Текст книги "Грехи наши тяжкие"
Автор книги: Сергей Крутилин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)
8
Почта поступала всегда в одно и то же время – после обеда.
После обеда, отдохнув часок, Варгин приезжал в правление и, если не было никаких срочных дел, разбирал почту.
Тихон Иванович – в очках, большерукий – вскрывал конверты и просматривал письма. Писем было много: и на машинке, и от руки, и напечатанные типографским способом. Чаще всего, посмотрев на письмо, он уже знал, о чем речь, и потому откладывал, чтобы передали агроному или бухгалтеру. Но иногда случались письма, которые он перечитывал по два раза, стараясь вникнуть в смысл.
«Сообщаем, что пункт искусственного осеменения на вновь возводимом комплексе создается за счет колхоза. Заранее предупреждаем вас, чтобы вы выделили помещение и средства. Сыроваткин».
Кто такой Сыроваткин, Тихон Иванович не знал. Поэтому, взяв карандаш, на уголке письма написал: «Зоотехнику» – и расписался, как всегда четко: «Т. Варгин».
Писем в почте было много, десятка полтора, поэтому Тихон Иванович не сразу обратил внимание на эту открыточку. Она была слишком буднична. Обыкновенная открытка. И однако, Варгин вздрогнул, увидев ее. На ней был адрес, написанный от руки: «Варгину Т. И., председателю колхоза «Рассвет», явиться 15 июня с. г., в 10 часов утра, к следователю Гужову В. П. – в качестве свидетеля».
Варгина успокаивала только последняя фраза: «в качестве свидетеля». Но что бы там ни написано, а свои показания надо хорошенько продумать. Когда дело касается следователя – тут никто ему не советчик. Верти не верти, а ответ держать придется ему одному».
Варгин – тертый калач, его голыми руками не поймаешь.
Тихон Иванович сказал секретарше, что плохо себя чувствует, и поехал домой. Он взял Лешу, чтобы в дороге подробнее расспросить обо всем: о самом следователе, об обстановке следствия и т. д. Варгин никогда не унижался ни перед кем, даже перед начальством. Однако он поборол свою гордыню.
– Ну как, Леша, свадьба? – спросил Тихон Иванович для начала разговора.
– Все прошло хорошо, Тихон Иванч. Пели мужики – от вольного.
– Пели – это хорошо. – Варгин помолчал. – Леш, я тоже получил открытку, – сказал Тихон Иванович, когда миновали деревню. – У тебя что было написано?
– Было написано: «в качестве свидетеля».
– И у меня – то же.
– Знаете, Тихон Иванович, как я волновался, – признался Леша. – Две ночи кряду не спал, все думал: мало ли что написано: «свидетель». А ну как форменный допрос снимать будут? Я ведь сам эти наконечники гнул.
Варгин молчал – он думал о том же. Но так уж человек устроен, что ему не терпится услышать слова успокоения.
– Потом самому смешны были свои страхи, – продолжал Леша. – Не вызывают больше. Знать, не нужон.
Тихон Иванович отпустил Лешу, а сам через сквер – не спеша, старческой походкой – пошел в райком.
Долгачева была у себя, хотя и не одна. Варгин знал, что Екатерина Алексеевна занята, беседует с Грибановым. Надо бы подождать. Но Тихон Иванович ждать не умел. За долгое время председательствования он выработал в себе такую привычку – не ждать. Если бы он ожидал в приемных, то ему и руководить-то было бы некогда. А в приемной Долгачевой он и в лучшее время никогда не ожидал – заходил, когда ему надо.
По виду, а – а Варгин внимательно следил за взглядом Долгачевой, – Екатерина Алексеевна обрадовалась его приходу. Она легко вышла из-за стола, поздоровалась и, усадив Тихона Ивановича в кресло, подала ему стопку бумаги, сшитой скрепкой. «Небось опять проект постановления», – подумал Тихон Иванович, присаживаясь.
