Текст книги "Подлунное Княжество (СИ)"

Автор книги: Сергей Бабернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Симона поднял лицо. Долго и пристально смотрел на Ратибора.

– Наивный язычник из дикого Мира, – застонал он. – Я тот самый человек, который помогал нести крест, на коем и распяли пророка. За то был я обречён Создателем на вечные скитания. Прожив здесь десять лет я начал верить, что проклятие снято… И тут ты… Неужто всё сначала! Я этого не вынесу! – трактирщик закрыл лицо руками.

– Я то здесь при чём? – пожал плечами всадник. – Крест тебя тащить не заставлял, трактира твоего не поджигал. Как пришёл, так и уйду.

– Уйдёшь! – Симона чуть не плакал. – В том-то и дело, что уйдёшь. Отсюда никто не должен уходить. Там, за внешними границами, мы просто легенда, миф, строка в древней книге, память внуков. Мы не можем уходить. Наша жизнь здесь!

– Ну, и живи себе, я тебе мешаю разве?

– Ты не понимаешь. Ты – знамение! Думаешь, чёрные клобуки просто так напали на Новые Вешенки. У Симона есть не только руки, чтобы разливать брагу, Симону даны уши, чтобы слышать хмельные разговоры. Сейчас каждый в Межмирье, способный сесть на коня и взять оружие, охотится за длинноволосым чужеземцем с плюющимися огнём револьверами. Клобуки знали, что ты будешь здесь. Они поспешили поймать тебя, а не найдя – разграбили дома, захватили рабов…

– Ты-то почему так горюешь? – Ратибор ничего не понимал. – Из-за меня что ли? Не волнуйся, не лаптем щи хлебаю, справлюсь и с клобуками, хоть с чёрными, хоть с синими. Вот только встречу, и отучу поганцев над людьми глумиться.

– Он ещё и бахвалится! – трактирщик скорбно всплеснул длинными руками. – Как ты не понимаешь, ты – идущий по Мирам человек, знамение мне от Всевышнего. Я тоже должен продолжить свои скитания. А я устал. Я хочу остаться на месте. Пусть меня обзывают, бьют, грабят, но я не хочу никуда идти!

– Так и не ходи.

– Но Всевышний…

– Послушай, Симона, неужто ты считаешь, что вся заваруха только из-за дурня, который в неизвестно каком лохматом году влез, куда не надо со своей помощью. Нет, дураков учить надо, особенно услужливых. Но твой Всевышний давным-давно забыл и про тебя, и про проклятие.

– Не богохульствуй! – трактирщик в ужасе посмотрел на небо.

– К тому же, – продолжал Ратибор, – никто меня никуда не посылал, тем более как знамение. За такое я и сам послать могу, особенно чужого бога.

– Создатель един!

– Пусть так. Тогда подумай сам: один на столько Миров. Ему и передохнуть некогда, не то, что за тобой наблюдать.

– Творец всевидящ, – Симона возражал уже не так уверено.

– Ну, ты и упрямец. Тебе сколько скитаться велели?

– До скончания веков.

– Пошутил над тобой твой бог, – заявил Ратибор тоном, не терпящим возражений. – Ты же помогать тогда сам взялся. Вот он и глядя на твоё дурное усердие, придумал такую каверзу. Скажу, мол, дурню, пусть бродит, пока не поумнеет. Он может сейчас и радуется – остепенился мужик, зажил по-людски, а ты опять за старое. Гляди, Симона, прогневишь опять всевышнего – он не такое придумает!

– Ты считаешь, Творец послал тебя проверить насколько я осознал силу своего проступка? – в глазах Симоны, затеплился лучик надежды.

– А то как же, – кивнул всадник. – Боги такие штучки любят!

– И мне не надо идти вслед за тобой?

– Ни в коем случае.

– Мне очень хотелось бы, чтобы твои слова оказались правдой.

– Как на духу! Только… Ты не отвёл бы меня со спутником в Старые Вешенки?

Успокоившийся было трактирщик, отпрянул в сторону, всхрапнув не хуже Каурой.

– Ты хочешь, чтобы я отвёл тебя в городище?!

– Хотя бы дорогу покажи.

– Но за тобой придут чёрные клобуки! – лицо Симоны исказила гримаса ужаса.

