Текст книги "Краткий конспект истории английской литературы и литературы США"

Автор книги: Сергей Щепотьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Заключение

Мы рассмотрели ведущих представителей американского романтизма – от юмора и занимательности В. Ирвинга, от цельных в своей чистоте и готовности отстаивать справедливость героев Ф. Купера – до пессимизма и болезненных фантазий Э. По, до мучительных поисков решения философских вопросов Г. Мелвилла. Ранние романтики США умели страстно выдавать вымысел за подлинное, делать его живым, почти осязаемым. Утопичность дружбы Чингачгука и Натти Бампо тому доказательство, так же, как и микромир «Морской волшебницы». Такие поздние романтики, как Натаниэл Готорн (1804—1864), были смелыми критиками своего времени. И, хоть и были мечтателями, полагали, что «человеческое сердце может быть сравнимо с пещерой – мрак и ужас лежат в глубине», как писал Готорн в своем дневнике.

Как и в европейском романтизме, в романтизме США зарождался реализм. Разумеется, как и в английском романтизме, у него не было четкой границы с реализмом, переход совершался постепенно. Но в наследство новому методу романтики оставили свое видение мира, свойственное таким писателям, как Джек Лондон или Ф. Брет Гарт, и критическое отношение к обществу, придающее литературе последующих десятилетий черты высокой гражданственности – как, например, в произведениях того же Лондона «Железная пята» и «Мартин Иден» или романах Теодора Драйзера.

Реализм

Однако до того, как, по выражению критика Я. Засурского, Теодор Драйзер открыл XX век своим романом «Сестра Керри», американской литературе предстояло еще отразить события, происходившие в жизни страны во второй половине XIX века, главным из которых было движение аболиционистов – противников рабства.

Среди наиболее заметных авторов этого направления литературы называют поэтов Генри Лонгфелло (1807—1882) и Уолта Уитмена (1819—1892) и прозаика Гарриет Бичер-Стоу (1811—1896).

Профессор кафедры европейской литературы в Гарвардском университете Лонгфелло более всего прославился «Песнью о Гайавате» (1855), которая в России известна в великолепном переводе И. А. Бунина. В шестидесятые годы Россия зачитывалась его «Стихами о рабстве». Вероятно, сыграла роль недавняя крестьянская реформа.

«Литературная история Соединенных Штатов Америки» скептически оценивает этот сборник и его значение в творческом наследии поэта: «Лишь однажды, – пишет Оделл Шепард, – да и то с явной неохотой, обратился он по просьбе своего друга Чарльза Самнера к животрепещущей проблеме современности. Результатом этого неудачного опыта явились „Стихи о рабстве“ (1842)».

Точно так же и Уолт Уитмен в сборнике «Листья травы» в том же 1855 году, когда Лонгфелло издал своего «Гайавату», более поразил читателя своим могучим, космическим видением мира, нежели достойными уважения, но куда более сиюминутными в свете истории общества и литературы мотивами обличения рабства.

«Маленькая женщина, развязавшая такую большую войну» – так назвал президент Линкольн Гарриет Бичер-Стоу. С детства знакомая нескольким поколениям в разных странах «Хижина дяди Тома» (1852) принесла ей славу, но, вопреки почти истерическим возражениям советской литературной критики, надо признать правоту американских литературоведов, полагающих, что главное достоинство книги – в ее идеологической направленности, а вовсе не в профессиональном мастерстве писательницы. Мелодраматизм повествования, с младых ногтей воспринятая от отца-священника набожность автора, примитивность и прямолинейность образов лишают нас возможности говорить о романе как о выдающемся произведении литературы. Возможно, написанный на добрых два десятка лет ранее роман Р. Хилдрета (1807—1865) «Белый раб» не хуже, а то и лучше в литературном отношении. Аболиционисты рьяно искали авторов, которые могли бы стать рупором их идей. Гарриет Бичер-Стоу, печатавшая в дамском журнале морализаторские рассказы и повести, исполненные пуританского духа, получила от журнала аболиционистов заказ сочинить повесть, направленную против жестокостей рабовладельцев. И в меру своих скромных способностей выполнила этот заказ, к тому же – проявив большую осторожность: «Хотя ее пером водило страстное негодование, – отмечает О. Шепард, – она с поразительным тактом избежала нападок на южан. Все негодяи в ее романе – это выродки-северяне».