– Посмотрите, это моя статья, – сказала Долгачева. – Может, у вас будут замечания? Почитайте. Подумайте. А мы с Юрием Митрофановичем пока докончим разговор.
Екатерина Алексеевна вернулась к столу и, присев, продолжила слушать Грибанова, что-то говорившего ей.
Тихон Иванович погрузился в кресло и сначала проглядел странички. Статья была большая, и в конце ее значилась подпись Долгачевой, что она первый секретарь райкома и кандидат экономических наук.
Потом он снова вернулся к началу, посматривая, не освободилась ли Екатерина Алексеевна.
Даже при таком чтении Тихон Иванович заметил, что разговор в статье шел о старых бедах – о том, что село стареет, беднеет молодежью; что на фермах не хватает доярок, некому работать на полях; что хозяйства Нечерноземья неправильно развиваются.
«Нас нацеливают на производство зерна, – писала Долгачева. – Между тем в нынешнем году только одному хозяйству района – колхозу «Рассвет» (председатель Варгин Т. И.) удалось получить по 24 центнера пшеницы с гектара. А в большинстве хозяйств района урожаи зерновых вот уже на протяжении двух десятилетий не превышают восьми центнеров с гектара».
Упоминание о нем, о его колхозе Тихону Ивановичу было приятно. Она не заметил, как прочел всю статью. Долгачева выступала за новую структуру посевных площадей, за увеличение производства молока, мяса, овощей.
– Спасибо, Екатерина Алексеевна, за добрые слова, – сказал Варгин, когда Долгачева, закончив дела, распрощалась с Грибановым и проводила его до двери. – Хорошая статья, – добавил он и зачем-то пожал руку Екатерине Алексеевне.
– Рано поздравляете, Тихон Иванович, – сказала она. – Как бы мне нахлобучку за нее не получить.
– Почему?
– Потому, дорогой Тихон Иванович, что я стараюсь повернуть колесо в обратную сторону. А у нас как принято? – спросила она и сама же ответила: – Зерно – всему голова. Но это верно, скажем, для Поволжья и Казахстана. А мы, по моему, должны давать государству как можно больше молока, мяса, овощей. Зерновое дело у нас налажено: трактор пашет, сеялка сеет, комбайн убирает. А кто будет убирать овощи? Нужны машины. Их нет. Нужны люди – их тоже нет. Вот почему трудное это дело. Не посоветовалась с кем надо.
– Но тут же указано: «В порядке дискуссии». Вот и давайте соберемся – обсудим.
– Обсудят, не беспокойтесь.
Долгачева вернулась к столу, устало опустилась в кресло. Теперь их разделял только стол. Но был он широк, просторен, как пашня. Обычно стол Долгачевой был завален бумагами, записками. Нынче же, видимо, закончив статью, Екатерина Алексеевна убрала все со стола.
Не говоря ни слова, Варгин положил на стол повестку. Долгачева взяла ее и несколько минут разглядывала, словно изучая. Тихон Иванович вглядывался в лицо Екатерины Алексеевны, стараясь по мимолетным изменениям уловить отношение Долгачевой ко всему этому.
Было еще светло, но стены кабинета, только что освещенные заходящим солнцем, уже погасли, и лицо Екатерины Алексеевны было в тени, поэтому выражения ее лица Варгин не видел. «Она нарочно делает вид, что равнодушна, – подумал Варгин. – А сама небось все знает. Наверное, в райкоме был уже об этом разговор».
– Ну какой я могу дать совет? – заговорила Екатерина Алексеевна, откладывая в сторону повестку. Ее усталые глаза не доверительно, как всегда, а скорее внимательно остановились на Варгине. – Поезжайте. Помогите следствию. Расскажите все, что знаете о Косульникове и его делах. – Она встала и, подойдя к балконной двери, открыла ее. В кабинете запахло тополиными листьями. – Могу только сожалеть, что вовремя не остановила вас. Надо было отговорить от этого дела еще тогда, когда узнала. Надо было настоять на своем, а я вас послушалась. А теперь что ж, вместе с вами разделю вашу вину, если она обнаружится.
