Текст книги "Подлунное Княжество (СИ)"

Автор книги: Сергей Бабернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Беовульф застыл, широко расставив ноги. Лицо его покрыл слой пыли смешанной с потом и кровью. Половина волос на голове стояла торчком, половина висела грязными сосульками. При каждом вздохе, грудь вздымалась так, что начинали трещать металлические кольца на кольчуге. При выдохе из его горла вырывался такой хрип, что лошади нападающих испуганно отскакивали в сторону. Северянин вращал над головой исполинскую секиру, но скорее по инерции, а не от избытка удали.

Люди Майка, несмотря на подавляющее численное превосходство, так и не решились на схватку. Они держались на почтительном расстоянии от залитого кровью лезвия, ограничиваясь робкими наскоками и тем, что отгоняли верного коня от, не желающего никак умирать хозяина. Однако их наскоки становились всё более чувствительными для Беовульфа. Лёгкие сабли всё чаще дотягивались до незащищённых рук, шеи и лица северянина. Пока это были только царапины, но капля камень точит. Торопиться некуда. Рано или поздно, человек, оскорбивший молодого Дона и убивший старого, рухнет на землю от потери крови, и тогда уж в дело вступят морлоки – новые жители Новойарка и добрые друзья молодого Дона. Наступит и черёд чужака с громыхалками, что пришёл на подмогу северянину.

Всё шло именно к этому, когда Карма вцепилась в брюхо коня одного из нападавших. Обезумевшее от страха и боли животное скинуло седока и умчалось прочь. В то же мгновение среди людей Майка оказался Ратибор. В одной руке всадник держал несмолкающий револьвер, в другой сверкала подобранная с земли сабля. Один, другой… пятый человек вылетал из седла, когда раскалённый свинец впивался в его тело. Левая рука всадника рубила крест-накрест, вдоль и поперёк. Секунда и Ратибор с ног до головы забрызган кровью. Он не сражался подобно Беовульфу, врастая в землю и принимая на себя удары. Сабля всадника и его растрепавшиеся на ветру волосы мелькали то там, то здесь. Грохот револьвера звучал отовсюду.

Телохранители Майка и нанятый им сброд дрогнули. Они шли на содержание к Дону, чтобы выколачивать долги из непонятливых купцов, наступать на хвост слишком уж строптивым простолюдинам, показывать удаль на одиноких чужестранцах… Но подобное! Нет, они не договаривались сражаться с людьми, которые плюют в лицо смерти, лезут в одиночку против толпы. Пусть с ними Дон сам разбирается. А для них и у Горбатого местечко найдётся. Такие мысли всё чаще и чаще проскальзывали у избиваемых Ратибором вояк. А уж когда, Беовульф каким-то чудом взобрался на прорвавшегося к нему жеребца и с рёвом ринулся в бой, удальцы, позабыв обо всём, пришпорили коней и, обгоняя ветер, помчались куда глаза глядят. На Доне свет клином не сошёлся. Много влиятельных людей, готовых принять на службу молодцев, коим семерым – один не страшен.

* * *

Беовульф кряхтя слез с коня. Кое-как стянул кольчугу и пропитанную потом вязаную рубаху. Вся его широкая грудь была покрыта чёрными кровоподтёками.

– Глянь-ка, – обратился он к Ратибору, – меня со спины не проткнули, а то я сейчас ничего не чувствую.

– Синяки только, – всадник поморщился – спина северянина разукрашена пострашнее груди. – Ты как, вообще?

– Жив, – Беовульф выжал рубаху и со стоном натянул её на своё тело, – но это, как говорится, болезнь недолгая… Выручил ты меня.

– Ей спасибо скажи, – Ратибор кивнул в сторону собаки. Животное неподалёку облизывало пропитанную кровью землю.

– Ты что творишь, мешок с блохами?! – гаркнул Беовульф. – Прекратить!

Собака глянула на северянина. Её карие глаза были полны восхищения. Животное припало к земле и поползло к человеку, заискивающе поскуливая. Обрубок хвоста ходил из стороны в сторону с невероятной скоростью.

– Ээээх! – Беовульф присел на корточки, его массивная ладонь легла на широколобую, рыжебровую голову собаки. – Кровь врагов пить – обычай старинный, – он потрепал обвисшие уши, собака зажмурилась от блаженства. – Но они же трусы… Их кровь хуже отравы. Думать надо! – разомлевшее животное перевернулось на спину, подставляя северянину розовое, безволосое брюхо. – Откуда ты только здесь взялась?

