Текст книги "Подлунное Княжество (СИ)"

Автор книги: Сергей Бабернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

– Вы про Ратибора, бабушка? Разве плохо, что я люблю его. Да и он меня, наверное.

– Наверное! – по щекам старухи, путаясь в лабиринтах морщин, побежали слёзы. – Дитятко неразумное! Это же самое страшное! Бойся страсти мужской к себе! Беги от неё!

– Но почему?

– Все они от природы разрушители и насильники. Послушай меня, дитятко! Когда лёд ушёл, были мы везде хозяйками. Меня ещё Даной тогда прозывали. Воспитывали мы мальчиков в смирении да в почитании доли женской и умений наших. На цепи держали начало их хищное, в пользу обращали силу природную и ум пытливый. Не допускали вреда племени от буйства и коварства мужского. Сами споры решали, сами суд вершили, сами племена на новое место переселяли.

Уж где-то недоглядели мы, наивные. Меня в те времена уже Апией нарекли. Сорвался пёс бешеный с цепи. Вырвалось наружу пламя жестокое, нутро звериное. Пошло гулять по Мирам, власть захватывать. Кончилась тогда наше время, попраны были законы материнские. Пришла великая скорбь. Настала пора разрушителей и насильников. Длится она и по сей день. И несут ей в жертву лучших дочерей небесных. И сама ты не ведаешь, что уже пришла ты – дитя невинное и чистое – к подножию того алтаря нечестивого.

– Ошибаетесь вы, бабушка. Ратибор не такой. Он…

– Он сам не ведает, что творит, потому как вырос среди законов разбойничьих, впитав их крепче молока материнского. Переполнен он гордыней неуёмной да бестолковым тщеславием, как и весь род мужской. Разве не они, обманом власть захватившие, строят башни высокие в сотни поверхов, словно мечтают твердь небесную изнасиловать, не они ли роют шахты бездонные, не они ли бахвалятся числом врагов уничтоженных да количеством жён соблазнённых? Рвётся наружу зверь не усмиренный, продолжает летопись разрушений и убийств. А возьми мужчин-врачевателей: кровь пустить, дырку проделать в черепе, отрезать часть внутренностей, распороть да зашить – вот их способы. Наговоры, отвары да рук наложения – не по ним, потому как не исцелить им важно тело человеческое, не понять причину недуга, а внутрь залезть да выбросить, что неясно.

Яга тяжело вздохнула. Долгая гневная речь не утомила старуху. Она хлопнула высохшими ладонями. Звук получился трескучий, как от рвущейся материи. Света вскрикнула – на столе, рядом с пирогами явился расписной ковш с чем-то ароматно-соблазнительным.

– Пригуби отвар, внучка, – предложила Яга. – Он из сорока цветов сварен, на луговой росе да не гречишном меду.

Девушка сделала небольшой глоток, не удержалась – отпила ещё. На кончике языка, а потом и во всём теле распустился летний луг. Света, наконец, поняла значение ни раз слышанного выражения – ощутить букет напитка. Несколько секунд она сидела, оглушённая ароматом и вкусом отвара.

– Сейчас уже ничего хорошего не сваришь, – жаловалась между тем старуха. – Рецепты утеряны, мастерицы сгинули. А были ведь времена, внучка, когда каждая былинка, каждый цветок малый нам свою силу готов был передать, тайнами делился. Только гонителям нашим те знания не нужны были – им бы кусок мяса с кровью в брюхо закинуть да хмельным пойлом его залить. Рыгнуть погромче и снова за разрушения приняться.

– Скажите, бабушка, – после отвара тело Светы наполнилось приятным теплом, мысли стали невесомыми, – мужчины же не с Луны свалились? Они же ваши внуки и дети. Значит, и ваша вина в том есть что они такие?