– За лавку боишься, – догадался Ратибор. – Мне и самому по людным местам неохота шастать. Но провизия нужна, ещё паста для зубов моему спутнику, он без неё прожить не может и этот, как его… Маникюр.

Трактирщик удивлённо посмотрел на всадника, словно тот сморозил какую-то глупость.

– Одну минутку, славный витязь, – он юркнул в хату старосты.

Через некоторое время Симона вышел на порог, прижимая к груди две головки сыра, копчёный окорок, каравай, три полупустых мешка, на шее его висела связка чеснока.

– Запасы Жданко, – сообщил старик, помогая Ратибору укладывать провизию. – Ему теперь без надобности. Здесь и мука, и гречка, и овёс для лошадки. Вот ещё, – он выудил из-под рубахи мешочек навроде кошеля, – соль. Это, – Симона вытащил из кармашка на жилете пёстрый брикетик с чудными знаками, – для твоего спутника. Упаковку откроет, там пилюльки особые, их жевать надо. Для зубов лучше не бывает.

– Не отрава? – Ратибор подозрительно рассматривал знаки, которые сильно смахивали на к незнакомые буквы.

– Разве я бы посмел?! – обиженно всхлипнул Симона. – Может славный витязь хочет испытать их на мне?

– Ладно, верю.

– Купец, который мне их привозит говорил, что в дальней стране ими только зубы и чистят, – продолжал хвалиться трактирщик. – Этих пилюлек сам кариес боится!

– Что за зверь такой?

– Понятия не имею.

– Может, тот саблезуб? – предположил всадник. – А маникюр? – вспомнил он.

– Твой спутник неравнодушен к своей внешности, славный витязь, – улыбнулся старик. – Только такого ты и в Старых Вешенках не купишь. Лучшие маникюрщики, массажисты и эпиляторы служат в римских термах и в гаремах восточных владык. Здесь такого днём с огнём не сыщешь.

– Он, значит, здесь языком мелет, – послышался гневный голос со стороны, где всадник привязал Каурую, – а меня бросил! А там, между прочим, пауки и всякая мохнатая гадость!

* * *

Симона и Ратибор одновременно повернули головы. У края хаты стояла Света. Щёки её налились румянцем, глаза горели праведным негодованием. Каурая нюхала плечо девушки, изредка пофыркивая, словно жаловалась: каких страхов ей пришлось натерпеться из-за всадника.

– Ты обещал разведать и вернуться! – Света была похожа на судью, выносящего приговор закоренелому татю. – Дым уже рассеялся, а тебя всё нет! Я уже не знала, что и подумать! Где ты пропадал?!

– Пожар у них тут был, – Ратибор указал Симоне глазами на дверь хаты и слегка покачал головой, тот понимающе кивнул. – Потом провизию брал у местного трактирщика.

– Здравствуйте, – девушка посмотрела на старика. – Знаете, как я с ним за два дня намучилась? Сперва с приятелем своим в драку ввязался, потом руки обжег, и лечить не хочет, зверюга какой-то на него из травы вылез, спать завалился на грязную землю. Хуже ребёнка! Наверняка, здесь в самое пекло лез!

– Здравствуй, прекрасная госпожа, – Симона учтиво поклонился. – Спутник твой – славный витязь, путь коего состоит из подвигов.

– Ага, а мне из-за его подвигов переживать: как бы чего где не случилось? Больше одного никуда не отпущу! Он, кстати, говорил, что здесь никаких деревень нет!

– Селение наше крошечным было. Отважный Ратибор мог и не знать о его существовании. А в задержке его я виноват – уж слишком болтливым стал под старость.

– Мог бы и вспомнить, что его ждут! А у вас, – девушка с надеждой посмотрела на Симону, – автобус здесь случайно не ходит?

Трактирщик переводил непонимающий взгляд с Ратибора на Свету.

– Она тоже, – произнёс всадник одними губами. – Из другого.

Старик мигом оценил ситуацию.

– К сожалению, прекрасная госпожа, – голос его был полон горечи. – Никто с подобным именем на нашей дороге отродясь не появлялся.

– А может…

– Нам пора, – перебил её Ратибор. – Прицепи, пожалуйста, мешок к седлу. Я наберу воды.

– Я помогу вам, славный витязь, – Симона засеменил к колодцу. – Не оставляйте вашей прекрасной спутницы, коей пришлось провести слишком много времени в ожидании.