Став символом борьбы против рабства, писательница попыталась закрепить свой успех, но следующий роман, развивающий эту тему, «Дред, история о проклятом болоте» (1856) оказался крайне слабым.

Другие романы Бичер-Стоу – «Сватовство священника», «Жемчужина острова Орр» – описывают жизнь ее родной Новой Англии, побережья Мэн, исследуют пуританский характер, порой дают сочные типажи. Но слава «Хижины дяди Тома» затмила – возможно, незаслуженно – эти ее работы. Писательница сама старалась увеличить популярность нашумевшей книги, рассылая ее экземпляры разным знаменитостям: принцу Альберту, Диккенсу и другим. Успеху романа содействовали и его пиратские издания.

Ярым противником расизма был

ФРЕНСИС БРЕТ ГАРТ (1836—1902).

Однажды на улице приискового города Аркаты в Калифорнии он стал свидетелем резни, учиненной местными расистами над индейцами. Будучи помощником редактора городской газеты, Брет Гарт напечатал гневную статью, заклеймив жестокость горожан. Ему пригрозили убийством, и Брет Гарт вынужден был бежать в Сан-Франциско. Уже лет через пять он стал одним из наиболее популярных и влиятельных литераторов города. В 1870 г. выходит его книга «Счастье Ревущего Стана и другие очерки», после которой писатель прославился не только в США, но и в Европе. Темой первых произведений Брет Гарта была суровая действительность Дальнего Запада. Благодаря ему американская литература, дотоле охватывавшая главным образом восточные штаты, особенно – Новую Англию, расширила свои границы. Подобно Уитмену, он видел благородство простых тружеников-золотоискателей, передавал их грубую речь, шокируя издателей и читающую публику. Именно он открыл в своих рассказах и романах («Габриэл Конрой», «Кларенс») дорогу в литературу новому герою, порой неотесанному, но всегда глубоко человечному.

Литературная слава Брет Гарта была недолгой. Переехав на восток, он испытывал трудности при публикации своих произведений, а в 1878 г. вынужден был уехать: сначала в Германию, а после – на дипломатическую службу в Англию, где и умер.

Марк Твен писал: «Он человек большого дарования, и мог бы многое сделать для нашей литературы и для себя, если бы ему больше повезло».

МАРК ТВЕН —

псевдоним Сэмюэля Лэнгхорна Клеменса (1835—1910).

МАРК ТВЕН поэтизировал мир детства и развенчал идеалы общества взрослых.

Детство его прошло в городке Ханнибал на реке Миссисипи. После смерти отца будущий писатель вынужден был оставить школу и зарабатывать на жизнь учеником наборщика в местной газете. Несколько лет он скитался по стране, а затем поступил учеником к лоцману и сам вскоре стал водить суда по Миссисипи.

Годы детства и юности, проведенные на великой американской реке, послужили материалом для так называемого Эпоса реки Миссисипи, в который входят автобиографическая «Жизнь на Миссисипи», «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна».

Сам псевдоним писателя тоже почерпнут из тех лет: «Mark Twain» – на жаргоне лоцманов означало «Вторая мерка», глубина, достаточная для безопасного плавания.

В 1861-м юный Клеменс, уже попробовавший свои силы в литературной работе, отправился в Калифорнию, где работал на приисках, в то же время сотрудничая в газетах. Здесь ему помогал своими советами Брет Гарт и здесь черпал он приемы знаменитого западного юмора, ярким представителем которого в литературе является полковник Дэйв Крокетт. (Автобиография этого человека, не умевшего писать, записана другими с его слов и полна шуток и небылиц.) Юмор Марка Твена сравнивали с мудростью Авраама Линкольна: «Оба при этом сознавали, что, как говорил Марк Твен, „одного юмора мало“», – писал критик Хэролд Томпсон.