Долгачева от балкона вернулась к столу, села и долго смотрела на Варгина. Тихон Иванович не знал, что ему делать: пора было уходить, но у него не было сил подняться.
– Я вас предупреждала: не гонитесь за длинным рублем. Легких денег не бывает.
– Но мы на эти деньги построили комплекс. Осенью коров на новые фермы определим.
– Все это так. Но до осени надо еще дожить да расхлебать вот эту неприятность.
– Ничего! – уверенно сказал Тихон Иванович, чтобы успокоить Долгачеву. – Не в таких переплетах Варгин бывал.
9
Варгин стоял перед женой грустный и растерянный. Как ни старался Тихон Иванович, как ни разглаживал, бреясь, морщины на лице, выглядел он плохо. Он спал неважно, просыпался каждый час, ходил на кухню курить. Мысли, одна тревожнее другой, не давали ему заснуть. Все думалось, что раз взяли Косульникова, то у следствия были уже все основания для его ареста. Небось воровал материал да присваивал себе деньги. Пасту для авторучек он получал законно. А вот где и как он доставал металл для наконечников?
«Да, значит, я – сообщник. За большими деньгами погнался», – ругал себя Варгин.
Егоровна понимала состояние мужа. Старалась своим вниманием облегчить его страдания.
– Ты ордена не надевал бы, – посоветовала она, осматривая Тихона Ивановича. – Небось там про твои награды знают. А то выходит, что не на допрос идешь, а будто на праздник какой. Оделся, хоть в президиум сажай.
– Пусть! – упрямо возразил он. – Пусть знают, что Варгин не лыком шит. Я с орденами увереннее себя чувствую. Ведь их мне не за красивые глаза дали. Особенно вот этот, боевой.
– Как знаешь.
Егоровна поправила ему галстук. И все время, пока она поправляла, прилаживая, Варгин по-стариковски топтался на месте, ожидая, пока жена отпустит его.
– Старуха, опаздываю на автобус, – молвил он.
– Успеешь.
Варгин решил ехать не на своей машине, а рейсовым автобусом. Если будет задержка у следователя, то со своей-то машиной обременительно.
Тихон Иванович ехал в общем-то знакомой дорогой. Ему вспомнилось, как в марте сорок третьего, после госпиталя, он шел домой. Шел в отпуск, на поправку. Никаких машин не было, изредка попадались встречные подводя – баба везла больного ребенка или вещички призывников, шагавших следом. Попутных не было, и Варгин шел всю дорогу пешком.
Теперь же он ехал в удобном автобусе, встревоженно глядя на лес, на поля. «Хороша пшеничка! Видно, подкормили вовремя. А мы сегодня задержались малость. Наша хуже».
И так, посматривая по сторонам, Тихон Иванович не заметил, как уткнулся и вздремнул, – ночь спал беспокойно.
Варгин не знал, сколько он спал. Ему казалось, что проснулся тут же, едва заснув. Но Тихон Иванович проснулся, когда автобус остановился. Он зевнул и незаметно, как это бывает со всеми в пути, прислушался, стараясь по каким-то приметам, репликам пассажиров понять, много ли осталось до города. Осталось еще много, – было лишь Фролово, а это на полпути в Новую Лугу. Но в автобусе, где в Туренино было тесно и шумно, народа заметно поубавилось, и было тихо: кто дремал, кто приглушенно разговаривал.
– И-и… следователь-то ему и говорит… – услышал Варгин позади себя голос. – И говорит: «Молодой ведь ты. А вот жизнь-то себе искалечил. Твоя статья гласит семь лет».
– Наняли бы хорошего защитника, – советовал другой голос. – В прошлом году вот так же ехала одна баба из Воздвиженки. Тоже сын, шофер, человека покалечил. Они денег не пожалели, защитника хорошего наняли. И он спас парня: условно дали.
– А как его спасешь, когда он сам следователю во всем признался? Виноват, мол, погубил человека по пьянке.
