тебе – новый хомут.

– Ну вот тебе раз, – вздохнул Бестужев. – Я думал, удружил тебе. Выпьем по чарке в честь фельдмаршальства.

– Да выпить-то выпьем. Эй! Мишка! – позвал Апраксин.

И возникшему в дверях денщику приказал:

– Принеси нам с канцлером ренского пару бутылок и чарки. Да поживей.

Денщик был выдрессирован, явился мигом с бутылками и чарками и даже с закуской. Выбил пробки.

– Готово, ваше сиятельство.

– Ступай, – махнул рукой Апраксин.

Денщик вышел.

Степан Федорович наполнил бокалы, подвинул один Бестужеву:

– Ну, давай за фельдмаршальство, Алексей Петрович, что уж теперь. Из бабы девку не сделаешь.

– Что уж так мрачно, Степан?

– А что веселого, Алексей Петрович? Мне уж пятьдесят пять, поздновато за такой гуж браться. Я-то, пожалуй, лучше всех вас знаю, в каком состоянии нынче армия. Коней, пушек и даже телег нехватка. А провиант? Эх-х! – махнул рукой Апраксин.

– Ну у тебя ж будут заместители, начальник штаба.

– А что заместители? Они дров наломают, а с меня спрос.

– Кого б ты хотел в штаб себе?

– Веймарна Иван Ивановича. Он молодой, пусть тянет.

– Хорошо. Считай, он уже у тебя. Я по должности начальник Конференции, думаю, и все члены согласятся на твою просьбу.

– Что это еще за Конференция?

– Что-то вроде постоянного военного совета при ее величестве.

– А кто в ней?

– Я, вице-канцлер, Бутурлин, братья Шуваловы, Трубецкой.

– Это, как я понимаю, все надо мной начальники?

– Ну как сказать? Конференция будет вырабатывать стратегию, подсказывать тебе. Одна-то голова хорошо, а две…

– А две еще хуже, – усмехнулся Апраксин.

– Зря так думаешь, Степан. Зря. Все же я буду главой Конференции, неужто я тебе зла пожелаю?

– Ну что ж, поживем – увидим. Давай еще по чарке примем.

Апраксин опять стал наполнять вином бокалы. Бестужев спросил:

– Кого б ты из генералов хотел в свою армию?

– Салтыкова Петра Семеновича.

– Отпадает.

– Почему?

– Он ландмилицией командует на Украине.

– Вот видишь, первая просьба – и уже отказ. А он, между прочим, хорошо воевал в Швеции, есть боевой опыт. А кого ж тогда мне Конференция предложит?

– Румянцева Петра[46]46
  Румянцев Петр Александрович (1725–1796) – полководец, граф. В сражениях Семилетней войны командовал бригадой под Гросс-Егерсдорфом, дивизией под Кунерсдорфом, корпусом под Кольбергом. В русско-турецкой войне 1768–1774 гг. командовал армией, разгромил турок при Рябой Могиле, Ларге, Кагуле. С 1775 г. титулован «графом Задунайским». В русско-турецкой войне 1787–1791 гг. командовал Второй армией.


[Закрыть]. Молодой, горячий.

– Знаю. Отец от него волком выл, мать слезами умывалась.

– Господи, кто из нас в молодости не куролесил! А теперь от него пусть Фридрих воет.

– Посмотрим. Еще кто?

– Панина – генерал-майора[47]47
  Панин Никита Иванович (1718–1783) – государственный деятель и дипломат. Служил в конной гвардии. В 1747–1759 гг. – посланник в Дании, затем в Швеции. В 1760–1773 гг. – воспитатель великого князя Павла I – будущего императора. В 1762 г. – активный участник воцарения Екатерины II. В 1763–1781 гг. возглавлял Коллегию иностранных дел. В 1781 г. вышел в отставку в знак протеста против политики Екатерины II и ее фаворитов.


[Закрыть], Лопухина – генерал-аншефа.