– Когда я увидела деревню подумала, что всё кончилось, – огорчённая девушка помогала всаднику укрепить растолстевший походный мешок. – Думала конец игре.

– Ты всё ещё…

– Изверги! – раздался вопль Симоны. – Звери! Бешеные псы!

Старик сидел, упираясь спиной в сруб, его тело сотрясала крупная дрожь. В два прыжка Ратибор очутился рядом. Трактирщик глянул на него пустыми глазами, трясущейся рукой указал на колодец. Всадник перегнулся через потемневшее бревно, глянул в прохладную влажную мглу. Его глаза встретились с остекленевшим взглядом мертвеца. Больше чем наполовину колодец был забит телами мёртвых людей и животных.

– Самый глубокий в округе…  – стонал Симона. – Хвалились… Вода целебная… И рабов не захотели брать… И скотину… Всех под корень.

– Как распознать этих клобуков?! – в груди всадника закипала боевая ярость. – Ну же!

– Уходи, витязь, – взмолился старик. – Смерть за тобой идёт. Узнаешь клобуков по чёрным платкам на голове. За то и прозвище получили. Уходи, пожалей несчастного трактирщика.

– Что случилось? – почуяв неладное, подбежала Света. – Что с вами? Что там?

Ратибор попытался её остановить, но девушка, увернувшись, заглянула в колодец. Лицо её побледнело. Она отступила в сторону.

– Они… Мёртвые? – зрачки девушки медленно закатывались, колени подгибались.

– Купаться полезли! – Ратибор подхватил спутницу. – И куда вечно нос суёшь? – он потащил потерявшую сознание девушку прочь от страшного места.

* * *

– Ты на каждого мертвеца так будешь реагировать? – спрашивал Ратибор у спутницы, когда место, где пахарь Жданко мечтал дать начало новому племени, осталось далеко позади.

На приведение девушки в сознание ушла изрядная часть воды из баклажки. Вся надежда была на реку, на коей, по словам Симона, стоят Старые Вешенки. Можно сделать крюк и, обогнув городище, выйти к воде. Ратибор ругал себя, что потерял бурдюк в зале лиловых шаров. Одному-то баклажки хватало, а теперь – лошадь поить надо, девушку, а ей ещё и, наверняка, умываться каждое утро приспичит, да не по-воински, смоченной в росе рубахой, а так словно вокруг целые озёра пресной воды. Сам, кстати, надеялся у колодца облиться водой, смыть пыль и гарь. Надо же этим проклятым клобукам такое сотворить. Мало того народ вырезали, ещё и само место печатью смерти отметили – теперь там долго никто селиться не станет. Купцы начнут окольные дороги искать. Сотрётся из людской памяти само название Новые Вешенки.

Однако чёрные негодяи не походят на кочевников, что разоряли Подлунное. Те никаких платков не повязывали. Впрочем, всякой пакости в каждом Мире достаточно, а в Межмирье тем более. Было бы слишком просто, если бы всё зло творила только одна банда подонков.

Неужто Майк так рассердился из-за стычки в трактире, что не жалеет никаких средств, охотясь за обидчиком. По описанию Беовульфа это не слишком похоже на молодого Дона. А может и не новый властитель Новойарка уже за ним гоняется. Это же надо, из-за одного человека целую деревню под нож! Прав северянин: он, Ратибор, опасен для Межмирья.

Поскорее надо отсюда выбираться, и девушку вытаскивать. Зачем только нос в колодец совала. Теперь сидит, будто обухом ударенная. Смотрит в одну точку, вся словно деревянная. Даже не ругает конную тряску. Забитый мертвецами колодец зрелище, конечно, малоприятное, но не до ступора же. Или в её Мире нет войн, прилюдных казней, игр, навроде сорвиголовы? Государство гуманных философов и поэтов? О чём-то подобном в юности читал в волховских книгах. Даже Сиггурду как-то рассказал, в редкий для того приступ добродушия.

– Братская любовь, говоришь? – рассмеялся наставник, показывая крепкие зубы. – Ты бы оставил того миролюбца, твердящего о ценности существования человеческого и распускающего слюни по любому поводу рифмоплёта недельки на две без еды, благовоний и кучи слуг, с одними мудрёными трактатами. Долго бы они занимал бы друг друга возвышенными беседами? Через сутки бы собственное дерьмо начали жрать, забыв о величии рода человеческого. Через трое – вцепились бы друг другу в глотки, наплевав на ценность жизни людской. Вот и вся любовь!

