Текст книги "Подлунное Княжество (СИ)"

Автор книги: Сергей Бабернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

– Как это? – не понял Ратибор.

– Не всё ясно, но затеял он нечто – всех вокруг пальца обвести хотел…

– Получилось?

– Не знаю. Кто-то концовку вырвал.

– Жаль…

– Это что! – в руках мутанта уже была следующая книга. – Вот здесь говорится, как один паренёк повозку Лады приобрёл, а та живой оказалась. Кристиной её звали. Она мальчишку и сгубила. Осень грустная история.

– Вроде как легенда об Андрее…  – вставил Ратибор, но Геродот его не слушал. Он любовно перелистывал страницы следующего томика.

– Тоже грустная книга, – что-то скользнуло по его лицу, на мгновение оно даже перестало казаться безобразным. – Про старика, что мечтал поймать огромную рыбу. Чего он только не выдумывал! Каких снастей не изобретал, а когда рыба попалась – старик понял, что жить больше незачем.

– Как я и Мериддин, – усмехнулся Ратибор.

– Что? – Геродот словно очнулся от долгого сна.

– Это я о своём…

– Опять про рыбака, – в руках мутанта появилась новая книга. – Здесь, правда, всё наоборот получилось. Ни человек за рыбой охотился, а рыба за человеком… Огромная! Больше корабля! Ты видел корабль?

– Приходилось…

– Большой?

– По-разному бывает.

– Так вот та рыба – кашалот, крупнее любого корабля оказалась… В конце она капитана на дно утягивает… Ещё и ястреба… Цицерону этот момент не нравится.

– А он и в самом деле что-то понимает? – Ратибор глянул на ворона.

– Дурррак! – пернатый мудрец даже не захотел посмотреть на всадника.

– Ведёшь себя, как попугай! – расстроился Геродот.

– Аааааааа! – заорал Ратибор страшным голосом.

Геродот выронил оставшиеся в руках книги. Цицерон чуть было не свалился с треножника.

– Ты чего? – мутант собирал томики с земляного пола.

– Сам же попугать просил…  – удивился Ратибор.

Геродот так и остался в полусогнутом положении. Нельзя было сказать, что он смеялся – он умирал со смеху. На треножнике хрипло каркал с трудом удерживающий равновесие Цицерон.

– Сам же сказал – попугай, – обиделся Ратибор.

– Извини…  – Геродот размазывал слёзы по дряблым щекам. – Я это вообще ни тебе говорил. Цицерону… Птица такая есть – попугай…

– Тоже мне – грамотеи! – буркнул всадник. – Я чего – каждую птицу в лицо знать обязан?

– Извини, Рат, не хотел тебя обижать, – Геродот успокоился и показал новую книгу. – Вот здесь про всадников написано.

Ратибор перелистнул пару страниц. На глаза попалась картинка с нелепо одетым человеком. Затянутый в кружева усач к тому же угрожающе размахивал чем-то похожим на вязальную спицу.

– Что за чучело? – поморщился всадник. – Шут какой-то.

– Вовсе и не шут, – обиделся Геродот. – Это Арамис – мушкетёр. Так в древности всадников называли… Одежда на нём конечно странная, но уж поверь – он и его друзья занимались тем же чем и всадники.

– И чем же мы, по-твоему, занимаемся? – Ратибор перевернул картинку с усатым щёголем.

– Ну, подвиги совершаете, путешествуете, за слабых заступаетесь, вообще, ищите приключений…

– Это кто же тебе такого понарассказывал?

– Так…  – Геродот пожал узкими плечами. – Разговоры слышал… Отец вас хвалил… Те, кто грабит, и дома жжет, вас боятся… Вот я и стал думать… Разве я ошибся? Всадники не такие?

– Как тебе сказать? – Ратибор никогда до этого не рассматривал себя с подобной стороны. Искатель приключений… Чего их искать-то? Сами сыплются на голову как из рога изобилия. – Вообще-то мой долг служить Закону и Справедливости.