– Ну, этот вояка по выпивке хорош.

– Артиллерией будет командовать Матвей Толстой.

– Он же не нюхал пороху!

– Значит, понюхает с тобой. Придадим тебе донцов тысяч пять. С ними тебе не страшна будет прусская кавалерия.

– Кто донцами командует?

– Бригадир Краснощеков, боевой атаман. Конечно, у Фридриха, бесспорно, хорошая, дисциплинированная армия. Но бить его можно. Это доказал уже австрийский генерал Даун. Он победил Фридриха при Колине и выгнал из Богемии. Теперь наша очередь надавить на Восточную Пруссию, и хорошо бы взять Кенигсберг. Тогда бы Фридрих оказался в капкане и взвыл бы.

– Не взвыть бы потом и мне, – вздохнул Апраксин.

– С чего ради, Степан? Ты чего?

– Как чего? Ты что, не понимаешь, Алексей?

– Ты имеешь в виду наследника?

– А кого ж еще? Он же Фридриху готов задницу лизать.

– Ну пока не он на троне.

– Вот именно «пока»! Так что бить пруссаков надо с оглядкой.

– М-да, – молвил кратко канцлер и предложил: – В таком случае давай выпьем за здоровье ее величества.

– С удовольствием. С этого нам надо было начинать, – сказал Апраксин и чокнулся с бестужевской чаркой.

Выпив, захрустел соленым огурцом.

– Знаешь, Алексей Петрович, о чем я тебя попрошу?

– О чем?

– Только дай слово, что будешь выполнять неукоснительно.

– Ну смотря что. Може, такое, что…

– Нет. Это все легкое. Будешь в каждом письме в депеше сообщать мне о здоровье государыни. Обя-за-тельно.

– Хорошо. Буду, – согласился легко Бестужев и вдруг подмигнул: – Ох Степан, ох Степан! – даже пальцем погрозил.

– Что Степан? Что Степан?

– Смотри, брат, себя не перехитри.

Через три дня в «Санкт-Петербургских ведомостях» появился манифест, сочиненный вице-канцлером Воронцовым и подписанный ее величеством: «Король прусский захватил наследные Его величества короля польского области и со всей суровостью войны напал на земли Ее величества римской императрицы-королевы. При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, святость нашего слова и сопряженная с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовали не отлагать действительную нашу противу сего нападателя помощь…»

Россия вступала в войну, исполняя свой договор с Австрией о взаимопомощи, разумеется, имея виды и на приращение земель на западе и для себя.

2. Первые успехи

Генерал-фельдмаршал Апраксин получил под свое командование огромную, почти стотридцатитысячную армию, растянувшуюся на пространстве от Днепра до Балтики. На первой же Конференции, где ему официально было вручено главнокомандование, Степан Федорович сразу заявил:

– В этом году я не смогу открыть военные действия.

– Почему? – спросил Бестужев.

– Во-первых, на носу зима, а главное, армия не приведена в порядок, не перевооружена. Даже палашей не хватает, не говоря о новых ружьях. И потом, я должен собрать генералитет, провести военный совет и выработать план очередной летней кампании.

– Ну что? – Канцлер осмотрел Конференцию. – Согласимся с фельдмаршалом?

– Я думаю, он прав, – сказал Воронцов. – Надо ему познакомиться с хозяйством.

– Кто спорит, – заметил Бутурлин.

Согласились все, что действительно сейчас армию пора располагать на зимние квартиры, а за зиму провести перевооружение, укомплектовать артиллерию, обучить молодых рекрутов.

И Апраксин в сопровождении охраны и группы адъютантов отбыл в сторону Риги, разослав по корпусам курьеров с приглашением генералам прибыть в Ригу. Помимо командиров корпусов, приглашен был туда и адмирал Мишуков для согласования действий с флотом.