– Её Карма зовут, – сообщил Ратибор. – Она тоже с той повозки.

Услыхав своё имя, животное одарило всадника подозрительным взглядом, потом, признав в нём, человека застрелившего вождя морлоков, неторопливо подошла поближе, вяло махнув обрубком хвоста, лизнула руку Ратибора. Выполнив обязанности собачьего этикета, она вернулась к Беовульфу, села почти вплотную к его ноге, обнажив в счастливой улыбке крепкие зубы и свесив розовый язык.

– А у тебя здесь немало знакомых, и все бабы. Одна другой краше, – ладонь Беовульфа снова легла на голову собаки. Карма блаженно вздохнула.

– Этой вроде ты больше по нраву, – усмехнулся Ратибор.

– Родня, – северянин подошёл к одному из убитых и срезал с пояса кошель. – И мой род, и её от волков начало берёт. Только мы говорить научились и на двух ногах ходить, а её предки ерундой не занимались, – Беовульф деловито обыскивал следующий труп.

– Охота тебе с мертвяками возиться, – поморщился всадник.

– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – ответил Беовульф, не отрываясь от своего занятия. – Я задарма драться не привык. Оружие у них поганенькое. Но кошельки туго набиты. Ценит, видать, нас молодой Дон. Я же не герой какой-нибудь. Это вам улыбки сварливой девчонки достаточно. А мы…

Северянин оторвался от обыска трупа и посмотрел на Ратибора.

– Зазноба твоя где?!

– Никакая она мне…

– Заткнись! Где девчонка?!

– Ну, – пыл боя схлынул, всадник сам не на шутку волновался о судьбе Светы. – В укромном месте… Я тебе помочь…

– Благородный дурак – хуже пожара! – Беовульф уже был рядом со своим конём. – Гони, что есть мочи! – скомандовал он, залетая в седло.

* * *

Ратибору ничего и не нужно было говорить. Он прекрасно понимал серьёзность положения. Бежавший противник мог ринуться в сторону девушки! Ратибор подхватил втоптанный в землю плащ и вскочил в седло. Каблуки всадника вонзились в бока лошади.

Несмотря на все старания, Ратибору так и не удалось догнать Беовульфа. Конь северянина словно и не побывал недавно в битве. Вороной жеребец нёсся, едва касаясь земли. Самое обидное, что и Карме удалось обогнать, выбивающуюся из сил каурую лошадку. Собака была похожа на огромный чёрный снаряд, выпущенный из огромной пращи. Она ни на шаг не отставала от коня дальнего родича.

Свету Ратибор заметил издали. Естественно, девушка и не думала прятаться в заросли. Она стояла на открытом месте, уперев одну руку в бок. В другой покачивался походный мешок Ратибора. Беовульф тоже увидел девушку. Убедившись, что всё в порядке, северянин придержал коня.

– Сейчас тебе достанется, парень! – сообщил он Ратибору. – Битва – мёдом покажется!

– Почему мне? – запротестовал всадник.

– Потому что я ей не нравлюсь, – просто ответил северянин. – По крайней мере, не так как ты… У меня принцесса простодушная, – он кивнул на трусившую бок о бок с конём Карму. Бока собаки тяжело вздымались, язык свесился почти до земли. – Что чувствует, то и говорит. Как умеет. Без всяких церемоний.

– Ошибаешься. Она к каждому моему слову придирается.

– К каждому, – повторил Беовульф. – С чего бы ей твоё каждое слово ловить?

– Да ну тебя! Мне сейчас не до этого!

– Человеку всегда до этого. Ты и Миры проходишь только ради этого. Чародея догоняешь ради этого. Живёшь ради этого. Не сгинь твоя Злата, стал бы ты великим мстителем?

– Глупости ты… , – Ратибор не успел возразить.

– Я ваши вещи сторожить не нанималась, – закричала Света, опустив мешок на землю. При этом девушка не посмотрела ни на Беовульфа, ни на собаку. Её взгляд сверлил Ратибора, и было в нём что-то такое, что девушка пыталась скрыть за нарочито грубым тоном.

– Явились, не запылились! – она упёрла вторую руку в бок, и всадник испытал робость, которой не было ни в одной битве. – Дурдом на прогулке! Пять минут назад пролетает куча придурков на лошадях. Я им кричу, где их ненормальный дружок с грязными космами и в вонючем кожаном плаще, а они – мимо! Пыль подняли, чуть не задохнулась! Ты где так изгваздаться умудрился? Мне ваши игры надоели! Вернись на время в двадцатый век и покажи, где живут нормальные люди!

