Текст книги "Салтыков. Семи царей слуга"
Автор книги: Сергей Мосияш
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
Сергей Мосияш
Семи царей слуга
Петр Семенович Салтыков
1698–1772
Большая Советская Энциклопедия.
Том 22. Москва, 1975
Салтыков Петр Семенович (1698–1772), дер. Марфино, ныне Мытищинского района Московской области), русский полководец, генерал-фельдмаршал (1759), граф (1733). Сын генерала С. А. Салтыкова, родственника императрицы Анны Иоанновны по матери.
В 1714 году поступил солдатом в гвардию и был отправлен для обучения морскому делу во Францию, где пробыл до начала 30-х годов.
В 1734 году участвовал в походе в Польшу против Станислава Лещинского. В 1740 году – генерал-адъютант. Участвовал в русско-шведской войне (1741–1743), затем командовал украинской ландмилицией.
Во время Семилетней войны (1756–1763) был главнокомандующим русской армией, одержал блестящие победы над прусской армией при Пальциге и в Кунерсдорфском сражении.
Смещен с должности главнокомандующего в 1760 году из-за разногласий с австрийским командованием и Высшим военным советом в Петербурге. В 1764–1771 годах – главнокомандующий и генерал-губернатор Москвы. Был обвинен в нераспорядительности во время чумной эпидемии в Москве в 1770–1771 годах и уволен в отставку.
Сергей Мосияш
Семи царей слуга
В болезни, в беде ли, в лихую годину
(С любым это может случиться) —
Две женщины рядом, Галина и Дина, —
На них я могу положиться.
Автор
Часть первая
Наследница Петра
1. Воцарение дщери ПетровойКадет Иван Салтыков, перебежав по льду замерзшей Невы, явился домой в неурочный час, уже в темноте.
– Иван Петрович? – удивился лакей Гаврила, увидев возбужденного отрока в распахнутых дверях.
– Батюшка дома? – спросил Иван, сбрасывая на руки лакею епанчу и треуголку.
– Дома их сиятельство.
– Где?
– У себя в кабинете с утра запершись, никого видеть не желают. Беда ведь у нас.
– Знаю.
Видимо заслышав шум в прихожей, из столовой явилась графиня Прасковья Юрьевна. Увидев сына, тоже удивилась:
– Ванечка? Как же ты в такое время?
– Я узнал про батюшку, маменька, и сразу решил, что его поддержать надо. Командир отпустил.
– Да вот видишь, как случилось, сынок. Кто б мог подумать? Вчера генерал, камергер, а ныне никто.
– Я пройду к нему.
– Пройди, сынок, пройди. Да захвати шандал со свечами. Сидит в темноте, никому не велит входить, свечей не зажигает. Я уж боюсь, Ваня. Там ведь пистолеты у него, не дай бог, удумает чего худого. Посиди с ним, ободри, если сможешь.
Лакей вручил Ивану трехсвечный шандал с горящими свечами. Кадет подошел к двери, помедлил несколько, собираясь с духом, и, приоткрыв дверь, молвил просительно:
– Позвольте, папенька?
– Да, да… – тихо прошелестело из дальнего угла кабинета.
Мальчик вошел, прикрыл бесшумно за собой дверь, пронес шандал к письменному столу, поставил и, обернувшись в сторону отца, сказал:
– Здравствуйте, папенька.
– Здравствуй, сынок. Проходи сюда вот, садись около.
Иван прошел, сел на диван, стоявший у кресла, в котором, утонув, угадывался граф Петр Семенович Салтыков[1]1
Салтыков Петр Семенович (1698–1772) – русский военный деятель, генерал-фельдмаршал. Это звание он получил в 1759 г., а ранее (1733) – титул графа. В 1714 г. был отправлен во Францию для обучения морскому делу, где и оставался до 1730 г. В 1734 г. в чине генерал-майора участвовал в военных действиях в Польше, а затем в русско-шведской войне 1741–1743 гг. В 1754 г. П. С. Салтыков уже генерал-аншеф. Когда началась Семилетняя война 1756–1763 гг., он командовал ландмилиционными полками на Украине. В 1759 г. назначен главнокомандующим русской армией и показал себя как выдающийся военачальник, одержав победы над прусской армией при Пальциге, Кунерсдорфе. В 1760 г. из-за разногласий с австрийским командованием и Петербургской конференцией П. С. Салтыков был отстранен от командования. С 1764 г. – он московский губернатор. Но после чумного бунта 1771 г. обвинен в нераспорядительности и уволен в отставку. Умер в своем небольшом имении 26 декабря 1772 г.
[Закрыть]. Помолчали.
– Тебя отпустили? – спросил отец.
– Да, папенька. Я как узнал, что с вами произошло, – и к капитан-поручику Ремезову. Он отпустил и велел кланяться вам, сказал, что очень вас уважает.
– Спасибо, сынок. Спасибо за то, что пришел.
Они долго молчали. Наконец сын осмелел, спросил:
– За что ж вас, папенька? Вы ж за польский поход орден Александра Невского получили. И в Швеции повоевали изрядно. Казалось бы…
– Что делать, Ваня? Ее величеству видней, кто ей нужен.