– Ну, вот видишь! – обрадовался мутант. – Мушкетёры тем же занимались. Жене тогдашнего князя помогали… Он королём прозывался. Она в одного боярина из враждебного государства влюблена была. Потом планы верховного жреца – кардинала – расстраивали…

«Хороши всадники, – усмехнулся про себя Ратибор. – Помогать княгине обманывать мужа, да ещё и жрецу мешать. За такое в нашем отряде по головке бы не погладили».

– Вторая книга про что? – произнёс он вслух, желая переключить внимание хозяина с сомнительных похождений одетых в кружева горе-всадников.

– Здесь рассказывается о страшной войне, – трёхпалая ладонь протянула книгу Ратибору. – Я не понял, из-за чего она началась. Но дело в том, что армия одного государства отступила, то группа молодых людей не захотела терпеть врага на родной земле и организовала сопротивление…

– Вот это уже интереснее, – Ратибор глянул на обложку, где юноши и девушки с решительными глазами сплотились вокруг кумачового знамени. – Они что боярские дети или курсанты?

– Нет. Простые люди…

– Простолюдины?

– Да.

– Но это ты брат хватил! – рассмеялся всадник. – Чего простолюдинам в войну-то мешаться? Им не всё равно, какому князю налог платить? Дом не пожгли, хозяйство не пограбили – живи себе да радуйся!

– Но там так написано! – возразил Геродот.

– Приврал парень маленько… Ну, который историю придумывал. С кем не бывает?

– Это вообще была страна, где власть принадлежала крестьянам и ремесленникам.

– Ну, Геродот, совсем ты опростоволосился! – рассмеялся всадник. – Не хуже чем я с попугаем! Где же это видано, чтобы простолюдины к власти приходили? Ты взбунтовавшиеся города видел? Нет? То-то! А я насмотрелся за время службы. Взбеленится чернь – княжеского наместника прикончит, гарнизон порешит, если слабый и всё! Дальше между собой перегрызутся, разграбят всё, да перепьются с радости. Вот и вся власть народная! Мы, бывало, выступим на усмирение, к городским стенам подойдём, а усмирять-то и некого. Тараканы и те пьяные! Хорошо, если пожар не случится… А ты говоришь – целая страна под властью простолюдинов. Выдумка!

– Я привык верить написанному, – поджал губы мутант.

– Ну, вот и подшутил над тобой рассказчик, – Ратибору не хотелось, ссорится с гостеприимным хозяином из-за древней книги. – Небось, ещё писал да посмеивался, как кто-нибудь слишком доверчивый будет его выдумки читать.

– Но там ничего нет смешного! – Геродот разошёлся ни на шутку. – Там все погибают. Их пытают… Казнят…  – впалая грудь мутанта тяжело вздымалась, в жёлтых глазах выступили слёзы.

– А вот это правда, – Ратибор не ожидал такой реакции. – С восставшей чернью не церемонятся. Ты не расстраивайся так, – ему было неловко перед мутантом. – Может и вправду книга хорошая. Я ведь не читал… Не обращай внимания на чурбана неотёсанного.

– Я тоже хорош, – Геродот потупил глаза, – разошёлся ни с того ни с сего.

– Пррривычное дело! – заявил с треножника Цицерон.

– Ты ещё лезешь, – отмахнулся мутант, – всегда меня до белого каления доводит, – пожаловался он всаднику. – Назло мне спорит… О каждой прочитанной книге.

– У тебя книги, по-моему, больная тема, – заметил Ратибор.

– Точно! – кивнул Геродот. – Меня вот и оскорбляют, и побить могут, и дом порушить – терплю. А вот про книги слово дурное скажут – обо всём забываю!

– Так чего ты их другим показываешь?

– Я же не каждому встречному… Хочется поделиться… Вот думал тебе интересно будет… как всаднику.

– Ну, давай сюда последнюю.

– Вдруг тебе опять не понравится?

– Странный ты человек, Геродот, – Ратибор не заметил, что назвал мутанта человеком. Ещё сутки назад он бы ужаснулся такой промашке. – На Сиггурда чем-то смахиваешь. Так наставника моего звали. Он тоже любое возражение личной обидой считал. Правда, по поводу военного дела… Я же по книгам с твоих слов сужу. Ты говорил – про всадников они. Всадники совершенно другое. Не такие как ты себе придумал и в книгах вычитал… Я бы вот может, с удовольствием бы сейчас дома сидел, если бы не обстоятельства. И плевать мне с высокой башни на все приключения. Так будешь последнюю книгу показывать?