– Есть, моя ненаглядная, даже спорить не буду. И вина, и слепота, и беспечность женская. Ох, как глупы были, когда шептали своим избранникам, что они самые лучшие, как сами себе ловушку ставили, когда радовались, что наш карапуз, крепче и здоровее соседских ребятишек растёт. Для мужчин, моё золотко, похвала милее пойла хмельного. Она их и разума лишает, и глаза застилает. Ради неё готовы они на любые безумства и преступления. Не судят победителей, по их мнению. А победитель, в мужском представлении, тот, кому больше слов лестных достанется. Того, кто взял одну жизнь людскую – назовут злодеем и неудачником, а уж того, кто миллионы загубил, иначе как героем не величают, – Яга скорбно покачивала головой вслед своим словам. – Ещё же горит племя мужское к нашей сестре великой завистью вековой. Ведь каждой из нас дано от природы право великое – способность к продлению рода. Едва на свет явившись, мы готовы к созиданию.

– Насколько я знаю, – улыбнулась Света, – мужчины тоже кое-какое отношение к этому имеют.

– Имеют, внучка, твоя правда, – согласилась старуха. – И немалое. Да только устроены они так, что не хотят быть частью чего-то, половиной единого. Им во всём первенство надобно. Везде желают быть они единственными. А тут… Женщина и вынашивает, и рождает, и выкармливает, и воспитывает. К ней дитё ручонками тянется, её первой зовёт, к ней бежит со всеми страхами и горестями, по ней скучает и плачет. Разве выносимо для мужчин такое?! Разве смирятся они, во всём первенствующие, со второй ролью в деле великом?! Оттого они и лиходействуют, оттого и льётся кровь как водица, оттого и принижают они нас любыми способами. Да только и мы не твари безмозглые – научились смирять зверя дикого, направлять силу беззаконную по пути нужному, властвовать подчиняясь. Знаешь, внучка, сколько я добрых девушек сосватала? – старуха рассмеялась. – Мужчина, что ребёнок малый, ему репа с чужого огорода всегда слаще кажется, а если уж пришлось, добывая желаемое, силу применить, да ещё удачно, то станет для него плод такой дороже жизни. Попадёт ко мне парень, что без дела по свету шатается, да ещё не привычный к злодействам, их племени присущим – я незаметно и сведу разговор к женитьбе. Мужчина – существо болтливое, выложит мысли да чаяния и сам того не заметит. Я всё запомню и прикину, где поблизости живёт девица, что придётся оболтусу по сердцу. Покормлю его, в баньку отправлю, а потом как сомлеет я всё и выложу. Так, мол, и так – томится неподалёку прекрасная да премудрая, на все Миры единственная, женихам недоступная. Он, мол, расскажи, бабушка. Я ему и выложу всё, что он мне выболтал да позабыл уже. Тут, золотко моё, сердце его забилось, глазёнки загорелись – говори дорогу скорее, я о такой и мечтал. Я ему и выложу тропку, что к красавице приведёт, да не короткую и ровную, а обходную и опасную, чтобы невеста ещё желаннее показалась. Он и отправится туда в уверенности, что сам так решил, только ради того по свету бродил. А там уже девица решает – нужен ей ухажёр такой или отвадить его. Немало, почитай, я помогла славным девицам соединиться с не самыми плохими из мужского племени.

– Значит, и мужчинам в чём-то помогаете, бабушка? – улыбнулась Света. – Я уж думать начала – вы их сразу в печь, как в сказках…

– Сказки те они сами и напридумали, – отмахнулась Яга. – А уж коли, мужчины чего рассказывать начнут, то всё так вывернут, что они одни герои, а все вокруг либо беспомощные да беззащитные, либо преступные да беззаконные. Так заврутся, что и сами начинают во всё это верить… Только заболталась я, девонька, не о том речь вести нужно. В опасности ты, сердечная! И жизнь твоя, и невинность в руках соблазнителя коварного!

– Опять вы за своё?! Ну, какой Ратибор соблазнитель?! И я не такая уж невинная! Я если хотите знать…

– Не кощунствуй, несчастная! Невинность плотская – мужские выдумки! С ума они сходят от ритуала древнего единения физического, и стыдятся его одновременно. Оттого и напридумали запреты всяческие да ограничения глупые. В душе твоё целомудрие, деточка, да в сердце открытом. Вот куда удар подлый направлен. Вот что разрушить вздумал этот аспид!

– Ничего не понимаю! Вы же сами вроде как помогаете. Сватаете.