– Но чем же вы-то неугодны стали новой царице, папенька?
– Наверно, родством нашим с Анной Иоанновной[2]2
Анна Иоанновна (Анна Ивановна) (1693–1740) – русская императрица (1730–1740), дочь царя Ивана V Алексеевича, племянница Петра I. При Анне Иоанновне фактически правил Бирон.
[Закрыть], мать-то ее, Прасковья Федоровна, из Салтыковых была, вроде теткой мне доводится.
– Ну а при чем это?
– А поди узнай. Новая-то метла, по-новому метет. Мне-то еще ничего, лишь звания лишили. А вон фельдмаршала Миниха[3]3
Миних Бурхард Христофорович (1683–1767) – русский фельдмаршал, немец по происхождению. Командовал русской армией в войне с Турцией (1735–1739). Известен жестоким обращением с солдатами. Елизавета Петровна отправила его в ссылку, где он прожил 20 лет. Петр III вернул его в 1762 г.
[Закрыть] – героя войны с турками и крымцами, – того в ссылку, говорят, в Пелым отправляют. А у меня отец гофмейстером при Анне Иоанновне был, тоже, наверно, мне засчиталось. Да и родительница твоя любимицей у Анны была.
– Но это ж несправедливо, папенька.
– Ваня, прошу тебя, не вздумай где-нибудь сказать так.
– А что? Я не прав, что ли? Вас же ее отец Петр Великий благословлял на ученье.
– Ну благословлял, ну и что? Ныне другое время, Иван, другие песни. А коль ты готовишься стать военным, то привыкай исполнять приказы вышестоящих безоговорочно, тем более приказ императрицы.
– Эх вы, – вздохнул кадет. – На бою ни пуль, ни ядер не боитесь, а тут…
– Ванюша, прошу тебя, не смей так говорить. Ты рассуждаешь как… как бунтовщик.
– Выходит, фельдмаршал Миних бунтовщик?
– С чего ты взял, мальчик?
– Ну как? Он же Бирона[4]4
Бирон Эрнст Иоганн (1690–1772) – герцог, фаворит императрицы Анны Иоанновны. После дворцового переворота 1740 г. был арестован и сослан. В Петербург возвращен Петром III. При Екатерине II стал герцогом Курляндским.
[Закрыть] тогда арестовал, не побоялся. А нынче сам, как кур во щи, угодил.
– Иван, не говори глупостей. Ты еще кадет, а уже говоришь столь неуважительно о фельдмаршале. Нехорошо, сынок. Не ровняй Бирона с царевной. Бирон был назначен всего лишь регентом при двухмесячном наследнике, а вел себя как самодержец. И это тогда, когда тут же рядом была дщерь Петра Великого, законная наследница престола. Вот Миних и не стерпел, арестовал выскочку курляндского. Но вместо того чтоб возвести на престол Елизавету Петровну, занял место Бирона. Не смекнул, что дочь Петра имеет поддержку в гвардии. Впрочем, смекнуть-то он смекнул, не зря же велел отправить гвардейцев к действующей армии. Назначил им выступление в поход на двадцать шестое ноября, чем и ускорил свое падение. В ночь на двадцать пятое Елизавета Петровна пришла в гренадерскую роту, напомнила им, чья она дочь, и во главе их пошла и арестовала всю фамилию Брауншвейгскую и их сторонников, в том числе Миниха и Остермана. Все это было проделано быстро, без выстрелов, без единой капли крови. Она запретила гвардейцам оружие применять. А уже утром читался манифест о вступлении на престол законной наследницы Елизаветы Петровны.
– У нас в кадетском корпусе все радовались, кричали «ур-ра», – заметил Иван.
– Что ваш корпус? Весь народ радовался, надоело людям под немцами быть.
– На Невском, сказывали, чернь, вопя «бей немчуру», начала иностранцев громить.
– И такое было, к сожалению.
– Теперь, наверно, иностранцев будут выгонять отовсюду.
– С чего это ты взял, Ваня? Не все ж такие, как Бирон там или Остерман. Вон Питер Ласси наш главнокомандующий на шведском театре войны, а генерал Джемс Кейт, под чьим командованием я участвовал в штурме и взятии крепости Вильманстранде. Отличные воины.
– Они немцы?
– Почему ты так решил? Ласси, кажется, из ирландцев, Кейт шотландец.
Графиня Прасковья Юрьевна правильно рассудила, впустив к мужу в кабинет сына. Юный кадет хотя и затрагивал самые болезненные места отцовской чести и самолюбия, но все равно как-то неумышленно, даже выводил его из мрачных, безысходных дум, своей наивностью и детской непосредственностью согревая сердце старому генералу.
Отец и сын проговорили до полуночи. Давно все поуснули в доме, даже затихла вдали где-то сторожевая колотушка. Видно, угрелся сторож в тулупчике своем, не справился со сном, задремал где-нито, притулившись в чьей-то подворотне.
Заметив, что сын стал поклевывать носом, Петр Семенович спросил:
– Тебе, наверно, спать пора, Ваня?