– Но книги… , – попытался возразить юный всадник.

– Книги эти бездельниками и пустомелями созданы, что и комара сами прихлопнуть не умеют! – отрезал Сиггурд. – Я бы почитал тамошними солдатами или крестьянами написанное. Только тем некогда пергаменты марать, потому, как нужно кормить и оборонять болтливых пустозвонов, кои не замечают крови и грязи, потому как отгородились от них заборами. При такой жизни можно поразмышлять да поспорить пристало ли мужику с мужиком сожительствовать или как нехорошо душегубам головы рубить. Не будь бы у них к завтрашнему дню куска хлеба, или упирайся им в глотку нож того самого татя, я бы послушал, как они бы про братскую любовь трепаться стали!

– Но там про другое написано, – принялся защищать прочитанное Ратибор. – Там все равны, там нет крестьян и воинов. И вопросы они обсуждают совсем другие…

– А жрут что? – перебил его Сиггурд. – А от кочевников, скажем, как обороняются? Не прописано в твоей книге? Значит брехня! Запомни, сынок: любой, кто рядит зверя двуногого в овечьи шкуры либо слабоумный, либо аферист. Человек – хищник! Тот, кто этого не хочет замечать, по недомыслию или для какой-то выгоды, опасен для себя и для других. А сейчас марш на площадку, и чтобы к завтрашнему дню новый приём с ножами освоил и хороший кённинг сложил!

– Ты же только что ругал поэтов! – напомнил Ратибор ни без ехидства.

– Я ругал пустомель и бездельников, кои рассуждают о том, в чём ничего не смыслят, ещё и другим голову забивают. Ты же редкий человек, которому даны и умения физические, и острота умственная, и порывы душевные. С того, кому много дадено и спрос особый, – Сиггурд застыл с открытым ртом, поражаясь сказанной им самим фразой. – Задурил ты мне мозги совсем! – наконец пришёл он в себя. – Во как загнул! Ну-ка марш делом заниматься!

– Из тебя бы мог получиться философ и поэт, наставник, – сообщил Ратибор, прикрывая дверь.

– Под арест посажу, сопляк! – рявкнул вслед ему северянин, голова коего уже болела от мудрёных бесед и со Всеведом, и с его учеником.

В те далёкие времена, несмотря на насмешки Сиггурда, Ратибор продолжал верить в написанное. Ну, может не всё там так хорошо, как на бумаге, но и не такая же трясина как говорил северянин. Может что-то среднее? Даже с уклоном в хорошую сторону? Последующая жизнь Ратибора пока что доказывала правоту старого воина.

* * *

Но Света… Ладно, когда пятилетняя боярышня падает в обморок, уколов палец. Но Света – девушка взрослая. Её ровесницы в Красограде спокойно лузгают семечки и обжимаются с ухажёрами, наблюдая, как сажают на кол мятежника или отрывают голову мутанту. Зрелища, надо сказать, куда более страшные, чем заваленный трупами колодец. Неужто в её Мире убийство такая редкость. Может и беспечность её, когда она самовольно покидала укрытия и кидалась к неизвестному цветку, объясняется тем, что девушка никогда не встречалась со злом.

Ратибор вспомнил цветные картинки из давно прочитанной книжицы. Улыбающиеся румяные люди гуляют по цветущему саду, где на изумрудной траве прямо перед носом у мирно дремлющего льва резвятся ягнята. Царь зверей даже не делает попыток напасть на беспечных малышей.

«Зубы, небось, повыбивали, когти повыдёргивали – вот и не нападает! – прозвучал в голове насмешливый голос Сиггурда. – А улыбаются все… Помнишь десятника Степана? Его как по голове шестопером огрели, он тоже всё время улыбается, ещё слюни пускает и в штаны гадит. Если лев траву начинает щипать – гиблое дело! А девчонка-то, кстати, в Межмирье с насильниками попала! И собака, между прочим, кровь и жареных гусей предпочитает, а не травку!»

А ведь верно, сгоревшие насильники и разрывающая глотки морлоков Валькирия (в девичестве Карма) как-то не вязались с Миром всеобщей любви и взаимного уважения. Тогда в чём дело? Нет, сейчас не время расспрашивать сидящую перед ним в седле девушку с застывшим взглядом и одеревеневшим телом. Надо как-то её успокоить. Отвлечь.