– Вот, – Геродот протянул томик, на обложке коего был изображен профиль человека в чудной шапке и с кривой дудкой в губах.

– Про музыканта?

– Нет, это трубкой называется. Приспособление такое – из него Древние дымом дышали…

– Зачем это?

– Толком не понял. Вроде думать помогает.

– Тоже скажешь – дымом дышать, что бы думать помогло!

– Они там что-то вроде дурман-травы сжигали…

– Даже так?! И это, по-твоему, всадник Древних?!

– Но он раскрыл множество преступлений и схватил кучу татей.

– Другое дело, – Ратибору не особо нравился сыскарь с трубкой, но не хотелось обижать гостеприимного Геродота. – Ну, тогда согласен… Может, расскажешь про него?

К удивлению Ратибора, приверженец дурман-травы из древности совершил нимало славных подвигов. Особо запомнились история с собакой, что преследовала боярский род и с человеком, что переодевался под нищего, зарабатывая на жизнь.

Геродот закончил рассказывать, когда небо за слюдяным оконцем сделалось чернильным, и на нём вспыхнули россыпи звёзд.

– Время спать, а мы ни ели! – спохватился мутант.

– Ну, выспался я на неделю вперёд, – усмехнулся Ратибор. – У тебя как с продуктами-то? Не разорю часом?

– Я на днях в город собираюсь. За мясом. Так что не волнуйся.

– Кстати о мясе. Что ты вчера говорил? Я что-то смысла не уловил… Засыпал уже.

– Вот незадача! – расстроился Геродот. – Я на завтрак последнюю банку открыл. Вот глянь! – он протянул всаднику металлический цилиндр. – Здесь оно хранится.

Ратибор аккуратно взял странную вещь, повертел в руках. Чего только не приходит из степи. Откуда, например, взялся этот сверкающий предмет, ещё хранящий аппетитный запах содержимого? Не зря Всевед называет степь необычным местом.

– На банках ещё бумажки бывают, – рассказывал между тем Геродот, – с коровой или с поросёнком. Но Дол их снимает и отдельно продаёт. Сам знаешь – бумага вещь ценная…

Ещё бы секрет изготовления белоснежных листов утерян. Запасы Древних не бесконечны. Тексты режут на дощечках, выводят на бересте или обработанной коже. Если уж и берётся из княжеского хранилища чистый лист, то только для фиксирования значительного события или судьбоносного закона. И используют потом несколько раз. Скажем, рождение княжеского наследника запишут чёрной краской, потом сверху можно будет нанести чернилами из луковой шелухи какой-нибудь закон, скажем о возможности для простолюдина откупиться от призыва в ополчение, а после ещё каким-либо ещё цветом сохранить для потомков славное деяние князя. Разобрать такие документы ни каждому под силу. Потом и был в княжеском дворце целый приказ специально обученных сложному искусству книжников…

– … банки пустые Долу отдаю, – на столе уже появились миски с кашей, – он мне скидку даёт. На всё что приобретаю.

– Зачем ему пустая посуда? – удивился Ратибор.

– Сразу видно, что ты не торговец, – Геродот протянул гостю ложку. – В степи нет ни княжеств, ни империй. Каждый город сам по себе.

– Знаю…

– А знаешь, что лавки во всех близлежащих городах теперь принадлежат Долу и его партнёру Старко?

– Какое мне до этого дело, – пожал плечами Ратибор, быстро работая ложкой. Наедаться надо было про запас – мало ли как встретят степняки.

– Тебе может и никакого, – остатки каши из котелка перекочевали в миску всадника. – Но им уже принадлежат не только лавки, но и пивнушки, и многие ремесленники на них работают, даже рудокопы… Ты ешь, не стесняйся.

– Спасибо… Но при чём тут пустые банки-то?

– Это часть коммерции, как древние говорили. Укрась маленько, обработай. Вот тебе и посуда. Ещё и плавильные мастерские… Всё дешевле, чем руду добывать и обрабатывать.