– Я есть хочу, – признался кадет.
– Ах ты боже ж мой, – поднялся из кресла граф. – Так идем в столовую, там найдем что-нибудь.
Заслышав из столовой позвякиванье посуды, явилась туда заспанная повариха:
– Все простыло уж. Дайте я разогрею хошь.
– Ступай, ступай, Евменовна, досыпай, – сказал граф. – Чай, мы не девы красные, солдаты, управимся и с холодными щами.
Воцарение дщери Петровой встряхнуло столицу. Даже вроде и ветры другие подули с моря. Гвардейцы, помогавшие ей, ходили в героях: «Наша взяла». Особенно шумны были в подпитии и однажды на Адмиралтейской площади придрались к разносчику, торговавшему пирогами и яйцами:
– Ты что ж, гад, тухлыми яйцами торгуешь? Думаешь, спьяну не разберем?
– Да я рази нарочи? Да кабы знал, – оправдывался тот.
Один особенно горячий съездил разносчику по морде, другой вывалил у него из корзины пироги с яйцами, начали бить беднягу.
Однако кто-то из солдат вступился за него:
– Вы что ж, нехристи, хлеб роняете.
Начали с разносчика, сцепились между собой.
В бильярдной Берлара, соседствовавшей с Адмиралтейской площадью, армейские офицеры гоняли шары, и, как нарочно, все были иностранцами. Туда влетел избитый разносчик:
– Там ваши солдаты дерутся.
Капитан Браун, державший кий и готовившийся бить по шару, взглянул на свободных офицеров:
– Миллер, Зитман, уймите их.
Те направились к выходу, за ними вышли фон Розе и Гейкин.
– Прекратить! – гаркнул Миллер хорошо поставленным на команду голосом.
– Эт-та без-зобразие, – вторил ему Зитман.
Однако драгуны, хряпая друг друга по мусалам, и не подумали остановиться. Возмущенный Миллер подскочил к дерущимся:
– Я что командоваль? – фистулой взвизгнул он. – Хальт!
Тут кто-то из гвардейцев взял его за плечо, посоветовал:
– Не суйся, ваш бродь, уйди от греха.
– Молшать! – заорал Миллер и неожиданно дал «советчику» оплеуху.
– Ах ты, шведская морда! – возмутился гвардеец.
И в следующее мгновение Миллер отлетел прямо на руки фон Розе и Гейкину.
– Братцы, бей немецких собак!
Клич этот, словно искра, брошенная в порох, взорвал всю площадь. Теперь гвардейцы-семеновцы насыпались на офицеров.
Миллер, только что вышедший из билльярдной на резвых ножках, воротился туда на карачках, едва ворочая разбитыми губами.
– Господа-а… дизе альпадрук[5]5
Это кошмар.
[Закрыть], – бормотал он, сплевывая кровь.
Но кошмар только начинался. Отступая перед превосходящими силами, запятились назад в бильярдную вслед за Миллером фон Розе с Гейкиным и бледный как полотно Зитман.
Однако опьяневшим и разогревшимся в драке солдатам этого показалось мало.
– Вы, шведские свиньи, здесь у нас не отсидитесь. Бей их, ребята! В кровину мать!
Видя, как солдаты стали ломать стулья, вооружаясь чем попадя, капитан Браун, отбросив кий, выхватил шпагу, за ним последовал его заместитель Кампф и флигель-адъютант Согро.
– Назад, канальи! Вон отсюда! – вскричал грозно Браун, размахивая шпагой.
Но вид вооруженных офицеров не испугал, а, более того, раззадорил гвардейцев:
– Ах, вы еще грозиться, сучьи потрохи. Ребята, повесить их! Хватай!
Хозяин бильярдной Берлар, почувствовав, что дело принимает серьезный оборот, успел крикнуть офицерам: «Отходите на чердак!» А сам, ухватив за рукав штаб-лекаря Фусади, нырнул в чуланчик.
Отступая на чердак и отмахиваясь шпагой, капитан Браун порезал кому-то из солдат руку, это ожесточило гвардейцев еще больше.
– Ну все, суки, мы уходим вас всех, молитесь Богу вашему. Бей их, православные!
Расходились «православные» не на шутку, а тут еще подначивали их сбежавшиеся зеваки:
– Верно, ребята, хватит! Натерпелись. Круши шведа!
Почему поминались чаще всех «проклятые шведы»? А потому, что ныне воевала Россия со Швецией, которая решила возвратить себе все завоеванное Петром Великим и отошедшее к России навечно согласно Ништадтскому миру. Поэтому ныне любой иностранец почитался шведом, врагом стало.
И даже чердак не спас отступавших офицеров, пришлось им бежать через слуховое окно по крышам.
В бильярдной начался погром. Набежавшая чернь утащила даже шары бильярдные, перебила всю посуду. А солдаты выволокли из чулана Берлара вместе с лекарем Фусади и избили их, хотя они в один голос вопили:
– Братцы, мы ни при чем. Мы не виноватые!
Так, начавшись с тухлых яиц, закончилось это побоище у Адмиралтейской площади.