– Вот бы про саблезуба и про цветы-пиявки моему знакомцу Геродоту рассказать, – начал всадник беззаботным тоном. – У него книги есть, словно у волхва какого-то или у князя. Он, представляешь, летопись хочет писать.

Девушка не реагировала на слова Ратибора. Всадник почесал макушку. Действительно, рассказывает ей о мутанте, коего она и в глаза не видела. Надо бы о чём-то другом…

– Знаешь как прозвище у того старика? – предпринял он вторую попытку. – У Симоны? Вечный Жид! Он давным-давно какой-то там крест куда-то помог дотащить, его тамошний бог на вечные скитания обрёк. Он в Межмирье осел вроде, а тут я. Он решил, что меня его бог послал. Перепугался вусмерть! Смешно, правда?

– Смешно, – повторила Света мёртвым голосом, потом оторвав взгляд от лошадиной гривы посмотрела на Ратибора. – Тебе смешно?! После всего, что мы видели?!

– Зверство, конечно, – смутился всадник. – Но разбойники и есть разбойники. Да и сами селяне… Старик, между прочим, советовал им наёмников пригласить. Не послушались.

– У меня перед глазами тот колодец, – всхлипнула девушка. – Я его теперь всегда буду видеть!

– Пройдёт, – Ратибор погладил её по плечу. – Я в шесть лет на казнь какого-то душегуба ходил. Потом месяц снилось как он орал, когда на кол сползать начал. Глаза его выпученные в каждом углу чудились. В первой битве, не поверишь, проблевался, прямо посреди сражающихся. Потом свыкся. Каждый следующий мертвец уже не такой страшный как предыдущий. Здесь ещё зрелище терпимое, уж поверь мне, – всадник невольно передёрнул плечами, вспомнив старосту и его дочерей.

– Терпимое? Следующий мертвец! Ты что мелешь?! – глаза девушки стали одновременно и злыми, и испуганными. – Подобное будет ещё?!

– Откуда я знаю? – пожал плечами Ратибор. – Похожего может и не будет… Но не по лесу идём, по обжитыми людьми местам. Здесь на трупы урожай богатый.

– Ты опять издеваешься? Люди убивают друг друга? Здесь?

– Убивают, калечат, грабят, насилуют. И не только здесь. Разве у вас не так?

Ратибору, очень хотелось, чтобы девушка сказала нет. Чтобы старый ворчун Сиггурд, пусть ему славно пируется в его Валгалле, оказался не прав.

Света долго молчала. Всадник уже начал бояться, что она снова впала в состояние ступора.

– Не знаю, – наконец произнесла девушка, вернее Ратибор прочитал ответ по движению губ.

– Разве у вас нет войн? – всадник чувствовал раздражение. Раздражение на самого себя. Мир всеобщего согласия! Надо же до такого додуматься!

– Разве в вашем Мире у раненных не льётся кровь? – распалялся он всё больше и больше. – У убитых не стекленеют глаза? Разве считающий себя сильным не нападает на того кто кажется слабее? Не жжёт его домов, не отбирает имущество, не насилует женщин, не обращает в рабство детей? Разве обиженный, собравшись силами, не воздаёт обидчику в десятикратном размере? Разве те трое не собирались потешить с тобой свою похоть, только от того, что чувствовали себя выше?

– Не знаю, – глаза девушки наполнились слезами.

– Так нечего падать в обморок при виде десятка мертвецов и делать круглые глаза, когда тебе говорят, что впереди их ещё больше!

Света подавлено молчала.

– Дома-то, наверное, бежали встречать на стену возвращающиеся войска! – Ратибор понимал, что делает глупость, но уже не мог остановиться. – Рукой махали витязям! Рассказы о подвигах слушали! Думали – война игрушки! А она, прежде всего – грязь, убийства и боль!

– Не кричи на меня! – выдохнула, наконец, девушка. – Никого я не встречала! И ничего не думала!

– Я не на тебя кричу! – огрызнулся всадник. – Это я встречал, я так думал! Пока… Эээх! – Ратибор махнул рукой, остаток дня прошёл в молчании.