Варгин навострил уши: теперь его интересовало все, что было связано со словом «следователь».
Судя по разговору, рассказывала мать парня, которая везла ему передачу.
– А он-то, Митька мой, и невиноватый совсем, – говорила она. – На себя наклеп ведь навел. Только и виновен, что выпил. А ведь не спросят: отчего выпил? Ведь он, Иван-то, сам бутылку принес. И Митьку уговорил выпить.
Тихон Иванович слушал, стараясь не пропустить ни слова. Он знал эту историю. В Березовском совхозе тракторист вез с фермы бидоны с молоком и опрокинул в кювет и трактор, и прицеп. Сам ничего, отделался легким ушибом. А скотник, ехавший с ним, хотел соскочить с накренившегося трактора и попал под машину. Скотник кричал, звал на помощь, рассказывали бабы, но тракторист испугался, убежал, пытался скрыться, но был задержан и вот теперь, выходит, тоже у следователя.
– Последний раз была – он плачет. Говорит, если Серафим даст хорошую характеристику, то скосят срок. А как Серафим даст, когда до этого его раз пять предупреждали за пьянку и права отбирали, чтоб не ездил. Но сам директор и выхлопотал их обратно: силос возить на ферму кому-то надо. А Митька – он хороший работник.
Автобус тронулся, Варгин снова задремал, а когда посмотрел в окно, по обе стороны дороги уже громоздились дома по девяти этажей. Они стояли в сторонке от шоссе однообразной стеной и сверкали на солнце сотнями окон. Тихон Иванович думал: «Сколько окон! И в каждом окне – абажур. Одних абажуров, наверное, не одна тысяча. Да в каждую квартиру каждый божий день надо дать хотя бы бутылку молока или кефира. Сколько же надо надаивать, чтобы прокормить город? Море! А он – комплекс».
Но вместе с тем шевелилось чувство гордости за свою причастность к т ому, что и он кормит этот город.
10
Варгин опоздал, но опоздал самую малость, из-за автобуса. Автобус тащился медленно – была плохая дорога. Дорогу до областного центра чинили каждый год. Все лето до самой уборки возили гравий, сыпали по середке дороги сухой асфальт. Потом сравнивали его, мешали, укатывали, и шоссе было ровное и черное, как воронье крыло. Но проходило время – в уборку, пока возили зерно, самосвалы снова разбивали дорогу, причем так, что весной ее опять надо было ремонтирповать.
Так и ремонтировали каждое лето, а автобусы пылили в объезд, опаздывая из-за этого.
«Ничего, следователь небось тоже человек, поймет», – думал Тихон Иванович, торопливо шагая от остановки в центр города, где помещалась прокуратура. Навстречу шли люди, и было странно их видеть. Шли люди со своими заботами.
Тихону Ивановичу много раз приходилось бывать по соседству с этим мрачноватым домом – в обкоме и облисполкоме. Его приглашали на совещания, награждали. А вот за углом, где находилась прокуратура, он ни разу не был и теперь присматривался к дому.
Ни на лестнице, ни в коридоре – длинном, с рядами одинаковых стульев вдоль стен – ни души. Было гулко и очень одиноко. И от этого одиночества застучало сердце. Он думал, что надо сказать, войдя в кабинет. Ведь от первой фразы многое зависит: и настроение следователя, и само направление беседы. Конечно, он первым делом поздоровается, скажет: «Здравствуйте!» Следователь спросит: «Как вы доехали, ТИ?» – «Ничего! – бодро ответит Варгин. – Нам это привычно!» Тихон Иванович нашел, что такая фраза в начале разговора – хороша, и он стал без конца повторять себе: «Нам это привычно!», «Нам это привычно!»
Повторяя, Варгин вдруг подумал, что произносить в начале разговора эту фразу неудобно. Выходит, что ему, Варгину, привычно быть у следователя. «Нехорошо так, – подумал Тихон Иванович. – Лучше сказать: «Наше дело такое – председательское: на месте не сидим»».