Когда об этом донесли Елизавете Петровне, она тут же призвала генерала Ушакова.
– Андрей Иванович, немедленно всех драчунов арестуйте и под строгий караул. Назначьте следствие и суд.
– А офицеров?
– Всех, говорю. И офицеров и гвардейцев.
По свежему следу «героев» потасовки не трудно было сыскать. Большинство еще не протрезвело, и, как правило, каждый имел отметину: кто покорябанную морду, кто синяк под глазом или шишку на лбу, а кто и зубов лишился.
Следствие было скорым, виновными признали лишь солдат. Суд свершился и того быстрее; четверо зачинщиков приговорены были к колесованию (как они смели поднять руку на офицеров!), нескольких сечь нещадно, а иных и миловать.
Однако когда решение военного суда – кригсрехта легло на стол перед императрицей, она, внимательно прочтя его, сказала:
– Не хочу царствование начинать с крови. – И, перечеркнув «колесование», надписала: «Сослать в каторжные работы, а остальных помиловать». И спросила тут же: – А где же офицеры, господин генерал?
– Но они не виновны, ваше величество, – сказал генерал Кейт, докладывавший о решении военного суда.
– Я не согласна, Джемс. Что ж это за офицеры, которые не смогли унять солдат? Велите всех их засадить в тюрьму на месячишко, пусть подумают, как надо поступать в подобных случаях.
– Слушаюсь, ваше величество.
Елизавета Петровна отодвинула бумагу с решением кригсрехта и со своей резолюцией. Кейт взял ее в руки и неожиданно сказал:
– Ваше величество, позвольте попросить за одного человека.
– Просите, – милостиво улыбнувшись, молвила императрица.
– Ваше величество, я прошу за графа Салтыкова Петра Семеновича. Это геройский генерал, при взятии Вильманстранде он сам водил солдат на штурм. И потом, война еще не закончена, и такого человека отстранять от армии – это слишком расточительно.
– Он ваш друг?
– Он был у меня подчиненным, ваше величество.
– И воевал хорошо?
– Безупречно, ваше величество.
– Ну что ж, – императрица поднялась из-за стола и, мельком взглянув на себя в зеркало, поправила мизинцем на лбу русый локон, – я подумаю, генерал. Ступайте.
2. Давно желаннаяСразу же по воцарении одним из первых приказов Елизаветы Петровны был:
– Немедленно воротите моего крестного.
И тут же помчались поспешные гонцы на Соловки, везя в санях теплые вещи – тулуп, валенки, шапку – для крестного царицы князя Василия Владимировича Долгорукого[6]6
Долгорукий Василий Владимирович (1667–1746) – князь, русский генерал-фельдмаршал, один из ближайших соратников Петра I. Подавил Булавинское восстание (1707–1708). При Елизавете Петровне, крестным отцом которой он был, – президент Военной коллегии.
[Закрыть].
Судьба ему крутенькая выпала. Был самым близким другом Петра Великого, исполнял самые важные его поручения (к примеру, подавил Булавинский бунт)[7]7
Булавинское восстание (1707–1708) – произошло при Петре I. Поводом послужила попытка правительства вернуть беглых крестьян помещикам. Возглавил восставших Булавин К. А. Восстание было жестоко подавлено.
[Закрыть], замещал Петра в Польше, покумился с царем, окрестив его дочь Елизавету.
Но поскользнулся на деле царевича Алексея[8]8
Царевич Алексей (Алексей Петрович) (1690–1718) – сын Петра I и Евдокии Лопухиной, женат на Шарлотте Вольфенбютельской. В 1716 г. бежал в Вену к своему шурину Карлу VI, возвращен в Россию и приговорен к смертной казни.
[Закрыть], угодил под суд и едва избежал казни, был лишен всех чинов и сослан в Соликамск.
Только в день коронования Екатерины I[9]9
Екатерина I Алексеевна (1684–1727) – императрица. До принятия православия – Марта Скавронская. В 1702 г. попала в русский плен и вскоре стала фактической женой Петра I. Церковный брак оформлен в 1712 г., коронована в 1724 г. После смерти Петра I возведена на престол гвардейскими частями. От брака Петра и Екатерины остались две дочери – Анна, вышедшая замуж за герцога Голштинского, мать будущего царя Петра III, и Елизавета Петровна – будущая императрица.
[Закрыть] в мае 1724 года ему было разрешено вернуться и продолжать службу лишь в чине полковника. Однако с воцарением Петра II был произведен Василий Владимирович в фельдмаршалы и назначен членом Тайного совета. А с восшествием на престол Анны Иоанновны оказался князь в фаворе и у нее, поскольку единственный из Долгоруких ратовал за неограниченную власть самодержицы.
Но и здесь в который уж раз подвела Василия Владимировича его совестливость: все Долгорукие в опале, а он при троне. И стал хлопотать князь Василий за родственников перед царицей, да столь настойчиво, что «выхлопотал» и себе опалу.
– Коли ему совестно обретаться при нас, – сказала Анна Иоанновна, – отправьте дурака в Ивангород.
И отправили князя в Ивангород, а потом, отобрав все звания и награды, и на Соловки.