Генералы собрались в Ригу уже в начале 1757 года. Открывая военный совет, Апраксин попросил каждого командира сказать, что имеет он на сегодняшний день.

– Начнем с командира первого корпуса, – сказал фельдмаршал; взглянув на Лопухина, подумал: «Уже, кажись, выпил». – Василий Абрамович, прошу вас.

Лопухин встал, заглянул в какую-то бумажку, заговорил, старательно выговаривая слова, чтоб не заметили, что он под хмельком, но именно этим и выдавал себя:

– Я имею на сей час двенадцать полков, один кирасирский и два гусарских, ваше сиятельство.

– Где они располагаются?

– В Лифляндии, Курляндии и Эстляндии и два полка под Псковом.

– А казачьи полки есть у вас?

– Да, чугуевские казаки.

– Генерал Долгоруков, ваши силы?

– У меня пять кирасирских, четыре гусарских и четыре тысячи донских казаков.

Генералы Броун и Фаст отчитались за свои пехотные полки. Ливен и Мещерский – командиры 3-го и 6-го корпусов толковали о формировании свежих полков, которым требовалась амуниция и оружие.

– А чем располагает наш флот? – обратился Апраксин к Мишукову.

– У нас к боевым действиям готовы лишь тридцать два корабля, – сказал адмирал. – И сорок две галеры.

– Значит, мы можем рассчитывать на десант и в случае надобности на блокаду с моря?

– Разумеется, ваше сиятельство.

Закончив обзор наличных сил, военный совет приступил к составлению плана действий. Держа общее направление на Кенигсберг через Ковно, решено было первым делом захватить Мемель[48]48
  Мемель – ныне Клайпеда.


[Закрыть], атаковав его с суши и моря. Флоту предстояло помимо доставки запасов для армии осуществить блокаду Пилау и Данцига.

Главнокомандующий сообщил генералам данные разведки о противнике:

– Нам противостоит, господа, корпус прусского фельдмаршала Левальда, очень опытного и боевого командира. У него где-то около сорока тысяч войска и около семидесяти пушек якобы. Во что плохо верится. Помимо Кенигсберга он расположил свои силы в районе Тильзита и по линии Инстербург – Норденбург. Кроме этого, в его распоряжении милицейские части. С наступлением тепла, генерал Броун, вы атакуете Мемель и, захватив эту крепость, оставляете там гарнизон из одного полка и идете на Тильзит. Теперь вы, генерал Сибильский, с шестью полками идете к Фридланду с расчетом зайти в тыл противнику. Я иду с основной армией на Инстербург. С захватом этих пунктов нам откроется дорога на Кенигсберг, а по взятии его Восточная Пруссия будет нашей. Прошу, господа, как можно меньше обижать местное население.

– В войну, ваше сиятельство, за этим не уследишь, – заметил Лопухин.

– Но напоминать полковникам надо. Мы воюем с армией, не с мирными жителями.

– С полковниками-то можно договориться, но как с казаками? Эта вольница и атакует злее, если богаче впереди трофеи.

– Трофеи пусть берут, но чтоб жителей не обижали.

Но 8 июня прибыл в Либаву[49]49
  Либава – ныне Лиепая.


[Закрыть] генерал Фермор[50]50
  Фермер Виллам Виллимович (1704–1771) – русский генерал, по происхождению англичанин. Во время Семилетней войны 1756–1763 гг. Фермор В. В. с 1758 г. был главнокомандующим русскими войсками. С 1763 по 1770 г. – генерал-губернатор Смоленска.


[Закрыть] и принял командование корпусом от генерала Броуна, исполнявшего обязанности командира временно. Фермор дотошно стал обходить все полки, вникая в самые мелкие детали: как солдаты обуты? чем их кормят? заменили ли им ружья? как подковали коней?