– Уж попался бы он мне! – Яга нахмурилась. – Я бы указала ему тропку к суженой! В чащу лесную б, в топь бы непроходимую заслала! Извела бы девичьего погубителя! Только не пришёл бы он ко мне никогда. Не стал бы болтать без умолку, не стал бы советов моих слушать. Он, дитятко, породы особой. Для нас самой страшной.

– Чего же в нём особого?

– А то, девонька, что есть в мужском племени каста особая – те, кто не смирился с неспособностью своей к созиданию. И добиваются они права, нам природой данного, любыми способами. Преуспевает в сём немногие. Они и есть наши погубители.

– Ничего не понимаю, – Света сделала ещё один глоток из ковша. – Какое право? Рожать? Бред какой-то!

– Вовсе нет, внучка! – костлявые пальцы теребили седую прядь. – Разве он не кощунник!

– Кто?

– Разве он песни не складывает?

– Вроде говорил что-то такое… Я, правда, не слышала.

– Твоё счастье, красавица. Не свело ещё тебя с ума его детище.

– Ах, вот вы о чём! – Света рассмеялась. – Я уж, бог знает что, думать начала!

– Зря смеёшься, наивная! – единственный зуб то и дело покусывал губы. – Разве не околдовал он тебя, несчастную, не запер сердечко в клетку. Разве прилагал он к тому усилия. Разве не сама ты, потеряв осторожность, ввела его в Святилище.

– И вы про святилище. Ладно, в этом я всё равно ничего не понимаю. А насчёт песен и детей… По-моему, это уж слишком.

– Слишком?! Разве не вынашивает он свои кощуны, подобно семени? Не производит их на свет белый в муках? Не тешит и не лелеет их, как младенца? Не выкармливает и не защищает? Не гордится ими?

– Пусть так. Но…

– Так, всё так, внученька. А вместе с чадом таким неестественным, обретают они силу особую. Другие мужчины пусть и боятся нас, и притесняют, но ищут нашей благосклонности, потому как не могут оставить на земле памяти, кроме как через потомство своё. Потому пусть незаметно, но обретаем мы власть над ними, держим зверя на поводке невидимом, ставим их гордыню и силу в своё услужение. Те же, кто подобен твоему ратоборцу, кто, презрев ритуал и законы древние, плодится при помощи красок искусно наложенных, слов удачно сложенных, звуков умело сплетённых – неподвластны влиянию нашему. Хуже того – мы сами готовы бежать за ними на край света, забыв и о силе своей, и о своём предназначении. Они же, погружённые в созидание нечестивое, принимают равнодушно нашу жертву великую, смотрят на погибель нашу и продолжают лелеять порождённое ими детище. А уж если искра страсти вспыхнет в нём, как в твоём погубителе, то нет того пламени страшнее, потому как губительно оно для нас, древней памяти хранительниц.

– Искра? – Света задержала дыхание. – Вы думаете, у Ратибора есть эта искра?

– Костёр! – простонала Яга. – Тебя, несчастную, опаляющий, подобно тому, как настоящий огонь сгубил невесту его. Как чуть не убил деву озёрную. Слава Прародительнице, ту я вовремя спасла, от безответной любви да пустых обещаний сохнущую. Одно его присутствие губительно для нашего племени, не то, что страсть!

– Так он всё же меня любит?

– Убивает он тебя! Неужто, не чувствуешь? Сила в нём особая! Оттого и двое моих супротивников, что по тщеславию нарекли себя чародеями, судьбой его озабочены.

– Спасибо, бабушка, но мне пора, – Света твёрдо решила вернуться к месту стоянки.

Из туманных, порой бредовых рассуждений старухи она вынесла главное – человек, что ей дорог питает к ней то же самое чувство. И пусть сие прозвучало из уст клянущих всадника и предрекающих несчастья их недавно зародившемуся союзу, девушка не хотела в это верить и безжалостно отбросила прочь. Одна из особенностей природы человеческой, которая присуща как и мужчинам, так и женщинам, отметать советы и доводы, что идут вразрез с мечтами и желаниями, принимая только то, что хочется слышать. Слова о любви Ратибора к ней породили в душе девушки необоримое желание оказаться рядом с всадникам. Никакие пророчества и предостережения Яги уже неспособны были её остановить.