Елизавета Петровна, будучи женщиной чувствительной, особенно вначале царствования, встретила крестного с великой лаской.
– Боже мой, Василий Владимирович, – всплеснула она по-бабьи руками, увидев пред собой белого как лунь старика, слегка уже сгорбившегося.
Обняла его, поцеловала и даже слезинку со щеки платочком отерла.
– Какой вы стали, милый мой, такой… – Она пыталась подобрать словцо не обидное, ласковое. – Такой… ну…
– Усохший, да? – подсказал, улыбаясь, князь Василий. – Кого ж опала-то красит, ваше величество? Да и годы уж… семьдесят пятый повалил.
– Ну отдыхай теперь, крестный. Заслужил.
– Спасибо, Лизавета Петровна, наотдыхался я на Соловках. Позволь послужить тебе в остатние лета, как служил отцу вашему, присной памяти Петру Алексеевичу.
– Где б желал служить, Василий Владимирович?
– А там же, по военной части, ваше величество.
«Какой же ты вояка, – подумала Елизавета Петровна с жалостью. – Где ж тебя употребить?»
– Ну, поскольку вы фельдмаршал, крестный, то будьте президентом Военной коллегии. И первое, что обсудить на коллегии надо, – это продолжение военной кампании на грядущее лето.
– Все неймется шведам?
– Неймется, Василий Владимирович. Они ж и начали, вздумали воротить все, что батюшка у них отобрал.
– Губа не дура.
– Вот именно. Главнокомандующий ныне на театре фельдмаршал Ласси, весьма искусный полководец. Вот с ним и генерал-аншефом Кейтом и обговорите все. Присовокупите и Салтыкова, а то я тут его обидела нечаянно.
– А кто флотом командует?
– Адмирал Мишуков.
– Мишуков?
– Да. Что, знаком вам?
– А как же. Вскормленец Петра Великого.
Долгорукий решил не откладывать коллегию и уж через неделю собрал генералитет к себе. Сообщив присутствующим о своем вступлении в должность, он обратился к Ласси:
– Петр Петрович, тебе со шведами не впервой ратоборствовать. Ты, еще помнится, в девятнадцатом году высаживался у Стокгольма и чесал бока шведу, наклонял упрямца к миру. Как думаешь ныне поступить с ним?
– Тем же манером, ваше сиятельство, как заповедал нам его величество Петр Алексеевич. Да вот беда. Флот…
– Что флот? Нет, что ли?
– Да есть флот, – вздохнул Ласси, – есть, да не тот, что при нем был.
– Адмирал, – обернулся князь к Мишукову, – в чем дело?
– Эх, ваше сиятельство Василий Владимирович, – наморщился адмирал, – при нем-то флот любимым дитем был, а у наследников хуже пасынка стал.
– Ну, сколько у вас ныне в наличии?
– На рейде в Кронштадте всего четырнадцать линейных кораблей, два фрегата.
– И это все?
– Нет. Еще шесть мелких судов, галиоты там, брандеры[10]10
Брандер – судно, во времена парусного флота применялось для поджога неприятельских кораблей.
[Закрыть]. Это ж не флот.
– А галеры[11]11
Галера – старинный тип военного гребного судна, применявшегося до XVIII в.
[Закрыть]?
– Галер более сотни, но что с того проку. Все устарело, ваше сиятельство. Экипажей и половины нет. Суда гниют. Они не то что боя, хорошего шторма не выдержат, развалятся.
– Но что сейчас требуется, чтоб привести хоть этот флот в боевую готовность?
– Для ремонта имеющегося, для снаряжения и вооружения, а также для укомплектования экипажей не менее четырехсот тысяч рублей надо, ваше сиятельство.
– Что, в Адмиралтействе совсем денег нет?
– Есть, ваше сиятельство.
– Сколько?
– Десять тысяч.
– Шутишь, адмирал?
– Эх, ваше сиятельство, мне не до шуток. Впору завыть.
Да, задачка президенту коллегии предстояла не легкая.
Не возродить флот, где уж там, хоть бы поддержать, не дать сгнить последнему, что от него осталось.
– Каковы примерно силы у противника, Петр Петрович?
– Я полагаю, не более двадцати пяти тысяч.
– Хм, – покачал Долгорукий головой. – И с такими силами хотят покорить Русь? Они что там, совсем с глузду[12]12
Глузд – ум, память, рассудок.
[Закрыть] съехали? Забыли про Карлуса? Кто у них главнокомандующий?
– Левенгаупт.
– Уж не воскрес ли тот?
– Да нет, Василий Владимирович, тот в девятнадцатом был отпущен на родину, дорогой помер. Тот был Адам, а этого Карлом звать.
– Видать, одного семейства вояки.
– Да этот вроде и не вояка. Он ландсмаршал рикстага – ихнего парламента, языком, сказывают, и силен.
– Что в прошлой кампании удалось вам?
– В прошлое лето генералы Кейт и Салтыков прошли к Вильманстранде, что у озера Сайма, и взяли его штурмом, захватили шестнадцать знамен и тринадцать орудий, пленили полторы тысячи шведов, в том числе генерала Врангеля. Намечали взять и Фридрихсгам, но пришлось отложить.