– Нормальность, красавица, – подал голос Беовульф, покидая седло, – вещь относительная. Мне так один человек учёный говорил.

– Вы взрослый человек! – девушка, наконец, обратила внимание, что Ратибор вернулся не один. – Стыдно… , – она присмотрелась к Беовульфу, и в её глазах появился страх. – Что с вами?

– Сама говоришь – игра такая, – северянин безуспешно пытался расчесать пятернёй колтун в волосах. – «Кто кого?» – называется. Те, кто бежал – сегодня проиграли. Мы с Ратибором выиграли. Делов-то!

– Те… Ваши… , – девушка переводила взгляд с северянина на Ратибора. – Они вас… Серьёзно…

– Нет, шутили, – от бешеной скачки на лице Беовульфа выступил пот, и кроваво-пыльная маска стекала, оставляя грязные полосы. – Смех такой стоял! Я бы живот надорвал, не подоспей наш герой да этот мешок с блохами!

Девушка автоматически перевела взгляд.

– Карма?! Откуда…

Собака важно подошла к девушке, обнюхала её колени, снисходительно лизнула пальцы и тут же вернулась поближе к Беовульфу.

– Откуда вы её… Она же…

– И правда, – обратился Ратибор к северянину, – я сам видел, как собака исчезла вместе с повозкой.

– Пощадите вы меня! – взмолился Беовульф. – Я же не волхв и не астролог. Есть кое-какие задумки, но дайте сперва до ближнего ручья добраться. У меня сейчас такая рожа, что у лошадей аппетит пропадает. И чешется всё. Наверняка половина блох с псины на меня перескочило. Не до рассуждений мне!

* * *

– Толком я вам ничего не разъясню, – фыркал северянин полчаса спустя, забравшись прямо в одежде в крошечный пруд, обнаруженный им среди колючих зарослей. – Я и сам многого не понимаю. Знаю точно – вы здесь чужаки. Межмирье для тех, кто случайно или нарочно, но выскочил из своего Мира и не стремится назад. Принимает существующие здесь законы. Вам же это местечко вредно для здоровья. И вы для него опасны.

Ратибор глянул на Свету. Девушка сидела поодаль, закрыв лицо ладонями. Было похоже, что не желает принимать происходящее, как реальность и считает то ли кошмарным сном, то ли игрой двух сумасшедших.

– Прекрати на девчонку пялиться, когда тебе серьёзные вещи говорят! – северянин вышел из воды, мокрые волосы упали на его лицо. – Ты меня хотя бы слышал? – Беовульф тряхнул головой, брызги полетели в разные стороны. Над волосами северянина появилась радуга. Вылезшая следом Карма, точь в точь повторила действия нового хозяина, даже рыкнула на Ратибора.

– Мы представляем опасность, – автоматически повторил всадник, с трудом отрывая взгляд от девушки. – Постой! – до него дошёл смысл сказанного. – Чем это я или она можем навредить твоему Межмирью? Или тебе лично?

– Ну, мне-то вредить – нос не дорос, – усмехнулся Беовульф. – А вот то, что с твоим появлением странные вещи начали случаться – факт.

– То есть раньше – тишь да гладь, а я разворошил гадюшник?!

– Ну, тихо у нас никогда не было, однако всё как-то привычно, по-житейски. Дракон, скажем, забалует, василиск несколько деревенек разорит. Морлоки припозднившихся прохожих сожрут. Властители форпостов меж собой грызутся, да наёмников друг к другу подсылают. Чепуха в общем. К такому все привыкли.

– Значит, разрушил я здешний Вирий! – Ратибор начинал злиться. – Заставил вас, мирных овечек, друг дружке глотки грызть!

– Не кипятись, парень, – северянин был непривычно серьёзен. – Овечки здесь никогда не жили. Не о том я говорил. Я тебе толкую, что всё просто и понятно было. Сам посуди: поспорил старый Дон с Горбатым кому с купцов поборы собирать, к согласию не пришли. Дон меня нанимает, чтобы с противником посчитаться. Горбатый, наверняка, тоже сложа руки не сидел. Я, если повезло, властителю Заречья помогаю к праотцам отправиться, его люди – Дону. И всё! Два старых бандита сдохли, на их место другие пришли. Всё по-житейски, по-домашнему. Жизнь идёт своим чередом… Здесь же со стычки в кабаке началось чёрт знает что!