Варгин толкнул дверь и вошел.
Их было двое – этого уж совсем не ожидал Варгин.
– Здравствуйте! – не очень уверенно проговорил Тихон Иванович.
Ни тот, ни другой не ответили на его приветствие, продолжали шелестеть бумагами. «Они слишком привыкли к вежливости посетителей, – решил Варгин. – Для них сейчас свидетель, а через месяц – покопаются в деле, – глядишь, и преступником обернулся». И у Тихона Ивановича пропало желание говорить: «Наше дело такое – председательское: на месте не сидим».
В это время один из тех, что сидел за столом, поднял от бумаг голову, и Варгин узнал Гужова: следователь заходил к нему, когда опечатывал мастерскую. Узнал он и второго, Никитенко. И то, что он узнал их, прибавило ему уверенности, силы, и он тут же укорил себя за минутную слабость.
– Садитесь, – сказал Гужов.
Тихон Иванович сел.
– Ну, вот где еще раз пришлось встретиться… – пошутил Валерий Павлович.
– Да.
– Тихон Иванович, – заговорил Гужов, – придется вам ответить на ряд вопросов.
– Я готов.
– Фамилия? – спросил Гужов и посмотрел в лицо Варгина так пристально, что Тихон Иванович смутился даже от этого его взгляда.
Варгин ответно посмотрел на следователя.
– Год и место рождения? – продолжил расспрашивать Гужов.
Тихон Иванович сказал. Сказал дату своего рождения и назвал деревню, где родился.
– Кем работаете?
– Председатель колхоза «Рассвет».
– Стаж работы?
Варгин сказал. И только когда он сказал все это, сказал почти неслышно, глотая от волнения слова, тот, постарше, который сидел в углу, стал записывать его показания. Тихон Иванович, помимо своей воли, взглянул туда, на отпечатанный бланк дознания, на котором писал белобрысый следователь. Значит, все, что Варгин говорил о себе раньше, там было уже написано. И оттого, что теперь каждое слово, сказанное им, будет внесено в протокол и подшито к делу, он решил, что говорить надо осторожно. «Хотя, – усмехнулся Варгин, – тут небось есть не только шариковые ручки, но и магнитофоны, которые записывают его речь, ловят каждую интонацию, оговорку, заминку. Выйдешь – они включат запись твоей речи и снова и снова будут изучать ее».
Тихон Иванович решил, что он не даст им повода, чтобы они изучали его речь потом. Он будет следить за собой, отвечать на вопросы по возможности кратко, ясно, без недомолвок.
– Вы знаете, по какому поводу мы вас вызвали? – Гужов полистал бумаги, лежавшие перед ним.
У следователя были тонкие пальцы, узкие ладони – не то что у Тихона Ивановича. Варгину стало неудобно за свои ладони – широкие, как камбала, с толстыми короткими пальцами. Варгин застеснялся своих рук и убрал их на колени.
– В открытке значилось, – сказал он. – Вызван свидетелем по делу Косульникова.
– Так. Теперь скажите: это ваша подпись под документом? – Гужов подал знакомую Варгину бумагу, подписанную им года три назад.
Там, внизу, рядом с подписью Косульникова стояла и его, Варгина, подпись.
Тихон Иванович, еще минуту назад решивший, что он ничем не выдаст своих эмоций, невольно вздохнул и промолвил подавленным голосом:
– Да. Это моя подпись.
– Значит, Косульников работал у вас исполу?
– Нет, в договоре указано, что он может расходовать на зарплату только пятнадцать процентов.
– На зарплату… – повторил Гужов. – А остальное – стоимость металла и реализация. Это значит, что половина денег шла колхозу, а вторая половина – Косульникову. Вы понимали, что этим вы давали простор для обогащения мошенника?
– Косульников сам поставлял металл и сам сбывал готовую продукцию. Он уверял, что это стоит денег.
– Можете вы вспомнить, сколько в вашем колхозе произведено кабельных наконечников?
