Текст книги "Подлунное Княжество (СИ)"

Автор книги: Сергей Бабернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Не понял.

– Я всё видела! Видела, как ты его зарезал!

– И что? – Ратибор не понимал сути проблемы.

– Что?! – Света безуспешно пыталась слезть с лошади. – Что?! Помоги же наконец!

– Ты сама отказалась, – Ратибор снова протянул руку. – Не торопись. Осторожнее.

– Оставь меня в покое! – коснувшись земли, Света толкнула всадника и отпрыгнула в сторону. – Чудовище!

– Что за муха тебя укусила?

– Муха?! Я всё видела! Как ты того человека зарезал! О, господи! – она заметила, что труп зарезанного был не единственным. – Что ты устроил?!

– Ах, вот оно что! – губы всадника исказила злая ухмылка. – Госпожа вида крови не переносит! Я и забыл совсем! Прощения просим! В следующий раз я смиренно буду дожидаться, когда мне снесут голову, чтобы не оскорбить взора вашего таким несимпатичным зрелищем.

– Что ты несёшь?! – Света старалась отвести глаза, не смотреть на трупы, но это было невозможно. Мёртвые тела лежали повсюду. – Он на земле был. А ты… Ты… Никогда бы не поверила!

– Бедный паренёк! – Ратибор втянул воздух сквозь сжатые зубы. – Отдохнуть прилёг, а я, зверь кровожадный, на него накинулся. Да ещё остальных – агнцев безобидных – перестрелял. Только зачем вот они гнались за нами? А? Подожди! Понял! Доброго утра пожелать хотели! Ай-ай-ай! Что же я, душегуб, устроил! Младенцев невинных обидел! Только зачем праведники эти вчера деревню вырезали?! Нечаянно! А потом ещё одну! Этот несчастный юноша мне сам рассказал. Но с тем, что я натворил это шалость безобидная! Так ведь?!

– Нет, – девушка почти уткнулась лицом в седло, голос её звучал глухо и безжизненно, пальцы нервно теребили край походного мешка. – Я не знала… Но ты… Нельзя так. Они бандиты, а ты…

– А я гораздо хуже! – отрезал Ратибор, можно было бы и прекратить ссору. Беда в том, что в словах Светы всадник видел зеркальное отражение своих недавних мыслей и переживаний. От этого раздражение становилось только сильнее. – Они когда-нибудь, когда награбят вдоволь, перестанут убивать, а я нет! Они станут почтенными купцами, даже, может, купят боярское звание, начнут преследовать других, не особо удачливых разбойников, поддерживать порядок в городах и весях, нянчиться с внуками. Но я, я всё равно останусь той дубиной, что висит над ними, что заставляет их просыпаться в холодном поту и нанимать дюжих охранников. Я тот, кто накажет за убитых и ограбленных раньше, защитит тех, кто может ещё оказаться у них поперёк дороги. Кто дал мне право? Кровь, взывающая к отмщению, страх людей перед этими бешеными шакалами! Сознание того, что я вижу разницу между плохим и хорошим! Быть живым – хорошо, не задевать других – хорошо, не делать зла, если уж не можешь сделать добра – хорошо. Всё остальное – плохо, и должно быть наказано! Очень строго наказано!

– Перестань, – на глазах Светы стояли слёзы. – Ты сам не понимаешь, что говоришь. Всю жизнь убивать! Это страшно. Ты про меня подумал? Каково мне это слушать?

– Если бы я про тебя не думал, я бы этого не говорил! Я, прежде всего, думаю о тебе! О твоей безопасности!

– Такой ценой?

– Покой – вещь дорогая.

– Я хочу уйти отсюда… Пожалуйста.

* * *

Ратибор с сожалением и в то же время с облегчение глянул на мертвецов. Так или иначе, но обыск сейчас ни к чему хорошему не приведёт. Оно может и к лучшему. Так неохота с ними возиться. С другой стороны – вдруг кто-то да притворился раненным: очухается, на след наведёт, да и кошели не мешало бы осмотреть – если сведений никаких не попадётся, то в их положении любая монетка неплохое подспорье. Ладно, не стоит рушить хрупкие мостки перемирия. Обойдёмся и без обыска, который и самому поперёк горла стоит.

– Мне, наверное, пешком идти надо? – простодушно спросил Ратибор.