– Я что ли научил Майка папашу пристукнуть?!

– Как думаешь, если патоку простой водой залить, брага получиться?

– Откуда я знаю?

– А я вот знаю – дрожжей не кинешь, ничего кроме сладкой водички не попробуешь. Так ты, Ратибор, навроде тех дрожжей… С твоим появлением такая бражка заквасилась, что многие потом с похмелья мучиться будут!

– Ну, спасибо, Беовульф! – Ратибор действительно чувствовал себя виноватым и оттого злился ещё сильнее. – Зачем только ты меня, душегуба, столько раз выручал. Пристукнули бы меня тогда в пивнушке, и головная боль долой!

– Если бы всё так просто, – Беовульф почесал подбородок. – Да и не люблю я, когда при мне детишек обижают…

Ратибор чуть не задохнулся от возмущения.

– … револьверы твои опять же, – продолжал между тем северянин. – Я-то и пращей с луками не особо одобряю, а уж если твоё оружие кому в руки попадёт…

– Чего же в моём оружие такого?

– А того, что для труса оно самое подходящее. Я ни тебя имею в виду, – поспешил добавить Беовульф, заметив, как сверкнули глаза всадника. – Я про здешних людишек. Меч или топор – вещь знатная, но сноровки требует и отваги, а с револьверами любой пьяница может самого лучшего воина из-за угла подстрелить. Потому-то я и сотоварищи мои: сэр Ланцелот, Ставр сын Гадинов и ещё несколько человек вовсю следим, чтобы подлое оружие не появлялось.

– Допустим, – согласился Ратибор (по законам княжеского войска всадникам так же приписывалось уничтожать револьверы, если плен неизбежен). – Допустим – оружие моё попадёт в нечистые руки, хотя это полный бред! Но неужто два револьвера поставят ваше Межмирье с ног на голову?

– Два не поставят, – кивнул Беовульф. – Но ты не знаешь морлоков. Таких мастеров ещё поискать. Их потому-то и терпят. Им только на твои пугачи глянуть и мигом что-нибудь подобное соберут. Уж, не знаю, сам ли Майк догадался с ними подружиться, посоветовал ли кто, только погано это. И не в Межмирье дело. Здесь середина пруда, сюда камешек падает, а волны по всем Мирам расходятся. Вроде бы ничего особенного: сынишка-разбойник пристукнул папашу-бандита, выпустил наружу племя мастеров-людоедов, те машину для рубки голов построили, наверняка дань крови с форпоста потребовали… Это конечно долго не продлиться, властители других форпостов такое под боком терпеть не будут. Утихомирят мальчишку. Морлоков под землю загонят… Только я не уверен, что где-нибудь за внешними границами сейчас не рухнуло большое королевство, что чернь, опьянённая кровью, не ставит подобные машины на каждой площади, что не разражается война между несколькими государствами. Такое уже бывало, всадник!

– Не может быть!

– Может, – вздохнул Беовульф. – И с красавицей твоей многое неясно, – он посмотрел на Свету, которая убрала ладони от лица и прислушалаь к разговору. – Ты-то на драконе прилетел, способ редкий, но вполне понятный. А она? Какая-то повозка с мертвецами, которая потом исчезает. Зато сама она остаётся. Собака, вроде сперва вслед за повозкой пропадает, потом является… Ничего не понимаю! Ещё и встречаетесь вы… Слишком много совпадений.

– Что же нам – на собственных поясах теперь удавиться, чтобы у вас здесь всё наладилось? – поинтересовался Ратибор. – Мастер ты других виноватыми делать!

– А ты мастер вопросы задавать! – не остался в долгу Беовульф. – Ещё и ссоры на пустом месте устраивать. Я тебе положение рассказываю, чтобы вместе выход найти, а ты в бутылку лезешь!

– Извини… Ошарашил ты меня… Вроде бы победу надо праздновать, а оказывается – всё только начинается.

– Ладно, наплевали и забыли! Вам не давиться надо, а выбираться отсюда, пока ещё чего-нибудь не случилось.

– Да как выбираться-то?! – снова повысил голос Ратибор. – Куда идти?! Ты сам говоришь – я или Света шаг сделаем, а по Мирам войны начинаются!