– Я пирожков всё-таки возьму? Мне бы с мясом желательно… Приготовить всё равно не успею… Мне бы сумочку какую… Ой, жалко посуды нет. Я бы отвара взяла. Вам ведь не жалко? А, может, найдёте? – Света суетливо перебирала пироги, передвигала ковш. Ей почему-то было неловко смотреть на старуху. Тем более, что кожей она ощущала полный сочувствия и жалости взгляд Яги. От этого девушка нервничала ещё сильнее.

– Останься, внучка! – костлявая ладонь легла на её запястье. – Выучу тебя всему, что умею. Появится парень подходящий, сосватаю тебя. Любого выберешь!

– Я уже выбрала, – Света высвободила руку. – Наверное, я ничего не возьму. Сложить некуда. Как мне назад вернуться?

– Несчастная! Мотылёк неразумный! – Яга склонила голову. – Возьми вот своему погубителю! – девушка не успела глазом моргнуть, а на столе появилась корзинка, где были и пироги, и глиняная фляга, и жареная курица. – Корми его, соблазнителя!

– Ещё раз спасибо, бабушка. Надеюсь, вы ошибаетесь насчёт Ратибора.

– Тебе только и остаётся надеяться. Может, есть какое желание? Говори. Хоть чем-нибудь тебе помогу.

– Даже не знаю… , – Света задумалась. – Вроде… Вот что! Вы про святилище говорили? Ратибор его ищет. Не подскажете, где оно? Вот он обрадуется!

– Святилище?! – старуха всплеснула руками. – Простота душевная! Дитя неразумное! Да он уж давным-давно в том Святилище! Ты же тропку ему указала, когда в сердце своё впустила! За руку ввела, приняв в свои объятия! Он же, убийца беззаконный, ходит по Храму Древнему и сам того не замечает!

– Вы хотите сказать…

– Тссссс! – старуха насторожилась. – Чую дух мужской! Подслушивают нас, девонька! Или святоша белобородый, или Мериддин тщеславный объявились! Ни слова больше, внучка! Эти похитители знаний древних спят и видят, как проникнуть в тайны племени нашего. Иди, моя красавица, навстречу доли незавидной. Как только порог переступишь, так и вернёшься к пленителю своему. Ну-ка, явись, гость незваный! – обратилась она к кому-то невидимому. – Именем Прародительницы, покажи свой лик!

Света не стала дожидаться завершения жутковатой сцены и, взяв корзину, вышла в клубящийся за дверью пурпурный туман.

* * *

Ратибор так и уснул, не успев предупреждить о бережном отношении к запасам продовольствия. Организм всадника, пользуясь относительной безопасностью, решил взять реванш за ночные бдения и тревожную полудрёму. Ратибор спал, что называется без задних ног. Сны редко навещали всадника, вернее, он их не помнил. После гибели Златы Ратибора постоянно мучили кошмары, и мозг, щадя психику хозяина, напрочь выбрасывал из памяти ночные видения.

Ратибор сильно удивился, когда понял, что видит сон. Раньше с ним такого не случалось. Закрыл глаза – забытьё, проснулся – свежая голова и чистая память. Сейчас же всадник чувствовал себя участником происходящих во сне событий. По правде говоря, особых-то событий пока не намечалось. Ратибор стоял на заросшей травой почти идеально круглой поляне, окружённый каменными идолами.

Неведомый ваятель не особо утруждался воспроизведением подробных деталей, кои принесли бы его детищам сходство с человеческими существами. Он ограничился тем, что придал могучим глыбам черты, отдалённо напоминающие людские лица и фигуры. Не изящества добивался он своей работой, а сознания в зрителях собственной бренности и ничтожности. Ратибор понял это, бродя среди исполинов, подобно муравью в человеческой кампании.

Один из гигантов, судя по формам, являлся женщиной. Всадник содрогнулся, глядя на огромные груди и на ущелье не то злобного оскала, не то улыбки. Невольно вспомнил изящную фигуру Светы.

– И из природного совершенства можно страшилище сварганить, – пробормотал он. – Уж ни эти ли дылды по лесенке прыгали, с которой я двое суток сползал?

Действительно, было нечто в застывших великанах напомнившее Ратибору подземные блуждания.