– Почему? – Света не могла оторвать глаз от седла, словно оно могло спасти и защитить от кровавого зрелища.

– Ну, ты же теперь меня рядом терпеть не захочешь. Я же…

– Прекрати! – голова девушки дёрнулась, гневный взгляд обжёг всадника. Заметив за спиной Ратибора труп, на горле коего подобно жизнерадостной улыбке зияла рана, Света в панике вернулась к созерцанию потёртой упряжи. – Ты хочешь убить меня? Мне плохо! – простонала она.

Всадник, поняв, что его язык в очередной раз наносит разрушений и вреда больше, чем армии всех Миров вместе взятые, подбежал к девушке.

– Ну, прости! – он коснулся губами её волос, обнял за плечи. – Ну, бестолочь я! Простодушный дурень – хуже разбойника! Убить меня мало!

– Хватит о смерти! Пожалуйста! – девушку сотрясала дрожь, каждый вздох сопровождался всхлипом. – Уйдём! Убежим! Пожалуйста!

– Конечно! Конечно, – Ратибор поспешно подсадил спутницу в седло, сам вскочил сзади, сорвав укреплённый у луки плащ, прикрыл им Свету, избавляя от страшного зрелища. Девушка уткнулась лицом в его грудь. Тяжело вздохнула. Всадник ударил по бокам Каурой, коей, зрелище победоносного сражения так же не доставляло особого удовольствия.

То ли сказались последствия скачки, то ли нервное напряжение, то ли одно наложилось на другое, так или иначе, но девушка вскоре уснула. Сон её был тревожным и нездоровым. Света то и дело вздрагивала, всхлипывала, принималась что-то бормотать. Волхвы говорят, что в таких снах человек спорит с собственной смертью. Ратибор несколько раз порывался разбудить спутницу, но что-то неясное, но не терпящее возражений останавливало в последний момент. Может быть, старинная легенда о потерявшем себя человеке, коему пришлось взглянуть в лицо смерти, прежде чем стать единым целым. Только очень не хотелось, чтобы в видениях девушки смерть обретала его, Ратиборовы, черты.

Ещё всадник не мог понять, что за странный Мир откуда появилась девушка. Почему смерть вызывает такой ужас у его обитателей, и в то же время словно притягивает их к себе? Откуда у них непонятное желание закрывать глаза на жестокую реальность? Прятаться от неё? Не замечать, и впадать в панику, когда она прорывается сквозь многочисленные заслоны. Что за образ мышления, достойный овечьего стада? Оно тоже уверено, что в мире нет ничего, кроме тёплого хлева, сочной травы и ароматного сена. Потому-то и впадает в панический ступор вышеназванное сообщество, когда открываются ему знания о существовании на белом свете голодных волков. Потому-то и склоняются безропотно овечьи головы перед хищными пастями. Может даже и теплится где-то под трепещущими от ужаса кудряшками робкая надежда, что всё обойдётся, всё станет как прежде, надо только переждать и не сопротивляться. Так и стоят они, замерев от ужаса и тешась бесплодными мечтаниями, пока острые зубы не избавят их и от одного, и от другого.

Но человек же не овца! Даны ему богами и разум, и силы. Используй их должно, не жди других, не тешь себя выдумками и не страшны никакие хищники. Неужто в том Мире по-другому?

Погрузившись в размышления, Ратибор принялся что-то напевать вполголоса – привычка появившаяся за время одиноких скитаний, всадник давно уже перестал обращать на неё внимание.

* * *

– Тебя ранили? – лицо Светы всё ещё хранило бледность, но из взгляда исчезло панически-отрешённое выражение, возвращение румянца было делом не слишком долгого времени. Ратибор подивился благотворному влиянию сна. Он вообще заметил в характере девушки какую-то детскую черту – доводить себя до истерики, когда дело и яйца выеденного не стоит. Ну чем скажите, ссора из-за перерезанной разбойничьей глотки отличается от слёз ужаса по поводу укрывшихся по тёмным углам чудовищ? Как только включена лампочка, слёзы высыхают, и проблема чудовищ исчезает. Здесь то же самое – несколько минут тревожной дремоты, подальше от неприятного зрелища – и всё. Может, даже ей удалось внушить себе, что всё это только лишь сон. К такому роду само внушениям у Светы был талант.

– Почему? – удивился всадник.