Ратибор глянул на металлический цилиндр. Надо же ерунда ерундой, а кто-то додумался подзаработать. Действительно ведь, перед самым бунтом торговцы привозили из степи чудные кружки и подозрительно дешёвую руду, которую ругали многие кузнецы в Подлунном.

– А ты откуда столько знаешь? – всадник пристально посмотрел на Геродота. – Уж сам не в доле с торгашами?

– Скажешь тоже, – смутился мутант. – Дол просто поговорить любит особо о том, что в малопонятных книгах прописано. Я ему о книгах конечно не рассказывал. Память, говорю, мол, у меня хорошая, потому все беседы с отцом запомнил. Отец-то у меня книжником был – про то всем известно – вот Дол и верит. Опять же скидку даёт. Его всё больше устройство государств разных интересует, законы тогдашние. Я страницу-другую вызубрю и пересказываю… Дол со Старко себя ещё покажут. Их даже злые люди не трогают.

– Мятежники что ли?

– Их здесь по-разному называют, – уклончиво ответил Геродот. – Пока никого не трогали, их как освободителей встречали. Те, кто на вашей границе жил.

– То-то я и смотрю, – на губах Ратибора появилась жёсткая ухмылка. – После этих освободителей даже пепла не осталось… Особенно от тех. На нашей границе.

– Я-то их никогда освободителями не называл, – поспешил заверить гостя Геродот. – Я и без них свободен. От кого мне освобождаться. Я со всеми в мире живу.

– Даже с теми, кто дом жёг?

– То глупые люди. И я сам не слишком умно поступил. Построился на видном месте. Теперь вот живу – не тужу. Кого хочу мимо пропущу – кого хочу в гости позову. Дол, например не знает, где я обосновался. Потому как я его опасаюсь. А вот тебя, или белого старика, или мохнатых из южных лесов – всегда рад видеть.

– Мохнатых?! – Ратибор аж подскочил на месте. – Волкодлаков?! Оборотней?!

– Никакие они не оборотни, – твердо произнёс Геродот. – Такие же люди как мы с тобой. Я их вождю – Люмпу – то же самое говорю, когда он начинает небылицы о жителях Подлунного рассказывать или о кефрийцах. У всех нас предки общие, вот только почему-то не помним этого и не можем спокойно разговаривать. Как вот мы с тобой сейчас.

Ратибор ничего не ответил. Мозг всадника напряжённо работал. В последнее время его всё чаще и чаще мучили вопросы, которые появились ещё в незапамятные времена. Времена, когда учился в школе всадников, времена, когда Подлунное княжество казалось незыблемой твердыней, времена, когда Закон и Справедливость считались единственной нормой.

Почему же Подлунное рухнуло, стоило лишь Яромиру слегка приоткрыть границы? Почему форма всадника – вершителя правосудия – вызывает у жителей покорённых провинций лишь полные бессильной злобы взгляды? Разве плохо жилось им под рукой наследников Воедела? Почему в сохранившихся приграничных весях при его появлении прятали детей и закрывали ставни?

Другой вопрос: представление о других народах. Раньше всё было ясно, красоградцы – единственные потомки Древних. Народы, покорённые ими со времён Воедела – счастливцы, волею судьбы и Калаша оказавшиеся на верном пути. Однако пришлось по службе побывать на Бурзуме – не такие уж там и дикари живут. Даже в Кефри (там, правда, много увидеть не удалось – амазонки запретили вооружённым всадникам покидать портовый квартал) не всё так ужасно, как рассказывали жрецы. И мужчины не выглядят забитыми… Мутанты… Ратибору стало не по себе, когда он представил Геродота на поле сорвиголовы. Как его огромная, полная книжной премудрости голова влетает в кольцо под восторженный крик толпы. Он даже готов был поверить, что покрытые шерстью зеленоглазые волкодлаки, могут вот так же сидеть на его месте и о чём-то рассуждать. Кстати и драку, стоившую жизни Малху и Крону, затеяли, если уж быть до конца честным вовсе не зверолюди.