– Сейчас не помню точно. Много, тысячи, – сказал Варгин. – Вы ж опечатали мастерскую, забрали наряды и книгу учета продукции.
И Тихон Иванович стал рассказывать, как был поставлен учет и что сейчас он не подготовлен: надо посмотреть бухгалтерские книги.
Варгин говорил, а другой следователь, Никитенко, записывал. Тихон Иванович не знал в точности того, о чем он говорил.
А у них уже все было подсчитано: сколько произведено наконечников, сколько передано заводам и специализированным трестам. Их смущало, что сбыто было чуть ли не втрое больше, чем произведено. Машины с готовой продукцией заезжали на заводской двор; наконечники приходовались, но не сгружались: грузчики везли их в монтажные тресты, где продукция приходовалась снова.
– Мы знали, что учет нужен. Мы каждый день… – говорил Варгин.
– Хорошо! – оборвал его Гужов. – Бухгалтерские книги мы еще посмотрим. А теперь скажите нам: сколько колхоз ежегодно получал денег от подсобных промыслов?
– Тысяч сто пятьдесят, сто семьдесят.
– И куда пошли эти деньги?
– Мы заканчивает строительство животноводческого комплекса на восемьсот голов. – В голосе Варгина появились привычные интонации. Тут была гордость хозяина, построившего для колхоза коровники, равных которым не сыскать в районе, и радость, что наконец-то его мечта осуществилась. – Два коровника на четыреста коров каждый, цех для приготовления кормов, склад… – Тихон Иванович так увлекся своим рассказом, что докладывал как на собрании. – Стоимость – два миллиона рублей. Денег таких в хозяйстве не было. Вот и решили.
– Так. – Гужов закурил и, увидев, как заходили желваки у Варгина, небрежно протянул ему пачку «Лайки».
Тихон Иванович отрицательно покачал головой.
– Курб только «Беломор», – сказал он.
– К сожалению, «Беломора» нет, – развел руками Гужов. – А сколько денег потрачено вами на премирование специалистов колхоза?
Варгин не ожидал такого вопроса. От неожиданности он помедлил, обдумывая, что сказать.
– Какая-то мелочь, – сказал он. – Это надо уточнить у главного бухгалтера.
– Хорошо, уточним. Теперь скажите: кто вами премировался?
– Премию получали не по моему указанию или распоряжению, – пояснил Варгин, – а исключительно по решению правления колхоза. Премию получали специалисты, непосредственно связанные с производством: главный инженер, механик… – он замялся. – Еще агроном и бухгалтер.
– Бухгалтер тоже связан с производством? – спросил Гужов.
– Так решило правление. Ведь весь учет шел через бухгалтерию.
– А председатель? – Следователь внимательно посмотрел на Тихона Ивановича.
– И председатель получал, – подтвердил Варгин упавшим голосом. – Директивными постановлениями о промыслах премии предусмотрены.
– Не учите! – повысил голос Гужов. – Мы знаем, что положено, – добавил он, выделяя при этом «что». – Есть у свидетеля еще заявления, связанные с ведением следствия?
– Нет.
Радостно стукнуло сердце: впервые за все время допроса следователь назвал его свидетелем. От этого одного слова Тихон Иванович повеселел и осмелел даже.
– Я считаю, что вам для начала неплохо бы поговорить в райкоме, – начал он. – Все-таки я член бюро райкома и обо мне там знают. – Варгин хотел еще добавить, что по итогам пятилетки он награжден орденом, но не успел.
Гужов перебил его.
– Не беспокойтесь! Когда надо будет, в райкоме узнают все! – И, откинувшись в кресло, еще раз открыто посмотрел на Варгина. – Теперь расскажите следствию: сколько лет продолжались ваши отношения с Косульниковым? Когда вы с ним впервые познакомились, как, при каких обстоятельствах? Были ли у него дома, на заводе? Все-все, что вы знаете.
– Хорошо, я расскажу вам.
– Запиши, Толя, – сказал Гужов тому, который сидел у окна.