– А чего тогда стонешь?

– Пою.

– Он ещё и поёт! Что это за похоронный марш?

– Не знаю. Как-то само собой сложилось.

– С ума сойти! Ты ещё и песни складываешь!

– Занятие для воина конечно несерьёзное, – смутился Ратибор. – Но я привык как-то. Да и Сиггурд – наставник мой – говорил, что в этом ничего постыдного нет. Кое-что даже вся казарма распевала.

– Может, мне что-нибудь пропоёшь, – попросила девушка.

– Попробую, – всадник откашлялся, набрал полную грудь воздуха, потом выдохнул. – Давай в следующий раз, – предложил он. – Сейчас в голову только песни Древних приходят. Они мне совсем не нравятся.

– Давай в следующий, – Света смотрела на него каким-то странным взглядом. – Никогда бы не подумала.

– Я понимаю, – Ратибор смущался всё больше и больше. – Песни Древних все любят. Не мне судить, конечно… Бессмысленные они какие-то. Может там что-то между строк? Тайный смысл? Ты как думаешь?

– Да плевать я хотела на твоих Древних вместе с их песнями! Я про другое говорю.

– Про что?

– Ты полчаса назад перебил кучу народа, а теперь песенку складываешь.

– Я раньше и во время боя иногда складывал… Потом отучил себя… Отвлекает.

– С ума сойти! Я просто читала где-то или слышала, – принялась объяснять она, заметив удивлённый взгляд Ратибора, – что-то вроде… ммм… насчёт того, что вроде там… эээ… талант и убийство, нет, злодейство… Несовместимы. Вот!

Ратибор задумался.

– Я тоже так думаю, – согласился он после некоторых размышлений.

– А как же ты? – изумилась девушка.

– Что я? Я от природы такой. Нет-нет, да придёт что-нибудь в голову.

– Но другим не приходит!

– Откуда я знаю! – рассердился всадник. – Может и приходит! Я в чужие головы не заглядывал!

– Не приходит! – Света уступать не собиралась. – Мне-то ничего не приходит. И другим тоже. Значит у тебя талант!

– Ну, талант. Ну и чёрт с ним.

– А как же он в тебе совмещается?

– С чем?

– Ты же перебил кучу народа!

– Ну и что?!

– Это разве не злодейство?

Ратибор долго смотрел на Свету ничего непонимающими глазами. Потом, когда начал доходить смысл сказанного, в душе колыхнулась обида. Тоже мне, нашла злодея! Однако, вид девушки, напоминающий заплутавшего в лесу ребёнка, наконец-то вышедшего на тропку, затушил обиду. Всадник рассмеялся.

– Чего ты? – Света зачем-то извлекла коробочку с зеркальцем и глянула на отражение. – Чего смеёшься? Что-нибудь с одеждой?

– Порядок с одеждой! – отмахнулся Ратибор. – Пошутила ты здорово!

– Я пошутила?

– Ага. Я конечно в таланты не напрашиваюсь, но насчёт моих злодеяний… Насколько Сиггурд шуток по поводу сражений не любил, но ты бы и его рассмешила!

– Да чего я смешного сказала?! – теперь настал черёд девушки ничего не понимать. – Разве убить человека не злодейство?

– Злодейство.

– А ты…

– А я людей не убивал. Ни разу в жизни.

– Значит, мне всё приснилось?

– Так ты про клобуков? – всадник посерьёзнел. – Какие же они люди? Только вид один.

– Не понимаю.

– А чего тут понимать – привык за шерстью ходить, будь готов, что и с тебя шкуру снимут. У нас всё просто: убийце – кол, насильнику размычка.

– Размычка?

– Ну, казнь такая. Два деревца пригибают, к ним ноги татя привязывают, потом деревья отпускают. Хрясть, и даже воронам поклевать нечего!

– Ужас какой!

– А в лесных весях татя голышом к муравейнику привязывают или в лесу по самые плечи закапывают. Тут уж волки решают – быстрой смерти он достоин или пусть помучится. Ну, если преступление помельче, тут уж старейшины решают что наложить: виру, обстрижение и изгнание, клеймение и невольничий рынок.

– Ужас!

– Чего ужасного? Ты кстати радовалась, когда твои обидчики сгорели, – напомнил Ратибор.

– Я не в себе была, – смутилась девушка.