В чём же тогда дело? Может и прав Всевед? Может Закон и Справедливость не единственная истина оставшаяся после гибели Древних? Может и вовсе даже не истина, а наоборот? Может Воедел действительно всего лишь удачливый князь мечом и огнём сколотивший государство, а не пророк Калаша? Может и сам Калаш…

– Я тебя чем-то расстроил, Рат? – всадник вздрогнул. Геродот убрал со стола, вымыл посуду и теперь с тревогой смотрел на ушедшего глубоко в себя гостя.

– Нет, всё путём, – Ратибор с трудом вынырнул из пучины мыслей. – Призадумался маленько. Столько от тебя услыхал… Не знаю, что больше набил – брюхо или голову? Даже не придумаю, как тебя отблагодарить?

– Ты, правда, спать не хочешь?

– Какой же воин уляжется, после того, как продрых почти двое суток!

– Вот про это я бы хотел услышать.

– Про что? – не понял всадник.

– Про воинов. Про тебя и твоих товарищей. Про тех, кого одни боятся, другие ненавидят, третьи восхищаются. Даже белый старик, а он скуп на похвальбы нашему Миру говорил, что если бы ваше умение, да в нужное русло…

– Даже так? – Ратибор подёргивал себя за мочку уха.

– Ещё одна причина…  – Геродот смотрел куда-то в сторону. – Ты знаешь, что похожие на меня живут очень долго, твои соплеменники даже считают нас бессмертными?

– Слыхал…

– Я записываю все, что случилось при моей жизни…  – быстро выпалил мутант. – Для потомков…

– Ну…  – всадник уже ничему не удивлялся. – Ладно. Я попробую.

Начало рассказа Ратибору давалось с трудом. Две зимы скитался он в одиночку по лесам, преследуя Мериддина и отвыкая от обычной человеческой беседы. Короткие фразы с жителями редких затерянных в чащобе весей, если они не прятались от одинокого всадника и не встречали кольями, вряд ли можно назвать разговором. Даже с Малхом и Кроном, до их гибели, Ратибор едва ли перекинулся сотней слов. Одержимые местью, молодые всадники предпочитали быстрые жесты и брошенные наспех слова. Не до бесед им было. Значит ещё две зимы… Того четыре, с тех пор как покинул почти уже взятый мятежниками Красоград.

Слова – тяжёлые и непривычные – перекатывались по гортани, наскакивая друг на друга, цеплялись за язык, застревали между губ, словно упрямый младенец, не желающий из чрева матери являться в этот жестокий и несправедливый мир.

Ратибор говорил медленно, часто останавливался, глядя на Геродота, словно тот должен был угадать конец фразы и подсказать его всаднику. Мутант слушал терпеливо, не перебивал. Лишь иногда начинал покачивать огромной головой, словно хотел придать рваной речи гостя хоть какое – нибудь подобие ритма.

Может быть, участие со стороны хозяина, может быть появившиеся в его руках огромный кусок выбеленной кожи и баночка с краской – так или иначе, но плотину прорвало! Ратибор как бы заново научился говорить – голос его стал увереннее, мысли чёткими и послушными. Ему уже не приходилось делать усилия, чтобы согнать их с кончика языка.

Ратибор уже не замечал, что Геродоту приходится попотеть, чтобы успеть нырнуть отточенной палочкой в склянку с краской и успеть занести его слова в пергамент. Всадник почти не замечал мутанта. Он разговаривал сам с собой. Рассказывал сам себе о собственной жизни. Словно старый книжник в княжеском хранилище снимал томик за томиком с полки, сдувал пыль, с удивлением вглядывался во вроде бы знакомые страницы, улавливая в них ранее не замеченные подробности и, потрясённый ставил на прежнее место.

До утра было ещё далеко, а Геродот уже принялся за третий пергамент. Лоб мутанта покрылся крупными каплями пота. Ладони перепачканы смешанным с какой-то гадостью черничным соком. Он писал убористым почерком, сокращал безбожно, но всё равно боялся, что ни чернил, ни выделанной кожи не хватит. Этот парень подобен целой библиотеке!