В 1867-м Твен отправился в путешествие по Европе и Палестине. Результатом этой поездки стала книжка «Простаки за границей» (1869). То было триумфальное вступление юмора фронтира в литературу. Твен парадоксально сопоставлял древнее и настоящее. «Простаки» – американцы высмеиваются автором за свое самодовольство, за склонность к предрассудкам. Но в то же время книга проникнута гордостью за страну, не знавшую феодального гнета, она содержит исполненные ностальгии поэтичные пейзажи Невады и философские раздумья о прошлом и Памяти, навеянные Сфинксом.

Вернувшись из путешествия, Твен познакомился с дочерью богатого торговца углем Лэнгдона Оливией и в 1870-м женился на ней. А через год уехал в Хартфорд, шт. Коннектикут, где провел двадцать последующих лет жизни. Это были годы семейного счастья и высших творческих достижений. Здесь он был любящим и любимым мужем и отцом трех милых дочерей. Именно здесь создавались Эпос реки Миссисипи, исторический роман-притча «Принц и нищий» (1882) и роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889), жанр которого трудно определить: это и фантастика, и реализм, и приключения, и пародия, и сатира, и, конечно, неистощимые запасы юмора. Эта книга вызвала нарекания: Твена обвиняли в насмешке над циклом легенд о короле Артуре, усматривая в этом насмешку над англо-американской культурой вообще. Не всем могли понравиться и выпады писателя против цензуры, и его социально-экономические рассуждения демократического толка в главе «Политическая экономия VI в.». Даже сорок пять лет спустя после смерти М. Твена «Литературная история США» скептически отзывалась о попытке писателя при помощи динамо-машины творить чудеса не только промышленные, но и социальные.

Подвергаться различным нападкам – удел сатирика в любой стране и во все времена. Марк Твен не слишком убивался по этому поводу. Он строчил памфлет за памфлетом, один острей другого, понося мещанство, бюрократизм, клерикалов с такой остротой, а порой и цинизмом, что далеко не все им написанное смогло увидеть свет при жизни автора. Так, лишь в 1923-м: был опубликован антирасистский памфлет «Соединенные Линчующие Штаты», едкая сатира на военщину «Военная молитва», а «Письма с Земли», высмеивающие недостатки и несообразности религиозного воспитания, были изданы только в 1962 году!

С детства воспринятые идеалы, которые Твен воспел в «Простаках за границей», он развенчал в своих памфлетах беспощадно. Может быть, потому нонконформист, человек, слишком умный и проницательный для сонного захолустного городка, в котором он живет, – герой последней значительной книжки Твена об американской жизни, «Пустоголовый Уилсон» (1894). Чужой в своем окружении, мудрый Уилсон раскрывает тайну убийства благодаря своему хобби – собиранию дактилоскопических снимков. Его скептические афоризмы предпосланы в качестве эпиграфов каждой главе произведения. Они свидетельствуют о растущем пессимизме автора.

Ко времени написания этой повести на Твена начинают валиться беды. Поначалу лопнул проект создания новой наборной машины, который финансировал писатель. Затем разорилась издательская фирма, которую он субсидировал. В 1895-м Твен пустился в изнурительное кругосветное путешествие, чтобы публичными выступлениями возместить свои убытки. Путешествуя, он получил известие, что от менингита умерла его любимая дочь Сюзи. Когда Твен рассчитался с кредиторами, оказалось, что младшая дочь, Джин, больна эпилепсией. Заболела и жена, Ливи, страдавшая до самой своей смерти в 1904 г. Сам Клеменс тоже стал испытывать спад былой творческой энергии. Он еще писал и выступал публично, в Оксфорде ему была присуждена степень доктора литературы. Но великий творческий гений неумолимо клонился к закату. И в неизменном белом костюме Марк Твен напоминал теперь свой собственный призрак.