Зашел и в этапный провиантский пункт. Молодой, невысокого роста премьер-майор, лихо козырнув, отрапортовал:

– Ваше превосходительство, на пункте все в полном порядке, обер-провиантмейстер Александр Суворов[51]51
  Суворов Александр Васильевич (1729–1800) – полководец, военный теоретик. Прославился во время Семилетней дойны, в войнах против Турции и Франции. Граф Рымникский (1789), князь Италийский (1799), князь Священной Римской империи, генералиссимус (1799). Уволен Павлом I в 1797 г. и отправлен в ссылку. Возвращен по просьбе австрийского императора и направлен в Италию главнокомандующим русско-австрийскими войсками против французских войск.


[Закрыть].

– Уж ни Василия ли Ивановича сынок[52]52
  Суворов Василий Иванович. – майор, отец Суворова Александра Васильевича.


[Закрыть]? А?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Значит, по отцовским стопам идешь?

– Увы, ваше превосходительство.

– Почему «увы», майор?

– В дело хочется, ваше превосходительство, а приходится с крупой да мукой.

– Ты еще молод, Александр, успеешь, навоюешься. Чего-чего, а драки на наш век хватит. А пока готовь обоз с провиантом для Мемеля.

– Да уж за нами не станет.

– А это что за камни готовите?

– Это мы решили ручные мельницы сделать.

– Для чего?

– Мне сдается, ваше превосходительство, в каждой роте, а то и взводе такие мельницы должны быть.

– Для чего?

– Как для чего? – удивился премьер-майор. – На походе, в поле – раз-раз, и муку подмолоть можно.

– Но ведь ее лучше получить готовую с такого пункта, как ваш.

– Лучше, конечно, ваше превосходительство, но не всегда. Дело в том, что мука быстро горкнет, а зерно, допустим, та же рожь, если сухая, может годами лежать и не портится. Сколько уж случалось, мука прогоркла – в пищу нельзя, значит, выбрасывай. А тут мешок зерна взял, намолол в роте – и пеки хлеб.

– Это что ж, Александр Васильевич, сам придумал?

– Жизнь научила, ваше превосходительство. В Новгороде на складе мешков двести пришлось выкидывать. А это ж труд какой в той муке заложен!

Вскоре к Фермеру пришло пополнение, и его корпус увеличился почти вдвое, достигнув шестнадцать тысяч бойцов. Вместе с пополнением прибыла осадная артиллерия. И корпус с пушками и обозом неспешно двинулся на юг, к Мемелю.

Но раньше корпуса к Мемелю пришло шесть русских кораблей. И едва Фермор появился у стен крепости, как с эскадры к нему прибыл связной офицер:

– Ваше превосходительство, контр-адмирал Валронд послал меня, чтоб согласовать наши действия.

– Отлично, лейтенант. Я рад, что вы блокировали крепость с моря. Когда прибыла эскадра?

– Два дни тому назад.

– Была попытка чужих кораблей подойти к крепости с моря?

– Да Не далее как вчера явились две шнявы[53]53
  Шнява – двухмачтовое парусное судно, применявшееся русскими до XVIII в. При Петре I шнявами назывались легкие корабли для разведочной и посыльной службы, вооруженные 14–18 пушками малого калибра.


[Закрыть], но, завидев нас, ушли на норд-вест.

– Что предлагает контр-адмирал?

– Мой адмирал предлагает начать обстрел ночью брандкугелями[54]54
  Брандкугель – зажигательное ядро, род дырчатой бомбы, гранаты, начиненной горючим составом.


[Закрыть].

– Он хочет сразу зажечь город?

– Да. Ночной пожар и обстрел посеет в гарнизоне панику и скорее склонит коменданта к сдаче.

– Ну что ж, неплохая задумка. Но прежде попробуем по-доброму уговорить их. Вы не выяснили, какой гарнизон в крепости?

– Выяснили, ваше превосходительство. В первый же день перехватили катер мемельский. Матросы показали, что в крепости восемьсот солдат и восемьдесят пушек.

– Ну что ж. Гарнизон невелик. Попробуем миром.