В центре поляны всадник обнаружил алтарь, который, если бы не выемка для стока крови, можно принять за обычный поросший мхом валун.

Ратибор, всегда обладавший живым воображение, представил себе жертву, хрипящую под бесстрастными взглядами каменных исполинов, и его спина покрылась гусиной кожей.

– Наконец-то, – Ратибор оглянулся, да так, что захрустели шейные позвонки. Из-за спин идолов ему навстречу выступил белобородый старец.

– Учитель?! – всадник отступил на шаг и пребольно ударился о край алтаря.

«Какой идиот говорил, что во сне боли не чувствуешь?!» – мелькнуло у него.

– Ну, что шарахаешься?! – Всевед совершенно не изменился со дня их последней встречи. Всё то же румяное лицо, проницательный взгляд, белоснежная рубаха до земли. – Покажись-ка старику. Хорош! Ты что же, невежа эдакий, и не поздороваешься с наставником?

– Учитель! – выдохнул Ратибор, приближаясь к широко расставившему для объятий руки чародею.

– Вот, значит, каким ты стал, – говорил Всевед, присев на траву, когда схлынула первая радость долгожданной встречи. – Не юноша, но муж. Ты меня и заставил побегать. Я же тебя с самого Подлунного потерял.

– Как?

– Так. Думаешь, я тогда и вправду в изгнание ушёл? Испугался авантюриста Мериддина? Как бы не так! Я затаился да поглядывал себе, что получится. Как у старого чернокнижника дела пойдут? Ты же знаешь наше давнее соперничество.

– Ты всё время был рядом? – всадник покачал головой. – Всё видел.

– И с трудом поборол искушение, – нахмурился чародей, – оторвать уши от твоей беспутной головы. Когда ты в испытание полез. Потом, решил, что для тебя даже лучше на время удалиться из Красограда. Я готовил сюрприз для Мериддина, и ты со своей горячностью мог всё испортить.

– Сюрприз?

– А ты думаешь, у бояр замешанных в заговоре совесть сама по себе проснулась? Ха-ха! Как-нибудь я тебе всё обскажу в подробностях.

– Ты всё время был рядом, – повторил Ратибор с мрачным видом.

– Не всё, – Всевед понял, куда клонит бывший ученик, – если ты имеешь в виду твои несчастья. Мне нужно было доглядывать за Мериддином. К тому же ты знаешь, главный мой принцип – не использовать великое знание для помощи смертным. Ты же своими револьверами орехи не колешь?

– Если бы от этого зависела жизнь человека…

– Всё ещё тоскуешь по юной селянке? – нахмурился старик.

– И по Родине…

– Переиграл меня тогда чернокнижник. Я не смог бы ничего изменит ь, даже если и захотел. Устроит тебя такое объяснение? Он сделал несколько ложных ходов, а я сглупил и кинулся туда, где ничего не было. Воспользовавшись моей оплошностью, Мериддин пошёл в атаку. Я успел вернуться лишь к дымящимся руинам. А там уже ни тебя, ни старика-севрянина, никого.

– Сиггурд взорвал себя вместе с порохом и огненной жидкостью, – вздохнул Ратибор. – Перед смертью он завещал отомстить Мериддину.

– На то я и рассчитывал. След чернокнижника гораздо легче отыскать, чем твой. То, что ты будешь преследовать колдуна, сомнений быть не могло. Я буквально прилип к старому чернокнижнику, повторяя каждый его шаг и оставляя тебе весточки.

– Я и забыл совсем! – всадник хлопнул себя по лбу. – Табличка с резами!

– Дошла-таки?! – удивился Всевед. – Я меньше всего на того горе-грамотея рассчитывал. Почему же ты тогда не явился? Или руны не разобрал?

– Я и не разбирал, если честно, – смутился Ратибор. – Недосуг как-то было?

– Боги-покровители! Я под видом святого отшельника дожидаюсь, ломаю голову, что случилось, а ему недосуг!

– Ты меня там ждал?

– А то?! Под личиной старца Филимона. Если бы Мериддин над тамошним государем власть окончательно не взял, то может, и до сих пор бы дожидался!