X. Томпсон писал, что Твен «по праву занимает место первого поэта непознанных возможностей детства».

Мы с детских лет привыкли считать «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» книгами для детей. Потом нас поразил Эрнест Хемингуэй, автор суровых книг о войне и мужестве, заявивший, что вся американская литература вышла из одной книги – «Приключения Гекльберри Финна». Чтобы разобраться, насколько справедливы его слова, рассмотрим знаменитую дилогию Марка Твена более пристально.

Собственно говоря, сам автор полагал, что «„Том Сойер“ – книга совсем не для мальчиков», подобно тому, как Г. X. Андерсен заявлял, что его сказки вовсе не для детей («Я никогда бы не позволил запереть себя в детской!»). Переубедил Твена первый читатель романа, поэт и критик, издатель и романист Уильям Дин Хоуэллс (1837—1920). В конце концов, ведь серьезного значения этой работе сам автор не придавал и говорил, что взялся за нее, чтобы чем-нибудь заняться. Твен стал писать о мальчишках, потому что сам в душе оставался мальчишкой. Толчком к этой работе послужило полученное Сэмюэлем Клеменсом письмо от Уилла Боуэна, одного из тех живых людей, из кого составил впоследствии Твен своего героя. Писатель сделал набросок без названия – о влюбленном деревенском подростке. Четыре года этот черновик лежал без применения. А потом вдруг Твен вернулся к этой теме, и уже в следующем году роман был готов. Он увидел свет в 1876 году и произвел эффект разорвавшейся бомбы. Герой книги был живым мальчиком, в отличие от персонажей тех книг для детей, которые писали популярные до той поры авторы литературы такого рода. Да, Том сентиментален, как эти персонажи. Но в то же время перед нами озорник, безобидный врунишка, защищающийся ложью от «угнетения» взрослых, записной бездельник, хулиган, который не прочь забраться без спросу в буфет и полакомиться вареньем, но, с другой стороны, способный и на безобразия в церкви. И все же он благороден: если от розги тетушки Полли он успешно бежит, то в другой раз сам подставляет спину под учительские розги, предназначавшиеся для «дамы его сердца» – Бекки Тэтчер. Том мужествен: он способен, хоть и стуча зубами от страха, отправиться ночью на кладбище, а впоследствии, несмотря на угрозу мести со стороны убийцы, спасти своими свидетельскими показаниями невиновного Меффа Поттера...

Действие романа ограничено рамками одного лета. Но Марк Твен то ускоряет время, то замедляет повествование: ведь это рассказ о детстве, когда все совсем иначе, чем в обыденной взрослой жизни, когда воображение деформирует восприятие, и то, что взрослому кажется пустяком, подростку представляется необычайно важным!

Твен купается в собственных воспоминаниях о детстве, как в водах великой Миссисипи.

Может быть, в этом объяснение той манеры писателя, о которой Хоуэллс заметил: «Он излагает то, что приходит в голову, безотносительно к тому, что было и что будет».

Может быть, потому справедливо написал другой авторитетный американский критик, Лайонелл Триллинг, об этой книге: «Прочитать ее в юном возрасте – это все равно что посадить в молодости деревцо: как с каждым годом появляется в древесном стволе новое кольцо роста – так расширяется и значение книги: как и дерево, она вряд ли когда-нибудь наскучит». И продолжает: «Правда „Тома Сойера“ – правда честности; то, что она говорит нам о событиях и чувствах, никогда не фальшиво, всегда достаточно полно и прекрасно».

Это вполне соответствует словам Марка Твена, назвавшего свою книгу «гимном, изложенным в прозе, чтобы придать ему мирской вид».