Фермор послал к городу офицера с барабанщиком и предложением коменданту сдать крепость, гарантировав сохранение жизни всем солдатам и офицерам. От коменданта пришел категорический отказ: «Мне король поручил крепость защищать, а не сдавать».

– Что ж, похвально, – улыбнулся Фермор. – Это ответ настоящего офицера. – И, обернувшись к моряку, сказал: – Передайте, дружок, адмиралу, что одобряю его план. Пусть начинает, а мы сейчас окопаемся и ударим с суши.

В полночь загрохотали корабельные пушки, в крепости вспыхнули пожары, зловеще осветив кровавым светом подбрюшье низко плывущих облаков. К утру стрельба прекратилась, но дым пожаров в городе застилал окрестности.

Фермор, решив, что горящий город убедил коменданта в бессмысленности сопротивления, послал опять парламентера с предложением о сдаче. Но ответ был резок: «Делайте ваше дело, а я буду свое».

– Хм, упрямец, – покачал головой Фермор, но в тоне слышалась скорее похвала, чем осуждение. – Вызови, братец, ко мне полковника Тютчева, – приказал адъютанту.

Явился Тютчев, здоровый розовощекий крепыш, с лихо закрученными усами. Фермор с удовольствием окинул его взглядом:

– Как у вас с пушками, полковник?

– Заканчиваем установку, ваше превосходительство.

– Когда сможете начать?

– Как прикажете, ваше превосходительство.

– Крепость-то, братец, невеликая, но ногтем не придавишь. И комендант упорный попался, никак на уговоры не сдается. Постарайся, Тютчев, уговорить его.

– Постараюсь, Вилим Вилимович, – заулыбался артиллерист, вполне оценив шутливый тон генерала. – Уговорим, куда он денется.

– И разваливать-то ее не очень бы хотелось. – Фермор поскреб потылицу. – Чай, она нашей станет, а строить – не валить, много времени потребуется. Вон моряки уж постарались, все еще дымит цитадель-то. Заставь Богу молиться, лбы расшибут.

– Я постараюсь картечью, ваше превосходительство, она строения не так рушит.

– Постарайся, братец, постарайся. И стены с бастионами, пожалуй, поберечь следует. Штурмовать все равно не будем. Зачем людей тратить?

Душа инженера-строителя в генерале никак не хотела настраиваться на разрушительный лад. Оно и понятно, вчера строил дворцы, а ныне надо рушить построенное. Хошь не хошь, а на сердце скребет – жалко. Фермор уж раскаивался, что дал морякам согласие стрелять брандкугелями, поэтому днем отправил к контр-адмиралу рассыльного с запиской: «Господин адмирал, благодарю вас за сделанное вашей эскадрой, но впредь прошу по крепости не стрелять, а зорко бдеть в сторону моря, дабы пресечь сикурс, ежели таковой случится. И там вам порох нужнее будет».

Во второй половине дня загрохотали пушки и мортиры Тютчева. Три дня бомбардировки вполне достало гарнизону, чтоб выбросить белый флаг. Фермор приказал прекратить огонь, и сразу наступила звенящая тишина.

От крепости в сопровождении барабанщика явился парламентер. Четко поприветствовав Фермора и Броуна, стоявших рядом, он на чистом русском языке сказал:

– Мы согласны на почетную капитуляцию.

– Разумеется, – согласился Фермор. – Мы слушаем ваши условия.

Прусский офицер несколько замешкался, он, видимо, ожидал условия от русских. Но быстро нашелся:

– Мы оставляем вам крепость, но вы позволяете всем нам беспрепятственно выйти и удалиться с личным оружием.

– Я принимаю ваши условия из уважения к вашему мужеству, – сказал Фермор. – Но прошу оставить все пушки в исправности.

– Пять повреждены вашими снарядами, остальные исправны, если не считать у некоторых разбитые и сгоревшие станины.