– Филимона? Меня же к нему Трошка и направил!

– А ты что же?! Не пошёл?!

– В болоте заплутал.

– В болоте, – Всевед покачал головой. – Вот она беспечность, да легкомыслие. Как ты вообще жив остался? То болото – моих рук дело, а в рунах ключ к верной тропке был укрыт. Теперь уже я и не удивляюсь, что ты сюда попал. Там же не только трясина, там и временные тупики, и провалы в Межмирье установлены. Нужно было от Мериддина защищаться. Он у тамошнего государя в советниках состоял и по обыкновению своему, промеж десятка добрых проектов один такой подсунет, что все остальные на нет сведёт. Вот и пришлось закрыться от опричников, кои по всему княжеству ведунов отыскивали… Ннннда… А неужто остальные послания мои не получал? В степном городе?

– Его мятежники захватили. Я кроме вороватого торговца, да истерзанной девчонки некого не встретил.

– А в Храме Старших Богов?

– Я такого и не видал.

– Подземные лабиринты, – Всевед нервно теребил бороду. – Только через них можно твой Мир покинуть.

– Вроде я там не встречал ничего.

– Зал Неумерших. Если каждый пятый символ повернуть против часовой стрелки…

– Я там только одну закорючку и распознал, – признался всадник. – Из книжек твоих запомнилась. Потрогал её. Шары какие-то появились. Потом в лесу очутился…

– Как ты ещё в могиле не очутился?! – возмутился чародей. – Этот Храм возводили, когда человеческой расы и в помине не было! Система ловушек…

– Детские ловушки, – ухмыльнулся Ратибор. – Могли бы и позаковыристее придумать.

– Ладно, не бахвалься, – Всевед задумался. – Одного не понимаю, я все знания укладывал в твоё подсознание, чтобы явились в нужный момент. Почему же ничего не получилось?

– И оружие осечку даёт, – отмахнулся всадник. – Сейчас-то получилось. Хоть и во сне…

– Не так всё просто, сынок. То и подозрительно, что ты уже здесь. По моим расчетам, ты пока дальше степи уйти не должен, или, в лучшем случае, под Москвой мою хижину отыскивать. Я тебя ведь в последний момент увидел. Потому и свидание наше, наспех организованное – полуявь, полусон.

– А я такой вот шустрый! – улыбнулся Ратибор.

– Хорошо, если так. Боюсь я – кое-кто ко всему этому руку приложил. Межмирье всегда нейтральной зоной было. Ещё на первых синклитах такое решение приняли. Здесь даже Мериддин не отваживался опыты ставить, и без него всё запутано и нестабильно в месте, где пересекаются Миры. Едва прошло наше последнее собрание, где я и мои сторонники на примерах доказали пагубность методов Мериддина, началось что-то странное. Во-первых, сюда направился посрамлённый чернокнижник, во-вторых, Яга, старейшая из чародеев, бывшая когда-то даже богиней, тоже заинтересовалась местом, в коем пересекаются Миры.

Меня это насторожило. От Мериддина, с его ересью, что Хаос есть одна из ипостасей творца, а разрушение – фундамент и двигатель созидания, можно ожидать чего угодно. Идея, что, уничтожая не слишком удачно получившиеся, обретаешь возможность создать более совершенное, может завести далеко. Ты следишь за моей мыслью, Ратибор?

– Стараюсь…

– Отлично. Итак, старый чернокнижник, ранее воплощавший свои замыслы на отдельных княжествах или городах, оскорблённый вполне справедливой критикой сотоварищей, мог решиться на безумство. А именно, устроить смуту в Межмирье, нарушить и без того хрупкое равновесие и через это взорвать если не все, то большую часть Миров. После, он получил бы поле для деятельности.

– Извини, учитель, разве поле не расчищают, прежде чем засеять?

– Стыдись, юноша. Должно ли применять методы невежественного крестьянина в великом искусстве, тайна коего не до конца ясна и мудрейшим из мудрейших. Кроме того, большинство синклита уверено, что так называемое поле давно уже вспахано и засеяно. Наше дело лишь бесстрастное наблюдение, едва заметная помощь в сложных случаях. Или тебе по душе идеи Мериддина?