* * *

Когда налившийся кровью диск коснулся горизонта, тени похожих на зонтики деревьев вытянулись так, словно пытались уползти за края видимого мира, ветер начал дышать прохладой, а жёлтая трава гнулась под тяжестью вечерней росы, Ратибор остановился. Спрыгнув с седла, протянул руку Свете. Девушка, проигнорировав помощь всадника, покинула спину Каурой самостоятельно.

«Утром ещё подойти близко страшилась, – подумал Ратибор с одобрением. – Ещё немного, не хуже кефрийки станет».

«Какое немного?! – тут же одёрнул себя всадник. – Нет никакого немного. Ищу неизвестно что. За мной гонится толпа головорезов. Мериддин, между тем, уходит всё дальше и дальше. Даже малой доли от того немного не осталось!»

Чёрт возьми, если бы знать дорогу к Святилищу! Разве бы он тогда делал бы привалы? Щадил бы себя, спутницу, лошадь? Конечно, нет! Сам бы полз и их бы за собой тащил! Но проклятое Святилище ловко устроилось. Само найдёт! Ха! Когда же соизволит? Когда чёрные клобуки выпустят ему кишки, а девчонку, натешив плоть, продадут на ближайшем постоялом дворе?

Одержимый мрачными мыслями Ратибор спутал ноги Каурой, привесил к лошадиной морде торбу с обещанным овсом. Подошёл к присевшей неподалёку Свете. Девушка без напоминаний уже собрала хворост и теперь сидела перед выстроенным на свободном от травы месте дровяным шалашиком.

– Молодец, – буркнул всадник и тут же отодвинул строение в сторону. – Яму надо вырыть, – пояснил он спутнице, заметив в её глазах искры обиды, – для схорона.

Срезав широким лезвием ножа слой дёрна, Ратибор скатал его в трубку и отложил в сторону. Потом сгодится угли прикрыть. Выковыряв округлое углубление примерно в половину лодыжки, всадник сложил туда сучья и запалил огонь. Если не позволять оранжевым языкам пламени выпрыгивать за края ямы, то возможно чужой глаз и не различит в чернильном мраке степной ночи одинокой мерцающей искры.

Света молча смотрела на языки разгорающегося пламени. Вот тоже проблема! И чего днём взбеленился?! Ну не любишь ты в людях излишней впечатлительности. А отчего? Не оттого ли, что и сам сей слабости подвержен? Не оттого ли, что в закатившихся глазах девушки увидел самого себя некоторое время назад, когда нашёл дочерей старосты? И про Мир всеобщей любви не она тебе говорила – сам напридумал, чёрт знает чего, а потом за свои же глупые выдумки на невиновном человеке зло сорвал. Вот теперь и чувствуешь себя по-дурацки, словно на портах прореха, а чего делать не знаешь. Полезешь с извинениями – пошлёт куда подальше. И права будет. Стоп!

Ратибор мысленно хлопнул себя по лбу. Брикетик-то с зубными пилюлями! Совсем забыл!

– Вот, – глядя то в землю, то куда-то в чернильную мглу, всадник сунул ладонь прямо под нос девушке, – Симона говорил – лучше всякой пасты.

Света сперва отпрянула, потом, приглядевшись к возникшему перед ней предмету, удивлённо вскрикнула и поспешно ухватила брикетик.

– Откуда у тебя? – спросила она дрожащим голосом.

– Говорю же, – принялся объяснять Ратибор, радуясь, что лёд отчуждения дал трещину, – старик дал. Божился, что почище всякой пасты будет. Ещё, говорил, что тварь какую-то чудную это снадобье отгоняет: не то фариеса, не то кактуса… Наверное, кто-то навроде блох или клопов – тех тоже разными порошками отпугивают. Только врал наверняка. Торговцы, они народ такой – безногому драные лапти продадут. Может выкинуть от греха?

– Ты знаешь что это? – Света не слушая всадника, заворожено смотрела на пёстрый брикетик. – Это же «Орбит»!

– Да хоть Мордред, – пожал плечами Ратибор. – Вреда-то от этих пилюль не будет?

– Не говори глупостей! – девушка подцепила край упаковки длинным ногтем и вытряхнула на ладонь две гладкобокие белоснежные подушечки. – Попробуй, – она протянула одну Ратибору.