– Есть два местечка, – Беовульф глянул на солнце, коснувшееся горизонта и окрасившее небо в багровые прощальные тона. – Всё время на закате мысль одна приходит, – неожиданно заявил он. – Неужто и до моего рождения солнце вот так вот каждый раз умирало, чтобы снова родиться на следующее утро? Неужто и после моей смерти ничего не изменится? Страшно! Потом вдумаешься, и так тоскливо станет: кажешься ведь себе центром Миров, мнишь, что ради тебя вся небесная механика придумана… А на деле? Что букашку придави – Миры не рухнут, что Беовульфу кишки выпусти – солнце восходить не перестанет. Грустно! – северянин тряхнул головой, высохшие волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам. – Тьфу! Чего-то я сопли распустил! Старею, наверное. Послушай, красавица, – обратился он к Свете. – Пока мы тут толкуем, как дальше быть, развела бы костёр, да сварганила чего-нибудь. Поройся в моём мешке. Там запасов навалом.

– Я попала в аварию и сейчас под наркозом, – девушка посмотрела на северянина пустыми глазами. – Я скоро проснусь, и всё будет в порядке.

– Нннда, делишки! – покачал головой Беовульф. – Лучше бы уж скандалила.

– Это всего лишь шок! – ответил Ратибор. – Поспит и будет в порядке.

– Хорошо бы… Может всё-таки, – северянин снова обратился к Свете, – сготовишь что-нибудь, пока не проснулась? Держи огниво.

Девушка подошла к Беовульфу и послушно взяла огниво. Она застыла рядом с северянином, рассматривая кресало.

– Ты им пользоваться умеешь? – поинтересовался Ратибор.

Света помотала головой.

– А говоришь, что спишь! – буркнул Беовульф. – Я вот на дудке играть не умею, а во сне как-то раз так наяривал, что весь Ассгард в пляс пустился… Во сне всё уметь можно.

– Я всего лишь сплю, – прошептала девушка, на её глазах появились слёзы.

– Я костёр разведу, – Ратибор осторожно взял девушку за локоть и отвёл туда, где она сидела до этого. – Ты проснёшься, – он старался чтобы его голос звучал успокаивающе. – Всё будет хорошо.

Девушка кивнула в ответ и снова закрыла лицо ладонями.

– Может заорать у неё над ухом? – предложил Беовульф, когда они собирали хворост. – Или рожу скорчить? Глядишь очухается.

– Лучше не надо, – поспешил возразить Ратибор.

– Клин клином вышибают, – северянин не хотел так просто отбрасывать целительские проекты. – Пусть хоть собака на неё рыкнет… Ее, кстати, как зовут?

– Света…

– Собаку, дурень!

– Карма.

– Дурацкое имя. Теперь будет Валькирией.

– Она не откликнется, – возразил Ратибор. – Не привыкла.

– Привыкнет! – в голосе северянина не было тени сомнения. – Она же не человек. Это мы с тобой, как во что-нибудь упрёмся, нам хоть кол на голове теши. А собака, как и лошадь, животное мозговитое. Им главное объяснить получше. Верно, Валькирия?

Животное никак не отреагировало на новое имя, продолжая увлечённо раскапывать мышиную нору.

– Ничего, – уверенно произнёс Беовульф. – Освоится. Особенно, когда есть захочет… Так будем твою кралю пугать?

– Нет! Не надо!

– Дело твоё, – пожал плечами Беовульф, утаскивая в сторону стоянки вязанку хвороста, коей хватило бы, по меньшей мере, на десяток костров.

Когда оранжевые язычки, робко лизавшие сучья превратились в извивающихся, с треском грызущих мёртвую плоть дерева хищников, Беовульф взял свой холмообразный мешок.

– Посмотрим, чего я тут в спешке накидал, – бормотал он, развязывая шнурок.

* * *

Ратибор глянул на появившуюся еду и рот его наполнился слюной. Судя по всему, даже очень торопясь, северянин относился с глубоким уважением к потребностям собственного желудка. На траву один за другим легли четыре жирных гуся, потом Бофульф вытащил за хвост копчёную остроносую рыбину с чудными пирамидками на спине, следом из недр мешка появился приличных размеров окорок и, наконец, увенчала всё это великолепие пузатая баклажка, которой больше бы пристало называться бочонком.

– И всё?! – возмутился северянин, чуть ли не целиком ныряя в мешок.