– А сейчас бы пожалела их?

– Не знаю. Для этого суды есть, милиция.

– Каждый человек должен быть готов сам наказать злодея, не надеясь на какую-то там чудную милицию. Вот скажи мне – напал на пастушка голодный волк, или медведь хворый бортника задрал, что тогда делается? Всё село рогатины берёт да в лес отправляется за шкурой людоеда. Знаешь почему? Потому, что хищник, познавший лёгкость человеческой добычи, уже не будет тратить силы, гоняясь за зайцами, или рисковать, нападая на сохатого. Так то я про зверьё говорил, коему от природы охотится положено, и не его вина, что люди не самый трудный трофей. К человеку же, наделённому от природы способностью к мышлению и покусившемуся на жизнь и честь ближнего своего, снисхождения быть не может. Долг каждого, считающего себя человеком, уничтожать тех выродков, кои в сто раз опаснее взбесившихся хищников.

– Вот опять ты заговорил как из телевизора. Прямо как скинхед какой-то.

– Кто?

– Ну, есть у нас люди такие. С бритыми головами.

– Ну, спасибо! – всадник не смог сдержать обиды. – Нашла с кем сравнить. С бритыми головами. С татями. Или рабами.

– Почему?

– Потому, что не один свободный человек не позволит лишить себя волос.

– Их никто не лишает, – возразила Света. – Они сами.

– Значит рабы! – Ратибор поморщился. – Кои о свободе и думать не хотят. Боятся её и ненавидят.

– Этими рабами, кстати, всю страну пугают.

– Несчастна та страна, которая страшится бесчинствующего быдла, – вздохнул Ратибор. – Искренне сочувствую. Я же говорю ни как раб, сложивший дулю за спиной хозяина, а как человек, коему известна цена людской жизни и бесценность чести.

– Значит у тебя дома – тишь и гладь? Бандиты наказаны, слабые защищены?

– Нет у меня никакого дома! Рассказывал ведь уже! Если бы всё было так, как я говорю, разве бы развалилось Подлунное? Ты нарочно спросила?

– Ну, слава богу! – улыбнулась Света. – Хоть на живого человека стал похож. Даже не знаю что хуже, когда ты в драки ввязываешься или когда проповеди читать начинаешь?

– Сама серьёзные разговоры затеваешь, а потом ещё насмехаешься, – обиделся Ратибор. – Я же тебе объяснить хотел, как я устройство человеческое вижу, а ты то с татем бритоголовым сравниваешь, то вопросики с подковыркой задаёшь.

– Не буду больше, – девушка чмокнула всадника в щёку. – Ну, прекращай дуться! Теперь, хоть перестреляй всех вокруг, хоть рассуждай сутки напролёт о мировом устройстве – слова не скажу. Клянусь! Буду глазами хлопать и восхищаться. Договорились?

– Чую я какой-то подвох, – Ратибор подозрительно глянул на спутницу. – Опять, наверное, насмехаешься?

– Ну вот! – Света в притворном возмущении всплеснула руками, забыв, что находится в седле. Ратибору пришлось проявить немалую сноровку, чтобы предотвратить падение возлюбленной. Он прижал девушку к себе, немного крепче, чем того требовали обстоятельства.

– Прыти в тебе! – шепнул всадник в розовое ушко спутницы. – Глаз да глаз нужен! Или решила степную землицу на мягкость попробовать?

– А как тебя ещё от заумной болтовни отвлечь? – Света глянула на него из-под полуопущенных век. – Ты так всеобщей справедливостью озабочен, что на меня и внимания не обращаешь. Надо ведь как-то бедной девушке о себе напомнить?

– И не озабочен я вовсе, – начал оправдываться Ратибор. – Объяснить же… , – даже сквозь одежду он чувствовал округлость груди всё плотнее прижимающегося к нему девичьего тела, отчего мысли начинали путаться, а слова липнуть к языку, – … хотел. Спрашивала… Надо… , – мягкие губы Светы прервали поток бессвязных слов.

Каурая повернула голову и громко фыркнула, то ли одобряя поцелуй, то ли напоминая, что её спина не самое подходящее место для изъявления нежных чувств.

– Как тебе с лошадью управиться удалось? – выдохнул Ратибор, он чувствовал себя, как после чарки доброго мёда. – Никогда бы не подумал, что ты сумеешь.