– Почему?
– Был большой недостаток в провианте и фураже, да и тяжелой артиллерии не хватало.
– Ну что ж, нынче я сам займусь этим, – сказал Долгорукий, записывая что-то на бумаге. – И с флотом разберемся. Где у вас расквартированы полки?
– В Выборге, Кегсгольме, Олонце. Конница здесь, под столицей.
– К лету стягивайте армию к Выборгу, Петр Петрович. Пойдете брать Фридрихсгам. А ваша задача, адмирал Мишуков, поддерживать армию в шхерах, на галеры брать десант, на галиоты грузите хлебный припас. Линейные корабли должны блокировать пути от Стокгольма, дабы пресечь подачу помощи оттуда.
– Оно бы неплохо нам самим десантироваться у Стокгольма, – сказал Ласси. – Они бы сразу сговорчивее стали.
– Всему свое время, Петр Петрович, если удастся выгнать их из Финляндии, тогда подумаем и о десанте к Стокгольму. Сбросите их в море, может, и десант не понадобится.
Но все это впереди, все это будущим летом, а до этого предстоит важнейшее событие – венчание Елизаветы Петровны на царство в Успенском соборе в Москве. Заканчивая заседание коллегии, князь Долгорукий наказывает:
– Господа генералы, не далее как в феврале предстоит венчание государыни в Успенском соборе, рекомендую заранее готовить свои экипажи и парадные платья к этим торжествам. Выедем следом за ее величеством.
По решению Сената от 7 января 1742 года подготовка к коронации поручена графу Салтыкову Семену Андреевичу и новгородскому архиепископу Амвросию. К ним в помощь из Иностранной коллегии выделен статский советник Петр Курбатов, который на «коронованиях» собаку съел. Готовил в свое время венчание Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны.
На подготовку выделено тридцать тысяч рублей, это три нынешних адмиралтейских бюджета.
И работа кипит – закупается парча, бархаты, позументы, шьются парадные платья всему двору, даже шутам придворным. В Москве строится трое триумфальных ворот, через которые предстоит въезжать императрице в Первопрестольную.
В этой суматохе в один из февральских вечеров появился граф Салтыков у сына Петра Семеновича, усталый, замотанный. Молча скинул шубу, шапку на руки Гавриле. Прошел в кабинет. Там пластом упал на диван.
– Фу-у-уф, – выдохнул так, словно гору с плеч свалил.
– Устали, батюшка? – спросил участливо Петр Семенович.
– Не то слово, сынок. Ухрюпался вусмерть.
– Надо было отказаться, все-таки годы…
– Ты что, Петя? В своем уме? Она ж меня тогда с потрохами съест. Скажет: Анне, мол, служил, а мне не хочешь. Нам, брат, с тобой надо в нитку вытягиваться, чтоб заслужить ее благосклонность. Не то что энтим гвардейцам.
– Каким?
– Ну которые в ту ночь пошли за ней и арестовали Анну Леопольдовну, Миниха и прочих. У нее они теперь все в великом фаворе, и названа рота уж не лейб-гвардия, а лейб-компания. Все повышены в званиях, все награждены деньгами, деревнями, но самое ужасное – им позволено то, что другим возбраняется. Свободно бродят по дворцу, везде носы суют, берут что хотят. А она их своими детьми зовет. Кошмар. Вот еще многодетная мамаша выискалась на нашу голову. Объявила себя капитаном этой самой лейб-кампании. – Граф умолк, покосился на дверь. – Петя, взгляни, там никто не подслушивает.
– Да не должно.
– А ты взгляни, взгляни.
Петр Семенович прошел к двери, приоткрыл, выглянул.
– Никого нет. Вы, поди, голодны, батюшка?
– А черт его знает. Хватаю, как пес, на бегу, то там то тут… Вели принести квасу да тройку-другую расстегайчиков.
Когда лакей, принесший на подносе кувшин с квасом и тарелку с расстегаями, ушел, прикрыв неслышно дверь, старик, отпив прямо из кувшина, продолжал:
– Ныне, Петь, я тут у тебя переночую. Хоть высплюсь. Дома чуть свет являются ко мне посыльные, то из Сената, то от Курбатова, то от самой. На мне им свет клином сошелся. Тут еще новое дело, барон Корф привез из Голштинии ее племянника, сына Анны Петровны.
– Я слышал. Что уж он ей так занадобился?
– В наследники его прочит, не иначе. Анна Иоанновна престол-то отказала своему племяннику Ивану Антоновичу[13]13
Иван VI Антонович (1740–1764) – русский император в 1740–1741 гг., сын Анны Леопольдовны и герцога Антона Ульриха Брауншвейгского. Номинальный император до переворота 25 ноября 1741 г. За младенца правил Э. И. Бирон, затем мать Анна Леопольдовна. После свержения его с престола гвардией и воцарения Елизаветы Петровны был заключен в крепость Шлиссельбург. Убит при попытке освободить его.
[Закрыть]. И где-то в душе Елизавета опасается этого дитяти, вот и запасается козырем – внуком Петра Великого.