– Значит, семьдесят пять должны быть исправны. Так?

– Да.

– Я пошлю с вами артиллериста офицера, и вы ему их сдадите. Заодно и погреба. Если вздумаете их взорвать, мы никого не выпустим из крепости живыми.

В крепость ушло несколько пушкарей во главе с подпоручиком. Вскоре один пушкарь-ящичный воротился и подтвердил генералу:

– Все в порядке, ваше превосходительство.

Гарнизон крепости уходил строем, увозя на телегах своих раненых. Сам комендант, высокий и худой, с перевязанной головой, шел впереди строя, хмурый и недоступный. Русские солдаты молча смотрели на этот строй и даже вроде сочувствовали.

– Главнокомандующий будет недоволен, – сказал Броун.

– Почему? – удивился Фермор. – Крепость-то наша.

– Вы им разрешили вынести ружья. А враг, не положивший оружия, остается опасным. При Петре Первом если что и разрешалось выносить из крепости побежденным, так это по пуле во рту. Не более.

– Что делать, генерал. Я считаю, надо уважать противника, не унижать. И потом, я думаю, они пойдут на Тильзит и вольются в его гарнизон.

– И усилят его.

– А может, наоборот, ослабят.

– Что-то я вас не пойму, Вилим Вилимович.

– А что тут понимать. Тильзит-то нам брать придется, вот эти самые солдаты и скажут там, на сколь выгодных условиях я принимаю капитуляцию. Вот увидите, Тильзит сдастся быстрее, чем Мемель. Врага надо не только пугать, но и оставлять ему надежду.

– Какую надежду, Вилим Вилимович?

– Надежду на достойный выход из самого безвыходного положения.

Едва вошли в крепость, Фермор отправил нарочного к главнокомандующему с сообщением о взятии Мемеля и с просьбой подтвердить направление дальнейшего движения корпуса на Тильзит, потому что за эти дни планы, ранее согласованные, могли измениться, как нередко и случается на войне.

Вызвав к себе полковника Молчанова, Фермор спросил:

– Сколько у вас в полку раненых?

– Не считал, ваше превосходительство, но думаю, не менее сотни.

– Найдите лучшее помещение для них. Обревизуйте наличие провианта в крепости. Выставьте караулы, ваш полк остается в крепости гарнизоном. Налаживайте жизнь.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

– Приведите в порядок крепостную артиллерию, попросите у Тютчева с десяток добрых бомбардиров, пусть учат солдат стрельбе из пушек. Обживайте крепость.

– А как с провиантом, ваше превосходительство?

– Свяжитесь с либавским провиантским пунктом, с премьер-майором Суворовым. Я ему отдал приказ, помогите ему с транспортом.

– У меня мало подвод и лошадей.

– Отправляйтесь на флагманский корабль к контр-адмиралу и моим именем договоритесь доставить провиант водой. У Суворова там все готово.

Корпус Фермора выступил в поход уже через день. И уже на походе пришел с нарочным пакет от Апраксина. Фермор ехал на коне, рядом был Броун, чуть позади адъютанты и денщики.

– Спасибо, братец, – сказал Фермор нарочному, принимая от него пакет.

Разорвал пакет, вынул письмо, стал читать, не останавливая коня. Письмо гласило: «Генерал, вы слишком долго топтались у такой слабой крепости, как Мемель. А условия капитуляции просто позорные для нас. Извольте скорым маршем идти на Тильзит, а после его взятия на Рагнит, а потом на соединение со мной. И впредь извольте отбирать у побежденных даже шпаги, не говоря уже о ружьях. Стыд! Стыд! Стыд!»

Прочтя записку Апраксина, Фермор засунул ее обратно в конверт, а потом в карман.

– Ну что? – поинтересовался Броун.

– Вы были правы, генерал. Главнокомандующий меня высек. И видно, заслуженно.

Броун промолчал, но весь вид его был торжественно-важен: ну я же говорил.