Глаза Геродота слезились, пальцы онемели, но он с упорством достойным восхищения всё записывал и записывал. Для потомков уже были увековечены (по крайней мере, добровольный писарь на это очень надеялся) детство Ратибора, уклад жизни в Красограде, порядки в школе всадников, суровый Сиггурд, мудрый Всевед, хитрый Мериддин, схватка с рысью, участие в первом бою – совместная акция с северными мореходами по уничтожению поднявших было голову пиратов, впечатления Ратибора от Бурзума, гибель его невесты, путешествие в Кефри с торговым караваном, крушение Подлунного, погоня за Мериддином, возникшая из ничего схватка с волкодлаками, смерть друзей, скитания по лесам…

Геродот почти ничего не соображал. Слова влетали в уши, не задерживаясь в мозгу, оказывались в кончиках пальцев и с помощью отточенной палочки переходили на выбеленную кожу. Он не сразу понял, что рассказ всадника окончен.

– … тут-то я тебя и увидел, – в хижине воцарилась тишина.

Геродот посмотрел на застывшего Ратибора. Перевёл взгляд на окно – до рассвета оставались считанные мгновения. Снова глянул на всадника – лицо молодого человека осунулось, под глазами тёмные круги. Он выглядел даже не постаревшим, скорее повзрослевшим. Ребёнок – за одну ночь ставший мужчиной, взглянув на собственное лицо и, разворошив подвалы собственной памяти.

Геродоту стало как-то по-отечески жалко этого человека. Человека, который столько повидал, столько умеет. Человеку, которым он, Геродот восхищался, пока ещё его мозг был способен преобразовывать слова всадника в зрительные образы. Человека, которому он – чего там греха таить – начал даже завидовать.

Мутант посмотрел на своего гостя другими глазами. Даже он – Геродот – старающийся быть добродушным и приветливым с мародёрами и бунтовщиками, чтобы в очередной раз не остаться на пепелище. Урод – перед собой-то нечего, таиться – которого не любил никто кроме давно умерших родителей и старающийся не замечать брошенных в спину грязных шуток и презрительных ухмылок. Даже он чувствовал себя более счастливым, чем этот молодой, красивый и полный сил всадник. У того ведь не было ни скрытого в зарослях домика, ни доставшихся в наследство книг, ни вечно спорящего Цицерона. У него не было ничего, кроме механических игрушек для убийства и жажды мести.

– Может, ещё на денёк останешься? – нарушил тишину хозяин. – Отдохнёшь?

– Нет! – встрепенулся Ратибор. – Спасибо. Я должен уйти. Ты не только вернул мне силы пищей. Ты вернул мне покой разговором… Я должен идти. Я…  – всадник замолчал, словно борясь с чем-то невидимым. – Будь моим другом, – он опустил глаза.

Геродот протянул трёхпалую ладонь. Рукопожатие Ратибора было сильным и молниеносным. Через секунду он выбежал из домика, прихватив походный мешок, стоявший у двери.

Всадник уже выбрался из оврага по указанной Геродотом тропке, когда над головой раздался шум крыльев.

– Ррррастяпа! – грянул с небес хорошо знакомый голос, и к ногам Ратибора упал моток верёвки, так было и оставшийся у обломка столба, и ещё какой-то свёрток.

* * *

Путь до города занял у Ратибора двое с половиной суток. Можно конечно было добраться и побыстрее, но всадник не торопился. Во-первых, хотелось остаться одному и разобраться в произошедших после разговора с мутантом, а вернее исповедью перед самим собой, переменах. Во-вторых, в свертке, присланном заботливым Геродотом, оказалось немного гороха и сушеного картофеля, так что основной повод для контакта со степняками – продовольствие и вода – пока отступали на второй план. А в-третьих, Ратибор опасался встреч с людьми. Таких как Геродот немного – скорее даже наоборот, почти не осталось.

Как всадник не растягивал часы и даже минуты пути, но к вечеру третьего дня на горизонте появились аккуратные домики. Город. Город-64, как называли его сами жители. Странное дело, но у Древних, живших здесь, была странная привычка – ни в коем случае не давать поселениям звучных и красивых имён. По преданиям они всячески скрывали места своего обитания. Чужакам каким-то образом, добравшимся до городов-призраков, приходилось очень несладко. Всевед объяснял подобную хитрость очень просто: в этих местах Древние разрабатывали всякие военные секреты, придумывали новое оружие, содержали лучших ремесленников. Может быть и верно. Даже, скорее всего так оно и есть. Бывалые всадники много рассказывали о подземных дворцах Степи, куда не отваживались войти и местные жители, об попадающихся время от времени останках странных машин и механизмов. Об их предназначении оставалось только догадываться. Как и о непонятном обычае называть города цифрами. Город-18, Город-26, Город-628… И так по всей Степи. Как только сами не путаются? Математики!