– Ну, такой козырь перешибет Ивана Антоновича.
– Это как посмотреть, Петя.
– Что смотреть? Перед наследником Петра Великого кто ж устоит?
– Э-э, тут такая закавыка, сынок. Анна Петровна, выходя за герцога Голштинского, письменно, заметь, письменно, отказалась за себя и свое потомство от притязаний на российскую корону.
– Неужели?
– Да, да, сынок, и все это, между прочим, по настоянию самого Петра Великого.
– А ему-то для чего это было надо? Я слышал, он очень любил Анну.
– Любил. Уж вельми она умна была, не в пример Лизавете, несколько языков знала. Дело в том, что у Петра Великого тогда маленький сын был Петр Петрович. Прелестный мальчик, вылитый отец, ему-то Петр Алексеевич и отказал корону. И старшего сына Алексея заставил отказаться от наследства в пользу этого дитяти. А тот возьми да и помри, царство ему небесное.
– Получается, этот герцог не имеет прав на русский престол?
– Получается так, Петя. Но ты не вздумай где сказать об этом.
– Я ж не маленький, батюшка. И потом, я человек военный, мое дело оборонять отечество. А кто там на престоле, для нас дело десятое.
– Как сказать, Петенька, как сказать. Этот герцог лишь по крови внук Петра, а в сущности, чистейшей воды немец. По-русски ни в зуб ногой. Ни одного слова не знает. Мало того, он же и протестантской веры. Елизавета приставила к нему Симона Теодорского, чтоб хоть чему-то русскому научил мальчишку и приготовил к приятию православия. Встречаю Теодорского, спрашиваю: «Как успехи у принца?» А он машет рукой: «А-а, «моя стоить», «моя итить». Так в двух словах и осветил успехи принца его же словами. И более ни слова, сам, мол, решай, какого «кота в мешке» нам подбросили.
– М-да. Выходит, у Ивана Антоновича больше прав на престол?
– Выходит, так, Петя. И еще… Ты выгляни, никого там нет за дверью?
– Да нет же. У меня люди преданные.
– Все равно выгляни.
Пришлось Петру Семеновичу снова выглянуть за дверь.
– Никого.
– И еще, Петя, – заговорил, понизив голос почти до шепота, граф Салтыков. – Сама она тоже не имеет прав на корону. Да, да, сынок. Они же с Анной Петровной рождены вне брака, стало быть, незаконнорожденные. Петр Первый обвенчался с Екатериной лишь после рождения их. Вот ведь какая штука-то.
– М-да, – вздохнул Петр Семенович. – Не поэтому ли она так спешит с коронацией?
– Конечно. Возложит венец на голову в Успенском соборе, и уж ей не страшно то дитя будет. Мало того, заменит своим племянником. Мальчишке четырнадцать лет, едва вылез из экипажа, а она на него Андреевскую ленту водрузила. Вот бы отец-то увидел, у него Андрея Первозванного надо было заслужить великим трудом. Сам Петр Первый за бой его получил. А тут на тебе, на сопляка немчуренка повесили ни за хрен собачий.
Долго еще возмущался граф и гофмаршал Салтыков новой государыней. Петр Семенович сам принес отцу подушку, одеяло. Постелил на диване, уложил, успокоил:
– Ты уж устал, батюшка. Спи.
Но тот едва не обиделся:
– Что ты меня утолачиваешь[14]14
Утолачивать – притоптать, притолочь плотно чем-то.
[Закрыть]? Кому-то ж мне надо выговориться. А кому? Даже попу не скажешь. Донесет долгогривый. У сына хоть отведешь душу.
– Ну ладно, ладно, батюшка, – улыбнулся в темноте Петр Семенович. – Выговаривайся.
– У Анны-то Иоанновны, какая б она ни была, любовник один был – Бирон. А у Лизки сколько уж перебывало. Еще при Петре Втором затащила к себе в постель Сашку Бутурлина[15]15
Бутурлин Александр Борисович (1694–1767) – русский фельдмаршал. Службу начал при Петре I, особенно выдвинулся при Елизавете Петровне. В 1760–1761 гг. – главнокомандующий русской армией в войне с Пруссией во время Семилетней войны.
[Закрыть]. Петр, спасая честь юной тетки, отправил Бутурлина в Украину. А она, глядь, спуталась с двоюродным братцем Семкой Нарышкиным[16]16
Нарышкины – русский дворянский род, представители которого играли видную роль при дворе русских царей XVII-XVIII вв. Наталья Кирилловна была второй женой царя Алексея Михайловича и матерью Петра I. Род был большой, и, видимо, Семен Нарышкин из этого же клана.