– А о чём ты вообще думаешь? – Света шутливо ткнула его локтем. – Отправил одну в чистое поле, а сам драться!

– Я рассчитывал тебя по следам найти…

– Как ты любишь всё за всех решать! Меня даже не спросил! Я, может, помочь бы смогла!

Ратибор только усмехнулся.

– Ещё и смеёшься? – поцелуй в надувшиеся было губки, опередил обиду, вздумай она показать свою плаксиво-кислую физиономию. – Ну, ты и хитрец! – глаза Светы лукаво сверкнули, на губах ещё светился поцелуй всадника. – Сначала смутит женщину умными речами, а потом сразу целоваться! От тебя, наверное, все девчонки в княжестве с ума сходили?

– Никто ничего не сходил! – Ратибор чувствовал себя почему-то неловко, словно провинившийся отрок. – Мне прямо других дел не было!

– А озёрница? Что твой приятель рассказывал?

– Чепуху он нёс! Я же говорил – не было ничего! Как ты всё-таки с лошадью справилась?

– Ага, признаваться не хочешь!

– Не в чем мне признаваться! – всадник волновался всё сильнее, сам не зная почему.

– Ладно, забудем на первый раз, но чтобы больше ни-ни! Никаких озёрниц! – Света не выдержала и рассмеялась. – Шучу я! Видел бы ты себя со стороны. Оскорблённая невинность!

– Предупреждать надо, когда шутишь, – буркнул всадник.

– Бу-бу-бу, – девушка чмокнула его в щёку. – А с лошадью даже не знаю как получилось. Я видела, как ты за всякие уздечки дёргаешь, пятками бьёшь, тоже начала то одно, то другое пробовать.

– Сбросить же могла!

– Не такие мы уж с ней дурочки. Она сперва, правда, не понимала, ругалась по-своему, потом догадалась, что тебя без присмотра оставлять нельзя – сама назад побежала. Мне только держаться надо было.

– Побежала? – возмутился Ратибор. – Да вы неслись сломя голову! Нет, за тобой глаз да глаз нужен!

– Ловлю на слове! А то чуть что: жди здесь, иди – я догоню, не суй нос – прищемит. Теперь так просто от меня не отделаешься!

– Для твоей же пользы старался.

– Для меня самое полезное – знать, что с тобой всё в порядке.

– Ещё нос мне начни вытирать.

– Начну, а то примешься с кем-нибудь о мировом устройстве разговаривать, а он твой грязный плащ увидит, и смеяться будет. Вот дай только время, – лицо Светы потемнело. – Что с нами будет, Ратибор?

– Ничего страшного. Я…

– Последняя буква в алфавите. Ты меня защитишь! Ты всех победишь! Я не про это говорю! Что будет с нами?

– Найдём Святилище…

– К чёрту святилище. Я хочу, чтобы всё было как сейчас! Ты знаешь, какая я счастливая? Кругом грязь, кровь, безумие, а я счастлива!

– Но вернуться…

– Куда вернуться?! К опостылевшей работе? К одиноким вечерам у телевизора? К подругам, которые вспоминают о тебе, когда нужна помощь? К хвастливым членоголовым, что раздевают тебя глазами и мечтают затащить в постель? Куда возвращаться?

– Неужто всё так плохо?

– Обычно. Как и у всех. Я просто не думала, что может быть по-другому.

– Но Святилище может подсказать…

– Что оно подскажет? – вздохнула Света. – Что оно может подсказать одинокой девушке, которой, устраиваясь на работу, надо думать не об умениях и навыках, а о длине ног других претенденток, а выходя на улицу о способах самозащиты? Вместо украшений покупать газовый баллончик, вместо красивых признаний или хотя бы умных, как у тебя речей, выслушивать грязные намёки, сдобренные матом. Каково будет мне, узнавшей, что значит быть защищённой и нужной, вернуться туда, где любой положивший в карман несколько зелёных бумажек и замуровавшийся в жестянку на колёсах, считает тебя своей наложницей. Сможет твоё Святилище на всё это ответить? Вряд ли. Вы со своим Святилищем знаете, как наказать всех преступников, как добиться всеобщей справедливости, как устроить Вселенную, но того, как сделать счастливой одну единственную девушку, влюбившуюся в грязнулю из фантастического боевика, вы не знаете. Да и никто не знает.