– Я ненавижу всё, что связано с этим проклятым именем! – Ратибор сжал кулаки.

– Отрадно слышать, – чародей облегчённо вздохнул. – Чтобы, однако, ни быть голословным, расскажу короткую историю. В давние времена, Мериддин, считавшийся среди посвящённых недоучкой и авантюристом, пылкими речами сумел доказать нам правоту если не всей теории, то хотя бы части её постулатов. Уступив требованиям чернокнижника, мы согласились на несколько человеческих поколений вверить его заботам большой остров. Мериддин, слегка изменив имя, взялся за воплощение своих замыслов. Сперва он вытеснил с острова Ягу, её звали там королева Меб. Однако сие не было вероломством или подлостью. Чародейка, всегда с презрением относившаяся к нам – своим собратьям, отказалась участвовать в наблюдении за опытом и уступать Мериддину свои давние владения. По мнению большинства, в том случае у чародея были развязаны руки. Чем он и воспользовался.

Получив во владение обширную территорию, Мериддин обратил взоры к утверждавшемуся тогда учению. С помощью магического оружия он помог разгромить последнего языческого государя и принял под покровительство его победителя. Верный своим теориям Мериддин старался во всём помочь новому государю, который до того был всего лишь мелким бароном, одним из тысяч себе подобных – жестокий, корыстолюбивый и вероломный. Конечно, он всего лишь орудие в руках увлечённого чародея, но орудие грубое и опасное, способное ранить даже владеющего им. Мериддин понял это, когда помог новоявленному государю соблазнить жену лучшего своего воина. Похотливый хищник вероломно убил обманутого мужа, чтобы избежать мести.

Но Мериддин не был бы самим собой, признай он поражение. Он взял на воспитание мальчика, родившегося у государя и обманутой женщины. Принялся выжидать удобного момента. После смерти бывшего питомца, Мериддин отдал всё своему уже возмужавшему воспитаннику. Открыл ему многие знания, вручил магическое оружие, помог обустроить королевство. Даже женил его по-своему усмотрению… Как он хвастался тогда на синклитах своими успехами! Предлагал применить его методы по всем Мирам…

– Получилось? – Ратибор, увлечённый рассказом забыл, что речь идёт о ненавистном ему человеке.

– Получилось… , – горько вздохнул Всевед. – Получилось так, что молодой король, возомнивший себя, подобно своему наставнику безгрешным и всемогущим, наделал кучу глупостей, одна из которых стоила ему жизни и обернулась великой смутой по всему острову. С тех пор методы Мериддина признаны вредными, а он уже не одно тысячелетие пытается доказать обратное. Пока, его попытки, если не считать массы бунтов и смут, не приносили Мирам особого вреда. Но кто знает, что может прийти в голову чародею, который, отвергнув безвредное созерцание, дающее пищу для мудрых выводов и точных анализов, мечется из Мира в Мир, поворачивая вспять течение реальности и времени? Вместо того чтобы проводить вечность в дружеских спорах и теологических беседах с себе подобными, толкает на безумства смертных и вмешивается в их судьбу? Мериддин в Межмирье то же самое, что зажжённый факел на пороховом складе.

– Но почему вы не уничтожите колдуна?! – возмутился Ратибор. – Он сильнее?

– Ты забыл все мои уроки, – поморщился Всевед.

– Отчего же! Прекрасно помню. Если два чародея устроят сражение – произойдёт что-то страшное. Но рискнуть-то можно!

– Ты рассуждаешь подобно Мериддину, юноша. Не дуйся, я не хотел тебя обидеть. Ты просто не понимаешь последствий. Если ты затеешь перестрелку в пороховой мастерской, что произойдёт?

– На воздух взлетим. Что же ещё? Там не то, что перестрелку – в подкованных сапогах пройтись нельзя. Специально войлочные онучи одевают.

– Вот и с Мирами то же самое будет, вздумай посвящённые выяснять отношения. К тому же, уничтожение – не наши методы. Наш путь – наблюдение и корректировка. Уничтожив противника – мы, получается, признаём его метод.

– Вот он и устроит бучу, пока вы наблюдать будете! – усмехнулся Ратибор. – Я уж при встрече с колдуном о методах думать не буду. Пусть и Миры летят ко всем чертям, если в них Мериддину место находится!