Всадник зажал пилюльку между губ, осторожно сдавил зубами краешек. Хрустнув, подушечка наполнила рот мятой. Аромат растения был настолько агрессивным и концентрированным, что у всадника перехватило дыхание. Ратибор принялся спешно разжёвывать пахучую пилюльку. Вкус мяты слабел, пока не стал едва ощутимым. Гладкобокая подушечка превратилась во что-то мягкое и податливое, вязнущее на зубах. Не долго думая, всадник проглотил ставший безвкусным комок.

– Наесться этим харчем не наешься, но коли польза какая будет, то кушай на здоровье, – улыбнулся он Свете.

– Ты проглотил? – удивилась девушка.

– А что с ним делать?! – холодок пробежал по спине Ратибора – нельзя быть таким беспечным с незнакомыми лекарствами, они может для зубов и полезны, а для внутренностей страшнее, чем для кариеса (от страха даже вспомнил имя чудного зверя). – На шнурке носить, в землю закапывать, при полной луне сжигать? Может мне желудок прочистить? Или кровь пустить?

– Зачем?

– Ну, чтобы копыта не откинуть. Как тому кариесу.

– Чудак, кариес это болезнь такая, когда зубы крошатся. Жвачка, она безвредная.

– Слава богам, – всадник вытер проступивший на лбу холодный пот. – Так чего же её глотать нельзя?

– Её жуют, а потом выплёвывают.

– Дурость какая – добром расплёвываться! Коли безвредная, то надо есть.

– Это же обычная резинка, – объяснила Света. – Её не столько от кариеса жуют, сколько для свежести дыхания. Хочешь ещё?

– Спасибо, – обиделся Ратибор. – Я сегодня вроде навоза не ел.

* * *

Всадник вытащил из мешка головку сыра и каравай. Повертел в руках закопченный котелок и сунул обратно. Кашу бы сварить неплохо, да воды маловато, к тому же мало ли кого может привлечь разлетающийся далеко по степи дух ароматной гречки, потомлённой с добрым куском окорока и с головкой чеснока. Пировать уж будем потом, когда разные клобуки на хвосте висеть не будут. Сейчас всё по-походному – кусок истекающего слёзой сыра, ломоть хрустящего корочкой хлеба, благоухающий ольховым дымом пласт окорока. К этому ещё по глотку воды да зубчик чеснока. Всё же не вонючую резинку на пустой желудок челюстями перетирать.

– Ужинать будешь или мятным духом сыта? – обратился он к Свете, которая, склонившись к костру, изучала пёстрый брикетик с таким вниманием, словно это была редчайшая книга из княжеской библиотеки.

Девушка подошла к разложенной на плаще всадника пище. На лице у неё какое-то неопределённо-загадочное выражение. В глазах поблёскивали хитрые искорки.

– Всё-таки вы меня дурите, – улыбнулась она. – И ты, и тот бородатый грубиян, и старик. Признайся!

– Ага, – кивнул Ратибор. – Селяне из озорства сами себе глотки исполосовали и в колодец попрыгали, и цветы ради смеха жалами машут, и саблезуб пошутить к нам вышел, а особливо нахохочемся, когда клобуков встретим, до смерти смеяться будем.

– Мог бы не вспоминать, – нахмурилась Света.

– Так нечего твердить одно и тоже: то сон, то обман. У приятеля моего, Геродота, ворон учёный и то больше слов знает.

– Значит, вся муть с разными Мирами, переходами, чародеями – всё это правда?

– Не хочешь – не верь, – пожал плечами всадник.

– Откуда же здесь «Орбит»?! – девушка показала Ратибору брикетик. – Чародей наколдовал?

– Зачем чародей? – удивился всадник. – Купцы всякий товар достать могут.

– А купцы где достают? – не отступала Света.

– Знал бы – сам в купцы подался, – усмехнулся Ратибор.

– «Орбит» – из моего Мира! – на губах девушки появилась торжествующая улыбка. – Или из моего времени, или измерения – я в вашей чепухе не разбираюсь.

– Покажи-ка, – всадник взял распечатанный брикетик, повертел, понюхал. – И много у вас такого добра?

– Хватает.

– И все жуют?

– Многие.

– Несчастный Мир! – вздохнул Ратибор.

– Это ещё почему?

– Дыхание зловонное – приходится резинку жевать. Зубы кариес источил. Ужас!

– Дурак! – Света отобрала у всадника брикетик и спрятала в карман штанов. – Ты хоть можешь серьёзно разговаривать?