[Закрыть]. Того Петр Второй откомандировал в Париж. Но не долго девонька скучала, тут же с гвардейским солдатом Шубиным снюхалась. Этого уж Анна Иоанновна за длинный язык упекла в тюрьму, а оттуда на Камчатку выслала. Но тут уж Елизавета Петровна во вкус вошла. Не долго убивалась по милу дружку, оторвала себе красавца-баса из императорской капеллы Алешку Разумовского[17]17
Разумовский Алексей Григорьевич (1709–1771) – фаворит императрицы Елизаветы Петровны, восшедшей на престол благодаря дворцовому перевороту 1741 г. в котором он участвовал активно. Сын украинского реестрового казака Григория Розума. С 1731 г. – певчий украинской капеллы. Поначалу камергер, генерал-поручик, с 1744 г. – граф, с 1756 г. – генерал-фельдмаршал. В морганатическом браке с императрицей Елизаветой состоял с 1742 г. С 1762 г. – в отставке.
[Закрыть].
– Да он действительно красивый, высокий, статный, брови вразлет. Пред таким не всякая устоит.
– Ты знаешь, как его наши бабенки окрестили?
– Как?
– Ночной император.
Петр Семенович тихо засмеялся:
– Вот канальи, им на язык не попадайся. Зарежут. А когда намечается отъезд на коронацию?
– Коронация будет в апреле, а двадцать восьмого февраля торжественный въезд в Москву. Уж для нее и возок закончили.
– Каптану[18]18
Каптана – дом на полозьях.
[Закрыть]?
– Какой там каптана, дом на полозьях. Стол, стулья, ложе и даже печь изладили. Упряжь изготовили на шесть пар коней. На ямы[19]19
Ям – селенье, откуда отправляют почту.
[Закрыть] рассылаем с полтысячи подставных, чтоб без остановок во весь мах до Москвы гнать.
– Эдак, пожалуй, в три дни доскачет.
– Хочет в два там быть.
– Ну это как дорога еще.
– Дорогу укатывают уже.
За неделю до отъезда императрицы потянулась в Москву знать петербургская в своих каптанах, со своими запасами продуктов и овса для лошадей. Всем велено на коронации быть. За Иностранной коллегией отправились послы европейских государств. Только французский посол Шетарди не поехал со всеми, он приглашен в возок государыни. Весьма дружен француз с Елизаветой, весьма дружен, по слухам, именно он вдохновил цесаревну в ту ноябрьскую ночь захватить власть.
Почти весь свет высший уезжает в Москву, все правительство во главе с канцлером, генералитет, чтобы встретить там императрицу. На 28 февраля назначен въезд Елизаветы в Первопрестольную и торжества в Успенском соборе. Она-то туда долетит, как на крыльях, с подставами-то, а вот остальным не менее недели телепаться придется. Вот и отъезжают загодя.
К домику на санях первым явился личный истопник Елизаветы Петровны Чулков Василий Иванович. Конюхи еще только запрягали, а уж над домиком стал завиваться дымок, Чулков нагревал временное жилище для своей повелительницы.
Ко дворцу подъехали уже с форейторами на передних конях, с кучером на крыше, с гвардейцами на запятках.
А там уже гвардейцы в красных новеньких, подбитых мехом епанчах[20]20
Епанча – широкий безрукавный плащ, бурка.
[Закрыть], все на лошадях, готовые к сопровождению государыни.
Елизавета Петровна появилась из дворца в окружении двух фрейлин, племянника, врача Лестока[21]21
Лесток Иоганн Герман (1692–1767) – по происхождению французский дворянин. В 1713 г. прибыл в Петербург, лейб-хирург Екатерины I. Сыграл крупную роль в перевороте 1741 г. После того как Бестужев-Рюмин А. П. перехватил его переписку с французским послом Шетарди, Лесток был арестован, приговорен к смерти, помилован и сослан. Петр III в 1762 г. освободил его и возвратил все чины и имущество.
[Закрыть] и французского посла маркиза Шетарди. Сзади шел на голову выше всех Разумовский – ночной император.
Елизавета помахала ласково рукой гвардейцам, подошла к возку. Запяточный распахнул перед ней дверцу.
– Ну что? – Она взглянула, улыбаясь, на кучера. – С ветерком?
– С ветерком, матушка-государыня, – отвечал тот с готовностью.
– Смотри ж, чтоб в ушах свистело.
– Постараюсь, ваше величество.
Закрылась дверца экипажа, щелкнул в морозном воздухе кнут кучера:
– Эгей, милаи-и.
Застоявшиеся кони рванули и помчались ходкой рысью. Едва выехали за город, и кучер и форейторы перевели их на мах. Сзади скакали преображенцы, застегнув поля шляп под подбородками. Эти действительно мчались с ветерком, у них-то «в ушах свистело».
А Елизавета Петровна, раздевшись в теплом своем домике-экипаже, сказала фрейлине:
– Аннушка, доставай карты. Дорога долгая.
Однако, выехав 23 февраля, уже 26-го государыня была во Всесвятском, в семи верстах от Москвы. Здесь уже ждал ее граф и гофмаршал Салтыков.
– Ну как, Семен Андреевич?
– Все готово, ваше величество. Москва ждет вас с нетерпением.
Отчитавшись перед государыней, Салтыков нашел кучера ее, спросил негромко:
– Ну, сколько загнали, Савелий?
– Что-то около тридцати.
– Ну это еще ничего. Я думал, сотню положите.
– Дорога была хорошая, да и останавливала она часто, чтоб крестьян поприветствовать.