– Не густо после доброй драки, – ворчал он, вылезая наружу и вертя в руках каравай, диаметром с боевой щит.

– По-моему, всего достаточно, – заметил Ратибор.

– Вы что, есть не будете?! – удивился Беовульф.

– У меня ещё кое-что есть, – всадник развязал шнурок на своём мешке.

– Убери! – губы северянина брезгливо скривились, когда он заглянул вовнутрь. – Это еда для героев и ихних девиц, а не для голодного наёмника. Поделюсь уж с вами. Так и быть.

Беовульф схватил весь хворост, что они собрали, и кинул в костёр. На мгновение стало темно, потом пламя, получившее огромную порцию сухой древесины, взвилось чуть ли не до самых звёзд.

– Чтобы углей побольше было, – пояснил северянин, собирая с земли гусиные туши. – Отощаешь тут с вами, – ворчал он, зажав в ладони длинные птичьи шеи и направляясь к берегу пруда. – Ноги таскать перестанешь. Ха! Запасы! – послышалось из темноты. – Три дохлых плотвички да сушёный камыш! Воробья досыта не накормишь!

Ратибор глянул на Свету. За всё это время поза девушки не изменилась. Она продолжала сидеть, закрыв лицо, на самой границе света от костра и сгущающейся тьмы. На мгновение всаднику показалось, что из чернильной мглы к волосам девушки тянутся когтистые лапы. В костре, словно выстрелил револьвер, треснул сучок. Роем новорожденных звёзд к небесной тверди взвились искры. Язык пламени метнулся в сторону, жаля крадущуюся со всех сторон темноту и тут же перед ней отступая. Звериные лапы исчезли, но в молниеносном отблеске, всадник различил нечто похожее на зловещую фигуру в балахоне. Ратибор вздрогнул и схватился за оружие.

– Иди-ка на подмогу, герой! – послышалось со стороны пруда. – Ужин надо перенести!

Ратибор надавил пальцами на глазные яблоки. Показалось! Всего лишь показалось. Он двинулся на голос Беовульфа.

* * *

– Ты чего-то сам не свой! – заметил северянин, протягивая что-то увесистое и влажное на ощупь. – Привидение что ли увидел? Или девчонка очухалась и опять скандалит?

– Так, мысли дурные, – ответил всадник, принимая двух обмазанных глиной гусей.

– Мысли перед едой – хуже некуда! – покачал головой Беовульф. – Бери пример с меня – сперва поесть, а потом голову ломать. Иначе и путного ничего не придумаешь, и аппетит испортишь.

– Я постараюсь, – пообещал Ратибор.

Северянин разгрёб носком сапога одну сторону кострища. Бережно уложил на потрескавшуюся от жара землю четыре обмазанные глиной гусиных туши. Присыпал внушительным слоем мерцающих углей.

– Пока голубчики подходят, можно слегка закусить. Для аппетита, – северянин довольно потёр ладони. – Давай-ка сюда, красавица! – обратился он к неподвижно сидящей Свете. – У нас два раза к столу приглашать не принято!

Девушка оторвала ладони от лица, посмотрела на Ратибора, потом на Беовульфа.

– Всё ещё сплю, – в её голосе мелькнуло разочарование.

– Во сне и поесть не грех! – северянин ловко кромсал остроносую рыбину. – Даже приятно! И платить не нужно! Посуди сама – на полный желудок и просыпаться сподручнее! – Беовульф подмигнул всаднику.

– Пойдём, – Ратибор подошёл к девушке, взял её за руку. – Надо поесть.

К его удивлению, Света не стала возражать. Послушно подсела к костру, взяла из рук всадника ломоть окорока, размеры которого, по мнению Ратибору, были не особо чудовищными.

– Коли есть начала – оклемается, – прочавкал Беовульф, хватаясь за баклажку. – За то и выпьем!

Всадник глотнул забористого пива. Плеснул немного в крышку от баклажки, которая в ином кабаке и за кубок сойдёт, протянул девушке. Света пригубила янтарную жидкость. Её лицо оживилось.

Ого! – хохотнул северянин. – Пиво и мёртвого на ноги поставит! Порой с утра глаза откроешь – труп трупом, ну, по крайней мере, свинья свиньёй. Только к доброй чарке приложишься и человеком себя чувствуешь, и жить охота! После гуся, красавица, совсем поправишься!