Рассуждая о чудных обычаях, Ратибор подходил всё ближе к населённому пункту. Городом назвать такое – язык не поворачивается. Ни стен, ни рва, ни взирающего свысока на округу, кремля. Селом и то не назовёшь! Так, разросшаяся до чудовищных размеров весь.

С другой стороны, разве построишь в таком месте настоящий город? Холм насыпать – раз, дерево или камень на стены – два, ров опять же… В княжестве всё просто решалось – согнали изгоев, простолюдинов-недоимщиков, княжеские тюрьмы почистили. Трудитесь, ребята, искупайте грехи прошлые и будущие. За неделю такое отстроят – любо дорого посмотреть.

В степи же такую работу не организуешь. Каждый город сам по себе. Каждый вроде как княжество. Попробуй, кого заставь не то, что холм насыпать – ямку в песке выкопать. Откажутся. Последний голоштанник будет вопить о своих правах. Потому-то многие простолюдины так мечтают попасть в здешние городишки. Любой тать, добравшийся до степного поселения, считается прощённым и свободным. Живи, торгуй, работай, бездельничай, вольный человек. Коли уж здесь, на чём попадёшься – не обессудь. У степняков разговор короткий: по шею в землю и прощай. Не принял закона людского – живи по волчьим, коли выживешь.

К тому же и защищаться степнякам по здравому размышлению не от кого. С Подлунным торговали даже в те времена, когда князья держали границы на амбарном замке. Такой руды, огненной жидкости, да много чего полезного нигде кроме как в Степи не сыщешь. Не все механизмы Древних превратились в груду ржавого металла. Кое-чем здешние умельцы продолжали пользоваться. С таким народом торговать куда как выгоднее, чем воевать.

Это даже беззаконное войско Справедливого понимало. Разве что нагрянут с юго-востока свирепые кочевники… В таком случае разбросанные по Степи города на удивление быстро организовывали оборону. Князья Подлунного опять же посылали всадников на подмогу. Поговаривали даже, что особо богатые купцы степняков и наиболее ценные ремесленники пережидают нашествия дикарей в подземных дворцах Древних, в тех кои наименее опасны.

Вспоминая известные ему обычаи и традиции местных жителей, Ратибор подходил к Городу-64. Нравы народа, к коему в гости идёшь надо соблюдать, для здоровья полезно. Во время переговоров Яромира с императрицей Кефри (Ратибор тогда в княжеской охране был) удосужило дурня Малха назвать десятницу портовой стражи красавицей, да ещё пригласить, вечером по прибрежному песочку прогуляться. Ну, Малх к девкам всегда дышал неровно… Самое главное, что в Подлунном или на Бурзуме от такого внимания любая бы, от простолюдинки до боярской дочки, выше потолка бы запрыгала. Здесь же чуть голову не снесли парню. В Кефри-то красавицей назвать, что на тень наступить. У них, мол, любая старая карга – красота писаная. Потому, ни смей никого выделять! И приглашать парням первым нельзя. За женщиной право выбора. Еле князь выторговал голову своего всадника. Благо императрице тогда помощь была нужна для усмирения волкодлаков. Правда, с тех пор, до самого отъезда в Красоград гордая десятница (по правде сказать, девка красивая) презрительно кривила губы и морщила нос, завидев кого-то из всадников.

Ратибор подошёл вплотную к прямоугольным одинаковым как горошины домишкам. Ступил на пыльную улицу. Широкая, утоптанная, ровная. Дикий степной ветер, зажатый серыми фасадами, растрепал длинные волосы всадника, метнулся на волю, прихватив с собой облако пыли и шар перекати-поля.