– Успокойся, – Ратибор погладил плечо Светы, поцеловал её волосы. – Всё будет хорошо. Вот увидишь. Я что-нибудь придумаю.

– Ну, раз ты пообещал, – девушка улыбнулась сквозь слёзы. – Я вообще не знаю – у тебя когда-нибудь что-нибудь не получалось?

– В чистой одежде подолгу ходить, – признался всадник.

– Тогда я в нашем будущем уверена! – она тряхнула головой, обдав всадника каскадом неповторимого аромата своих волос. – Прости бабскую слабость. Нашло чего-то. А самая ближняя жилетка – твоя, хоть и замасленная. Тебе вообще-то поспать надо.

– Я наперёд выспался, – запротестовал Ратибор.

– Вот только давай без этого! – отрезала Света. – По трое суток без отдыха. Куски на ходу. Ты за безопасность отвечаешь, я – за комфорт. Или ты погони опасаешься?

– Да пока вроде нет.

– Тогда без разговоров. Разведи огонь и спать. Я обед приготовлю. Да и лошадке нашей надо отдохнуть. Ей бедной, сколько сегодня побегать пришлось!

– Ну, если ты настаиваешь. Хотя…

– Настаиваю.

Ратибор почувствовал насколько права Света, когда, приготовив место для костра и запалив огонь, прилёг в тени куста. Усталость огромной, выжидавшей удобной минуты зверюгой, навалилась на него. Всадник, вовсе не собиравшийся до этого засыпать, сопротивлялся считанные секунды.

– Огонь большой не разводи. С продуктами… , – так и не закончив фразы, Ратибор погрузился в забытьё.

* * *

Света улыбнулась. Хоть её возлюбленный и самый лучший на свете, но, сколько же в нём самоуверенности и тщеславия. Считает, что без него всё сделают не так и не правильно, уверен, что только ему известны верные решения. Наверное, и самые достойные представители мужского пола не в силах избавиться от этих, типичных для своего племени, грехов. Но зато во всём остальном, он действительно лучший. Маленькие слабости можно и не замечать. Таких девушка раньше не встречала. Теперь ей стала понятна так часто мелькающая в разговорах с подругами фраза о вырождении мужчин. Разве сравняться дряблые нытики или самовлюблённые лжеатлеты её Мира с Ратибором. Свете они казались жалкими уродцами рядом с простоватым, но надёжным всадником.

Вспомнить хотя бы типичный мужской разговор – да я, да мне, да у меня, да все – козлы, кроме, естественно, присутствующих. А Ратибор, или хотя бы приятель его – вот ввязались где-то в драку, вроде и победили, а и полусловом об этом не обмолвились. Словно и не было ничего. Современный представитель сильного пола, если окрикнет с балкона высокого, очень высокого этажа малолетних хулиганов, пригрозив им милицией, то не один день будет рассказывать о своём великом подвиге. Особенно, если успел вовремя спрятаться за шторкой, и уверен, что хулиганы его не заметили. Ратибор же одолел шайку головорезов, столкнулся нос к носу с саблезубым тигром, а будто ничего и не случилось – сидит и рассуждает о мировом устройстве, словно профессор из умной передачи. Странно…

Размышляя подобным образом и предвкушая, каким обедом удивит возлюбленного, Света не заметила, как место их стоянки накрыл пурпурный туман.

– Кхе-кхе! – девушка вскинула голову и ничего не увидела: ни костра, ни Ратибора, ни лошади.

– Здравствуй, дочка! – послышалось откуда-то из клубящихся дебрей. – Несчастная дочка!

Света, начавшая привыкать к чудесам Межмирья, почувствовала, как земля уходит из-под ног. До боли в пальцах сжала только что отрезанный кусок сыра – единственную ниточку, связавшую с реальностью и со здравым смыслом. Ниточка оказалась не особо прочной, раскрошившись в кулаке девушки.

– Не бойся, – заявил всё тот же скрипучий голос. – Я тебе плохого не сделаю.

Туман расступался. Света разглядела смутные очертания какого-то помещения.

– Ничему не удивляйся. Всё происходит на самом деле, – девушка обернулась на голос. На фоне светлого пятна – окно, наверное, – увидела сгорбленный силуэт.