«Он мог бы сказать то же и с тем же основанием о „Гекльберри Финне“, – считает Л. Триллинг, – который был гимном старой Америке, ушедшей навсегда, Америке, которая <...> не была еще порабощена капиталом – первопричиной самых глубоких иллюзий и самой глубокой лжи. Богу-капиталу противопоставлен Бог-река; ее безмолвные комментарии – солнечный свет, простор, медленно текущее время, тишина и опасность».

Критик называет Гека Финна служителем реки-божества: «Любовь к реке является почти исключительным источником его крайне интенсивной духовной жизни. Он живет в вечном преклонении перед мощью и чарами Миссисипи. <...> Ничто не вдохновляет его воображение и речь так, как его отношение к своему божеству. После каждой вылазки на берег, побывав среди людей, он возвращается к реке с облегчением и благодарностью; и каждый раз с постоянством хора в греческой трагедии звучит его хвалебный гимн божеству – его красоте, загадочности, его благородному величию, – в противовес человеческому ничтожеству».

Гек отвергает всякую попытку приобщить его к цивилизации, хотя он ближе к ней, чем дитя чернокожего племени – Джим, живущий в плену дремучих предрассудков. Право собственности – пусть даже не менее дикое, чем первобытные верования, собственности на человека! – Гек вполне признает, поэтому совесть его неспокойна, когда он принимает решение спасти своего старшего друга. Однако, познав суровую жизненную школу, алкоголизм и жестокость отца, он обретает истинного отца в беглом негре: «Подобно тому, – пишет Л. Триллинг, – как Стивен Дедал в „Улиссе“ Джеймса Джойса находит истинного отца в Леопольде Блюме. Мальчик и негр-раб составляют семью, примитивную общину, и это – община святых».

Марк Твен считал, что повесть о Томе Сойере невозможно продолжить рассказом о его зрелых годах, ибо тогда «он будет лгать так же, как и всякий другой литературный герой, и читатель начнет искренне презирать его».

Л. Триллинг усматривает в отрицании Геком цивилизации всего лишь мальчишескую похвальбу. «На самом деле, конечно, он всецело принадлежит цивилизованному миру. Его бегство из общества – всего лишь попытка найти то, о чем это самое общество мечтает как об идеале. Чувство ответственности – сущность его характера, и здесь кстати вспомнить, что прототип Гека – товарищ детских лет Марка Твена, Том Блэнкеншип <...> кончил тем, что стал мировым судьей...»

И, несмотря на то, что, завершая повествование, Гек заверяет нас, что ему не стерпеть цивилизации, мы склонны согласиться с мнением Триллинга: слишком уж инфантилен в финале книги цивилизованный Том Сойер, тогда как «естественный человек» – Гек Финн – подкупает нас своей совсем уже взрослой человечностью.

Почему же все-таки «Приключения Гекльберри Финна» (1885) считаются одним из высших достижений американской и мировой литературы, возымевшим влияние на Хемингуэя, Фолкнера, их современников – таких, как, скажем, Маргарет Митчелл, – и последователей? Прежде всего, полагает Л. Триллинг, потому, что правда этой книги – «это правда чистоты и порочности человеческого сердца». Роман о Геке Финне более жесток, чем «Приключения Тома Сойера», автор показывает здесь не только извращенность морали рабовладельцев, но и бессмысленный садизм белых бедняков, способных смеха ради поджечь облитого скипидаром щенка или натравить собак на свиней, и варварство суда Линча. И, отмечает Д. Уэктер, за всем этим – страх, и перед возможным бунтом черных, и перед бесконечной цепью грабежей, убийств, избиений. На этом фоне автор показывает привязанность Джима и Гека, их верность друг другу и идеалам подлинного, не декларативного гуманизма.