– Твои гордыня и неуважение к авторитетам выросли вместе с тобой, Ратибор, – кустистые брови чародея сошлись у переносицы. – Хотя я не говорю, что ты не прав. Мериддина должно остановить на некоторое время. Занять выгодные позиции и лишить чернокнижника возможности вредить по крупному. Пусть потом испытывает свои теории разрушения по мелким хуторкам. Оттого я и здесь.

– Кстати, учитель, мне говорили про какое-то Святилище. Уж не оно ли это?

– Святилище, да не то. Искомое тобой – одно из самых древнейших и загадочных мест во всех Мирах. Даже мне и моим собратьям, впитавшим вековые знания, не удавалось достичь его, тогда как некоторые из смертных удостоились такой чести, но по скудности ума своего не могут прояснить ни что они там видели, ни как туда попали. Мериддин, кстати, тоже ищет путь к Святилищу. Но пока безуспешно. Яга что-то знает о священном месте, но она, горя презрением ко всему и вся, кроме каких-то мелочных делишек, не желает открывать тайну. Я очень удивился, обнаружив строптивую чародейку неподалёку. Уж она-то, что забыла в Межмирье?! Теперь ещё и ты здесь. Пока я ничего не понимаю.

– Меня змей сюда завёз, – принялся объяснять Ратибор. – Или дракон, как Беовульф говорит. Потом…

– Это я уже знаю, – перебил его чародей. – Я не думал только, что ты на том змее прилетел. Кстати, интрижка с Велесовой дочерью не слишком обдуманный поступок.

– Да что вы все к ней пристали?! – возмутился всадник. – Не было у нас ничего!

– Будем надеяться. Велес, хотя и сдаёт позиции перед новыми богами, сил имеет ещё достаточно. Ссориться с ним не стоит. Теперь же представь моё удивление, когда я вижу следующее: хранитель равновесия Беовульф со товарищи осаждает город, в котором засел отцеубийца с войском из подземных жителей; банда, называющая себя чёрными клобуками, разбившись на отряды, рыщет по степи, уничтожая всё на своём пути; посреди Межмирья, в обход форпостов, открывается нечто, откуда в другие Миры попадают вещи способные устроить катастрофу. И из-за чего весь переполох? Из-за смертного с диковинным оружием, прилетевшем на драконе. Ещё повсюду следы Мериидина. Особенно среди клобуков…

– Вот значит, кто мою жизнь купить хотел.

– Ты о чём?

– Один из татей пытался шкуру свою спасти. Обещал имя могущественного врага назвать, да прежде как-то неудачно на мой ножик напоролся. Представляешь, учитель, всю глотку себе располосовал.

– Ратибор, Ратибор, – чародей всем своим видом выражал неодобрение, – разве не говорил я тебе о гуманизме и терпимости? Даже твой наставник, суровый воин, понял необходимость этих принципов для человеческого общества.

– Ага, – согласился всадник. – Кулаков своих не жалел их утверждая. Левым кулаком – гуманизм, а правым, который потяжелее – терпимость.

Из груди чародея вырвался тяжёлый вздох:

– Младенцы. Дети, прожившие до седин. Ладно, не о том речь сейчас. Я, грешным делом, принял тебя за Мериддинова помощника. Обычное дело для чернокнижника – смутить наивного смертного ложными целями и воплощать через него собственные задумки. Нашёл я этого доверчивого простака и вдруг… вместо искателя проходящей славы или лёгкой наживы встречаю тебя!

– Всё хорошо, что хорошо кончается, – в душе Ратибор ликовал. Не каждый день удаётся ставить в тупик великомудрых чародеев.

– Если бы так, юноша. Твоё немыслимое путешествие настораживает меня. Совершать то, чему мы – искушённые в волшбе – учились не один век.

– Вообще-то, меня всегда способным считали, – опустил глаза всадник.

– Прекрати! – рассердился Всевед. – Сие не повод для шуток! Хорошо, если за всем кроется слепая удача! А если нет?! Готовя нашу встречу, я наткнулся на Ягу, пришлось дожидаться, пока старуха отвлечётся на твою спутницу…