– Я тебе сказать хочу кое-что, – прокаркало существо, оказавшееся, при ближайшем рассмотрении, древней старухой. Лицо – печёное яблоко, тусклые глазки, крючковатый нос, между тоненьких бесцветных губ поблёскивает зуб, скорее всего единственный, седые патлы выбиваются из-под бывшего когда-то цветным платка.

– Добро пожаловать, – сильно припадая на одну ногу, старуха проковыляла к Свете. – Проходи, нечего в дверях стоять.

Высохшая рука, покрытая старческими пятнами, протянулась к девушке. Света отпрянула.

– Боишься? – губы растянулись в улыбке, обнажая розовые дёсны и одинокий зуб. – Противно? Думаешь твоя краса навеки? И по мне когда-то с ума сходили. Помню, только лёд ушёл, а вместе с ним мохнатые звери с двумя хвостами. Меня тогда Даной звали. Потом, когда детишки народились, нарекли Апией. Теперь же кроме как Ягой – Костяной Ногой и не кличут, а то и вовсе – хрычовкой старой или ведьмой.

– Так вы, бабушка…

– Я, внучка моя несчастная. Я, дочка моя обречённая.

Света огляделась. Туман пропал. Было всё так же, как в известных с детства сказках и фильмах – бревенчатые стены, закопчённая печь на половину комнаты, слюдяное оконце, чёрный мохнатый кот выгнул спину и не сводит с гостьи изумрудного взгляда.

– Быть не может! – выдохнула Света.

– Чего не может, дочка? – прошамкала Яга. – Котлов с младенцами не видишь, сундука с заговорённым золотом? Чему дивишься? Это выдумки всё.

– Я не про то… Я вообще…

– Поверить не можешь? Так проходи, садись. За разговором и втянешься.

– Мне назад надо. У меня…

– Ничего не случится с твоим самцом! – глаза старухи стали жёсткими. – Ишь, как они после своей победы разбаловались! Минуты без присмотра не останутся! Разрушители!

– Ратибор не такой, бабушка, – возразила Света. – Он… Он хороший.

– Дитятко ты моё несчастное, – слезинка потерялась в лабиринтах морщин. – Сама, голубка, под стрелку калёную летишь, да ещё хвалишь своего погубителя.

– Вы его не знаете! – девушка начинала сердиться. – Зачем так говорите?

– Все они одинаковые – племя Каиново! Но не буду, не буду, моя красавица, хаять твоего ненаглядного, – Яга суетливо обмахнула фартуком кривоногий стол. – Сядь на лавку, золотце, уважь старуху.

Света осторожно села за стол, стараясь держаться подальше от Яги. Старуха, несмотря на хромоту, оказалась на редкость проворной. То и дело её высохшее тело оказывалось рядом, а похожая на птичью лапу рука то дотрагивалась до пальцев девушки, то ловила прядь волос, то гладила по щеке. Всё это сопровождалось причитаниями, всхлипами и вздохами.

– Ну, хватит! – Света встала, удивилась сама себе – так смело поступает, словно с самого рождения общалась с надоедливыми старухами на костяных ногах. – Или говорите, что хотели, или отправляйте меня назад! Мне обед ещё надо приготовить!

– Отправлю, моя звёздочка, – засуетилась Яга. – Всё по-твоему сделаю! Прости меня, старую. Уж тысячу лет ни с кем не виделась, кроме оболтусов, что по лесам себе прекрасных да премудрых невест ищут. Отведай-ка угощения, внучка!

На столе, поверхность коего трудно было назвать идеально чистой, появилась миска с румяными, ещё дымящимися пирогами. Аромат свежего хлеба, корицы и ещё чего-то очень аппетитного наполнил убогую светёлку.

– Кушай, внучка, не стесняйся, – кудахтала Яга. – С брусникой, с грибками, с налимьей печёночкой, с зайчатинкой. Со всем, чего твоя душенька пожелает!

Преодолев брезгливость, Света взяла горячий пирог. Надкусила. Сама не заметила, как проглотила его целиком. Вкус потрясающий! Куда уж фабричным лакомствам до пирогов старухи из лесной избёнки!

– Вот и славно! – обрадовалась Яга. – И я с тобой перекушу. С моими-то зубами много не наешь. Один пирожок до вечера мусолить буду. Потом отвара цветочного да травяного выпьем.