Далее, определяющим фактором высокой оценки «Приключений Гекльберри Финна» стал язык романа. Надо с сожалением отметить, что его русский перевод в самой малой степени дает представление об оригинале. Нина Дарузес, великий мастер перевода, которому мы обязаны знакомству с книгами Диккенса и Киплинга, Брет Гарта и Бернарда Шоу, не передала и половины самобытности языка, которым написан великий роман Марка Твена. Разговорный язык Гека, от лица которого ведется повествование, как и язык всех прочих персонажей, в ее передаче всего лишь книжно разговорный, он выпрямлен, в нем нет и попытки передать диалектизмы, тем более – особенности произношения белых и черных южан, а ведь именно в их использовании, в необычности для книжного языка разговорных лексических структур и состояло в первую очередь языковое своеобразие книги. Между тем некоторые из этих особенностей вполне переводимы, кстати – соответствующими же «неправильностями» русской обиходной речи. Скажем, что-нибудь вроде постоянно встречающегося у Гека и у других действующих лиц оборота: «Тетя Полли, она сказала», «Том, он догадался» и т. д.

«Хорошо зная живую речь Америки, – пишет Л. Триллинг, – Марк Твен создал классический литературный язык. Это определение может показаться странным, но оно вполне уместно. Стоит забыть о неправильном правописании и грамматических ошибках – и речь польется с чрезвычайной простотой, непосредственностью, ясностью и изяществом».

Это действительно так: если вам удастся, прорываясь сквозь дикие на первый взгляд сочетания букв, услышать написанный текст романа, вы поразитесь его простоте и живости.

О. ГЕНРИ

– псевдоним Уильяма Сидни Портера (1862—1910), прожившего пеструю и драматичную жизнь. Уроженец Северной Каролины, он на всю жизнь сохранил южный акцент и экспрессивную жестикуляцию южанина. Сын авантюриста-неудачника, Билли рано потерял мать и в пятнадцать лет, оставив школу, поступил на работу к дяде-аптекарю. Тетка Билли содержала частную школу и поощряла юношу к чтению. Неплохой рисовальщик, Портер любил делать зарисовки с посетителей аптеки. Но литература привлекала его больше, и он с юных лет мечтал стать писателем. В девятнадцать лет из-за болезни легких Портер отправился в Техас и стал вести жизнь ковбоя. (Эпизод, породивший впоследствии рассказ «Санаторий на ранчо».) Два года, проведенные на ранчо, позволили ему узнать множество людей и научиться бегло говорить по-испански. (Позже он изучил французский и немецкий.) Затем он уехал в столицу Техаса Остин где работал продавцом, бухгалтером в фирме, торгующей недвижимостью, и, наконец, служащим банка. Ревизия предъявила ему обвинение в растрате. В 1896-м Портер бежал в Центральную Америку, где почерпнул материал для будущего романа в новеллах «Короли и капуста». В изгнании он получил весть о тяжелой болезни горячо любимой жены, некогда бежавшей из семьи в семнадцатилетнем возрасте ради заключения брака с Билли. Портер возвращается в США. Через шесть месяцев жены не стало. Ее верный супруг предстал перед судом и был брошен в тюрьму, хотя в растрате был неповинен. В заключении он провел три с половиной года. Именно в тюрьме родился писатель О. Генри. Портер начал писать рассказы и через одного из тюремщиков переправлял их знакомым газетчикам, использовав для псевдонима имя капитана тюремной охраны – Оррина Генри. Редакторы исполнили просьбу Портера и не раскрыли его псевдонима. В 1901 г. Портер вышел на свободу и отправился в Нью-Йорк В 1904-м вышла его первая книга – «Короли и капуста». А с 1906 сборники его новелл выходят ежегодно. Его писательским кредо были слова: «Искусство должно быть правдиво, демократично, адресовано современности и охватывать все аспекты жизни».

О. ГЕНРИ – «Великий утешитель».

Современники вспоминают о нем, как о талантливом слушателе. Прирожденный журналист, он быстро схватывал сюжеты и характеры. О. Генри – мастер выразительной детали. Он уделял большое внимание названиям своих сочинений. Его творческий метод – среднее между критическим реализмом и модным в то время «нежным» неоромантизмом. Рассказы О. Генри то трогательны и исполнены психологизма, то анекдотичны, то гротескны или парадоксальны. Только о жизни Нью-Йорка он написал их сто пятьдесят. Название его сборника «Четыре миллиона» – это численность населения этого города в 1906 году, когда вышла книга.