Беовульф подхватил ломоть окорока, уложил его на не меньший кусман хлеба и впился с такой жадностью, словно не в его желудке почти целиком не исчезла рыбина, рост коей не уступал человеческому. Усевшаяся рядом Валькирия (в прошлом Карма) одарила нового хозяина страдальческим взглядом, из раскрытой пасти нескончаемым потоком вытекала слюна.

– Валькирия? – глянул на неё Беовульф, усердно двигая челюстями.

Зад собаки оторвался от земли и заходил из стороны в сторону.

– А ты говорил – не привыкнет! – остатки гигантского бутерброда упали перед собакой, Беовульф наставительно поднял блестящий от жира палец. – Видишь, как новому имени радуется?! – он с нежностью посмотрел на порыкивающую от жадности собаку, которая безуспешно пыталась проглотить целиком ломоть мяса.

– Самого мелкого червяка заморили, – Беовульф поднялся на ноги, – пора и за гусей приниматься, – северянин вразвалочку подошёл к костру, носком сапога раскидал угли, выкатил на траву четыре комка затвердевшей глины. – Думаю в самый раз, – не обращая внимания на жар, он ухватил одного гуся и с силой грохнул о землю. Глиняная оболочка отвалилась вместе с перьями. Белоснежное мясо с капельками жира наполнило воздух та ароматом. У Ратибора, считавшего, что его желудок наполнен под завязку, заурчало в животе и рот наполнился слюной, не менее обильной, чем у новоокрещённой Валькирии.

– Мне, как повару двоих, – предупредил Беовульф, разложив перед остальными гусиные туши. – А ты, красавица, ещё бы к пиву приложилась… Сидишь как на похоронах.

Света послушно поднесла к губам заботливо наполненную Ратибором кружку.

– До дна! До дна! – северянин упёрся пальцем в донышко, не позволяя девушке оторваться от края посудины. – Теперь и мы за компанию! – горлышко баклажки очутилось между губ воина. Он лихо запрокинул голову. Пиво отозвалось громким бульканьем.

– Эээх! – крякнул Беовульф, протягивая опустевшую наполовину баклажку Ратибору. – И как это некоторые дурни от жареного мяса и от пива отказываются?! – он разломил гуся пополам и через мгновение послышался треск костей перемалываемых крепкими зубами северянина.

– Учитель мой – Всевед, – Ратибор приложился к баклажке, однако его глоток не шёл ни в какое сравнение с поглощением хмельной жидкости Беовульфом, – мяса не ел. Говорил, что обильная пища и хмельное питьё мешает работе мозга.

– От большого ума – большая печаль! – северянин наставительно ткнул половиной гуся в звёздное небо. – Мы вон с тобой живём ни как разум велит, а как левая нога захочет, и ничего – весёлые такие, румяные. Не есть мяса и не пить бражки – великий грех перед богами. Асы и сами не дураки закусить и выпить! Всем этим умникам уготовано место рядом с Хель. Помяни моё слово! Они и живут оттого долго, что помереть боятся! А ты, дочка, никак в мудрецы решили податься? – он глянул на Свету, которая отщипнула от гуся лишь клочок кожицы и теперь тщательно его пережёвывала. – Не зевай, а то Валькирия уже на твой ужин поглядывает!

Собака, поняв, что от хозяина подачки не дождёшься, теперь переместилась поближе к Ратибору, который подкидывал ей кости, и время от времени бросала откровенные взгляды на лежащего перед девушкой гуся.

– Может не надо ей больше пива? – заволновался Ратибор. – Оно у тебя крепкое.

– Я всегда в походы выдержанное беру, – северянин довольно улыбнулся. – И согреться можно, и сон хороший. Зря волнуешься, герой. От хорошей чарки вреда не будет. У красавицы наоборот голова проясниться. Наливай, не бойся!

Ратибор плеснул пива на самое донышко крышки-кружки и протянул Свете. Девушка приняла посудину, сделала глоток, отломила крылышко от лежащего перед ней гуся, двумя пальцами принялась отделять волоконца мяса от кости. Беовульф только поморщился от такого обращения с едой, однако промолчал, увлёкшись поглощением второй порции.

– Карма, на! – Света протянула тонкую косточку собаке. Щелчок мощных челюстей был гораздо громче хруста гусиной косточки. Валькирия воровато глянула на Беовульфа. Хозяин доедал гуся. Подозрительно посмотрела на Ратибора. Всадник, запрокинув голову, пил пиво. Не тратя времени, собака схватила лежащую перед Светой птицу и скрылась в темноте. Через секунду из зарослей послышался треск раздираемого гуся и довольное рычание Валькирии.