– А разве убогим посочувствовать – дело несерьёзное? – удивился Ратибор. – Ладно, давай есть, – поспешил он сменить тему, видя, что назревает очередная ссора.

Девушка ела с аппетитом, не то, что вчера. Дневной переход всё-таки не шутка, а сыр и мясо может и не настолько полезные для зубов вещи по сравнению с ароматной резинкой, но зато гораздо более вкусные.

– Больше не могу, – выдохнула Света, с трудом разжевав и проглотив кусочек сыра – с Ратибором случился приступ хороших манер и он порезал огромные ломти, которые было так приятно ломать и рвать зубами, на мелкие кубики, кои вызвали бы смех и у воробья. Девушке, однако, понравилось, даже «спасибо» сказала. И то хорошо, чем бы дитя ни тешилось…

– Про запас ешь, – посоветовал Ратибор, горстями закидывая в рот смехотворные ломтики и хрустя очередной долькой чеснока. – В следующий раз только к завтрашнему вечеру перекусить удастся. Если всё нормально будет.

– Хватит. А то в одежду не влезу.

Всадник посмотрел на стройные ноги, к которым словно вторая кожа плотно прилегала тёмная ткань.

– Это точно, – согласился он. – Рубаха может и растянется, а вот штаны по шву разойдутся, как пить дать. Надули тебя с ними, так же как с сапогами. На размер меньше продали.

– Ты от природы такой? – Света внимательно смотрела на всадника, стараясь заметить хотя бы тень усмешки. – Или придуряешься?

– Все мы от природы. Вон даже скоморохи на площадях или лицедеи в княжеском театре вроде в личинах постоянно, кривляются, рожи красят, а натура-то всё равно, нет-нет, да проступит. Уж что в ком от природы заложено обязательно наружу вылезет, – Ратибор дожевал остатки ужина и мощно выдохнул – чеснок у Жданко был ядрёный, пробирал до костей.

Света скривилась и закрыла лицо ладонями.

– Ну, ты чеснока и наелся! – послышался её приглушённый голос. – Вампиров что ли боишься?

– Нюхнула бы ты снадобье, которым я вчера после бритья щёки мазал. Чеснок бы розой показался.

– Представляю.

– Дай мне тогда пилюльку пожевать. Глядишь, и посвежею, как все в вашем Мире.

Девушка протянула Ратибору белоснежную подушечку. Всадник закинул её в рот, моментально разгрыз и принялся мерно двигать челюстями. Занятие неплохое, чтобы время убить, особенно, когда в желудке ощущается приятная тяжесть. Некоторые в таких случаях в носу ковыряются или ноги грызут, куда боле неблаговидное и омерзительное занятие. А тут, мни да мни себе зубами эластичный комочек. Вроде как и при деле.

– Откуда же всё-таки здесь это? – Света снова рассматривала затейливую упаковку.

– А откуда в степном городишке какая-то тушенка? – вопросом на вопрос ответил Ратибор. – Карандашики всякие? Уж такой народ торговцы – без мыла из Мира в Мир пролезут, лишь бы барыш получить.

– Ты знаешь, перед тем, как… Ну, понимаешь, машина врезалась, или перевернулась, или ещё что-то, я даже не знаю точно, что случилось… Карма, она в кузове заперта была, так дико завыла… Они даже про меня забыли… Михей, он за рулём был, закричал, что кто-то на дороге… Я только мельком глянула… Почти ничего не разглядела… Потом вспышка и… Ты… , – девушка смотрела в темноту, словно надеясь увидеть там и восстановить в памяти всё происшедшее. – Фары скользнули… Нет, мне всё-таки показалось… Знаешь… Куски шоссе вырываются из темноты… Прямо на тебя несутся… Машину крутит… Собака воет… Потом замирает всё, словно кто-то кнопку на видаке нажал… Знаешь, паузу… Фары в одну точку упираются, а там человек… Такой, как во всяких фильмах про рыцарей… Ещё клип есть у Чичериной… На монаха похож… Машина прямо на него… Он не двигается… Я зажмурится хочу, а глаза не закрываются… Кажется, завизжала… Вижу, а монах сквозь машину проходит… Уже в салоне… Я не оглядывалась, но, наверное, он там так и остался стоять… Потом вспышка… Бред какой-то!