Герои О. Генри – клерки и продавщицы, нищие художники и бродяги, ковбои и миллионеры, жулики и почтенные граждане. Виртуозный мастер языка, он пользуется полной его палитрой, часто прибегая к сленгу и каламбурам. Главное достоинство произведений писателя – их высокий гуманизм. Часто с пренебрежением, а то и с презрением говорят о «счастливых концовках» его новелл, осуждая автора за «уступки издателям». Советский режиссер Лев Кулешов поставил фильм об О. Генри, назвав его «Великий утешитель» (1933), с позиций соцреализма укоряя своего героя за житейское неправдоподобие благополучных развязок, за его благородных жуликов и полицейских и т. д. Но спросим себя: что дурного в том, что рассказы О. Генри учат добру и человечности? И разве плохо, что и сегодня, среди царящей вокруг нас ожесточенности, мы встречаем рассказ о благородстве, побеждающем жестокость и низость? Думается, ответ напрашивается сам собою. Добавим еще, что, знаток жизни, О. Генри писал, столь достоверно, что мы верим в изображаемое им благородство. К тому же, его сюжеты попросту увлекательны, так что разве только редкий любитель предпочтет им что-нибудь вроде горьковской «Матери». И, наконец, не зря же сочинения этого писателя переведены чуть ли не на все языки мира! Людям нужно утешение. И лучше, если их будет утешать великий талант, а не поделки бесчисленных ремесленников, заполонивших ныне прилавки наших магазинов и экраны телевизоров!

Надо, однако, заметить, что в начале двадцатого века идеи социализма всерьез овладели умами американских писателей: в период с 1900-го по 1917 г. в стране были напечатаны и пользовались читательским спросом сорок три романа социалистического толка. Уместно напомнить, что вышеупомянутый роман Максима Горького был написан в США и впервые увидел свет именно на английском языке, в американском журнале. Горький и раньше пользовался уважением американских читателей и литераторов. В первую очередь это относится к Джону Гриффиту (1876—1916), известному во всем мире под именем

ДЖЕК ЛОНДОН.

ДЖЕК ЛОНДОН – писатель вне идеологических рамок.

Бедное и неустроенное детство, смена множества самых различных профессий в юности, тяга к чтению и желание самостоятельно писать – все это заметно роднит его с рассмотренными нами выше Твеном, Брет Гартом, О. Генри. Лучше рассказать о его жизни, чем это сделал в романизированной биографии Лондона Ирвин Стоун («Моряк в седле»), было бы трудно. Социалист в течение неполных двадцати лет, подвергавшийся арестам за партийную деятельность, но порвавший с партией и познавший также увлечение философией Ницше, выпускник Калифорнийского университета и золотоискатель, рабочий, в том числе и чернорабочий, матрос и охотник за устрицами, связанный с контрабандистами, журналист и, наконец, писатель – да такой разнообразный, что его творчество никак невозможно втиснуть в рамки какого-либо одного метода и стиля, – вот скупой портрет Лондона, чья жизнь оборвалась самоубийством (или нечаянной передозировкой морфия, что менее вероятно, поскольку были найдены расчеты смертельной дозы наркотика, сделанные умершим).

Он оставил нам двенадцать сборников рассказов, романы, пьесы.

Самый популярный его роман – «Мартин Иден» (1909) – носит отчасти автобиографический характер. Основной конфликт книги – столкновение талантливого писателя, в прошлом рабочего и моряка, с бездушием общества. Трагическая гибель героя была, увы, печальным пророчеством.

А подзаголовок другого романа, «Джон Ячменное Зерно». (1913), – «Воспоминания алкоголика» – свидетельствует об исповедальной откровенности автора, рассказавшего в этой книжке о своей жизни.