– Ай, да псина! – захохотал северянин. – Молодец! С голоду не помрёт!

– Возьми, – Ратибор протянул девушке гусиную ногу. – Ты почти не ела.

– Спасибо, – Света переводила сверкающие хмельным блеском глаза со всадника на северянина. – Я больше не хочу… Какой странный сон, – она допила содержимое кружки. – Всё… Всё… словно… настоящее, – теперь она не сводила глаз с Ратибора. – Ты… странный. Не хочется… просыпаться.

Голова девушки склонилась. Пальцы, сжимающие крышку от баклажки, разжались.

– Что с тобой?! – Ратибор едва успел подхватить тело Светы, заваливающееся на траву. – Где больно?!

– Обычная пьяная женщина, – Беовульф вытер жирные ладони о штаны. – Я не мудрец, конечно, но могу сказать точно – мужчина после первой чарки начинает врать и хвастаться, женщина, выпив последнюю, говорить правду. Можешь не волноваться – завтра тебе от неё снова достанется! Странный! Ха! Почти в любви призналась!

– Не говори глупостей! – ноги Ратибора затекли, но он не менял положения, боясь потревожить Свету. – С ней, правда, всё в порядке?!

– В таком порядке, что нам с тобой и не снилось. Укладывай-ка её и потолкуем дальше о делах наших… Или ты моментом хочешь воспользоваться. Пока она, так сказать…

– Да как ты смеешь! – возмутился Ратибор. – Как такое…

– Пошутил я, – усмехнулся Беовульф. – А то вялый ты какой-то стал. Прямо и не герой словно. Ты возьми-ка в мешке у меня тюфячок. Дарю. Уложи свою зазнобу… Да, верёвка есть?

– Есть.

– Конского волоса?

– Естественно.

– Вокруг своей спящей красавицы разложи. Здесь змей много… Ты, кстати, гуся доедать будешь?

– Да я вроде сыт.

– Ну, тогда я съем, чтобы добро не пропадало.

* * *

Каждый остался со своим: Беовульф завладел половиной гуся, Ратибор бережно взял Свету на руки. Девушка что-то побормотала во сне и положила голову на плечо всадника. Ратибор вдохнул аромат её волос, у него закружилась голова. Он застыл, не отваживаясь сделать шаг. Мысль о том, что он может потревожить спящую, казалась кощунственной.

– Неужто такая тяжёлая? – кусок мяса остановился в волоске от крепких зубов Беовульфа. – У тебя вид – словно вот-вот пупок развяжется!

– Разбудить боюсь, – признался Ратибор. – Она такая… Хрупкая.

– Когда спит зубами к стенке! Кончай дурить, парень! Для тебя эта девчонка – хуже отравы! Вроде на нормального человека походить начинаешь, а как только заприметишь свою красавицу – ни дать, ни взять – глухарь на току.

Всадник смутился и, не говоря ни слова, отнёс девушку туда, где, по его мнению, ей будет удобно спать. Пока Беовульф хрустел костями, чавкал и бубнил что-то об ошалевших дурнях, кои дальше своего носа ничего не видят, Ратибор расстелил на земле набитый высушенным мхом тюфяк, затаив дыхание, уложил на него девушку, укрыл плащом, окружил верёвкой, немного подумал и, бормоча заговор от ядовитых тварей, начертил с разных сторон несколько рун, отпугивающих оных. Проделав всё это, всадник ещё раз глянул на Свету. Девушка до самого подбородка натянула плащ, заменивший одеяло. Она спала, подложив ладонь под разбитую щёку. Ратибор почувствовал что-то странное внутри, словно лопнула тонкая струна. Этот звук, не слышимый остальными, как-то по-особому оглушил всадника, убрал из-под его ног землю, заставляя ощущать себя летящим неизвестно куда и неясно зачем. Этот полёт не имел ничего общего с леденящим кровь путешествием на спине змея. Всадник не чувствовал ни страха, ни холода, наоборот, он не хотел, чтобы его парение прекращалось. Тёплые струи чего-то чуть более плотного, чем воздух ласкали тело, в ушах звучала волшебная музыка, мысли кружились в неторопливом танце, впервые за многие годы, складываясь в рифмы, которые нельзя выразить словом – человеческий язык слишком груб и неуклюж для тех стихов, что рождались у Ратибора в данный момент.