Ратибор глянул на серые, словно выстроившиеся по линейке стены. Надо же, почти все окна застеклены… Богатеи! В Красограде даже в княжеском дворце выходящие на задний двор окошки затягивали слюдой. А уж если кто умудрялся высадить стекло на парадном фасаде! Лучше самому к изгоям бежать. Всё равно сошлют.

Ратибор огляделся. Геродот рассказывал, что Дола можно найти в пивнушке. Единственное здание в Городе-64 с двумя поверхами. Ещё и электрическая лампочка над входом. Бесятся с жиру степняки! Как только огненной жидкости не жалко?! Хотя ветераны говорили, что здесь ещё и с помощью ветра электричество добывают… Байки, скорее всего.

Смеркалось. Улица была совершено пустынной. Странное дело – спать вроде бы ещё рано. Ратибор с трудом поборол искушение постучать в окно и выспросить дорогу к пивнушке Дола. Всё же чем меньше народу встретится – тем лучше. Мало ли что.

Впереди что-то вспыхнуло. Сердце всадника сжалось. Он узнал тот самый волшебный свет, что дошёл от Древних, тот самый, что царил в центральном зале княжеского дворца по великим праздникам. Электричество! Уверенным шагом всадник подошёл к похожему на сарай зданию ненамного выше всех остальных строений. Губы его презрительно скривились – это у них называется два поверха! Ратибор подошёл к двери.

Из помещения доносилась заунывная музыка – нечто среднее между воплями мартовских котов и скрипом высохшего дерева. Так обычно звучит двуручная пила – распространенный инструмент среди бродячих музыкантов. Хрипловатый голос, исключающий даже тень надежды на наличие слуха у музыканта, завывал так, что дрожали стёкла.

 
Мой адрес не дом и не улица.
Ееееееестееедееееей
Музыка нас связала
Рааамштааааайн
Шов маст гавон
Ай лав ю
Делай как я
Иц май лайф.
 

Музыкант, по-видимому, относился к мастерам своего цеха, коим под силу исполнять обрывки песен дошедших со времён древних. Ремесло непростое. Свою песню сочинит и исполнит каждый дурень, а вот попробуй спеть чужое особенно, когда ни черта в тексте не понимаешь… Здесь особый дар нужен! По крайней мере, так утверждают те, кто зовёт себя музыкантами.

Ратибор толкнул дверь. В ноздри ударило сногсшибательной смесью из ароматов прокисшего пива и сладковатого запаха дурман-травы. Просторный зал едва просматривался, погруженный в белёсый туман. Гуляли здесь от души…

Ратибор переступил через порог. Голова всадника слегка закружилась. На секунду ему показалось, что он задыхается в атмосфере пропитанной запахами давно немытых тел и тлеющих не один час кальянов. Сдерживая тошноту, Ратибор прошёл к стойке. Головы сидящих за столиками, ползающих по заплёванному полу, даже завывающего музыканта, повернулись в его сторону. В спёртом воздухе вспыхнула и понемногу разгоралась злобно-тупая агрессия, давно тлевшая в одурманенных головах и ждавшая малейшего повода, чтобы вырваться наружу.

Ратибор мысленно похвалил себя за то, что накинул перед входом плащ. Кто знает, как бы подействовала на местный сброд форма всадника. Скорее всего, это была одна из шаек, коих немеренно рыскало по Степи и в Подлунном после гибели Справедливого и развала мятежного войска. Кое-кто из татей, не стесняясь, провозглашал себя чудом спасшимся разбойничьим князем. Грабил под его именем.

Стараясь не делать резких движений (для потерявших страх шакалов любой чих повод к нападению) Ратибор прошёл к прилавку. Улыбнулся краснощёкому мужчине с пышными бакенбардами – судя по описанию мутанта – Дол.

– Мне бы хозяина увидеть, – всадник попытался придать голосу как можно более дружелюбия.

– Ему больше заняться нечем, как перед каждым бродягой представляться, – хмурый взгляд скользнул по фигуре всадника.

– Я ему кое-что рассказать хотел.

– С рассказами к гадалке иди или к бездельникам типа тебя.

– Ты, наверное, и есть Дол? – Ратибор решил провести пробную атаку.