Чёрный кот, учуяв аромат мясной и рыбной начинки, соскочил с дальней лавки. Задрав пушистый хвост, он с достоинством полкового знаменосца прошествовал к ногам девушки. С громоподобным урчанием принялся тереться о джинсы. Света бросила на пол кусок пирога с налимьей печенью. Животное посмотрело на неё с укоризной – повежливей, мол, нужно, не дворняга какая-нибудь – неторопливо подошло к угощению, брезгливо обнюхало и принялось выбирать достойные внимания кусочки рыбы, игнорируя тесто. Поддавшись обаянию меховых одеяний кота, девушка протянула руку к его спине. Утробное рычание и мелькнувшие в волоске от пальцев рыболовные крючки когтей, предупредили о том, что пушистый красавец не одобряет подобных фамильярностей.

– Цыц, мешок с молью! Я тебе! – пригрозила Яга.

Кот удостоил старуху презрительно-изумрудным взглядом и вернулся к прерванной трапезе.

– Ты не гляди на него, внучка, – продолжала Яга, отщипывая и отправляя в беззубый рот по крошке от пирога – Он у меня точь в точь, как всё племя мужеское. Только что награждён от природы видом да статью, а так – капризный, грубый, ленивый – как и все они.

– Чудеса! – Света не отрывала глаза от миски, на коей не убывало угощение.

– Разве же это чудеса? – вздохнула старуха. – Когда мы хозяйками в Мирах были, каждая такое могла. Обычное дело. Это уж после, самцы за власть свою незаконную страшась, всё, чего сами не умеют, ворожбой да колдовством объявили. Как они только нас за способность детей рожать ещё на костры не отправляют. Хватает всё же умишка, понимают, что тогда и сами переведутся.

– Можно я Ратибору пирогов возьму?

– Вот, значит, как зовут твоего пленителя. Подходяще! Они себя кроме как борцами, владетелями да славными и нарекать не желают. Возьми, потешь его, аспида!

– Зачем вы так, бабушка? Вы же его не знаете совсем!

– Мне ли сего племени преступного не знать?! – Яга тяжело вздохнула. – В беде ты, внучка, в горе великом.

– Что-то не замечала! – Свету начали раздражать причитания старухи. – И не пленитель он вовсе никакой!

– Вот что страшно, голубка моя! Сама ты сердечко своё на цепь посадила, и замечать не хочешь. Бежишь, несчастная, за бессовестным насильником!

– Никакой он не насильник! Я сама, кстати…

– О, Род коварный! – высохший кулак старухи погрозил кому-то невидимому. – Затуманил очи девичьи, смутил душу чистую, сладкими словами да видом приятным. Обрёк дочь небесную на муки сердечные!

– Всё! – Света поднялась из-за стола. – С меня хватит! Спасибо за пироги! Как мне вернуться?

– Погоди, ласточка! Не уходи! – Яга не на шутку испугалась. – Прости меня, старую! Не скажу больше и слова плохого ни о твоём молодце, ни обо всём племени его преступном! Только останься ещё ненамного. Не прощу себя, коли за болтовнёй пустой главного тебе не поведаю!

– Поймите, бабушка, – Света застыла в нерешительности. – Он же там спит. Совсем беззащитный. А за нами бандиты гнались. Вдруг…

– Сейчас, солнышко! – старуха проковыляла в закуток за печкой. Вернулась, держа в руках плошку с маслянистой жидкостью. Осторожно поставила посуду на стол. Из мешочка висящего у пояса достала щепоть бурого порошка. Пошептав что-то, бросила её в плошку. Поверхность жидкости подёрнулась рябью, задымилась. Когда пар растворился в воздухе, насытив его ещё одним странным ароматом, Света увидела в посудине и спящего Ратибора, и пасущуюся лошадь.

– Вот, – прошамкала Яга. – Можешь и меня слушать, и следить, как бы кто не обидел твоего ненаглядного.

– С ума сойти! – девушка с трудом поборола искушение дотронуться до маслянистой поверхности.

– Обезумели мы тогда, – ответила старуха, – когда в угоду, захватившим власть мужчинам, отреклись от ведовства и от тайных знаний.

– Вы говорите, что все женщины так умеют. И… я.

– Сила в тебе скрыта великая, да родилась ты в Мире мужском, росла по их законам, потому и разбудить её не просто. Спит она. Да и похищено сердце твоё, несчастная.