Социалистические настроения писателя не по нраву американской критике. В США, похоже, о нем писали и пишут не слишком много. В советской литературе гораздо больше рассматривали эту сторону его личности и творчества, неодобрительной скороговоркой упоминая о признаках противоречивости мировоззрения автора фантастически-публицистической «Железной Пяты» (1907) – романа о революционной борьбе рабочих с олигархами, позволявшего себе сочинять далекий от социальной остроты авантюрный кинороман «Сердца трех» (1916) или «Приключение» (1911) – роман типично колониальный и с подозрительным налетом расистской морали.

Был ли он реалистом? Да, конечно. Свойствен ли его героям, их антуражу и происходящим с ними историям романтизм? Несомненно. Можно ли говорить о психологизме его произведений? Безусловно, причем все это касается в равной степени и суровых северных рассказов, и камерной любовной историй, изложенной в романе «Маленькая хозяйка большого дома» (1916), и остросоциальной драмы «Кража» (1910), и уже упомянутого «Мартина Идена»...

Джек Лондон к тому же мастерски описывал природу и проявил свои блестящие способности писателя-анималиста в повестях «Белый клык» (1906) и «Голос крови» (1903).

Увлекательны ли, наконец, произведения этого писателя? Едва ли человек, который читает что-либо, кроме вывесок, способен оторваться от чтения, взявши в руки книгу Джека Лондона.

Соответствует ли мораль этого автора общечеловеческим представлениям о гуманизме? Даже Ясен Засурский, литературовед сугубо прокоммунистического толка, в своей строго идеологизированной книжке «Американская литература XX века» (1984) отмечает: «В американской литературе Джек Лондон продолжает гуманистическую линию Уолта Уитмена».

«Чего ж вам боле?» Разве не достаточно, чтобы понять, что Джек Лондон – писатель талантливый, плодовитый и разнообразный? Что он не научит читателя никаким мерзостям? Что, напротив, научит мужеству, добру, пониманию красоты и любви к человеку, природе?

А с прокрустовым ложем идеологических мерок, увы, тут ничего не выйдет. Может быть, этим Джек Лондон, в самом деле, и велик.

Было бы так же трудно ограничить какими-либо рамками творчество такого крупного писателя, как

ГЕНРИ ДЖЕЙМС (1843—1916).

Думается, нельзя о нем толковать, не говоря попутно о его родном брате Уильяме Джеймсе (1842—1910), философе и психологе, о котором мы упоминали как об авторе термина «поток сознания».

Их отец Генри Джеймс-старший был вольнодумствующим теологом. Человек довольно богатый, он много путешествовал. С двумя совсем маленькими детьми семья провела в Европе два года (1843—1844), а затем несколько лет кочевала по США. Мальчики сменили несколько школ, а в 1856 году были отправлены на учебу в Европу. В Женеве, Лондоне, Париже, Булони, Бонне они усваивали языки и нравы «другого мира». Это входило в намерения отца, который, не давая им привыкнуть к какой-то одной почве, желал «вскормить их на другой – богатейшей и многослойной почве человеческой души» (Ричард П. Блэкмур).

Оба и сделали изучение человеческой души своей профессией.

Автор книги с красноречивым названием «Общество и преображенный человек», Джеймс-отец передал сыновьям свое неприятие общественного уклада и свою привычку преодолевать препятствия. Уильям и Генри-младший, унаследовав от него и способность к интенсивной духовной и творческой жизни, судили о человеке и окружающем его мире, выходя за пределы этого мира.

Философ Уильям ненавидел все формы тирании и всевластия: Он восхищался бесконечной изменчивостью Вселенной. В борьбе бедных людей с материальными невзгодами философ видел формирующий характер героизм, хоть и признавал, что, если эта борьба складывается слишком неблагоприятно Для личности, человеческий дух, скорее, будет сломлен, чем закален.